Алекс Волф

Так делать шаг вперёд, а за ним ещё раз, Робко и неуверенно, как впервые. Чтобы идти – сначала учишься ползать, Чтобы летать – сначала расправить крылья.

      Я осторожно постучала в дверь. Да, помню, что я должна была оставить её в покое и не мешать, но просто хотелось поздороваться и пожелать хорошего дня, раз уж застала её дома. Всю неделю мы почти не пересекались: я до последней пары дней обычно возвращалась далеко за полночь, а утром Линда уходила, наверное, подыскивала работу или делала ещё какие-то дела. Жить в одном доме и не видеться звучало как жестокая насмешка.       – Входите! – послышался голос Линды, и в душе что-то зашевелилось, словно оторвался и тронулся с места очередной крупный кусок льда в ледоход.       Это всё ещё казалось чем-то из области фантастики или магии – знать, что Линда здесь, на свободе и даже в моём доме, и что она нашла общий язык с моей матерью, до недавнего времени убеждённой противницей всего, что не принято в обществе и не вписывается в рамки приличий.       – Привет, – неловко протиснулась я в её комнату. – Как дела?       – Всё нормально, – ответила Линда, с неохотой отрываясь от ноутбука отца, который на время отдала ей мама. Видимо занималась чем-то гораздо более интересным, чем разговор со мной.       – Чем занимаешься?       – Восстанавливаю утраченные связи и навыки поиска информации.       В ответ на мой вопросительный взгляд Линда уточнила:       – Пытаюсь узнать, из-за кого или чего меня освободили.       – Разве у тебя есть доступ к базам данных? – непонимающе спросила я, потому что даже в документе, который читала я, не было ничего о причинах принятия решения об её освобождении.       – Нет, но теперь есть доступ к соцсетям. Налаживаю старые контакты. Кое с кем из нашего движения я старалась оставаться на связи, но в тюрьме это было непросто.       Обида больно уколола где-то в груди. Конечно, со старыми знакомыми можно было оставаться на связи, это же не бывшая девушка, которая сходила с ума от тоски. Господи, нет. Я в ужасе отогнала промелькнувшую мысль из числа тех, которые нельзя было озвучивать ни при каких условиях, и быстро спросила:       – У тебя уже получилось с кем-то связаться? Они что-то знают?       Линда склонила голову и прищурилась, глядя на меня.       – Я всё ещё не уверена, что это была не ты.       – Что? – Я задохнулась от возмущения. – Ты не веришь мне? Я же сказала, что я здесь не причём.       – Ты могла сказать это, чтобы я не чувствовала себя обязанной.       – Ну, знаешь…       Я хотела промолчать. Правда хотела, боясь нарушить правила игры, нестабильные и нечёткие, а может и просто выдуманные мною, но всё же правила: я игнорирую свои чувства и делаю вид, что всё в порядке, а Линда верит в это или делает вид, что верит. Видеть её рядом сейчас было гораздо ценнее выяснения отношений, и поэтому я собиралась промолчать. Как и всегда бывало рядом с ней, я не смогла.       – Хорошо, да, ты права. Я действительно пыталась утаить какие-то моменты, желая избавить тебя от чувства вины, причём необоснованного чувства, потому что за свои решения я отвечаю сама и не имею склонности винить в них кого-то ещё. Да, я не сказала о том, что меня перевели в патрульную службу из-за свидания с тобой. Меня даже наказали за это дважды: первый раз за то, что я ушла с работы, не желая пропускать свидание, а второй – когда узнали, куда, собственно, я ездила. Я потеряла место в одном из центральных отделений, спокойную работу и приличный оклад. Жалею ли я об этом? Нет, не жалею. Хотела ли бы я помочь тебе выйти из тюрьмы? Безумно. Могла ли я это сделать, когда вся моя работа заключается в бесконечных разъездах по городу и фиксации преступлений? Как ты думаешь? Всё, что я вижу – это места преступлений и трупы, а единственный вариант досуга, который мне доступен – выкурить пару сигарет с напарницей в промежутках между очередными вызовами. Как по-твоему я могла это сделать? И вообще, почему ты так упорно считаешь, что это я? Может быть это твоя бывшая девушка, если она работает в охране, она тоже могла иметь нужные связи.       Линда молча и растерянно смотрела на меня, мой поток сознания очевидно застал её врасплох.       – Глория, с чего ты решила, что я встречалась с охранницей?       Наконец заговорив, Линда задала не тот вопрос, которого я могла ожидать, и я снова почувствовала себя так, как ощущала себя рядом с ней в первые годы нашего знакомства: глупой несдержанной школьницей. Я отвела взгляд.       – Ты познакомилась с ней уже в тюрьме, значит скорее всего она могла быть либо заключённой либо кем-то из служащих. Мне было проще думать, что это охранница, потому что тогда я могла верить, что ты в безопасности, что за тобой есть кому присмотреть.       Линда снова замолчала, видимо мои слова всколыхнули в ней ещё не утихшую боль расставания. Я посмотрела на неё искоса, не рискуя поднимать глаза.       – Извини, я не хотела тебя расстроить или напоминать о чём-то грустном. И за то, что вспылила, тоже извини. Я просто заглянула поздороваться, узнать, как у тебя дела. Я пойду, мне пора бежать на работу.       Я шагнула к выходу, отмечая, что двигаюсь пожалуй медленнее, чем обычно. Голос Линды догнал меня в дверях:       – Ты тоже извини, я не хотела обидеть тебя своим недоверием. Просто всё слишком странно.       – Всё в порядке, – обернулась я, – я понимаю.       Я аккуратно прикрыла за собой дверь, надеясь, что не выдала своей печали и разочарования. Неужели теперь так будет всегда? И всё, что теперь нам доступно, это банальные фразы, вежливые извинения, редкий обмен репликами за ужином, на котором мы тоже встречались крайне редко? За всю неделю, что Линда провела у нас, мы ни разу не поговорили дольше пятнадцати минут. Этого было чертовски мало, особенно теперь, когда я успела снова привыкнуть к её присутствию. Мучительно мало.       Я так много хотела ей рассказать. Так много всего произошло за почти три прошедших года, о чём мы не могли разговаривать, пока Линда была по ту сторону решётки. Я хотела рассказать о переменах, о которых мы мечтали, собираясь на наши порой наивные акции и флешмобы. О том, как женщины, не встречая такого масштабного сопротивления как прежде, начали возвращать своё, закрепляясь на властных позициях. О том, как у нас, кажется, наконец появился шанс где-то в скором обозримом будущем наконец заполучить женщину во главе Кассии. О новых рисках и угрозах, разумеется тоже: о взрыве в Союзе продолжения жизни, о похищениях и убийствах. О том, что происходило в последние несколько дней. И все мои старания оказывались бесполезны. После ареста Линды я долго открещивалась от всего, так или иначе связанного с феминизмом, считая, что у меня отняли моё будущее, но я больше не могла отрицать, что судьба мира меня всё же волновала, более того, словно бы требовала моего участия. Линда же пресекала все мои попытки поговорить тотальным безразличием и отсутствием интереса к любым новостям.       А я думала, что хотя бы наши совместные дела в прошлом помогут мне наладить с ней контакт. Помня о словах мамы, да и стараясь прислушиваться к разуму чаще, я не пыталась упоминать о чувствах, о расставании, о наших отношениях (ну, до сегодняшнего утра, одна Богиня знает зачем я вдруг приплела её бывшую девушку), и поэтому феминизм казался мне самой безопасной темой, которой я могла касаться. К сожалению, мои усилия снова и снова оказывались безуспешны. Даже с моей матерью Линда разговаривала чаще, чем со мной. Уж не знаю, что они обсуждали, но очевидно, это было чем-то, что я не могу дать Линде. Возможно, время, которое она вынуждена была провести в тюрьме, действительно сделало её равнодушной и холодной, и это было тем, что я могла понять. Но был и другой вариант, который невозможно было отмести: Линда не желала разговаривать не на конкретные темы, а конкретно со мной.       И всё же это щедрый дар, – подумала я, выходя навстречу очередному хмурому дню, полному преступлений и трупов, – то, что я могу видеть её. Хотя бы видеть.       Переведя взгляд на экран телефона, я, однако, чертыхнулась и побежала быстрее. Я действительно торопилась, потому что Даниэль в последнее время была не склонна терпеть мои проколы, а ещё потому что в последние три дня, казалось, едва ли не все патрули города по неясной причине перевели в дневной режим. Вчера, чтобы это выяснить, я даже рискнула нарваться на недовольство Дэвиса, позвонив на рабочий телефон, но его тоже весь день не было на месте. Думаю, сегодня я повторю свою попытку. Незнание, что происходит, невозможность быть в курсе заставляли чувствовать себя бесполезной, беспомощной, бессильно барахтающейся где-то на мели, а возвращение к этим ощущениям отчаянно меня пугало.       – Как ты думаешь, кто патрулирует город по ночам? – спросила я Даниэль, садясь в машину за три минуты до начала смены.       Она фыркнула.       – Если хочешь серьёзный ответ, то я бы на твоём месте посоветовала близким не выходить из дома после полуночи.       Я нахмурилась. А ведь и правда стоило это сделать. Я достала мобильный телефон, собираясь отправить сообщения Линде и маме. Хотя… Я вполне могу поговорить об этом с Линдой вечером. Не хотелось бы лишний раз беспокоить её, но это действительно важно. А ты, внутренний голос, заткнись, ты ничем не помог мне прежде, не помогаешь и сейчас.       – Но как ты думаешь, с чем это всё связано? – быстро задала я первый пришедший в голову вопрос, чтобы унять очередную дискуссию в собственной голове.       – Мы же вчера это обсуждали. Или у тебя есть другие варианты? – резковато ответила Дани, и я замолчала.       Других вариантов не было, хотя мысли об этом всё ещё пугали. Слишком тяжело снова поверить во что-то хорошее. Чему меня научило расставание с Линдой – это, к сожалению, суеверному страху. Я ведь задумывалась, правда задумывалась, ещё до нашего расставания, что семь лет отношений на расстоянии это слишком тяжело, даже без учёта того, что расстояние это не просто километры, а километры, разделённые решётками и колючей проволокой. Я думала об этом, и я получила возможность узнать, понять. прочувствовать всё от начала до конца. Удивительно ли, что теперь я боялась думать, а особенно – планировать? Я знала, что Даниэль не ждёт ответа, и поэтому промолчала. А ещё потому, что мне нужно было больше времени на то, что обдумать происходящее в моей жизни, и, к сожалению, пока я не могла сформулировать ничего конкретного.       И всё же это удивительный дар, – снова подумала я несколько часов спустя, улыбаясь своим мыслям.       – Глория! Я спросила, где ты будешь обедать? – услышала я голос Даниэль, обращающейся ко мне по всей видимости не в первый раз.       Обычно мы быстро перекусывали сэндвичами на ближайшей заправке или в бистро фаст-фуда, даже когда выдавался относительно спокойный и свободный день. Порой, прежде довольно часто, чувствуя потребность побыть одной или не будучи в силах справиться с приступами острой тоски, в обеденный перерыв я просто сбегала куда-то, где могла найти уединение. Но утром было непохоже, что Линда сегодня куда-то собирается... С утра я позволила эмоциям взять верх, расстроенная её недоверием, её холодностью и стыдилась этого, но Линда поймёт, что я повзрослела и изменилась, и не собираюсь преследовать её или предъявлять претензии, ничего такого. Мы вполне способны общаться как взрослые люди, между которыми нет никаких тайн или недосказанностей.       – Я, пожалуй, успею сходить домой. Здесь не очень далеко.       Даниэль подняла брови, глядя на промзону за окном.       – Если подбросишь меня до закусочной, можешь забрать машину.       – А? Что ты сказала? – переспросила я, задумавшись о том, успею ли заехать за латте и парой пирожков с клубникой.       – Я сказала подбрось меня до бистро и езжай домой на машине.       Это предложение превосходило мои планы, и я благодарно улыбнулась.       – Спасибо!       Дани тоже улыбнулась, хотя и разглядывала меня немного странно.       – Что с тобой в последние дни?       Я на несколько секунд задумалась, пытаясь понять, как описать это состояние, одновременно смутно знакомое и давно забытое, комфортное и вместе с тем ужасно непривычное, а поняв, удивлённо раскрыла глаза.       – Кажется, я счастлива.       – Что-то произошло?       Новое чувство было острым, несмотря на примесь горечи радостным, и абсолютно не желало быть кому-то озвученным. Я пожала плечами.       – Раньше ты не хотела знать, что со мной происходит.       – Я и сейчас спросила из вежливости.       – Вот и отлично. Дашь сигарету?       – Нет.       – Вот и отлично. Некоторым не нравится, что я курю.       Линды не было дома. Я оставила возле её двери пакет с латте и пирожками и собиралась спуститься и быстро перекусить чем-нибудь, что найдётся в холодильнике, но, проходя по коридору второго этажа, непроизвольно замедлила шаг, услышав голоса в бывшем кабинете отца. Подслушивать чужой разговор я не собиралась, но по интонациям поняла, что мама всерьёз взялась за воплощение своей идеи, хоть пока и не организовала собственный офис. Возможно, именно я была ответственна за это, ведь уже не раз подсовывала её номер тем, кому, как считала, он может пригодиться. На самом деле чувства вины по этому поводу я не испытывала: иногда возможность помочь кому-то – это тоже терапия, едва ли не большая, чем помочь самому себе.       Прямо сейчас говорила моя мать, наверняка что-то о том, – что так или иначе теперь надо просто жить, двигаться вперёд, заботиться о будущем, которое теперь на плечах каждой из нас, жить с болью в сердце, терпеливо ожидая, пока она не утихнет, и что это случится, не скоро, не полностью, не насовсем, но случится. Что-то из тех слов, набивших оскомину нам обеим, но возможно полезным кому-то ещё. В конце концов, кто знает, что именно из твоих слов станет для другого той самой путеводной нитью, да и станет ли. Однако, я проходила довольно близко, и одно слово заставило меня насторожиться. У меня определённо был хороший слух и мама определённо произнесла слово "тюрьма". Отбросив моральные колебания, я тихо подошла почти вплотную к двери.       – … девушкой, сидевшей в тюрьме. Мы все по-разному лишаемся чего-то важного в своей жизни: кто-то близкого человека, кто-то свободы, кто-то здоровья. В тяжёлые дни ей тоже казалось, что у неё отняли всё: свободу, привычную жизнь, близкого человека, молодость, возможность развиваться, планы и мечты.       – Это так ужасно, – ответила собеседница, я представила, что она при этом поёжилась и покачала головой.       Я осторожно наклонилась, чтобы посмотреть в замочную скважину, почти не дыша, чтобы не пропустить ответную реплику, как вдруг в кармане завибрировал мобильник. Я тут же зажала карман рукой и спешно побежала по коридору и вниз по лестнице, надеясь, что в кабинете ничего не успели услышать, и успела ответить прежде, чем Дани повесит трубку.       – Что случилось? – запыхавшись, выдохнула я в трубку.       – Где ты? Приезжай скорее.       – Вызов?       – Нет. Срочный приказ.       – Я не успела поесть, – растерянно пробормотала я, думая, что ещё могло произойти за какие-то полчаса. – Буду минут через пятнадцать.       – Что случилось? – спросила я более настойчиво.       Даниэль протянула мне пакет с едой, ещё горячей.       – Не знаю. Распоряжение абсолютно всем патрулям срочно выйти на дежурство. Позвонила Ли, и Надии, их тоже вызвали, после ночной смены.       – Повезло, что сегодня наша смена и у нас машина, – на автомате отметила я, думая о другом.       Я думала про подслушанные слова. Ничего нового, конечно, но то, что Линда поделилась этим с ней, но не со мной… Я злилась на себя и на то, что была абсолютно бесполезна как для Линды, так и для всего, что меня окружает. Я подумала про то, что сказала Линде утром: что я не жалею о принятых решениях и о том, во что превратилась моя жизнь. Я действительно не жалела. Но невозможность знать, что происходит, участвовать в чём-то по-настоящему важном, делать что-то полезное и видеть результаты своих действий давили с каждым днём всё сильнее. В жизни со мной не хотели разговаривать, а на работе мы абсолютно зависели от чужих приказов, в подробности которых нас никто не посвящал, ставя перед фактом. Я повернулась к Даниэль.       – Мне на днях звонила Элис Даунинг, помнишь её? – небрежно бросила я, желая узнать, ощущает ли Дани то же, что ощущаю я.       – Конечно помню. Чего она хотела?       – Просила помочь с расследованием.       Дани нахмурилась.       – Что ты ей ответила?       – Что у меня нет ни нужных ей ресурсов, ни полномочий, и максимум, что я могу сделать – это проверить подозрительный адрес.       – Так и есть. Это не наша работа.       Конечно, она была права. И всё же я отказала Элис, скрепя сердце. Ещё сложнее было отказаться от информации, которой она готова была поделиться в обмен на помощь в расследовании. Я ведь знала, так и знала, что за похищением Элис стояло что-то большее, чем намерение ограбить квартиру, и очень хотела бы узнать больше. Я многое бы отдала за шанс участвовать в расследовании этого дела, возможность найти тех, кто замешан в преступлениях, и может быть даже спасти ещё чью-то жизнь. Я устала стоять на обочине, однажды съехав с трассы. И мне осточертело заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас.       – Сколько лет ты работаешь в патрульной службе? – обратилась я к Дани, вспоминая, что однажды она, кажется, упоминала об этом, но я забыла.       – Четырнадцать, пятнадцать, что-то около того.       – Почему?       – Почему что? Почему я не уйду? Мне нравится эта работа.       – А что тебе в ней нравится?       Дани начала перечислять, загибая пальцы.       – Не нужно сидеть в офисе, свобода передвижения, не несёшь ни перед кем обязательств, не даёшь никому обещаний, закрываешь каждый день как очередную главу и спишь спокойно.       – И ты готова вот так проработать в патрульной службе до пенсии?       Даниэль флегматично пожала плечами.       – Не всем суждено менять мир. Кто-то должен просто печь хлеб, или лечить людей, или фиксировать преступления.       – Я не про амбиции, не подумай, что я отношусь к нашей работе свысока. Просто порой хочется делать что-то более весомое, значимое.       – Менять мир хочется в семнадцать, не в тридцать восемь. И тебе тоже не семнадцать.       Даниэль отвернулась, но, узнав её немного за эти месяцы, я понимала, что она не обижена моими словами, а просто потеряла интерес к этой беседе. Чтобы сгладить молчание, только мне казавшееся неловким, я запустила руку в пакет с едой, которую Дани купила для меня, и шумно развернула хот-дог, размышляя над её словами.       Да, в семнадцать лет я правда хотела изменить мир. Хотела ли я этого сейчас? Не уверена. Но прежнее, давно позабытое желание действовать, упрямо пробиваться вперёд и не сдаваться, снова подняло голову и, кажется, я всё меньше могу ему сопротивляться. И я хотела брать на себя обязательства. И давать обещания тоже. Что до спокойного сна: мёртвые глаза убитых женщин перестали преследовать меня только тогда, когда я стала большую часть времени от непроходящей усталости спать без сновидений. Выражаясь словами своей матери, кажется, я готова была двигаться дальше.       Но для начала я очень хотела узнать, для чего вдруг все патрули срочно вывели на улицы. Новости в интернете ничего не прояснили, ещё несколько звонков Даниэль коллегам тоже. Мы приняли вызов, потом ещё один. Совершенно непонятно было и то, сколько нам придётся торчать на работе, выполняя странное распоряжение. Я в очередной раз попыталась дозвониться до Дэвиса, но его снова не оказалось на месте.       Спустя ещё пару часов мобильный телефон коротко моргнул, выводя на экран уведомление о сообщении от Линды и при появлении её имени на экране меня снова накрыл иррациональный, необъяснимый страх. Не знаю, когда я смогу перестать реагировать на её сообщения и звонки вот так, словно ожидая сразу самого худшего. И одновременно, словно в противовес страху, сердце охватил трепет. Я смогу что-то с этим сделать, рано или поздно я разберусь. Я нажала на сообщение, как нажимают, наверное, на кнопку в ядерном чемоданчике, запускающую взрыв.       "Спасибо за кофе. Не стоило тратиться. Переведу тебе деньги, как только разберусь с картами".       "Не знаю, о чём ты", – быстро напечатала и отправила я, тут же поняв, как глупо это выглядит.       "Ты серьёзно?" – пришёл мгновенный ответ.       "Может быть это был Санта-Клаус с твоим подарком на Рождество".       Не знаю, зачем я это делала, зачем выставляла себя дурой снова и снова. Её спокойствие огорчало, раздражало, уязвляло. Мне определённо нужно было взять себя в руки и начать думать прежде чем говорить или даже писать ей, а уж тем более оставлять кофе под дверью.       "Тогда я переведу тебе деньги, вернёшь их Санте. Рождество давно прошло".       "Хорошо", – набрала я, и, снова не в силах остановиться, дописала: "Латте было вкусное?"       "Холодное", – ответила Линда, и я отвернулась к окну, надеясь, что Даниэль не заметит, как дрожат мои губы.       Прошла всего неделя, до этого мы с Линдой не виделись полгода, а два с лишним года до этого она провела в тюрьме. Её привычки могли измениться за это время, она могла полюбить, не знаю, кашу, макароны? Что едят в тюрьме? И вполне естественно, что нам нужно было знакомиться заново, вот только она этого не хотела.       – Поехали, – окликнула меня Даниэль ещё через пару часов. Я снова всё прослушала. Она повторила адрес, и я нахмурилась.       – Дом президента почти рядом.       – Думаю, не случайно. Ли и Надия тоже будут неподалёку, и Эшли с Итаном.       Мобильник снова моргнул, на этот раз сообщение было от мамы.       "Где ты?"       "На работе. Задерживаюсь", – ответила я, не желая делиться подробностями, да я и сама их не знала.       "Будь осторожна", – прислала краткий ответ мама, сопроводив его сердечком. Это было странно, обычно она не писала мне на работу.       "Почему?" – спросила я.       "Прочитала новости".       Получив последнее сообщение, я смахнула его, тут же заходя в интернет. Я тоже смотрела новости, но это было несколько часов назад и тогда я не увидела ничего, что показалось бы мне важным. Увидев первый заголовок новостных сайтов, я слегка толкнула Дани в бок, привлекая внимание, и подвинула телефон к ней, чтобы она тоже могла видеть.       – Теперь ясно, для чего нас собрали, – негромко проговорила Даниэль. – Могут начаться беспорядки, что угодно.       – А могут и не начаться, – пожала плечами я, ещё не в силах до конца осознать грядущие перемены.       – Поехали, – чуть более резко повторила Дани. – Мы должны быть на месте.       Я завела машину. Возможно, мне пока и не нужно было ничего менять, чтобы оставаться в центре событий. Ближайшие месяцы обещали быть крайне насыщенными.