Do my best not to care
that you still make me blush
and if you don’t love me love
so help me God*
Laleh
Беспорядков, о которых беспокоилась Даниэль, не случилось. Так, мелкие вспышки, локальные инциденты, ничего, грозящего опасными последствиями. Возможно – только пока, ведь прошла всего неделя, слишком мало, чтобы осознать грядущие перемены, чтобы избавиться от страхов, крепко въевшихся за последние годы, чтобы поверить в неизбежность, и более того, в позитивную неизбежность перемен. Я сужу по себе: я всё ещё ждала, когда меня накроет, как приливной волной, осознанием того, что всё изменилось, что скоро всё действительно будет по-другому. Волна не приходила. Вместо этого я просто продолжала жить как обычно, ходить каждый день на работу, брать внеурочные смены и пытаться делать то, что пыталась делать последний месяц: что-то полезное. Возможно, конечно, это мои чувства притупились после определённого количества личных трагедий и драм, но вокруг я видела то же самое. Прентон словно выжидающе замер. Прошлый раз всё было иначе. Я вспомнила шум и оживление, царившие тогда на улицах, вспомнила восторг, предвкушение, охватывающие меня тогда, желание скорее бежать, бежать и делать что-то для своей страны, своего мира. То, что я видела сейчас, было совсем не похоже на события трёхлетний давности. Застарелый страх, проникший под кожу, привычка к молчанию, выученная осторожность. "Это изменится", – говорила я себе. "Нам всем нужно время, чтобы снова привыкнуть говорить". И всё же я немного лукавила. Не так уж сильно меня беспокоили все остальные, по факту меня интересовал только один человек. Женщина, для которой похожие события три года назад закончились тюрьмой. Прошла почти неделя с момента официального объявления об отставке действующего президента Кассии Джона Эйдана. Эйдан объявил о своей отставке сам, в прямом эфире, 22 января, когда нас так срочно вызвали на дежурство к Дому Президента, и хотя мне абсолютно не за что было его уважать, я не могла не отметить, что держался он довольно твёрдо и ни словом ни каким-либо невербальным способом не дал усомниться в том, что эта отставка не была добровольной. Официальной версией стали проблемы со здоровьем, которые не смог поправить месячный отпуск, и поэтому он считает себя не вправе подвергать страну риску в случае, если больше не сможет принимать осознанных и взвешенных решений. Ха-ха, это законопроект о запрете контрацепции был взвешенным и осознанным? По телевидению конечно показывали убитых горем жительниц и жителей Кассии, но, прежде чем давать оценку их актёрской игре, я бы сначала спросила точную сумму, которую им заплатили. Так или иначе снова начиналась предвыборная суета, сильно напоминавшая события, которые уже происходили. Жестокое де жа вю, которое, я знала, возникает не у меня одной, и даже не у тысяч других, не интересовавших меня людей, но у кого-то, меня интересовавшего: я подозревала, что Линде тоже не по себе. А учитывая, чем закончились президентские выборы прошлый раз, меня немного беспокоило её состояние. Хорошо, её состояние сильно меня волновало. Я топталась возле комнаты Линды, одновременно непреодолимо желая быть рядом, желая помочь ей, если ей нужна была помощь или поддержать, потому что ей наверняка нужна была поддержка, и одновременно отчаянно боясь помешать, сделать или сказать что-то непоправимое, отчаянно боясь её потерять. Я знала, что уже давно потеряла её. Я знала, что однажды Линда уйдёт, что я и так вытащила счастливый билет – возможность ещё немного побыть с ней рядом. И ради этой возможности я готова была сделать всё, что в моих силах. Последние дни Линда больше времени проводила в своей комнате за ноутбуком, и я старалась её лишний раз не тревожить, в конце концов приняв как факт то, что она не искала общения со мной, и это было её правом. Я хотела, чтобы она осталась в моём доме, и чтобы она чувствовала себя здесь комфортно настолько, насколько это возможно. Но вряд ли она чувствовала себя комфортно. Я подозревала, что поиск работы оказался более сложным, чем ожидалось: несмотря на то, что мне казалось, что сейчас столько свободных рабочих мест, тюремное заключение видимо всё ещё было достаточным обоснованием для отказа. Я уже думала о том, как помочь ей, но к сожалению вряд ли могла что-то сделать. Хотя… Сейчас мне в голову вдруг пришла новая мысль. Не успев до конца обдумать её, я подняла руку, чтобы постучать в дверь, но Линда всё равно оказалась быстрее. – Глория? – раздался её голос из-за двери. – Входи. Раньше я бы подумала, что между нами вероятно всё ещё есть та ментальная связь, позволяющая ощущать подруга подругу на расстоянии, но вероятно я просто слишком глубоко вздыхала или громко топала возле комнаты, думая о ней. Ну, Линда хотя бы не сказала, что не хочет меня видеть. – Как у тебя дела? Как с поиском работы? Я понадеялась, что этот вопрос можно расценить не как личное беспокойство, а как, скажем, озабоченность её платёжеспособностью как арендаторки, и тут же поборола желание схватиться за голову от собственной глупости. Линда неопределённо пожала плечами, глядя в сторону. – Думаю, скоро подвернётся что-то подходящее. – Может быть тебе пробежаться по списку запрещённых для женщин профессий? Вдруг какие-то из них стали доступны, и там не хватает кадров? Линда подняла на меня усталый взгляд. – Где ты была последние два года, Лори? – Ну, знаешь, то одно, то другое. А что? – Списка запрещённых профессий нет. Его давно не существует. – Как это нет? А куда он делся? – Его отменили ещё пару лет назад указом президента. – Как это? – снова спросила я, не понимая, о чём она говорит. – Не знаю как, но это произошло. Тебе должно было быть лучше об этом известно. Ты что, правда не читала новостей? – Не читала. Я отвернулась к стене, в последнее время было слишком сложно говорить с Линдой о некоторых вещах глаза в глаза. – После твоего приговора я закрылась от новостей. Я была слишком обижена на мир, чтобы хотя бы косвенно участвовать в его судьбе, даже как зрительница. Линда помолчала, глядя на меня, как мне показалось, сочувственно. Когда она заговорила, я поняла, что надеялась, что она скажет что-то более личное. Хоть что-то. Но она просто вернулась к теме беседы. – Теперь ты знаешь. Женщины могут работать в химическом производстве, в шахтах, быть бурильщицами, литейщицами, сварщицами, фрезеровщицами… – Строить корабли и самолёты, управлять поездами, тушить пожары, погружаться на глубину, – недоверчиво продолжила я. – Это действительно правда? – Да. Я же говорю, список отменили. Это был законопроект Марии Кортес, помнишь, она настаивала на сокращении численности мужчин на сложных и опасных работах якобы для сохранения их здоровья. – Да, я это помню, – медленно сказала я, вспоминая тогдашние выступления Марии Кортес, довольно противоречивые и вызывающие определённые споры среди женщин. Кто-то считал её женоненавистницей и сторонницей патриархата, но мне всегда казалось, что женщина не способна пойти против своих. И хотя бы в этом я, кажется, оказалась права. – Тем самым, женщины заняты абсолютно во всех сферах экономики, и даже полное исчезновение мужчин не остановит ни одно производство! Предсказываемый крах экономики в ближайшие пять-семь лет – его просто не будет! Охренеть! Я ещё шире открыла глаза, поняв, что Мария Кортес сделала для Кассии, пока многие осуждали её за чрезмерную любовь к мужчинам. Вся страна вытащила лотерейный билет. Вся идентифицирующая себя как женскую часть страны. К счастью, большая часть. – Она мыслила стратегически, это так. Линда слегка наклонила голову, улыбнувшись мне так, как всегда улыбалась, когда я вела себя чересчур эмоционально. Больно кольнуло где-то в сердце, но я взяла разбегающиеся мысли под контроль. – Так у тебя уже есть какие-то идеи, чем бы ты хотела заниматься? Линда снова посмотрела на меня устало, уже без улыбки. – Я занимаюсь этим, Лори. Когда найду работу, я тебе сообщу. – Я слишком навязываюсь, да? Было время, когда-то, слишком давно, чтобы быть настоящим, но где-то в том времени я могла сказать Линде о своих чувствах, обо всех своих сомнениях и страхах без того, чтобы рисковать быть отвергнутой, и сейчас я словно снова очутилась в том времени. Словно я в безопасности. Жаль, что это было только очередной иллюзией. – Не то чтобы... да, немного чересчур, – признала Линда. – Прости. Я не пытаюсь контролировать твою жизнь или говорить, что тебе делать, просто знаешь... это как будто я снова в академии и мы встречаемся тайком, чтобы обсудить очередные планы спасения мира. Как будто мы ещё целы, тебя не ждёт тюрьма, мой отец жив, а у меня впереди многообещающие перспективы. Я скучаю по этому времени. – Я не жалею о тюрьме, если ты думаешь, что это так, – довольно резко ответила Линда, и я непроизвольно втянула голову в плечи. – Я ничего не думаю, – быстро ответила я. И всё же… – Ты действительно не жалеешь? Я имею в виду, если бы ты вернулась назад, ты бы поступила также, даже зная, чем всё закончится? Линда помолчала. – Да. Если речь о тюрьме, то да, я не стала бы ничего менять. Ты не понимаешь, но это время изменило меня. Оно помогло понять, что на самом деле важно мне и дорого. Пусть и слишком поздно, но я это осознала. От её непонятных слов меня пробрало мурашками. Линда о чём-то жалеет. Не о тюрьме, но о чём-то ещё, что она потеряла. Линда до сих пор думает о ней. Та женщина из тюрьмы действительно оставила след в её жизни, поэтому Линда и не хочет ничего мне рассказывать. Я-то знаю, как это больно. И, конечно, я не понимаю, ведь она ни о чём мне не рассказывает. Вместо желания высказать очередную глупую претензию, я ощутила укол сочувствия. – Иногда нужно что-то потерять, чтобы понять, как мы этим дорожили, да? Отец сказал мне это в нашем последнем разговоре. – Тебе ведь это незнакомо, – утвердительно проговорила Линда. – Ты умеешь жить в настоящем и ценить то, что имеешь. Если ты любишь, то любишь сейчас, и отдаёшь себя всю. Тебе не нужно терять, чтобы понять, что ты теряешь. – И всё же потери ходят за мной по пятам, – мрачно отметила я. – И всё же ты остаёшься удивительно светлой, несмотря на новообретённую циничность и вредные привычки. – Отстань уже от моих сигарет, – грубовато отшутилась я, не желая развивать опасную тему. Того и гляди, сорвусь и выложу ей всё о своих потерях и своей боли, а этого делать нельзя, если я хочу, чтобы она осталась. – И, извини ещё раз, – добавила я, – я правда не хочу вмешиваться, просто иногда … – Это сильнее тебя, – договорила за меня Линда, и я едва не расплылась в улыбке. Снова как в те времена, когда мы ещё не встречались, но то, что это случится, было очевидно, кажется, всем кроме нас. Мы либо спорили так, что никто не мог вставить ни слова, либо договаривали фразы друг друга, а потом, не в силах этого вынести, спорили снова, ещё яростнее. – Мне пора. Я поспешила уйти, пока действительно не выдала себя. Нужно быть осторожнее. Рано или поздно всё наладится, устаканится, войдёт в привычку. Может быть, у нас с Линдой ещё что-то получится. Получится, пройдя испытания, остаться крепкими друзьями. В конце концов, чем любовь отличается от дружбы? Это такая же близость, такая же преданность, желание и готовность помочь, всегда встать на сторону подруги и защитить её, если понадобится. Внутренний голос, который я с переменным успехом пыталась контролировать, прорвался в эфир. – Чувственность. Нежность. Флирт. Прикосновения, от которых покрываешься мурашками. Поцелуи, Господи, её поцелуи. Я сжала руки в кулаки, заталкивая этот предательский голосок поглубже. Когда-нибудь мы с ним заговорим на одном языке. Может быть понадобится ещё пара недель к уже прошедшим, может быть пара месяцев. Надеюсь, не слишком долго. Когда-нибудь мы достигнем согласия. Несмотря на попытки удержать оптимистичный настрой, я заводила машину, погруженная в довольно мрачные мысли касательно как Линды, так и всего происходящего. Думаю, из-за этого я была не слишком внимательна и не сразу обратила внимание на обстановку на дороге: слишком много автомобилей дорожной полиции на центральных улицах, останавливающих едва ли не каждую проезжающую машину. Вот чёрт. Я сбавила скорость, желая стать как можно более незаметной, но вряд ли большой тёмно-коричневый отцовский внедорожник мог это позволить. Офицерка полиции подняла свой жезл, определённо показывая его мне, и я, подчиняясь требованию, съехала на обочину. О чём там ты думала с неделю назад, Глория? Что-то про усталость от стояния на обочине? Разве ты забыла, какое у мироздания прекрасное чувство юмора? – Офицер Мансэн, – вежливо кивнула мне подошедшая женщина. – Ваши документы, пожалуйста. – Доброе утро, – приветливо улыбнулась в ответ я, замирая от волнения. Стараясь скрыть дрожь в руках, я достала служебное и водительское удостоверение, надеясь, что профессиональной солидарности в данном случае будет достаточно. – Офицер Файерберд, – бегло пролистав документы, снова кивнула женщина, в отличие от меня без улыбки. – Документы на машину, пожалуйста. Я долго и медленно копалась в бардачке. Мозг упрямо отказывался подсказать хотя бы какой-то вариант выхода из этой ситуации. В итоге, так ничего и не придумав, я протянула офицерке всё, что у меня было, и чего к сожалению было недостаточно. – Это машина моего отца. Он умер чуть больше месяца назад… – И у вас ещё нет права на владение его имуществом, – подняв взгляд от документов, холодно и строго договорила Мансэн. – Я его единственная дочь, и могу подтвердить факт родства. Я никак не могла взять себя в руки, и мой голос звучал виновато, лишая возможности решить вопрос мирным путём. – Факт родства не доказывает факта вступления в наследство. И как я поняла, у вас к тому же нет страховки. Офицер Файерберд, вы не имеете права находиться за рулём этого транспортного средства. Выйдите из машины, пожалуйста. – Я тороплюсь на смену, – нервно пробормотала я, даже не солгав. – Предъявите начальству справку об аресте автомобиля, хотя я бы на вашем месте этого не делала. Я судорожно думала, что ещё могу предпринять, но голос офицерки стал резким и ещё более холодным. – Офицер Файерберд, покиньте автомобиль немедленно. Не с первой попытки расстегнув ремень безопасности, я вышла, хлопнув дверью так, словно меня совсем не беспокоило состояние машины. Чёрт, учитывая расценки штрафстоянок, я даже вряд ли смогу вернуть её в ближайшее время. Я пнула колесо. Я злилась на случайность, на безжалостное стечение обстоятельств, на принципиальность Мансэн. Я злилась на свою дурацкую жизнь, в которой никогда не смогу получить того, что было бы для меня действительно важным и вынуждена уныло тащиться и тащить за собой всё бесполезное, ничего не стоящее, балласт, ненужный груз. Мрачные мысли нарастали, я готовилась к очередному увольнению, к очередным потерям и неизбежным проблемам, когда, наконец, нащупала спасательный круг и улыбнулась: её лицо. Лицо Линды, усталое, немного грустное, возможно, разочарованное. Мне так хотелось надеяться, что она сможет восстановиться, вернуть свой живой интерес и радость, хотя и, конечно, не сможет снова стать такой же, какой была три года назад. Как не смогу и я. И всё же её слова задели во мне что-то, в реальности чего я в последнее время не была уверена. Её вера в меня, до сих пор существующая. Вера в то, что я хороший человек. Что во мне есть свет. Возможно он и был где-то глубоко внутри, но я давно забыла, где находится выключатель. Линда же удивительным образом умела подсвечивать то, что видела во мне и давать мне самой это увидеть. Её уникальная способность. Если она видит во мне свет, значит я всё ещё способна светить. С ней я всегда становилась лучше. И не так уж и бессмысленно то, что я делаю. Оглянувшись, я поискала глазами Мансэн, уже останавливающую следующий автомобиль. Я подошла и неловко кашлянула за её плечом, привлекая внимание. Она повернулась и посмотрела на меня устало и настороженно, видимо ожидая, что я буду просить вернуть мне автомобиль, возможно унижаться и умолять, а это явно было не тем, чего бы ей хотелось. Я кивнула ей. – Вы поступили правильно, а я нет. Спасибо вам. Офицерка удивлённо нахмурилась и, возможно, хотела что-то сказать, но я развернулась и пошла дальше от стоящих на обочине автомобилей. Я безнадёжно опаздывала и вряд ли могла сделать ситуацию хуже, поэтому взяла телефон и отправила Даниэль свой адрес с просьбой меня забрать. – Могу порекомендовать тебе Кэти. Я работала с ней несколько раз, она не подведёт, и всегда прикроет спину, если будет нужно. – О чём ты? – рассеянно проговорила Дани, аккуратно выруливая с обочины. – Ты предупреждала меня недавно. А я подставила тебя. Снова. – Проблемы на дороге со всеми случаются. – Я ехала без страховки, на чужой по сути машине. Инспекторка была права, что отобрала её у меня. – За тобой любопытно наблюдать, – сказала Даниэль через минуту, ловко влившись в поток машин, без видимой связи с моими репликами. – Что это значит? – непонимающе нахмурилась я. – Ничего. Просто любопытно. – Нет, подожди, – медленно заговорила я. – Что именно тебе интересно? Смотреть, как я пытаюсь не сойти с ума, справляясь с новыми и новыми испытаниями, которые подкидывает мне жизнь? Я понимала, что была несправедлива, потому что Даниэль не знала и совсем не обязана была знать о моих проблемах и моей борьбе за возвращение хотя бы какого-то подобия своей жизни, но её слова задели меня. Словно я забавное существо в зоопарке или персонажка компьютерной игры. – Что значит наблюдать? Как за рыбками в аквариуме? За развитием сюжета в любимом сериале? За людьми в кабинете, оборудованном камерами видеонаблюдения? Я не хочу, чтобы за мной наблюдали. – Мне понравилось, как ты поступила с теми школьницами. – Тебя там даже не было, – обвиняюще скрестила я руки на груди. – Ли рассказала мне. Она собиралась их арестовать, если бы ты ей не помешала. – Разумеется, я помешала бы ей, – возмущённо ответила я. – Я и тебе помешала бы. Никому не нужно знать, что такое тюрьма, кроме тех, кто реально это заслужил. – И всё же ты действовала не по правилам. Я медленно покачала головой. – Нет, на этот раз я делала точно то, что должна была сделать. Наша задача – оберегать жительниц города, держать их подальше от опасностей. Особенно – если они несовершеннолетние. Я просто обеспечивала их безопасность. Это моя прямая обязанность, – подчеркнула я интонацией последние два слова. … На самом деле я не могла гордиться этим поступком, и уж точно лучше было никому об этом не знать, но Ли уже рассказала Даниэль, и возможно кому-то ещё. Что ж, я рисковала, и понимала это. Я знала все протоколы и правила. Если кто-то не подчиняется прямому требованию полиции, особенно повторённому многократно, этого человека следует задержать, чтобы не подвергать опасности окружающих. Ли так и собиралась сделать, когда мы столкнулись с несогласованным митингом, совсем небольшой группой девушек, участницы которой однако совсем не собирались расходиться, несмотря на предупреждение. – Иди разгони их, – кивнула мне Ли в сторону маленькой группы. – С чего вдруг это должна делать я? – возмутилась я. Ли была довольно раздражающей, да, она возможно была старше меня на пять лет или около того, но это не давало ей никаких прав мной командовать. Она недовольно фыркнула. – Как хочешь. Сделаю всё сама. Поправив оружие на поясе и сунув телефон в карман, Ли потянулась к ручке двери автомобиля. Я снова бросила взгляд на маленькую группу, более пристальный: яркие, смелые девушки, и совсем молодые, скорее даже не студентки, а школьницы. Я снова подумала о Линде. Когда её арестовали, мы тоже верили, что это всего лишь на одну ночь. что завтра же её отпустят и всё будет в порядке. А если кого-то из этих девушек ждёт такая же судьба? Как бы банально это ни звучало, но не в мою смену. Я схватила Ли за руку, когда она уже выходила из автомобиля. – Я пойду сама. Не вмешивайся. Ли подняла брови, но осталась на месте. Я подошла к девушкам и попыталась завести диалог. Получалось плохо. Я знала, что они видят перед собой: врага. Сторонницу той же системы, что планомерно пыталась уничтожить их будущее. И всё же я не хотела позволить им провести в изоляторе даже одну ночь, поэтому сначала мирно уговаривала разойтись, а после перешла к угрозам передать информацию в их учебные заведения и родителям. Ничего не выходило. Часть меня завидовала их смелости, часть злилась на эту смелость, ещё не знающую страха. Открыв окно, Ли выглянула наружу и крикнула "Быстрее там, нам пора ехать". Не зная, что ещё предпринять, я достала пистолет и, не давая себе подумать, выстрелила в асфальт. – Либо вы расходитесь, либо я стреляю в плечо любой из вас. Или в ногу. Я имею на это право, и мне ничего за это не будет. Не знаю, что бы я делала, если бы мои слова не произвели впечатления. Разумеется, я блефовала. Решись одна из девушек выйти вперёд и противостоять мне, разумеется, я бы не выстрелила. Думаю, мне было страшнее чем им, но в конце концов, презрительно глянув на меня, девушки начали расходиться: парами, в одиночку, но группа рассеивалась. Их презрительные взгляды отпечатались в моей памяти также, как мёртвые глаза убитых женщин. Я совсем не горжусь этим поступком, мне кажется, будь у меня больше времени, обладай я большими знаниями в области психологии общения, я бы справилась лучше, но иногда ты просто делаешь максимум из того, что можешь, и приходится с этим смириться. … – Я так поняла, ты не собираешься устраивать шум или просить себе другую напарницу? – грубовато бросила я Даниэль, скрывая тревогу, с которой я ждала своего приговора. – Я же сказала, за тобой интересно наблюдать, – как всегда флегматично ответила Дани. – То есть пока тебе интересно, ты меня не сдашь? – помолчав, резюмировала я. – Именно так, – кивнула она. – Ты делаешь всё, что можешь. Насколько можешь. И это вызывает уважение. Я неопределённо пожала плечами. скрывая на этот раз радость от неожиданного признания, учитывая то, что я то и дело вставляла палки в колёса всем, кому приходилось в последнее время со мной взаимодействовать. Смутное ощущение, что я в конце концов справлюсь со всеми проблемами, что я выберусь и смогу однажды встать на ноги и выпрямить спину, готовая к встрече с миром, стало яснее, ощутимее. А может быть это приближение выборов несло за собой ветер грядущих изменений. В любом случае сейчас я чувствовала себя более готовой их встретить. – Так мы едем или нет? Полчаса как началась наша смена, а мы всё ещё не сделали ничего полезного, – ворчливо проговорила я. Даниэль рассмеялась и молча прибавила газ. * Песня Laleh "Mysteries"