Алекс Волф

Каждый день уходит назад, Отступает любая боль. Каждый выбор свой делай так, Чтобы не жалеть ни о чём.

      Трудности осознания и принятия своей сексуальной идентичности меня никогда особо не беспокоили. Я всегда была сторонницей теории, что люди бисексуальны от рождения, а в последние годы тем более хотелось в неё верить – иное было бы слишком жестоко по отношению к женщинам. Да, до Линды я не встречалась с девушками, но никогда не отрицала такой возможности в будущем. В 18 лет я познакомилась с Линдой, а когда поняла, что влюбилась, меня куда больше тревожили проблемы безопасности, запретов, необходимости скрывать отношения, беспокойство за неё и за себя, а не сам факт этих чувств.       Я не часто задумывалась об этом и раньше, и уж точно это не представляло важности сейчас, поэтому внезапный вопрос мамы если и не застал меня врасплох, то как минимум озадачил.       – Когда ты поняла, что не собираешься замуж, и вообще встречаться с мужчинами?       Я нахмурилась. Не на такую беседу за утренним кофе я рассчитывала. Вообще-то я ни на какую беседу не рассчитывала, надеясь перехватить свой кофе и отправиться делать то, что собиралась. То, для чего мне пришлось дожидаться приличного для звонков времени суток. Но обижать маму не хотелось, в последнее время она многое для себя открывает, и почти всегда это далеко не простые открытия.       – Я никогда не отрицала возможности встречаться с мужчиной. Просто вероятность этого уменьшилась, когда я стала феминисткой, и сошла на ноль, когда я начала встречаться с Линдой. Сейчас отношения для меня – закрытая тема.       – Но когда ты поняла, что хочешь встречаться с женщинами, – заговорила мама, игнорируя смысл моей реплики, – почему не сказала раньше, чтобы мы от тебя отстали?       Я моргнула, не зная, что на это ответить. Звучало, если честно, довольно бредово. Если бы моя семья узнала об отношениях с Линдой, когда я ещё была курсанткой академии и финансово от них зависимой, они бы меня уничтожили. Отец нашёл бы способ забрать меня из академии и вернуть домой, лишить денег, лишить свободы, а мама думала бы, что делает для меня как лучше. Чёрт возьми, я любила их, очень любила, но ностальгировать о прошлом, обсуждая с матерью то, из-за чего она без колебаний сломала бы мою жизнь, я не была готова.       Поймав мой взгляд и видимо заметив разгорающийся гнев на лице, мама успокаивающе подняла руки.       – Это было глупо, говорить такое, прости.       Я выдохнула. Мы всё ещё учимся быть семьёй. Это нормально – не всегда понимать, где твои слова могут причинить боль другому, главное – уметь слушать и уважать право другого на молчание и свои границы       – Мне до сих пор больно вспоминать о том, как я нуждалась в поддержке, но вы мне её не дали, – произнесла я, не с целью обвинить, срок давности моих обид давно вышел, но желая быть честной.       – Я не хотела напоминать тебе об этом, – произнесла Алисия, не глядя на меня. – Чудо, что ты не вычеркнула меня из своей жизни, а продолжаешь быть рядом и заботиться обо мне.       – Мы ведь семья, – пожала я плечами, – и кроме нас, у нас никого нет.       Почувствовав, как раздражение медленно отступило, я спросила:       – С чего вдруг такой интерес к моему прошлому? Для кого-то из твоих клиенток?       Мама настороженно посмотрела на меня, видимо оценивая, насколько стабильно моё эмоциональное состояние, чтобы продолжать беседу, и не слишком уверенно продолжила:       – Нет. То есть не только. Вообще-то я хотела поговорить не о прошлом, а о будущем. Однажды, возможно, наступит новый мир, в котором совсем не будет мужчин, и женщины будут строить в нём новые отношения. Кому-то будет проще, таким, как ты и Линда, я имею в виду…       – Ты имеешь в виду, бисексуалкам и лесбиянкам? Можешь так и сказать, слова-то не запрещены, – перебила её я, пытаясь сдержать снова поднимающееся раздражение.       – Разве ты не лесбиянка? – нахмурилась мама, слишком очевидно стараясь произнести это слово буднично и равнодушно, и слишком очевидно в этом провалившись.        – Ты прослушала то, что я говорила прежде об отношениях с мужчинами. И ты знаешь, что у меня были парни в школе и в академии.       – Когда ты сказала про Линду, я решила, что с парнями ты просто притворялась.       Я устало выдохнула, быстро глянув на экран телефона. Хорошо, кажется я могу найти немного времени на очередную лекцию, на этот раз о би- и гомосексуальности, гетеронормативности, а если получится быстро, то и о гендерной теории. На удивление в наших с мамой беседах, даже касавшихся сексуальных предпочтений, не чувствовалось неловкости: либо мы стали по-настоящему равны, либо после всех провалов последних месяцев я больше не способна была испытывать стыд. В любом случае она слушала меня с интересом, а когда я замолчала, о чём-то задумалась. Я слегка сдвинулась к двери, надеясь незаметно уйти, но мама снова повернулась ко мне.       – Это очень интересно. Получается, будто у многих женщин ещё будет шанс найти свою любовь, просто нужно будет всё это, как ты сказала, ммм, отрефлексировать.       – Это совсем не просто. И необязательно. Жизнь не строится на одних только романтических отношениях, и без них можно прекрасно жить, развиваться, делать всё, что хочется.       – Она тоже так сказала. Жаль, не объяснила про нормативность, я бы тогда не мучила тебя вопросами.       – Кто она? Линда? – Я всё же почувствовала нечто вроде стыда, представив, как Линда и Алисия Файерберд, моя мать, разговаривают об отношениях.       – Да, – теперь ей тоже стало неловко, – ты была на смене, а мне нужно было кое-что узнать. Одна женщина спросила, как ей быть, как жить дальше в одиночестве, ведь ей только тридцать. Я, конечно, тоже сказала ей, что отношения – это не главное, но хорошо, что сейчас я знаю больше, это может пригодиться.       – Только будь осторожна, – я посмотрела на маму с тревогой и нежностью. – То, о чём я тебе рассказала, всё ещё тянет на статью об экстремизме, и в ближайшие месяцы это не изменится.       Алисия отмахнулась, кажется, потеряв ко мне интерес и погрузившись в какие-то свои очередные идеи, и я быстро покинула комнату. Да, сегодня я никуда не опаздывала, заполучив редкий выходной, но у меня были дела, которыми не следовало заниматься на работе.       Вообще-то раньше я и на службе не всегда занималась тем, чем следовало, но сейчас я не могла позволить себе лишиться дохода. Поэтому, узнав вчера кое-что, явно не предназначенное для лишних ушей, я честно доработала остаток смены, вернулась в офис, заполнила все отчёты, и, уже далеко за полночь, отправилась домой дожидаться утра. В эту ночь я почти не сомкнула глаз, а когда мне удавалось уснуть, сны были короткие и тревожные. А тут ещё и мама со своим крайне не вовремя проснувшимся исследовательским интересом. Я выдохнула. Она делает полезные вещи. И то, что, отвечая на её вопросы, я тоже вношу свой крошечный вклад, должно бы меня радовать. Если принять, что моё желание тоже приносить миру пользу искренне, конечно.       Не желая надолго застрять в бессмысленных сейчас размышлениях, я быстро достала мобильник и нашла нужный номер. Это было несложно, учитывая, что звонила мне разве что мама, и то, чаще мы обходились мессенджерами, да диспетчерская служба. Женщина ответила мне спустя четыре гудка.       – Элис? Это Глория Файерберд, офицерка полиции, помните? Вы звонили мне с неделю назад.       – Да, это я, – настороженно ответила женщина. – Конечно, я вас помню. Но вы сказали, что не можете мне помочь.       – Да, неделю назад я так сказала, – подтвердила я, – но я передумала.       – С чего бы мне теперь верить вам? – спросила Элис.       Её голос звучал холодно, и стоило ли удивляться. Элис Даунинг была похищена и недели пробыла в плену, а кроме того имела какие-то личные или не только личные секреты, что совершенно не способствовало развитию доверчивости.       – Ни с чего, – согласилась я. – Но может быть, я смогу что-то сделать для вас, что подтвердит мои намерения?       – Почему вы вдруг захотели помочь?       На самом деле я жалела о том, что отказалась помогать ей с того же дня, как она позвонила. И если мне понадобилась целая неделя, чтобы перезвонить, то не столько на обретение решимости, сколько потому, что всё моё время занимало что-то другое. Только вчера я наконец определила свои приоритеты. Вслух я сказала:       – Потому что устала быть в стороне. Хочу заниматься тем, что может принести пользу.       – Или хотите выслужиться перед начальством, если я не путаю, вы работаете на того ещё засранца.       – Я работаю на жительниц Кассии.       Это прозвучало так холодно и одновременно пафосно, что я разозлилась на себя за этот фарс. Моей целью было наладить контакт с Элис, а не разыгрывать перед ней сцены из дешёвых ситкомов. Но вряд ли то, что я сказала вслух, было правдой. Просто раздражающая часть меня, требующая внимания и желающая быть в курсе всего, что представляет для неё интерес, пробудилась и жадно подняла голову. И да, она отлично маскировалась под желание помогать и быть полезной.       Элис какое-то время молчала, но не отключила звонок, и я терпеливо ждала.       – В день, когда меня похитили, – медленно и тихо заговорила она, – у меня были при себе ключи от квартиры. Вы интересовались, что было такого в этой квартире, что стоило моего похищения. Мой ответ – ничего.       Я недоверчиво фыркнула, не успев остановить себя. Конечно, именно так Элис ответила и в прошлый раз. Возможно, здесь у меня нет шансов.       – Это просто квартира, в которой та, кому это нужно, могла остановиться, – продолжала Элис, проигнорировав моё выражение недоверия. – Безопасное место, по крайней мере оно таким было. Место, чтобы отдохнуть, затаиться, восполнить ресурсы.       – Я понимаю, о чём вы говорите, – медленно проговорила я. Безопасное место. Штаб-квартира. Офис. Склад. Такие квартиры могли служить разным целям и, как в сказках, перевоплощаться в то, что необходимо именно сейчас. Таких помещений было много, я слышала о них ещё в прошлой жизни, несколько лет назад.       Сначала я хотела оставить то, что узнала, при себе. Помимо сохранения неких возможно потенциально полезных козырей, я в принципе не имела права разглашать информацию, которую получила таким способом, ну, каким получила, но Элис открылась мне хотя бы отчасти, а ещё так жестоко пострадала от рук одного из этих мужчин, что я просто не смогла промолчать. И ещё мне нужно было заработать её доверие.       – В последнее время мужская власть нестабильна, – заговорила я. С начала года пятерых мужчин задерживали по обвинениям в организации похищений людей, в убийствах, организованных группой лиц. И позже освобождали за отсутствием доказательств. Я могу ошибаться, но мне кажется, что происходит какой-то раскол, и если мы хотим что-то сделать, сейчас удачное время.       Элис снова замолчала, заставляя слушать прерывистое дыхание в трубке.       – Как вы об этом узнали? – спросила Элис как-то невыразительно и глухо.       Вспомнив, как жутко Элис обрадовалась смерти её похитителя, я непроизвольно вздрогнула. Сейчас её голос звучал спокойно и безжизненно, и кто знает, какой из этих вариантов лучше.       – Узнала как узнала, – ответила я, пытаясь за нарочитой грубостью скрыть свою тревогу. – Важно не это, а то, что информация правдивая.       – Назовёте их имена? – уже более сосредоточенно спросила Элис.       – Нет, – покачала я головой. – Мне пока ценно моё место в полиции. Гораздо более ценно, чем я думала пару дней назад. И я позвонила вам с другой целью. Я предлагаю помощь вам, а с теми, кого уже задержали, полиция разберётся сама.       Я говорила слишком резко и понимала это. Возможно, было плохой идеей звонить Элис именно сегодня. Вчерашние новости, странный разговор с мамой с утра, чувство дискомфорта нахождения в собственном доме – видимо всё это выбивало из колеи сильнее, чем мне казалось.       – Когда меня похитили, случилось кое-что ещё, – после очередной долгой паузы заговорила Элис. Это было примерно в то же время, но в другом месте. Точнее, там было кое-что, а потом этого уже не было.       Элис заговорила загадками, и я почувствовала, как в голове всё плывёт. Кажется, это было для меня слишком сильным вызовом. Возможно, я больше не способна была делать серьёзную работу.       – Я знаю, что вы не понимаете, о чём я, но я не могу рассказать подробнее. Я хочу, чтобы вы это узнали.       – Что узнала? – с нарастающим отчаянием и раздражением спросила я.       – Кто и что у нас забрал, и где эта вещь. Это очень важно.       – В чём ценность этой вещи? – спросила я, чувствуя, как пульсирует в висках, и как против воли меня охватывает нетерпеливое любопытство.       – Не могу сказать, – снова ответила Элис. – Могу сказать только, что это не должно попасть в руки мужчинам. Даже если они полицейские, или близкие друзья, или люди, которым можно доверять. Никаких исключений.       – Почему бы вам не сказать мне, что это за место и что за вещь?       – Если вы способны мне помочь, вы сможете узнать это сами. Я вам не доверяю. Не хочу чувствовать, будто выдала все тайны врагу.       – Я не враг, – на автомате возразила я.       На самом деле я понимала её чувства, очень хорошо понимала. Оказавшись в уязвимом состоянии, потеряв опору, теряешь и способность доверять. Удивительно, что Элис вообще решила мне открыться, хотя бы частично. Видимо это было действительно настолько важно.       – Я постараюсь найти ответы, – сказала я.       – Я буду ждать вашего звонка, – ответила Элис, вешая трубку.       Я опустилась на диван и какое-то время просто сидела, размышляя о состоявшемся разговоре и том, что делать дальше. Каковы мотивы Элис? Кажется, у неё не было причин лгать. Скрывать что-то – безусловно, что она и сделала. Но что это всё могло значить? Что могло скрываться так, что за этим была объявлена целая охота? Из-за чего могли похищать и убивать женщин? Со вчерашнего дня я хотя бы знала, почему количество похищений и убийств в последние недели пошло на убыль. Не убийство одного из похитителей присмирило их, а некий неясный пока, но всем играющий на руку, конфликт. Не питая иллюзий по поводу работы полиции, я догадывалась: должны были быть какие-то довольно весомые улики, чтобы выдвинуть обвинения в таких серьёзных преступлениях, как организация похищений и убийств. И должны были быть ещё более весомые рычаги влияния, чтобы просто закрывать такие дела. Судя по тому, что я прочитала, и, если конечно запомнила верно, один из этих мужчин был финансовым директором одного из крупных банков Кассии, второй – владельцем IT-фирмы на 350 человек, третий – членом совета директоров акционерной компании. Таких людей не задерживают случайно. На таких людей не вешают чужие преступления. И у таких людей определённо есть рычаги.       Зря я всё же рассказала об этом Элис. У меня тоже нет поводов ей доверять, хоть она и пострадавшая сторона. И как мне выполнить её условия? Как найти то, что ей нужно, чем бы оно ни было? Я снова вернулась к похищениям и их возможным мотивам. Если преступники искали не денег или возможности поживиться, то что? Элис владела этой информацией, но не стала ей со мной делиться. Хмм.... Кажется я поймала то самое, искомое ключевое слово. Информация. Для чего мужчинам, имеющим власть и деньги, убивать женщин, не владеющих никакими особыми ресурсами? Не то чтобы им так уж нужен был для этого повод и прежде, но в последние месяцы, когда в большинстве случаев всё же прослеживалась определённая закономерность, казалось, что у этого должно было быть какое-то логическое обоснование. И сейчас я не могла придумать ничего, кроме... Кроме разве что информации, запечатлённой на материальных носителях или в сознании. Бедные женщины. Не всем повезло как Элис, хотя и это с большой натяжкой можно было назвать везением...       Из галопа неясных размышлений меня вырвал звонок телефона. Поднеся телефон к лицу, я прочитала на экране имя своего начальника, о котором Элис весьма точно выразилась "тот ещё засранец", и внутренне задрожала. Да, ещё пару дней назад идея просить у Дэвиса направить меня на другую работу, казалась мне хорошей, но не сейчас. На 99% я была уверена, что у него в кабинете нет камер видеонаблюдения, но для полицейских один процент погрешности – это уже слишком много.       …       Два дня назад Даниэль флегматично и равнодушно обозвала меня идиоткой, когда я поделилась с ней своей идеей.       – Почему идиотка? – спросила я. – Прошлый раз ты тоже считала, что у меня ничего не получится, когда я пошла к Дэвису просить работу.       – Прошлый раз ты дала ему то, что ему было нужно: рабочую силу и удовлетворение уязвлённой гордости. Сейчас предложить тебе нечего.       Она была права, я это знала, и в общем-то не питала особых иллюзий. На самом деле, думаю, он до сих пор не простил мне тот случай в декабре, когда я наорала на него практически на глазах всего отделения, и с тех пор видел во мне бомбу замедленного действия, которая рано или поздно снова что-то разнесёт. Но я думала, возможно, мы сможем достичь какого-то компромисса, например, я несколько дней в неделю, скажем, три, буду как прежде работать в патрульной службе, а остальные, скажем, четыре, в каком-то другом отделе. Ладно, возможно, это был бы не самый удачный компромисс. В любом случае, я попыталась дозвониться до Дэвиса и договориться о встрече, но у меня так и не получилось его застать. В итоге вчера я решила потратить на попытку разговора свой обеденный перерыв и приехала в отделение.       Я поднялась на второй этаж и постучала в дверь офиса начальника, а спустя несколько секунд осторожно повернула ручку. В помещении никого не было, возможно, Дэвис уже ушёл на обед, или был где-то в отделении. Стоило остаться и подождать. Выйти из кабинета и подождать снаружи, разумеется. Я на всякий случай окликнула его, подождав немного, словно он мог в любой момент вылезти из-под стола или из шкафа. Ничего такого Дэвис ожидаемо не сделал, но за время, что я ждала, экран его рации, лежащей на столе, мигал дважды. Позже я объясню себе, что взяла её в руки только потому что подумала, вдруг эти сообщения – срочный призыв помощи. Это, конечно, тоже не было правдой: я знала, как выглядит и звучит сигнал SOS, и если я и подошла к столу, то только из любопытства и ничего более. Щёлкнув на всплывающее уведомление, я перешла в канал, кратко называющийся "Сводка". Сначала мне показалось, что название полностью отражает суть, и этот канал – просто сводка в кратком текстовом формате всех последних новостей из полицейского мира, которые никто, даже сами полицейские, не успевают прочитать. Я быстро пробежала глазами по кратким сообщениям: "Обнаружены тела двух женщин в частном доме по адресу Мэн-авеню, 33"; "Задержаны трое участников перестрелки на Фултон-Драйв", "В квартире на Лэндон-Стрит после пожара 31 декабря обнаружены обгоревшие человеческие останки", "Объявлены в розыск две женщины-хакера, обвиняемые в попытке взлома базы данных правительства Кассии", "Смертельное ДТП в пригороде Прентона", "Эрл Форрестер арестован по обвинению в коррупции", "Обнаружена живой женщина, похищенная 14 декабря 2051 года". На этом сообщении я резко остановила скроллинг.       Это определённо было об Элис Даунинг, женщине, с которой я беседовала с пару недель назад. Элис была похищена мужчиной 14 декабря, в день смерти моего отца. Не то, чтобы эта новость была настолько резонансной для полицейского мира. Не то, чтобы остальные пролистанные мной сообщения были такими. Не давая себе задуматься, я ускорила скроллинг, понимая, что Дэвис может явиться в любой момент, но не в силах справиться с привычным любопытством, умноженным на желание действовать. Я успела прочитать и зафиксировать в памяти несколько событий из тех, что впоследствии рассказала Элис, и ещё несколько таких, которые пообещала себе проверить потом, и с большим трудом нажала кнопку, переносящую меня в конец чата, погасила экран, и осторожно вышла из кабинета, во избежание подозрений не сразу сбежав из отделения, а ещё немного потоптавшись около двери.       …       Телефон закончил звонить и тут же звонок раздался снова. Вряд ли мне как-то поможет, если я сделаю вид, что не слышала, ведь завтрашний день всё равно наступит.       – Майор Дэвис? Я слушаю.       – Офицер Файерберд, – заговорил он не так грубо и резко как я ожидала, а даже немного вкрадчиво, – говорят, вы вчера хотели меня видеть?       Мне следовало быть готовой к этому разговору, но я даже не потрудилась придумать оправдание. Возможно, в его кабинете и вправду было установлено видеонаблюдение. Понимая, что прямо сейчас я не смогу придумать ни одно мало-мальски убедительно звучащее оправдание, я решила прибегнуть к рискованному приёму, который однако не раз меня выручал: сказала чистую правду.       – Я приходила с просьбой. Личной. Хотела попросить, чтобы вы помогли мне с переводом на другую работу.       Дэвис замолчал. Второй раз за день я слушала в телефоне чужое дыхание, на этот раз, к счастью, недолго.       Заговорил он медленно, цедя слова, как густой бульон.       – Если вы правда считали, что получите от меня какие-то услуги или рекомендации, то вы ошибались. Делайте свою работу и не появляйтесь в моём кабинете, если я вас не приглашал. Всё ясно?       Я шумно выдохнула, но не с ужасом, как он мог подумать, а с облегчением. Пока, на данный момент, я в безопасности. И прямо сейчас передо мной словно высветилась пара вариантов того, что я хотела бы делать дальше. Попытаться решить загадку Элис, произведя собственное расследование. Снова получить доступ к этому каналу рации, вдруг там есть что-то и об освобождении Линды, маловероятно, конечно, но всё же.       – Я поняла, – произнесла я, добавив в голос страха. – Прошу прощения, больше такого не повторится.       Дэвис повесил трубку, и я ещё раз выдохнула, на этот раз от осознания того, что я снова ходила по краю и чудом не свалилась вниз. Возможно, он тоже чего-то опасался. Возможно, я могла увидеть в его кабинете что-то ещё, куда более секретное, чем просто закрытый полицейский канал. А возможно, я сегодня слишком подозрительна, и люди не обязательно имеют какие-то истинные мотивы, отличные от тех, которые они озвучивают.       Я опустилась на диван, мысленно составляя план действий, связанных с делом Элис, и на каждом пункте заходя в тупик. Раньше я постоянно обсуждала свои идеи. С подругами, союзницами, позже – напарницами. Долгое время эту роль выполняла Линда, с ней я могла поделиться абсолютно всем, как личными проблемами, так и вопросами, значимыми для всего общества страны. Я вдруг поняла, что с трудом удерживаюсь от того, чтобы не вломиться к ней, предлагая обсудить то, что я узнала. Как союзница или напарница, разумеется.       И всё же интересно, почему с моей мамой Линда разговаривает, не желая говорить со мной? Могли ли они найти общий язык, мне неведомый? Могла ли мама тоже, как и я, чувствовать эту пустоту, где раньше была возможность поговорить с нужным человеком? Могла ли Линда ощущать её тоже? Мог ли, – раз уж я наконец-то подумала о своей семье, а не только о будущем мира, – интерес мамы к разным отношениям быть связан не только с клиентками и абстрактными представлениями о будущем нашего мира? "Наступит новый мир", – сказала мама, – "и женщины будут строить новые отношения". Позже она добавила: "У многих женщин ещё будет шанс". Да, сейчас она помогает женщинам, но так ли вовлечённо она думает об их будущем? Так ли оно волнует её, как могло бы волновать, скажем, своё будущее?       Что ж, у всех есть свои мотивы. Свои я в конце концов готова признать, а что до остальных – если это дарит им покой, уверенность, счастье или просто стабильность, – то это их право.