Говорят, плохим или счастливым, Что прошло – навек осталось в прошлом, Только если бы всегда так было, Если бы не возвращалось снова.
Мы с Даниэль редко общались в последнее время. Я в принципе ни с кем в отделении не общалась, согласившись на заключение в крошечном кабинете и работу без перерывов и в целом будучи этим довольной, но Дани мне немного не хватало. Она была рядом, пусть и не по своей воле, в мои плохие времена, и её флегматичное спокойствие часто было именно тем лекарством, которое, хоть и не имело научных доказательств, облегчало сердечную боль. Я не искала общения с ней, и она тоже к этому не стремилась. Иногда она приносила мне бургеры, если оказывалась в отделении в течение дня, но мы едва ли перекидывались парой слов. Дани мне сочувствовала. Разумеется, она не сказала бы этого прямо, не желая обижать меня жалостью, но я понимала: для неё моё кабинетное заточение было сродни настоящему тюремному сроку. Но я всё же не была уверена, что она согласится помочь мне. Одно дело – сочувствовать, и совсем другое – рисковать своей работой, которой она была вполне довольна. И я чувствовала себя весьма паршиво, обращаясь к ней за помощью. Да, решение принимать ей, и нести за него ответственность тоже ей, но всё же… Не хотелось бы, чтобы кто-то пострадал только потому, что решил мне помочь. Поэтому, когда я позвонила ей, не из отделения конечно, и путано объяснила, какая именно мне требуется помощь, я была готова к возражениям, к требованиям дать объяснения, к отказу, на который она, разумеется, имеет полное право. Я не была готова только к тому, что Даниэль выслушает меня без единого слова, и, помолчав с минуту, скажет лишь: – Я пришлю тебе свой график, выбери подходящее время. – Почему ты?... Ты не спросишь, для чего мне это?... – растерянно пробормотала я в ответ. – Потому что Дэвис – абсолютный мудак, и мы все терпим его по разным причинам. Это не звучало достаточно убедительно. Дани работала в полиции лет пятнадцать, с её опытом и репутацией получше, чем у меня, она спокойно могла претендовать на большее, и если оставалась здесь – то по собственному желанию, а не по принуждению. Но она никогда не задавала мне лишних вопросов, и я собиралась ответить ей тем же. Тем более, почти получив то, в чём нуждалась. – Но ты осознаёшь, что это большой риск, то, о чём я прошу? – Какой риск? Даже если меня застукают в кабинете начальника, не думай, что я не найду, что сказать. Я почувствовала лёгкое головокружение, то ли от облегчения, то ли от страха, что могу, пытаясь помочь одной женщине, навредить другой или другим. – Спасибо, Даниэль, – признательно сказала я, и она, бросив краткое "не за что", повесила трубку. Ладно, более причин откладывать воплощения в жизнь глупейшего, но единственного плана, у меня не было. … Я прошла по длинному коридору в фойе, где, как обычно, царило оживление. За столом патрульные офицерки быстро перебрасывались последними новостями. Диспетчерки за стеклом принимали новые вызовы, периодически громко озвучивая адреса вслух, вдруг кому-то из присутствующих будет удобнее отправиться туда, чем назначать кого-то ещё. Звонили телефоны, шумела офисная техника, хлопали двери. Я улыбнулась, понимая, что за несколько месяцев успела к этому привыкнуть. И ещё потому, что это тоже было привычным: наблюдать за разрушением всего, к чему я привыкаю. Я убрала с лица улыбку и быстро прошла к зоне диспетчерской, с силой ударив кулаком по стеклу. – Какого хрена вы все тут делаете? Развлекаетесь, да? Конечно, вы-то занимаетесь нормальной работой, в отличие от меня! Шум в фойе медленно стих, как будто бы на телевизоре несколько раз нажали кнопку громкости. После моей декабрьской вспышки не думаю, что все были так уж удивлены, но возможно это всё ещё было неплохим шоу, вносящим разнообразие в полицейские будни. Я ещё раз стукнула кулаком по стеклу, беспричинно и глупо надеясь, что оно эффектно разлетится на осколки, но это, конечно, был триплекс. Краем взгляда я заметила, что одна из офицерок шагнула ко мне, и сделала шаг назад, добавляя громкости в голос. – Что за хрень? Это что, справедливо? Мы все здесь равны, и только я делаю работу, которую не хочет делать никто. – Успокойся, Файерберд, – предостерегающе произнесла Надия. Я поняла, что это она шагнула ко мне прежде, и надеялась, что она этого не повторит. Я была готова к драке как к наихудшему исходу, но не хотела бы бить женщин, которые всё же хорошо ко мне относились. – Что значит, успокойся? Мне осточертело молчать, как будто я не имею никаких прав. Я закончила академию не для этого. – Так иди в какое-нибудь элитное подразделение, – с издёвкой заговорила ещё одна из офицерок, чьё имя я не знала, – что ты здесь забыла? Послышались осуждающие шепотки. Что ж, я знала, на что иду, и последние пару дней готовила свои реплики, как актриса разучивает роль к премьерному спектаклю. – Не пытайся меня заткнуть, иначе я заткну тебя! – Я позову Дэвиса, – озабоченно произнесла Дани, стоявшая ближе всех к выходу. Возражений не было, несколько офицерок даже одобрительно покивали головой. Миг – и она исчезла за дверью. – Думаешь, он сможет меня заткнуть? – проорала я ей вслед. – Чёрта с два. Он не может решить ни одной проблемы отделения. Я продолжала громко возмущаться и поливать грязью всё отделение и Дэвиса в первую очередь, остро чувствуя, что каждая моя фраза строит всё более высокие стены между мной и остальными, что я хоть и не стала здесь своей, но теперь уже точно никогда не буду. Дэвис спустился вниз уже через пару минут, растерянный и разозлённый. Дани рядом с ним не было. Оставалось только надеяться: на мой план, на Даниэль, и на Дэвиса. На Дэвиса прежде всего. На его беспечность, на его торопливость, с которой он бросается решать проблемы, чувствуя себя, наверное, спасителем мира. Но если он запер кабинет, уходя, или взял с собой служебную рацию, то я сейчас абсолютно напрасно оскорбляю женщин, принявших меня в свой коллектив, на свою территорию, в свою полицейскую семью. – Что происходит? – обратился он к кому-то, игнорируя меня. Я продолжала нести несвязную чушь о несправедливости и неравенстве, заботясь лишь о том, чтобы голос звучал достаточно громко, а я выглядела достаточно неконтролируемо и неадекватно. Мы с Дани договаривались о десяти минутах, и мой взгляд бегал от Дэвиса к Надии и другим офицеркам и по периметру фойе, останавливаясь, как я надеялась, незаметно, на настенных часах. Прошло восемь минут и входная дверь скрипнула и хлопнула. В фойе вошла Даниэль, не подав мне и знака. Я продолжала шуметь, угрожая врезать любой, кто попытается подойти ближе. Но на этот раз это был Дэвис. Я подозревала, и была в этом почти уверена, что он из тех мужчин, что считают женщин "слабым полом", я думала, что именно поэтому он принял меня на работу снова после моего громкого увольнения: истерики – это нормально для женщины, для её природы, и признак настоящего мужчины – способность понять, принять и простить. Сейчас он смотрел на меня точно также: как на ребёнка, неспособного контролировать свои эмоции. Я мельком подумала о том, как на днях решила, что его ненавижу. Сейчас я ненавидела его куда сильнее. Но Даниэль уже была здесь, с результатом или без, и разыгрывать спектакль дальше не имело смысла. Я изобразила растерянность. И смущение. Будто мне пятнадцать лет, и я впервые пришла на приём к гинекологу, которым оказался мужчина. Судя по реакции Дэвиса, он тоже смутился. И тоже был растерян. – Офицер Файерберд, что с вами? Вам нужна помощь? Вы можете вернуться к работе? – Просто это несправедливо, – выпалила я, размазывая по лицу слёзы. Над ними пришлось потрудиться сильнее всего. – Вы успокоитесь, а потом мы поговорим, хорошо? Я всхлипнула. – Хорошо. Дэвис оглянулся по сторонам, ища поддержки. Его взгляд упал на Айрис, стоявшую хоть и не ближе всех, но видимо выглядевшую более спокойной. – Проводите Файерберд в её кабинет, пожалуйста. Айрис посмотрела на меня настороженно, словно опасаясь, что я могу её ударить или выкинуть ещё что-то. Краем взгляда я заметила Даниэль, размашистым шагом подошедшую ко мне. – Я займусь этим, майор Дэвис, – вежливо кивнула она начальнику. Подхватив за локоть, Дани довольно грубо потащила меня к выходу. Господи, пожалуйста, если вдруг ты ещё где-то там есть, пусть у неё не будет из-за меня проблем. Пусть её не накажут, пусть не уволят. Даниэль также грубо и быстро протащила меня по коридору и толкнула в мой маленький офис. Она понизила голос до еле слышного шёпота. – Загружу видео в облако и пришлю тебе. Постарайся сидеть тихо. Вслух, очень громким увещевательным тоном, Дани сказала другое: – Глория, тебе нужна эта работа. Ты сама говорила, что после смерти отца не можешь позволить себе той свободы, что прежде. Держи себя в руках. – Я постараюсь, – неуверенно, но громко ответила я, всё ещё имитируя рыдания в голосе. Даниэль вышла, с силой захлопнув дверь моего кабинета и тем же широким шагом вернулась в фойе. Сейчас она поговорит с Дэвисом, попросит его проявить снисхождение, по крайней мере, я на это надеюсь. А я, не в силах пока сосредоточиться, принялась ждать. Очень хотелось бросить монетку: орёл – и мне пора собирать вещи, решка – и я остаюсь. Но моя монета катилась ребром, не спеша переворачиваться. Через пятнадцать минут Даниэль прислала ссылку, по которой я скачала видео, и, запустив его в замедленном формате, на какое-то время забыла обо всём. Это и было тем, для чего мне нужна была помощь. Мне нужно было, чтобы кто-то, кому я доверяю, раз уж я не могу представить возможность проникнуть в кабинет Дэвиса, сделала это за меня, и, получив доступ к его рации, сняла на видео всю ленту новостей за декабрь. Боже храни современную технику, моими изначальными вариантами было конспектирование новостей или их запоминание, что, конечно, могло привести к куче ошибок и неточностей, и на что Даниэль точно не согласилась бы невзирая на то, насколько сильно ненавидит Дэвиса. Теперь оставалось только отсмотреть видео: медленно, останавливаясь каждую долю секунды, и внимательно. Я понимала, что ближайшие пару часов трогать меня не будут, дав возможность прийти в себя, и погрузилась в работу. Возможно у меня впереди всего несколько часов до увольнения. Конспектируя всё, что казалось мне важным, я убедилась в тех выводах, которые сделала, просматривая канал впервые. Это была не просто сводка криминальных новостей. Это был канал, в которые попадали лишь избранные события. Те, которые каким-либо образом касались политики, убийств или похищений женщин, арестов известных или богатых мужчин… Новости, имеющие прямое или косвенное отношение к тому, что убивает мужчин. Или гипотетическое отношение. Кто мог вести этот канал? Скрупулёзно собирать, анализировать, связывать между собой и отправлять остальным. Для чего он был создан? Какие цели преследовал? Мне приходилось останавливать видео буквально каждую секунду: Даниэль быстро пролистывала канал, она спешила, не желая задерживать меня с Дэвисом более необходимого. Я начала пропускать новости, касающиеся в моём представлении раздела власти между мужчинами. Я не искала больше новостей об ограблении, поняв уже, что их не обнаружу. Боясь, что времени остаётся меньше, чем мне может потребоваться, я сосредоточилась на дне похищения Элис и следующем за ним, когда её похититель был застрелен. В полицейской базе данных я видела имя и фото убитого мужчины, Альберта Норта, его личное дело, и теперь искала только его имя. И, наконец! Здесь была целая сводка событий, хоть и не связанная чёткой последовательностью, но позволяющая сложить картину, и с каждым сообщением мой рот открывался всё шире. "15 декабря 2052 года Альберт Норт был застрелен в квартире на Мэтиссон-авеню 12". "Табельное оружие, из которого застрелили Альберта Норта, принадлежит лейтенанту полиции Ане Шелтон". "В момент убийства в помещении находились два офицера полиции". "Квартира, в которой найден убитым Альберт Норт, принадлежит Айрис Манн, подавшей заявление о незаконном проникновении в жилище". "Согласно показаниям потерпевшей, лейтенанта полиции Аны Шелтон, Альберт Норт удерживал её в заложниках". "За организацию несогласованной полицейской операции капитан полиции Алекс Волф уволена из состава полиции". Я выдохнула, прикрыв глаза. Три года. Три очень длинных года, и всё же картинки перед глазами были удивительно чёткими. Неужели прошлое и здесь не может оставить меня. Неужели мало того, что я никогда не забуду Линду, что так или иначе в моё поле зрения периодически попадают бывшие знакомые-феминистки, нужно было появиться и ей? А я думала, что она уехала. Как же. Как будто она хоть когда-нибудь поступала не в своих интересах. Я почувствовала, как внутри разгорается холодная, спокойная ярость. Она не мешала мыслить здраво, не отвлекала от текущей проблемы, и я не стала пытаться её остановить. Итак, у меня есть два новых имени. Ну, условно новых. Ана Шелтон и Алекс Волф. Я ещё полистала видео, но больше упоминаний об убийстве Альберта Норта не обнаружила. Так как меня вот-вот могли уволить, а значит, я потеряю доступ к базе данных, я быстро набрала первое имя. Ане Шелтон было 23 года, она была полицейской в отделении, из которого, – да это что, серьёзно?, – меня уволили прошлым летом. И она тоже больше там не числилась, уволена по собственному желанию 16 декабря 2051 года. На следующий день после убийства Норта. Больше её имя нигде не фигурировало, что лишало меня возможности с ней связаться. О нет, я ведь знала что так и будет. Как только увидела её имя на экране смартфона, я знала. Прошлому мало просто воскреснуть, ему нужно ещё врезать мне под дых. Снова прикрыв глаза, я вслепую набрала на клавиатуре её имя, не желая ничего видеть. Но время шло, мой таймер возможно прямо сейчас подходил к концу, и я устало открыла глаза. Чёрт бы меня побрал, как такое вообще возможно? Алекс Волф тоже работала в моём бывшем отделении, поступила туда вскоре после моего увольнения. И в этом совпадении не было совсем ничего мистического. Я вдруг вспомнила обрывки разговоров, сплетен, обсуждений. Кого-то перевели в отделение, когда меня уволили. "Офицер с юга", – так говорили. Значит, она всё же уезжала. И вернулась. И, с некоторой долей вероятности, снова занялась делами феминизма. А значит, может быть в курсе происходящего. Я перешла к местам работы, ожидая узнать, где сейчас работает Алекс Волф, понимая, что мне в любом случае придётся связаться с ней, и внезапно осознала, что прошлое по-настоящему врезало мне только сейчас. Алекс Волф уже больше месяца была мертва. То, что кто-то стучит в мой кабинет, я осознала, когда дверь уже открылась. К моему облегчению, вошла Даниэль, прикрыв за собой дверь. – Ты нашла то, что искала? – Да, – растерянно пробормотала я. – Кое-что я нашла. Правда не уверена, что искала именно это. Я подняла голову. – Я не имею в виду, что твои сведения бесполезны. Они бесценны. Спасибо. Даниэль молча кивнула. – Что там? – Я подняла взгляд наверх, имея в виду кабинет Дэвиса. – Всё в порядке, – махнула рукой Дани. – Сказала, что у тебя нервный срыв. Дэвис даже предложил тебе трёхдневный отпуск. Неоплачиваемый, разумеется. – Думаю, я откажусь, – фыркнула я, чувствуя облегчение. – Я так и сказала. – Спасибо, – ещё раз признательно сказала я. Даниэль поморщилась. – Одного спасибо было достаточно. – Недостаточно, – серьёзно ответила я, покачав головой. После всего, что она для меня сделала, никакой благодарности не будет достаточно. – Кстати, – нахмурилась я, вдруг кое-что сообразив. – Почему телефон не звонит? Они что, перевели вызовы в диспетчерскую? – Ага. – Замечательно, чуть больше поводов меня ненавидеть. Она могла бы сказать, что никто меня не ненавидит. Могла бы сказать, что все поймут, почему я так себя повела. Что все скоро забудут об этом. – Ненависть – способ скрасить наши кровавые будни не хуже любого другого, – пожала плечами Даниэль. – Мне пора. Помни: нервный срыв. – Я обязательно запишусь к психотерапевтке и получу новый рецепт на свои успокоительные, – пробурчала я. Дверь закрылась, снова вернув меня в другую реальность, ту, где настоящее смешивается с прошлым. Да, я ненавидела её, но такой смерти ей бы не пожелала. А может быть и пожелала бы, но сейчас предпочитаю так думать только потому, что она уже мертва. И всё же я видела уже достаточно смертей в своей жизни, кто-то сказал бы: чересчур много. И, раз уж скорбеть я не собиралась, то подумала о другом: о слишком большом количестве совпадений. Две полицейские попадают в квартиру, в которую также незаконно проникает преступник, вооружившись ключами Элис. Спустя довольно короткий промежуток времени мужчина мёртв, одна полицейская уволилась, а вторая погибла при пожаре. Я всё ещё не могла соединить это с историей о вещи, пропавшей у Элис, но то, что все эти истории связаны, было очевидно. Мой рабочий день закончился ещё с час назад, и я, стараясь не попадаться никому на глаза, вышла из отделения. Я набрала номер Элис. Да, я не могла сообщить ей готовый ответ, но могла вести диалог. Свои реплики я начала с того, что мне известно, что некие двое полицейских побывали в квартире, ключи от которой были у Элис, а значит, вероятно, могли побывать и в других местах, о которых Элис говорила. Это было смелым предположением с моей стороны, но Элис, кажется, была впечатлена. Она спросила, известны ли мне имена этих полицейских, и я не сказала, что возможности связаться с ними не существует. Элис замолчала, видимо, обдумывая свой следующий шаг. Я первая обдумала свой. – Теперь дело за вами, – твёрдо сказала я, не давая себе возможности передумать. – Я обещала помочь вам, но мне нужно знать, чему именно я помогаю. Я чувствовала себя отвратительно, зная, что помочь не могу, но отчаянно желая узнать, что именно могло быть настолько важно, что из-за этого пострадала Элис, Бог знает, сколько других женщин, и даже две полицейские. – Вы знаете о Союзе продолжения жизни? – после паузы спросила Элис. – Разумеется. О чём-то только на уровне догадок и слухов, но знаю. – Это как раз об уровне догадок и слухов. Есть бумаги, некоторые схемы, касающиеся работы Союза. Если они попадут не в те руки, деятельность Союза не просто окажется под угрозой, его сотрут с лица земли. – Его уже пытались стереть, – негромко проговорила я, – чувствуя как снова за моей спиной встаёт прошлое, гораздо более недавнее. – Это был удар наобум, для устрашения, – глухо сказала Элис. – Предупредительный выстрел, – задумчиво ответила я. – Именно. Выражаясь вашим языком, следующий раз преступники возьмут тяжёлое оружие. Я поёжилась, словно на улице резко похолодало. – Эти бумаги должны быть в надёжных руках, – осознала я. – Да. И ещё ноутбук. – А что в ноутбуке? – Почти то же, только в гораздо больших масштабах. Я подумала о возможных последствиях и, даже не вполне представляя, какие именно секреты мог хранить этот ноутбук, вздрогнула. Союз продолжения жизни делает так много для нашего будущего. Нельзя, чтобы это прекратилось. – Я постараюсь помочь. Сделать всё, что могу, чтобы эти вещи оказались в безопасности, – сказала я, удивившись ноткам торжественности в своём голосе. – А я, и другие, будем очень признательны вам за это, – ответила Элис. Она почти повесила трубку, но я остановила её. Ещё одна мысль не давала мне покоя, как будто мало и тех, о которых я узнала за последние пару часов, и, возможно, Элис тоже могла оказаться мне полезной. – Элис, вы феминистка? Она снова помолчала. – Если вы спрашиваете о моих взглядах, то разумеется. Если об активной деятельности – нет, у меня свои задачи. – Вы что-то знаете о том, почему так участились заявления о насилии? С чем это связано? – Нет, – на этот раз без раздумий ответила Элис. – Об этом мне ничего не известно. – Хорошо, спасибо, – ответила я несколько разочарованно. Мне казалось, нет, я почти была уверена в том, что должна быть причина такого наплыва заявлений. Нет, я правда была рада за женщин, решивших наконец-то освободиться, заговорив. Но я думала, что должно быть что-то, что объединяет их, даёт силу озвучить то, что замалчивалось годами. Должна была существовать какая-то сила, поддерживающая их, помогающая идти до конца. И я верила, что этой силой могли быть феминистки, кто-то из них. Конечно, это не было так уж важно, и меня подстёгивало скорее любопытство, чем реальная необходимость это знать, но всё же я хотела бы. К сожалению, Элис мне не помогла, хотя я и не надеялась на неё всерьёз. Точно также как, увидев знакомое имя на экране, я поняла, что это прошлое уже не затолкать обратно, я понимала, что и другое прошлое тоже зовёт меня назад. Разумеется, я могла не соглашаться. Могла закрыть все окна и двери и двигаться только вперёд. Но могла ли?