Порой от прошлого не сбежать,
Звенит в ушах, врывается в сон,
Из старых ран прольётся тоска,
Не остановишь тугим бинтом.
Не хотелось бы говорить банальности, но без Линды дом действительно опустел. Проводя целые дни на работе, я могла это игнорировать, но приняв после некоторых раздумий щедрое предложение Дэвиса о трёхдневном отпуске, я второй раз в жизни в полной мере осознала, как дом может опустеть. Ровно через две недели после нашего разговора Линда переехала, за всё это время обменявшись со мной не больше чем парой слов. Мы пожали руки на прощание, хотя прощальное рукопожатие, адресованное моей маме, было, пожалуй, более душевным и крепким. Я больше не спрашивала, куда она ушла, и не пыталась узнать. Я могу быть навязчивой, могу, увлекшись собственными мыслями или переживаниями, переступать чужие границы, но даже у меня есть пределы. Линда дала понять, что не хочет иметь со мной отношений. Никаких. И я это приняла. И отпуск нужен был мне не для погружения в себя и свои печали. Я собиралась помочь Элис, и даже не столько ей, сколько чему-то большему, возможно, нашему общему будущему, и выйти на след пропавшей информации, а обнаружив, вернуть в безопасное место. А если в процессе обнаружатся люди, причастные к пропаже этих данных или преступлениям против женщин, тем лучше. Пока вариантов было не так много, вернее лишь немногим больше нуля, но они всё же были. Было имя: Ана Шелтон. Изначально, узнав, что она уволена и неясно, где находится сейчас, я сделала вывод, что не имею возможности с ней связаться. Это было самым простым вариантом, и я выбрала бы его, если бы Элис не сообщила о важности документов. Я просто отказалась бы от своего предложения помочь, если бы она не упомянула Союз продолжения жизни. Этой организации мы все однажды будем обязаны своим будущим, и если я могла сделать хоть что-то, неважно, насколько мне не хочется воскрешать не самое приятное прошлое, то я хотела это сделать. Поэтому, переступив через остатки своей гордости, я покопалась в телефонном справочнике в поисках номеров коллег из двадцать четвёртого отделения полиции, откуда меня с позором уволили. Ладно, не так уж позорно, мне просто оформили перевод, и вряд ли на него кто-то обратил внимание, в конце концов я продержалась в том отделении всего месяц. Тем не менее нахлынувшие воспоминания опустились на плечи тяжёлым грузом, буквально придавливая к земле. У меня получилось связаться с Энди и Мелиссой, теми, кого я по крайней мере помнила по именам, а значит, возможно, и они меня помнили. Но из короткого вежливого обмена репликами я не узнала ничего, что могло оказаться полезным. Нет, они не отказались мне отвечать, но им просто нечего было рассказать. Ана Шелтон проработала в отделении несколько месяцев, ни с кем кроме своей напарницы не общалась и ни с кем, в отличие от своей напарницы, не вступала в конфликты. Возможно, начальница отделения могла знать больше, но она невзлюбила меня с первого взгляда, не думаю, чтобы она согласилась хоть в чём-то помочь. Я оставила этот вариант на самый крайний случай и вернулась к тому, для чего собственно и взяла короткий отпуск. Все последние дни я снова долго мониторила базу данных, пока не остановилась на единственном варианте, казавшемся хоть сколько-нибудь реалистичным. Если я не могла связаться с людьми напрямую, то у них всё равно оставались связи, дружеские или деловые, и, возможно, следовало зайти с другой стороны. Изначально здесь я тоже встретила неудачу. Данные в базе об Ане Шелтон были настолько чисты, что могли показаться затёртыми, хотя, наверное, она просто была абсолютно обычным человеком с абсолютно обычным прошлым. В данных об Алекс Волф я не увидела ничего, чего не обнаружила в первый раз. Я несколько раз перечитывала сообщения о её смерти. Это всё ещё казалось чем-то странным, нереалистичным, и одновременно чем-то далёким. Хотелось бы, возможно, испытать какие-то более сильные эмоции, сочувствие, например, или хотя бы злость от того, что она всё-таки сбежала, как всегда мечтала, далеко и насовсем, но видимо, я действительно видела слишком много смертей и именно эта уже не могла по-настоящему меня задеть. Раньше я бы, пожалуй, подумала, что она оказалась в выигрыше, что по крайней мере ей больше не нужно бороться. Сейчас я испытывала привычную тупую злость на то, что подобное продолжает происходить, что нас продолжают убивать, ведь ясно, что с полицейскими случайностей не происходит. Как и в целом с женщинами. И всё же кое-что было. Что-то, что могло помочь. Автомобиль Алекс Волф. Принадлежащий ей при жизни. Довольно странный выбор как по мне. Нечто серое и приземистое, скорее машина для семейных поездок на дачу, чем скоростной автомобиль для любительницы экстрима. Хотя, что я могла о ней знать. Я никогда её не знала. Фото автомобиля я увидела на прошлогодних снимках с камер: насчёт превышения скорости я всё же не ошиблась. Там же я обнаружила ещё кое-что: несколько дней назад этот автомобиль забрали с одной из гороских штрафстоянок. Если кто-то ездит на автомобиле Алекс Волф, значит этот кто-то знаком с ней, очевидно. Оставалось только выследить автомобиль и поговорить с его владелицей или владельцем. Маловероятно, но всё же возможно, что им известно что-то о её делах, планах, контактах, хотя бы о чём-то полезном. На этот раз я не просила о помощи Даниэль, а связалась с дорожной полицией и попросила сообщить мне, если автомобиль встретят на улицах города. Мои служебные полномочия это позволяли, но всё же было довольно неловко пользоваться ими в личных целях. "В целях общего будущего", – поправила я себя, но намного легче от этого не стало. Я надеялась, что пары дней на поиски мне хватит. А пока меня ждали и другие дела, одновременно более личные, и одновременно посвящённые тем же мыслям о будущем. Уже которую неделю меня снедало любопытство. Довольно редкое чувство последних месяцев, оно вернулось в мою жизнь непреодолимой приливной волной. Мне было слишком интересно, могло ли какое-то из феминистических движений сыграть роль в том, что женщины начали так смело заявлять о преступлениях. И, раз уж на то пошло, чем вообще сейчас занимаются феминистки? То, чем когда-то занимались мы, устраивая акции, флешмобы, размещая посты в соцсетях, нет, конечно не казалось глупым или неважным, важен каждый вклад, но мне уже давно казалось, что есть и другая работа, на других уровнях, более тайных, более недоступных. Не то чтобы я тоже хотела в этом участвовать, у меня, как сказала Элис, были свои задачи, но я хотела быть в курсе. И у меня наконец-то появился формальный повод навестить старую знакомую. Поднимаясь по лестнице торгового центра, я удивилась, как давно, кажется, была здесь последний раз, хотя прошло не больше трёх месяцев. Сейчас я чувствовала себя намного… стабильнее? Спокойнее? Та боль, которая переполняла меня тогда, кристаллизовалась и переплавилась во что-то другое. А может быть частично растворилась в суматохе всех произошедших событий. Но мне всё же было неловко. Быть слабой – не стыдно, но это всё-таки сложно – встречаться с людьми, которые видели тебя в худшие времена. Хотя мне и пора было к этому привыкнуть. Сначала я подумала, что у Изабеллы выходной, и успела обрадоваться, что впереди у меня ещё два свободных дня. Или, возможно, она придёт к ночной смене. Или успела сменить работу. Или… вдруг и с ней что-то случилось… Но, постояв с минуту, растерянно осматриваясь по сторонам, я вдруг увидела её, выходящую из примерочных с грудой одежды, чтобы развесить её по местам. Она не сразу заметила меня, а когда увидела – кажется, не слишком-то удивилась. Она приветственно махнула мне рукой и кивнула на стопку вешалок с одеждой в руках, как бы прося подождать, пока она не закончит. Аккуратно и быстро вернув вешалки на места, Иза подошла ко мне, быстро приобняла, как будто мы виделись пару недель назад, и я не ушла молча, не попрощавшись, и деловито спросила: – Глория. Я могу тебе чем-то помочь? – Деловой тон больно резанул, но я знала, что сама установила его в нашу прошлую встречу. – Ммм, да, вообще-то я хотела поговорить с тобой. Мне нужно кое-что узнать. – Помню-помню, обмен информацией, деловые отношения, – фыркнула Иза, впрочем вполне дружелюбно. Я снова почувстовала неловкость за себя трёхмесячной давности, за себя, неспособную выдержать простой разговор, чтобы не заплакать. За себя, пытавшуюся и провалившую все попытки, казаться крепко стоящей на ногах. – Прости, что я так вела себя в прошлый раз. Мне было больно и плохо, и это конечно не повод так разговаривать с тобой. – Всё в порядке, – улыбнулась Иза, и я поняла, что она действительно не злится и не обижена, – то, что ты пришла прошлый раз, это само по себе здорово. Твои предупреждения помогли. И ты не обязана источать дружелюбие, ты же не консультантка в магазине, – Иза, снова фыркнув, ткнула пальцем в свой бейдж на груди. – И всё же я хотела бы объяснить. Я долго обижалась на тебя и остальных. Я считала, что вы могли помочь Линде спастись от тюрьмы, но не стали этого делать. Но ей никто не мог помочь тогда. Изабелла кивнула, но её выражение лица демонстрировало, что она считает извинения излишними. – Так что именно ты хотела узнать? Я прикусила губу, отчего-то ощущая, что этот вопрос может что-то изменить. Тревожное ощущение разума, привыкшего к страху, что я зря снова пытаюсь в это влезть, что если это больше не моё место, так зачем ворошить былое. Я подавила желание в очередной раз извиниться и сбежать, и посмотрела на Изабеллу: – Я хотела узнать, чем сейчас занимаются феминистки. Какие у них, ну, у вас, планы и цели, и, если конкретизировать вопрос, работаете ли вы, ну или другие феминистки, с женщинами, пострадавшими от насилия? Изабелла запустила руку в волосы, затягивая потуже высокий хвост и, видимо, думая, что мне ответить. – Ты спрашиваешь это как полицейская или как феминистка? – наконец заговорила она. Я посмотрела на неё исподлобья. Что ж, прошло много времени с тех дней, когда мы наряжались в карнавальные костюмы и выходили на улицы. Прошлый раз я старательно демонстрировала, что присутствую здесь исключительно как полицейская. Было бы даже странно, если бы сейчас она выдала всё вот так, на пороге магазина. – Спрашиваю как женщина, – ответила я. – Нет, – покачала головой Изабелла, ее лицо вместо привычной улыбки приобрело довольно жёсткие черты, которые я впервые заметила в прошлый раз. – Либо ты с нами, либо это тебя не касается. Прости. Просто такое время. Я понимала, что она имеет в виду, и не обиделась на резкость в её тоне. Но, стоя напротив неё, я понимала, что не могу уйти. Я уже давно поняла кое-что, чего не понимала после ареста Линды: нельзя перестать быть феминисткой. Если ты знаешь, как работает мир, если ты видела кое-какое дерьмо, много дерьма, то даже когда закроешь глаза, ты всегда будешь знать, что оно продолжается за границами твоих сомкнутых век. Ты можешь устать от активной борьбы, можешь просто отказаться от неё по любым причинам, но от того, что ты уже знаешь, кем ты уже являешься – не уйти. Да, хотела ответить я, я спрашиваю как феминистка. Но не успела. Видимо решив не ждать от меня ответа, Изабелла сменила тему: – Ты сказала, что никто не мог тогда помочь Линде, но кто-то всё же смог, спустя три года? Изабелла смотрела на меня искоса, чуть прищурившись. Она тоже думала, что я могла это сделать. Здорово, конечно, что окружающие так в меня верят. Знали бы они, что я не могу помочь даже себе, хотя и пытаюсь над этим работать. И, я подняла на неё взгляд, вдруг осознав, что стоит за этим вопросом: Иза знает, что Линда на свободе! – Ты знаешь, что её освободили? Изабелла смотрела на меня испытующе, словно не веря. – Когда я увидела тебя, подумала, что ты пришла спросить о ней. – Я не знала, что вы общаетесь. Честно. Я и правда этого не знала. Но с другой стороны, я ведь знала, что Линда поддерживала связь с кем-то из движения после своего возвращения, и даже в тюрьме. И я знала, что ей нужна была работа. Я задумалась. Идя сюда, я не подозревала, что могу встретить Линду, не думала об этом. Но, голос в подсознании, странно молчащий сейчас, словно затаившийся, может быть он подозревал? Я правда не пыталась больше вмешиваться в её жизнь, но если просто узнать… – Ты знаешь, как она? Где она? – Кажется, она в порядке. Работает в продуктовом магазине внизу. Не в зале, на складе. Ты правда не знала? – Правда. И ты наверное не должна была говорить мне об этом. – Я не получала прямого запрета в виде "Не говори Глории, где я работаю", – пожала она плечами. – Спасибо, что помогла ей с работой, – признательно сказала я. Изабелла нахмурилась. – Я сделала, что могла, вот и всё. Но как насчёт её освобождения? Ты действительно не знаешь, кто помог ей в этом случае? – Не знаю, и это тоже правда. Я рассмотрела массу вариантов и не нашла ответа. Я пыталась связаться с адвокатессой Линды, Джулией, но она тоже ничего не знает. Я вдруг испугалась, что Линда, узнав о моём визите сюда, подумает, что я выслеживала её, решит, что я никак не могу оставить её в покое. – Не говори ей, что я приходила. Хотя… Разве я делала что-то плохое? Разве сейчас делала что-то, за что мне могло быть перед ней стыдно? Почему я пытаюсь спрятаться? – Говори что хочешь. Иза легко пожала плечами, как бы не желая вмешиваться в мои внутренние разборки. Я помнила, что Иза и прежде не отличалась тактичностью, поэтому готова была к вопросу о наших отношениях. Но возможно она прежде уже получила ответ от Линды, а возможно, тут не о чем было спрашивать, всё было видно невооружённым глазом. Вместо этого она сказала: – Приходи на наши собрания. Это было неожиданно после того, что она говорила до этого. И ещё это звучало успокаивающе, что и спустя годы они также собираются для важных и запретных вещей. Как будто в мире до сих пор есть что-то привычное, стабильное, островок, уцелевший после цунами. – Вы до сих пор собираетесь вместе, да? Совсем как раньше? – Да. Только адрес изменился. – Она достала из заднего кармана джинсов маленькие стикеры для записей, вытащила ручку, прикреплённую за колпачок к футболке, и написала мне адрес и дату ближайшей встречи. Я глянула на листочек: впереди больше недели, у меня будет время разобраться в себе и принять решение. – У меня странный график в последнее время. Если получится, подойду. – Нам будет приятно с тобой повидаться, – сказала Изабелла, на мой взгляд чересчур смело беря на себя ответственность говорить за других. – До встречи. Возможно. – До встречи. – Она снова быстро приобняла меня и улыбнулась. Я вернулась домой, неожиданно взволнованная. Сегодня по прогнозу не ожидалось сердечных тревог, но синоптикини всё ещё часто ошибались. Меня растревожили не только новости о Линде, но и воспоминания о прошлом: в чём-то сложном, например, вспоминая отношения с родителями, но в основном – хорошем. Что касается Линды: я была рада, что она там, где её могут поддержать. И я не дала обещания прийти на встречу не только из-за графика работы, ещё одной причиной было то, что Линда тоже могла туда прийти. А я пока не решила, будет ли это слишком грубым даже для меня вмешательством в её жизнь, в которой она не хочет меня видеть, или удачным шансом хотя бы взглянуть на неё. Дома было, как я уже отметила, довольно тоскливо. Ничего особо не изменилось, Линда и прежде нечасто выходила из своей комнаты, но сама атмосфера была какой-то угнетающей. Казалось, наши с мамой попытки сближения исчерпали себя, и мы вошли каждая в свой ритм, изредка пересекаясь в пространстве кухни или гостиной. Возможно, это была временная усталость, необходимость передышки даже друг от дружки, а возможно мы не успели стать в достаточной мере близки, и теперь всё просто вернулось к изначальному состоянию. Хотя по крайней мере молчание между нами стало гораздо более комфортным. Я пока не стала делиться новостями о Линде, не хотелось говорить об этом, не хотелось, облекая мысли в слова, наткнуться на что-то такое, чему лучше было остаться незамеченным. Вечером начали поступать сообщения от дорожной полиции. Серый хэтчбек с номерными знаками СД 9438 был замечен на шоссе при въезде в Прентон. Дальше сообщения посыпались с промежутками в пятнадцать-двадцать минут, не позволяя отследить хотя бы примерную траекторию передвижения. Обратившись за помощью к дорожной полиции, я планировала, как только получу сигнал, сесть за руль своей машины, которую совсем недавно вернула и рисковала снова остаться без неё, попавшись ответственным дорожным полицейским. Но отправиться в погоню сегодня я была не в состоянии. Печаль, горечь, странная уязвимость – я словно открылась больше чем стоило, хотя и не сказала о себе ни слова. Я ведь могла сделать это и завтра. Или послезавтра. Вряд ли автомобиль простоит ещё два дня совсем без движения? В крайнем случае я могла ориентироваться на последнее место, где его заметят сегодня, и завтра начать оттуда. Сегодня же я чувствовала, как меня медленно окутывает горькая, тягучая безнадёжность. По опыту я знала, что лучше сдаться ей добровольно. Вечером я отключила звук, и рассчитывала, что с утра обнаружу пару свежих адресов, но ждать пришлось долго. Хотя и не так долго, как вчера: серый хэтчбек засветился в городе в обед. Договариваясь с дорожной полицией, я особо уточнила, что останавливать автомобиль не нужно. У владелицы или владельца не должно возникнуть подозрений и тем более желания скрыться или бросить автомобиль на какое-то время. Я выехала в город. Острое и болезненное вчерашнее ощущение собственной ранимости, уязвимости, ушло, оставив пустоту внутри, которую всегда было проще заполнить делами. Мне нужно сделать работу, вот и всё. Пришлось довольно долго блуждать по городу, лавируя по узким улицам и широким проспектам и каждый раз не успевая за очередным сообщением. Прошла пара часов, пока на очередном перекрёстке я не повернула и не оказалась аккурат за серым хэтчбеком СД 9438 в каких-то двадцати метрах от него. Так-так-так. Я замедлилась, аккуратно перестроившись на соседнюю менее пустую полосу. Я следовала за автомобилем осторожно и, как мне казалось, незаметно, но кто-то за рулём очевидно владел навыком распознавания слежки. Хэтчбек вырвался вперёд и я не могла сделать того же, не рискуя быть однозначно обнаруженной. Поэтому я следила так долго, как могла, пока автомобиль не скрылся за поворотом, а когда я достигла этого поворота, дорога была абсолютно пуста. Чёрт, это не должно было быть так сложно! Я кучу раз отправлялась в погоню или преследование и чаще всего это было успешно. Наконец, признав ситуацию безнадёжной, я припарковалась и снова открыла историю сообщений из диспетчерской дорожной полиции. В конце концов это была только одна попытка. К сожалению, мало что удавалось мне с первой. К счастью, я к этому уже привыкла.