***
У Какаши было сложное детство. Его отец старался. Действительно старался. У мальчика были воспоминания о мороженом и качелях на детской площадке. Но появление дочери дало ему понять, насколько его детство было неполноценным. Все дети были медлительными и глупыми. Сакумо же научил его метать сюрикены, едва тот научился ходить. В этом не было ничего предрассудительного. Он был шиноби Конохи и гордился этим. И только с возрастом он понял, как жестоко с ним обошлись. Конечно, никто его не бил, не морил голодом и на дворе была война. Но он заслужил нормальное детство. Хотя бы чуть-чуть. И его дочь тоже заслуживала это. Благо, что детство Джии было более нормальным, хоть она и росла в семье действующих шиноби. Поэтому у них всегда был образец для постройки нормального детства. И сейчас Какаши думал, что первые два года его отцовства не были такой уж катастрофой. Ну, или меньшей, чем он ожидал. И всё же были вещи, которые он не понимал. Например, зачем тащить все игрушки в кровать, ложась спать. А главное, почему Юки начинала плакать, если убрать их. Не помогали никакие убеждения и увещевания. Девочка постоянно плакала, и только возврат игрушек владелице помогал успокоить истерику. Копирующий искал ответ со всей присущей ему скрупулёзностью. И не найдя очевидного ответа, мужчина обратился к книгам, посвященным воспитанию детей. Когда Джия вошла в спальню, он спрятал книгу под одеяло, будто его застали за чем-то неприличным. Это не осталось незамеченным. — Читаешь про кошек? Я должна рассказать об этом Паккуну, — шутливо сказала девушка. Копирующий медленно моргнул единственным видимым глазом, не стремясь разделить веселье. — Это просто Ича, — негромко ответил Хатаке. Они оба поняли, что он соврал. Копирующий много лет читал Ичу публично, и сейчас просто не было причин это скрывать. Джия не думала указывать на очевидную несостыковку. На самом деле она даже не планировала продолжать этот разговор. Если он не захочет, то не расскажет. — Ты спала с игрушками в детстве? — спросил Какаши. В книгах всё равно не нашлось ответа. Точнее, предложенный вариант его не устроил. — Да, лет до четырёх точно, — ответила куноичи, заплетая волосы в аккуратную косу. — С одной? — Со всеми, что у меня были. А почему ты спрашиваешь? — Девушка села на кровать, скрестив ноги. Наконец, Какаши объяснил своё непонимание. Он понимал, почему детям нужны игрушки. Он понимал желание таскать любимую игрушку повсюду. Но кровать должна быть для сна и отдыха, и там нет места игрушкам. — Им одиноко, — незамедлительно ответила Джия, выслушав мужа. — Кому? — озадаченно переспросил мужчина. — Игрушкам. — Они не живые. Им не может быть одиноко. — Хатаке выглядел потерянным. А это уже о многом говорило. — Им одиноко. — Джия вытянулась на кровати, оказываясь рядом с Копирующим и поцеловала его в щёку и легонько пропустила несколько прядей волос. — У меня есть ты, у Наруто и Саске есть Такиби, а у игрушек совсем никого нет. — Это нелогично, — произнёс Хатаке, притягивая жену в объятия. — Не всё в жизни должно быть логичным. Особенно с точки зрения двухлетнего ребёнка. — Видя, что такое объяснение не сильно помогает, куноичи сменила подход. — Игрушки — это неотъемлемая часть жизни Юки, можно сказать, что её друзья и… — Она ведь играет с другими детьми. Это тоже её друзья, но она не берёт их с собой в кровать, — перебил мужчина, и девушка едва слышно застонала от бессилия. — Да, эти дети её друзья, но они не живут с нами под одной крышей. У них есть свой дом, семья. А у игрушек нет никого, кроме Юки, — спокойно продолжила объяснять Джия. — Почему они должны спать отдельно, если рядом с ней есть достаточно места? — Но можно брать по одной-две игрушки и… — Если ты будешь тренировать только Булла, как отреагируют другие нинкены? — привела пример Джия. — Они тренированные, дисциплинированные, и никогда не станут… — Какаши. — Обидятся, — вздохнув, признал джоунин, и Джия довольно кивнула. — Дети привязываются к тому, что взрослые считают ненужным. Юки это перерастёт и будет совершать другие нелогичные поступки. — Взрослые не совершают нелогичные поступки, — всё равно упрямился Хатаке. — Наверное, ты прав. — Джия решила прекратить этот тупиковый спор. — Кстати, а какой счёт у вас с Гаем? — 66:64 в мою пользу, — гордо ответил Какаши. — Послезавтра мы устраиваем соревнования. Гай хочет устроить соревноваться в поедании суши, но я думаю, что жонглирование яблоками с завязанными глазами… Хатаке всегда считал себя человеком логики и никогда не думал, что его «соперничество» с Гаем или переодевание в Сукеа были странными и нелогичными для взрослого мужчины. Но кто такая Джия, чтобы упрекать его в этом?***
Девятихвостый не помнил время без злости. Он не мог вспомнить, когда испытывал что-то кроме злости. Его всегда ненавидели и боялись. А потом просто запечатали его в эту клетку. Быть в клетке, запечатанным внутри человека было ужасно. Эти люди ненавидели его. Курама отвечал им тем же, и это было искренне. Но даже заперев его, они не использовали его силу на полную мощность. И это злило Демона ещё больше. Был ли смысл в том, чтобы запечатать его, самого сильного из хвостатых, и никогда не использовать его силу? Страх, который испытывали эти люди, заставлял Кураму злиться ещё больше. И, конечно, тот факт, что они мнили себя героями. Быть запертым внутри Мито было кошмаром. Но Кушина была в тысячу раз хуже. Она относилась к нему, как к преступнику. А в чём было его преступление? Просто в том факте, что он существовал. Для Мито и Кушины он был просто зверем и никем больше. Когда Кушина была беременна первый раз, то ему не оставили и шанса. И на свет появилась ещё одна красноволосая. Как будто ему было мало Мито и Кушины. Второй шанс представился не скоро. Хотя, что такое девять лет для древнего Лиса? Курама всегда умел ждать. И на этот раз у него получилось. И всё, чего он хотел — убраться как можно дальше из Конохи. А потом появился этот Учиха. И ещё один тюремщик. Наверное, из всех Джинчурики Девятихвостого Наруто — единственный, кому Курама мог посочувствовать. Мальчику просто не оставили выбора и ненавидили просто из-за факта существования. Как и самого Лиса. Когда мальчишка пришёл к нему первый раз, то Демон много кричал и проклинал всех и вся. А мальчик только слушал. Курама мог бы осипнуть от собственного крика, но для демона это не солидно. Тем не менее он перестал кричать. Наруто долго слушал и молчал, а потом задал один единственный вопрос: — Как тебя зовут? Никто их предыдущих Джинчурчурики не интересовался его именем. Он совсем успел забыть, что у него есть имя. — Курама. Меня зовут Курама. Мальчик приходил к нему ещё несколько раз. И всегда проявлял уважение. Кто-то мог сказать, что этого слишком мало. Девятихвостый и себе не мог признаться, что он не ненавидит Наруто. Ну, почти. Почти неделю Наруто читал дневники предыдущих Динчурики. И ему не нравилось, что он читал. Мито была хуже всех. И хоть подросток и узнал много нового, ему всё равно не нравилось, как женщина писала о Демоне-Лисе. Дневники Кушины были лучше. Было приятно иметь что-то, что принадлежало ей. Было интересно читать про то, что она видела и чувствововала. То, как она сперва не любила свои красные волосы и Минато. А потом Намикадзе помог ей полюбить свои волосы, Конохакагуре и его самого. К Лису женщина стала относиться мягче и пару раз жалела его. А потом шло долгое описание беременности и подготовки к родам. Запись одного дня обрывалась буквально посередине. Далее стояла отметка о дате смерти. Дневники, которые вела Джия оказались самыми интересными. Во многом это было связано с тем, что она была сторонним наблюдателем. Записи были суховаты, но даже в них прослеживалась любовь к брату и никакой ненависти. Наруто отложил дневники и записи, которые он делал по мере прочтения. Опустившись на пол, он закрыл глаза. Тишина, окружавшая его сменилась звукам капающей воды. Парень открыл глаза: — Здравствуй, Курама.