***
Паркер не надеется ни на что, потому что это Локи. Где это видано, чтобы он стал слушать какого-то человека? Но нет, проходит неделя, и Лафейсон молча приходит к нему, захватив сразу бинт с мазью и ватой. Питер сажает его на кровать, сам присев рядом на корточки, и начинает обрабатывать перекисью, которая всегда есть у него в спальне, дуя, чтобы сильно не щипало, а после замечает маленький осколок. Нахмурившись, парень достаёт его и выбрасывает, успевая заметить прикушенную от боли губу. — Простите. Мне надо было убрать его, — извиняется Паркер и осторожно бинтует на этот раз левую руку. — Вы не расскажете, почему? — Нет. Как у вас говорится? Меньше знаешь, крепче спишь. Питер с этим не согласен, потому что уже которую ночь не может спать, переживая за этого нелюдимого Бога. Что же он таит в себе? Какие монстры сжирают его изнутри?***
В следующий раз Питер приходит сам, предугадывая, когда это случится. Бинты, мазь и вата с перекисью стали постоянными спутниками, из-за чего он быстро достаёт их, понимая, что в этот раз всё хуже, ведь Лафейсон сидит, прижавшись спиной к стене, и сжимает проклятые осколки в руках. Кровь стекает ему на брюки, изредка падая алыми каплями на пол. — Мистер Локи, я здесь. Слышите? Я с вами, — тихо произносит Питер, падая рядом с ним на колени, и осторожно, но крепко, сжимает его запястья. — Ты не должен быть здесь… не должен помогать чудовищу, — со слабой усмешкой говорит Лафейсон, позволяя ему забрать осколки и выкинуть их подальше от себя. — Уйди, Паркер. — Хорошо, — кивает парень и поднимается на ноги, уходя из комнаты. Однако через семь минут, когда Локи успевает удивиться такому послушанию, возвращается с пинцетом и садится там же, где сидел до этого. Взяв его ладонь в свою, Питер начинает осторожно вынимать мелкие осколки, которые способен увидеть в тусклом свете луны, ибо другого освещения нет. — Я сказал тебе уйти. — Я и ушёл. Только вы не запрещали мне вернуться, — пожимает плечами он, ловко обрабатывая одну руку и забинтовывая. После проделывает то же самое со второй, невольно погладив прохладную кожу над повязкой. — Доволен? Теперь уйди отсюда. Просто уйди, — тихо просит Локи, замечая сомнения в глазах того, а после хмурится, видя протянутую руку к его волосам. — Что ты делаешь? — У вас там был осколок. И… — Паркер кусает губу, поднимаясь снова на ноги. — Я не считаю вас чудовищем. Ни монстром, ни чудовищем, как кто-то говорит. — Зачем мне это?! — Просто знайте. Сомневается ли он в этих словах? Жалеет? Нет. И не пожалеет точно.***
Питер думал, что всё закончилось, когда Локи перестал приходить. Думал, что всё наладилось, когда понял, что зеркал больше нет в его спальне. Думал так, пока не застал Лафейсона в комнате… таким. Синий оттенок сменил привычный бледно-телесный, проявляясь местами узором, растрепались сильнее обычного волосы, а из них выглядывали небольшие витые рога, закрученные в стороны. Кажется, воздуха становится меньше, или он просто задерживает дыхание, не желая потерять наваждение. Нет, не наваждение, ведь Локи резко поднимает на него взгляд кроваво-красных глаз, желая, наверное, испепелить его в этот момент. Паркер даже не против, поэтому делает маленький шаг вперёд, потом ещё один, и ещё. — Вы… как? Почему? — спрашивает неуверенно он, останавливаясь с противоположной стороны кровати, и прикусывает нижнюю губу, замечая не ту реакцию. Совсем не ту. — Я ведь говорил тебе. Я одно из тех чудовищ, которые прославлены своей жестокостью. Разве не видишь? — с рычащими нотками произносит Лафейсон, подходя к стене, чтобы быть подальше от него, но парень всё равно начинает подходить к нему, словно к дикому зверю. — Нет, не вижу этого. Хотите, скажу, что вижу? — говорит Паркер и, не дожидаясь ответа, начинает рассказывать, не прекращая движения в его сторону: — Я вижу вас. По-прежнему Мистера Локи. Вижу ваши глаза. Знаете, они приобрели прекрасный оттенок, хотя и до этого были хороши. Вижу необычный оттенок кожи, но разве он устанавливает то, каким вам быть Богом? Нет, потому что внутри вы остаётесь собой. Я вижу ваши рожки и, не убивайте, но хочу коснуться их. Они замечательные. Я вижу вас. Разбитого, несчастного, но по-прежнему вас. Поэтому не говорите о себе так, будто какая-то ипостась делает вас другим. — Ты наивный мальчишка, — невесело смеётся Лафейсон, желая поверить в его слова, но понимает, что глупости. Не может быть правды в этом. Просто не может. Только он не видит лжи. — Видимо, тебе не говорили, кто я такой на самом деле, раз ты до сих пор это говоришь. — Ошибаетесь. Я, может, и мальчишка, но точно знаю, что вы творили и даже больше. Расспросил вашего брата на досуге, — пожимает плечами Питер, останавливаясь перед ним почти вплотную, и смотрит умоляющим взглядом, протянув к правому рогу ладонь. — Можно? Пожалуйста. — Нет! Не смей, Паркер, — хрипло произносит Лафейсон, ловя его руку за запястье, несильно сжав сквозь рукав водолазки. — Не трожь. — Но… почему? — непонимающе спрашивает Питер, глядя в алые глаза, и непроизвольно кладёт вторую руку ему на плечо, сжав ткань рубашки. Видимо, это не только для него происходит неожиданно, ведь Локи переводит взгляд туда, ослабив хватку на запястье, чем пользуется парень, положив ладонь ему на голову, проведя большим пальцем по нежному основанию рога, а после и по всей длине, слегка помассировав островатый кончик. По ощущениям тот оказывается не таким, как Паркер представил уже себе, но от этого становится только лучше. — Мальчишка… — выдыхает не так возмущённо, как собирался, Локи, дёрнув его на себя за руку. — Ты ведь не ведаешь, что творишь. — А вы ведаете? Что же вы творите, отказываясь от себя настоящего? Ваш человекоподобный вид так важен, раз вы убиваете себя где-то там, внутри? Оно вам так надо? Почему вы боитесь принять себя настоящего?! — судорожно шепчет Питер, тыкая пальцем ему в грудь, и снова касается рожек, продолжая выговаривать: — Думаете, губите только свои руки? Вы хоть раз заглядывали себе в глаза? Видели, что плещется там? Разве вам никто не говорил, что вы прекрасен в любом виде? Локи прикрывает глаза, пытаясь прогнать все его слова из памяти, но ничего не получается, потому что в голове словно пластинку поставили, из-за чего они крутятся и крутятся, повторяясь вновь и вновь. За что ему это наказание на голову упало, доставляя боль и удовольствие одновременно? За что?! — Чёртов мальчишка, почему тебе неймётся? Кто просил тебя лезть туда, куда не надо?! — шипит Лафейсон, меняя их местами, и уже парня вжимает в стену, ударяя рядом кулаком. — Кто позволил?! — Руки зажили, раз снова разбиваешь костяшки? — резко спрашивает Паркер, не пугаясь его тона. Почти. Наверное, из-за этого и не замечает, как переходит на «ты». — Руки зажили? Чёрта с два, — Локи просто не выдерживает, понимая, что сорвётся и просто прибьёт этого наглеца, если не сделает что-то другое. Поэтому единственным вариантом, подходящим сейчас, остаётся то, что Лафейсон делает. Холодные губы касаются тёплых и искусанных. Тех самых, которые занимали его мысли в последние дни. Тех самых, которые так часто оказывались около его рук. Тех самых, которые сейчас отвечают ему с не меньшим пылом. И он готов проклинать его вечно за то, что рожек снова касаются тёплые руки, наглаживая и легко массируя. — То, что ты йотун, не делает тебя… монстром, — произносит Питер, запинаясь, когда чувствует на шее кусачий поцелуй. — Ты — это ты. Всё зависит от тебя, Локи. Не то, кем ты родился, делает тебя. Ты сам делаешь. А я знаю, что ты не чу… — Хватит. Просто хватит, — просит Лафейсон, заглядывая ему в глаза. Паркер видит борьбу в зелёных глазах и быстро осматривает его, понимая, что йотунская сущность отступает. Требуется всего секунда, чтобы всё понять, и ещё одна, чтобы зарыться пальцами в взлохмаченные волосы и притянуть к себе для нового поцелуя, на который с замедлением отвечают, начиная борьбу за доминирование. Пройдёт немало времени до того, как Локи примет себя и перестанет уничтожаться изнутри, это Питер понимает прекрасно. Только ещё он понимает, что не даст ему больше вести борьбу с собой в одиночестве.