Дом надежды

– Во имя всего святого, Хелена, не вертись! – пропыхтел Бен, одной рукой удерживая волосы сидевшей перед ним в кресле девчушки, а другой пытаясь поймать выскользнувшую из прически непослушную прядь. Та лишь захихикала, покосившись на расположившуюся в соседнем кресле сестру, которая тут же ответила ей такой же хитрой улыбкой. – Джоанна, я кому сказал, сидеть неподвижно? Сейчас все набок съедет, а я поправлять не буду, так на бал поедешь! – пригрозил мужчина, однако девочки лишь захихикали громче. Они-то знали цену тем угрозам. Прелестный белокурый маленький мальчик незаметно оказался прямо у кресла, поймал прядь волос девочки, зажал её в кулачке и подал парикмахеру. Тот облегченно вздохнул. – Перси, ты ж моя радость! – парой заученных движений вернув прядь на место и заколов прическу крупной заколкой с драгоценным камнем, Бен потянулся к мальчику и потрепал его по слегка растрепанным кудряшкам, – вот, берите пример с младшего брата, негодницы! Он усмехнулся и шагнул ко второй девочке, заканчивая и её прическу. – Ай, красавицы! – мягко усмехнулась Аллисон, входя в покои, – Ну что, теперь пойдёмте, бал уже скоро, а вы ещё не одеты. Ваши родители будут недовольны. Давайте-ка, вперёд, вперёд! Глядя на жену, которая с энтузиазмом и радостью провожала девчушек, Бен невольно вздохнул. Своих детей у них пока не было. А ведь они уже сколько лет в браке! Шесть! Или уже семь? Кажется, только вчера он приехал из Лондона домой, в Плимут, в котором почти не бывал с тех пор, как обосновался на Флит-Стрит, и увидел на улице её, прелестного выросшего ангелочка, что-то лепечущего о цыганах. Он все ещё прекрасно помнил то удивленно-радостное выражение её лица, когда он поймал её сзади (совсем как её отец её мать когда-то) и ляпнул что-то смешное и совершенно неуместное – в своей манере, впрочем. С годами Бен все больше любил говорить странные вещи, шутить и флиртовать, ибо почему бы нет? Когда веселиться, как не в молодости? То, что теперь ему было уже за тридцать, его не особенно смущало. Он все ещё помнил их свадьбу, прогремевшую вскоре после той их встречи. Аллисон с детства мечтала о романтике как у её родителей, а ещё лучше, как у его. Что ж, она её получила, и свадьба была просто великолепной, хотя, с субъективной точки зрения Бена, её немного омрачал факт целующихся в каждом углу Джереми и Хелен. Нет, понятно, что это была их свадьба тоже, но всё-таки! Главную особенность своей новоиспеченной жены Бен узнал, в общем-то, еще до того, как она ею стала – все её выходки были лишь проявлениями детства, которое теперь прошло, а на мать она была похожа в основном внешне. Аллисон была тихой и покорной, что, вероятно, являлось в том числе и следствием их разницы в возрасте. Она почти никогда не перечила ему, не упрекала ни в чем, и, что больше всего вводило Бена в ступор на первых порах, никогда не ревновала. Однажды он, со свойственной ему прямотой, без обиняков спросил её об этом. – Зачем? Я тебе верю, – просто ответила девушка и продолжила заниматься тем, чем занималась, когда он отвлёк её своим вопросом. Если раньше у Бена и возникали сомнения по поводу судьбы и женитьбы, то эти четыре слова смели все сомнения подчистую. Он не был мальчиком, у него возникали отношения и прежде – ничего, что успело бы перерасти во что-то серьезное до окончания, но никогда прежде ни одна девушка не реагировала так на его открытую манеру общения, увы, столь похожую на флирт со всеми подряд. Это и положило начало новому витку любви – он уже любил её, как свою добрую маленькую подружку, а теперь она внезапно превратилась в его глазах в мудрую женщину. Хотя в реальную женщину её, конечно, превратил он сам сразу после свадьбы, и Бог мой, что это была за ночь! Многими словами можно было описать её… Вот только не словом «плодотворная». Как и многие последующие ночи. Бен не слишком унывал – конечно, ребёнка он хотел, но все же Алли была ещё совсем молода, её мать родила её в гораздо более позднем возрасте, успеется, а вот сама Аллисон, кажется, искренне боялась, что с ней что-то не так. Впрочем и она не позволяла себе впадать в уныние, занимая себя помощью мужу в его работе, а также заботой о племянниках. – Дядя! – вырвал мужчину из раздумий знакомый, чуть хрипловатый от ломки голос. – Барт! – встрепенулся Бен. – Джоанна и Хелена тебя совсем утомили, уже спишь на ходу, – констатировал подросток, – а ведь тебе ещё с нами идти, мама настаивает. – Ну уж нет, – тут же замахал руками Бен, – я на эти приемы ни ногой. Плавали, знаем, как там весело. Барт только глаза закатил. Бен усмехнулся и закатил глаза в ответ, а затем тряхнул головой и указал на кресло: – Давай, садись. Тебя причешу, следом Филиппа позовёшь, – и он взялся за гребень. Бартелеми Кливленд, старший сын Люси, с раннего детства поражал всех друзей и знакомых своей похожестью на отца. Высокий, худощавый, с тонкими рыжими волосами и аристократической бледностью, с возрастом он становился его абсолютной копией. Зато характер, расчетливый, цепкий, хладнокровный, хотя и ничуть не бесчестный, явно достался ему от матери. К младшим братьям и сёстрам он относился снисходительно, но и не обижал их, несмотря на то, что веселые и не менее рыжие, чем он сам, сёстры-близняшки, и точно такой же рыжий младший братец Филипп его частенько доводили. Однако он был дворянином до мозга костей, а потому считал ниже своего достоинства поддаваться на провокации младшеньких. Бен, глядя на все это, лишь качал головой и смеялся. Ему выходки Филиппа и девочек слишком уж напоминали их собственные детские игры с сёстрами, чтобы раздражать его. Хотя любимец, несмотря на это, у них с Бартом был общий. Маленький, не по годам серьезный Персиваль Кливленд ухитрялся быть одновременно невероятно тихим, замкнутым ребёнком, и любимцем всей семьи. Он никогда не капризничал, не проказничал, и характера был весьма скромного. Впрочем, возможно, на это повлияла и болезненность мальчика, который с младенчества был подвержен разным недугам. – Дядя, ты опять задумался, – заметил Барт, – а бал уже скоро. – Да готово, готово, – отозвался Бен, обозревая приглаженные и напомаженные волосы племянника, – зови Филиппа, и передай матери, что ни на какой бал я не пойду! Проводив мальчишку взглядом, Бен поморщился. Да, Люси только дай волю, потащит по всем приемам и салонам подряд. Была бы матушка, она бы её усмирила… Но матушка с отцом наконец выкроили время от дел и, махнув рукою на все, уехали отдыхать в Париж. К креслу проскакал мальчонка с копной рыжих кудрей на головке, и Бен вновь взялся за дело.

***

– А я уж и забыла, как красив Париж! – мечтательно протянула Джоанна, разглядывая город через окошко кареты. – Не так красив, как ты, моя дорогая, – улыбнулся Энтони, кладя подбородок супруге на плечо, чтобы ему тоже было хоть что-то видно сквозь окошко. Отчего он не пожелал выглянуть в противоположное – вопрос риторический. – Однако же очень красив, – усмехнулась Джоанна, – но в самом деле, Энтони, куда мы едем? Разве мы не собирались остановиться в той же гостинице, что и тогда? – Собирались, – подтвердил мужчина, – но мой друг и деловой партнёр, тот самый, о котором я тебе рассказывал, узнал о нашем приезде и пригласил нас остановиться у него. Я с радостью согласился, тем более, что я давно хотел вас с ним познакомить. – Ах, вот оно что! – понимающе кивнула Джоанна, – тогда, надо полагать, нам следует все время общаться на французском языке? Иначе получится совсем невежливо… – Да, конечно, – кивнул Энтони, – но я не думаю, что это вызовет у тебя особые трудности, милая, ты ведь превосходно владеешь французским. Джоанна улыбнулась. Как раз в этот момент карета остановилась напротив шикарного особняка, и супруги вышли. У входа их уже ожидал дворецкий, который и провёл их внутрь, где их уже ожидал хозяин дома, красивый, точеный шатен лет сорока на вид, с холодными глазами и аккуратными усиками. – Месье Антуан, рад Вас видеть, – поприветствовал он мужчину. – Граф, – расплылся в ответной улыбке Энтони, – сколько лет, сколько зим! – и мужчины обменялись крепким дружеским рукопожатием. Затем Энтони подозвал к себе жену и гордо представил её другу: – Как и обещал, наконец привёз сюда свою прекрасную супругу, я не раз рассказывал тебе о ней. Мужчина галантно поклонился и поцеловал женщине руку. – Очень приятно наконец познакомиться с Вами, мадам Жанна. – Дорогая, – продолжил Энтони, – позволь представить тебе моего друга и делового партнера, графа Филиппа де Шаньи. Джоанна улыбнулась и присела в реверансе. Граф Филипп оказался гостеприимным хозяином, уставших с дороги гостей уже ожидала богато обставленная гостевая спальня. За обедом Джоанна так же выяснила, что он прекрасно образован и приятен в общении. А к вечеру, когда новоприбывшие уже готовились ко сну, благодаря прекрасной слышимости в доме выяснилось также, что в прекрасном доме не все так гладко. – Скоро полночь, а ты только сейчас вернулся домой! Что дальше, ты в опере у этой девки ночевать начнёшь? – Не смей её так называть! – резко отвечал графу другой голос, позвонче. – Как есть, так и называю, – прошипел граф де Шаньи, а затем начал сердито втолковывать что-то собеседнику уже чуть тише. Джоанна решительно встала и направилась к дверям. – Нужно дать им понять, что мы слышим, – заявила она через плечо, выходя их комнаты. Далеко она, впрочем, не прошла – на лестнице её чуть было не сбил ладный молодой человек, и, пробормотав: «Прошу прощения, мадам», скрылся где-то внизу. – Кто это был? – поинтересовалась Джоанна, возвращаясь в комнату, – ты вроде говорил, что у графа нет детей? – Детей нет, младший брат есть, – пояснил Энтони, – интересно, что у них такого случилось? Рауль – славный, честный юноша, на флоте служил, с братом они всегда дружны были… – Ладно, это не наше дело, – качнула головой Джоанна, – зато наше дело иное, – она подмигнула мужу, – опера. Ты ведь обещал меня туда сводить. – Обязательно! – улыбнулся Энтони, – завтра же и пойдём, там как раз завтра премьера новой оперы, «Дон Жуан», кажется. Опера и впрямь оказалась роскошной, и даже присоединившийся к ним хмурый граф Филипп слушал пение актеров с удовольствием. Правда, лишь до тех пор, пока на сцене не появилась прелестная возлюбленная Дона Жуана – юная шатеночка с ангельским голосом. От одного её вида графа аж перекосило, и Джоанна невольно нахмурилась. Ещё вчера она догадалась о причине спора между братьями, и теперь видела эту причину воочию. А затем её вдруг отвлекло странное ощущение неправильности, разлившееся по всему её телу от одного лишь слова. Тихо, полушепотом, со сцены прозвучало слово «Пассарино». – Антуан, ты слышишь? – шепотом спросила она. Тот недоуменно нахмурился, но в этот момент Дон Жуан начал петь, и Энтони кивнул, показывая, что слышит. Голос главного героя внезапно стал совершенно другим, и этот голос… завораживал. Бархатный и тягучий, он будто обволакивал собою слушателей, продолжая тянуть довольно откровенные строки, которые, пропетые столь чудесно, даже не казались пошлыми. Джоанна настолько заслушалась чудесным пением мужчины, а затем и девушки, начавшей свою партию, что не сразу заметила, что на сцене происходит что-то уже не очень похожее на спектакль. Ещё несколько странных секунд с откидыванием капюшона и пением, уже слишком тихим, чтобы услышать его четко, а затем со снятием маски, и на сцене начался самый настоящий огненный ад. Странный актёр потащил девушку за собой, следом на сцене мелькнул уже знакомый Джоанне юноша, и граф де Шаньи, заметив его, бросился туда же. Люди вокруг кричали при виде вспыхнувшего огня и висевшего на сцене трупа, видимо, первого актера, которого и заменил странный человек в маске… Джоанна слабо вскрикнула и зашаталась. В событиях столь ужасных и пугающих она не участвовала с юности, и теперь оказалась не готова к страшному зрелищу. Впрочем, долго страдать ей не пришлось: едва заметив состояние супруги, Энтони тут же вытащил её на улицу. Там, слегка отдышавшись, они и задали друг другу один-единственный вопрос, вертевшийся в их головах: – Что это было?