mural.

Теплая вода лишь размаривает тело, а алкоголь с повышением температуры успешно выполняет свою задачу. Тэхен выходит из ванной комнаты, надев на себя лишь белье со все теми же домашними штанами, штанины которых неприятно липнут к влажной коже, сковывая движения при каждом шаге. Волосы слегка подзавились на концах, что визуально делает Кима моложе своих лет. И все же большую роль в нашей жизни играет внешность. Тэхен неспешно проходит в спальню и видит на своей кровати юношеское тело. Если бы не одна единственная комната, то он бы с удовольствием начал возмущаться, а потом и вовсе ушел спать в гостиную, оставив для гостя лучшие условия. Ким подходит ближе к изножью и заторможенно разглядывает парня. Заметив допитую бутылку вина, стоящую рядом с ним на полу, Тэхен хочет было начать читать лекции, но подмечает, что Чон спит. Он просто уснул на одной половине кровати, предварительно допив все вино, видимо, для крепкого сна. Остается лишь вздохнуть и лечь рядом. Если задуматься, то Киму никогда не приходилось с кем-то делить кровать. Просто спать вдвоем в полнейшей тишине, едва разбавленной тихим посапыванием, а не разгуливать по постели, пачкая и сминая простыни, разбавляя тишину тяжелым дыханием и тихими стонами. Тэхен никогда не преследовал отношения, и они никогда не преследовали его. До нынешнего момента. И прямо сейчас он лежит на своей довольно широкой кровати, повернувшись лицом к спящему на боку парнишке, и бесцеремонно разглядывает его. Ведет взглядом по спавшей на лоб темной челке, гладкому лбу и едва подрагивающим ресницам, обводит контур губ и подмечает, как Чон забавно укладывает во сне раскрытые ладони на матрац. Этой картине лишь одно название: умиротворение. Ким залипает. Мысли нескончаемым потоком льются одна за другой, но Тэхен их успешно игнорирует, не желая копаться в голове и все вновь и вновь разбирать и расставлять по полочкам. И именно поэтому, вопреки всему, он аккуратно приподнимает руку и медленно тянется ею в сторону мальчишки. Если тот сейчас откроет глаза, то это будет настоящий провал. По телу разливается непонятное волнение. Ему вообще можно так делать? Они целовались множество раз, ненавязчиво касались друг друга (будь то плечо или спина), а случай на кухне, произошедший всего около часа назад, в принципе перевернул представления Кима о том, что творится между ними. И дело даже не в том, как Чонгук его трогал или целовал, а в том, что он говорил в этот момент. Они задавали множество вопросов, но ведь каждый из них можно было посчитать за риторический. Разница в возрасте слишком большая, но мозгами Чон явно намного эрудированнее своих сверстников. Тэхен заставляет себя хотя бы пару минут ни о чем не думать. Он вытягивает руку и легким движением убирает пальцами спавшую на лицо юноши челку. Уголки губ сами собой расплываются в нежной улыбке, пока Ким кончиками пальцев ведёт по чоновой скуле. «Чонгук такой сладкий, когда спит», — неосознанно проносится в мыслях, когда он, все же убрав руку, занимается простым разглядыванием умиротворенного лица напротив. И все же Чон все еще такой ребенок... Ким тихо ложится ближе. От человека напротив веет каким-то доселе незнакомым уютом и, что самое страшное — теплом. Впервые ощущается ментальное спокойствие и расслабленность по всему телу вовсе не от алкоголя. Тэхен прикрывает глаза, готовый провалиться в не менее сладкий сон, чем его излюбленный оппонент. Пока этот самый излюбленный оппонент резким, но мягким движением не толкает Кима в плечо и, перекинув через него ногу, садится на крепкие бедра с ехидной ухмылкой. Мгновенное непонимание происходящего приводит в замешательство. Тэхен просто лежит на спине и удивленно пялит на мальчишку, что спокойно сидит на его бедрах, уложив свои ладони на широкие кимовы плечи и дурно улыбается. Осознание медленно приходит в хмельную голову. Чонгук все это время не спал. — Слезь, — былое спокойствие вмиг улетучивается. — Правда или действие? — Чон проводит ладонями вниз к тэхеновой оголенной груди, чувствуя, как тело напрягается от прикосновений, и внутренне ухмыляется. — Я сказал тебе слезай, Чонгук, — нервно облизывает губы. — Так правда или действие? — улыбается парень. Не отстанет же... Нашел на свою голову, называется. Тэхен лишь раздраженно выдыхает и выдает: — Правда. — О чем ты думал, пока касался меня? — взгляд в глаза. — Что надо было оставить тебя мёрзнуть в парке, — мужчина растягивает губы в довольной улыбке. — Это было бы на твоей совести, — тихо хмыкает Чон, пока ладони скользят по торсу вниз. — Я выбираю правду. Начинает забавлять. — Зачем ты притворялся спящим? — вскинутая бровь. — Хотел посмотреть насколько далеко ты сможешь зайти, — усмехается парень и останавливает ладони на животе, чувствуя нечто инородное и слабо холодящее пальцы. Чонгук опускает взгляд на кимов живот и губы его расползаются в дьявольской улыбке, пока в глазах загораются не сулящие ничего хорошего огоньки. У Тэхена прокол в пупке. Слегка изогнутая и отблескивающая при тусклом свете, льющемся из окна, штанга из хирургической стали. Блядский пирсинг, по щелчку пальцев сводящий с ума и так идеально подчеркивающий рельефное тело и утонченную талию. Несмотря на реакцию юноши, Ким остается вполне спокойным, внутренне все же ругая себя за то, что не удосужился надеть майку, чтобы избежать... — Тайное рано или поздно становится явным, офицер. ...вот этого. Чон легко проводит подушечкой пальца по стальной штанге, заставляя Тэхена плотно сжать челюсти. Это действительно забавно и крайне неожиданно. Кто бы мог подумать, что под темно-синей формой и образом серьезного смотрителя за общественным порядком кроется нечто такое. — Слезай, — вторит Ким, в упор смотря на юношу, который на него, кстати, совсем не реагирует, продолжая досконально изучать инородный для тела предмет. Аксессуар, утончающий и дополняющий. Мальчишка лишь спустя некоторое время поднимает голову, чтобы при минимальном освещении заглянуть глубоко в глаза напротив. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты красивый? Нет, нет и нет. Не сейчас. Нельзя давать слабину. — Я выбираю действие. — Коснись меня, — Чонгук улыбается по-детски невинно, пока взгляд говорит об обратном. Снова игры, которые рано или поздно приведут к поцелуям и глубокому анализированию своих неправильных действий. Ночь же может все простить? Она придает мыслям и образам совершенно иные очертания, наполняет красками и глубиной воздействия. Большинство необдуманных поступков люди чаще всего совершают совершенно не в дневное время. Вы когда-нибудь вдыхали полной грудью ночной воздух? Кислорода, кажется, становится больше. Ночь пахнет чем-то сладким и ненавязчивым. Она, как легкое бамбуковое одеяло, невесомо касается оголенных плеч, а после заставляет укутаться и согреться. Картины пестрят перед глазами. Взор останавливается на той, о которой страшно заикнуться. «Сад земных наслаждений». Тэхен в последний раз разрешает дать себе слабину. Этот «последний» вовсе не такой, как с теми же самыми отвратительными сигаретами или вяжущим вином. Ночь простит. А утром будет совершенно другая жизнь. За окном непроглядная ноябрьская темень, а в комнате небольшой уютной квартиры он — осознавший и принявший свою слабость, но решивший для себя, что завтра все будет иначе. Ким приподнимает руки и касается пальцами чужих запястьев, кожу нещадно жжет, но ладони будто сами ведут по юношеским рукам выше, пока не останавливаются на локтях. — Что выбираешь? — тихо произносит Тэхен, подмечая, как красиво смотрятся выпирающие вены на чужих руках. — Действие, — уголки губ едва приподняты. И они смотрят друг другу в глаза. Снова в полнейшей тишине, что нарушают лишь редко проезжающие машины за окном. Наверное, такси. Наверное, люди куда-то спешат даже глубокой ночью. Наверное, Тэхен хочет все же спихнуть с себя мальчишку и уйти на кухню, пока на это подначивает не опьяневшее до конца сознание. Наверное, он еще никогда не был таким пьяным. Наверное, все же, он хочет этого прямо сейчас. — Поцелуй меня. И Чонгук целует. Без лишних слов, вопросов, действий. Он просто медленно наклоняется к кимову лицу и, прикрыв глаза, касается его губ своими. Наверное, прямо сейчас стоит так же послать нахуй здравомыслие. Тэхен закрывает глаза, сбегая из реального мира, и впервые целует так собственнически и остервенело, как только могут позволить губы. Темная чонгукова челка неприятно щекочет кимов лоб, пока подушка с каждой минутой становится все более влажной от невысушенных после душа волос. Юноша упирается ладонями в матрац по бокам от головы с разметавшимися по наволочке черными прядямии проталкивает язык в чужой теплый рот, не встречая даже малейшего сопротивления, мокро целует, пока крепкие широкие ладони блуждают по его спине. Комната наполняется звуками поцелуев и сбитого дыхания. Невозможно насытиться. Вздохнуть — тоже. Остановиться будет нереально. Тело под Чоном желанное до жути. Его хочется изучать и трогать кончиками пальцев, оглаживая каждую выступающую мышцу или выпирающую косточку, ненавязчиво цеплять пальцами пирсинг, чтобы слышать тихие вздохи. Чонгук упивается. Губы устают от поцелуев, а легкие горят от нехватки кислорода. Ким придерживает юношу, легко обхватив руками, и аккуратно переворачивает того на спину, сам же оказываясь сверху, но ни на секунду не переставая целовать. И целует, целует, целует. Этого всегда будет Тэхену мало. Мальчишка, курящий с опытом заводского рабочего в одиннадцатом классе, целуется так, что даже от легкого касания губ сносит крышу. Ким отстраняется с тихим причмоком и тянет парня на себя, заставляя сесть на кровати, а после легким движением рук снимает с Чона майку, пока припухшие губы расползаются в улыбке. — Заглядываетесь, офицер, — лукавит Чонгук, наблюдая, как Тэхен скользит взглядом по его торсу. — Имею полное право провести осмотр, — начинает коп, пока внимательно разглядывает свои засосы на ключицах, а после легкой рукой толкает парня в грудь и нависает сверху, — и досмотр. Если бы Чона попросили нарисовать дьявольскую улыбку, он бы тут же принялся писать ту самую улыбку Тэхена, которая сейчас красуется на его губах. Так и манит, подталкивая на греховные деяния. А потому Чонгук в эту ночь продает душу самому дьяволу, позволяя целовать каждый сантиметр оголенной кожи и оставлять на ней новые алые пятна. Чужие губы на животе щекочуще раздразнивают как и спавшие на него черные пряди, и юноша зарывается ладонью во влажные волосы (все еще отблескивающие едва заметной синевой), разбавляя звуки в комнате своим томным тихим дыханием. Тэхен неспешно целует мягкую кожу, покусывает и снова целует, пока собственные пальцы пересчитывают чужие ребра, а в голове ни что иное, как пустота. Этого тела хочется постоянно касаться губами и сжимать в своих крепких руках. Хочется. Парень проводит кончиками пальцев по чужому виску и очерчивает линию челюсти, заставляя оторваться от собственного торса и посмотреть в глаза: — Что выбираете, офицер? — уголки губ приподнимаются, пока подушечки пальцев оглаживают чужой подбородок с едва колющей мелкой щетиной. — Правда, — Тэхен приподнимается и вновь нависает над юным телом, скользя своим кончиком носа по чужому. — Вы хотите продолжения банкета? — вскинутая бровь, пока руки медленно блуждают по телу. — Боюсь, это будет неправильно, — ухмылка. — А разве правильно то, что мы сейчас с вами лежим полуобнаженные на кровати? Ким долгое время обдумывает что-то в своей голове. Мысли бурным потоком постепенно возвращаются и нещадно грызут, оставляя за собой лишь ошмётки. Еще немного такой жизни и Тэхен точно, как минимум, сопьется, а как максимум — вздернется. — Это грешно, Чон, — с мягкой улыбкой все же отвечает тот, пока скользит костяшками пальцев по чужой щеке. — Возраст — всего лишь цифра, офицер, — ухмыляется парень. — Любой рано или поздно упадёт в объятия дьявола, решив сойти с пути праведного. Тэхен наклоняется ближе к чужому лицу и утыкается лоб-в-лоб, прикрывая глаза, чтобы спросить тихое: — Все-таки хочешь меня, да? Приподняв руку, Чонгук мягко оглаживает большим пальцем кимову щеку, пока уголки губ слабо приподнимаются. — Как можно тебя не хотеть? — тихо начинает юноша. — Хочу. Но не опошлено. Не в том стандарте, к которому все привыкли, — ладонь неспешно перемещается на чужую шею. — Я хочу растворяться в тебе. Хочу наслаждаться. Хочу трогать и целовать тебя не из животных побуждений, а потому что мои нежные и едва уловимые касания кончиками пальцев по голой коже сводят нас с ума... Больше Киму слышать и не нужно. В ушах звон, пока сердце сводит от чего-то доселе незнакомого, что он так старательно все это время убирал из своей головы, однажды почувствовав. И теперь это вновь рвет на куски душу, пока внутренний голос в голове уже не жалея связок кричит в рупор, пытаясь донести неправильность мыслей, чувств и действий. Неправильный коктейль. Вся эта почти уже упущенная молодость была такой неправильной. А выбор, что стоит сейчас? Промедление стоит многого. Тэхен уже принял решение, успел попросить прощения у Всевышнего, понимая, что никакого «Всевышнего», собственно, нет, но в участке учили уметь лишний раз перестраховаться. Ким бы выбрал «звонок другу» или «помощь зала», вот только звонить некому, а из всех помощников — только он сам. Можно, конечно, все списать на глупую игру или шутку, но слова мальчишки раз за разом режут по больному и дают удостовериться — тот не играет. Со стороны выглядит иначе, но Ким давно не ребёнок, чтобы не суметь понять таких элементарных вещей. Это как неудачная шутка, на самом деле являющаяся правдой. Неправильная шутка. Как черный юмор или того хуже. Ночь в представлении такая же черная. Как же хорошо, что ночь все простит. Тэхен подается вперед, чтобы примкнуть к желанным губам, но ощущает, как его движение прерывает приложенный к ним чужой палец. — Кто будет сверху? — Чонгук растягивает губы в улыбке и вскидывает бровь, смотря на недоумевающего полицейского. — Предлагаю решить все по-взрослому. — Просто не трахаться? — аналогично вскидывает бровь Ким, усмехнувшись. — Камень-ножницы-бумага? — тактично предлагает парень. Без лишних слов Тэхен садится в чонгуковы ноги и сжимает ладонь в кулак, оставляя ту на весу и смотря на то, как Чонгук точно так же садится напротив, сжимая ладонь. — Как называется эта картина? — прежде чем начать играть, спрашивает коп. — «Игра удачи»? — будто уточняет юноша, на что Ким лишь тихо хмыкает. С Чонгуком даже игры на секс интересные, чтоб его... Бумага накрывает камень. — Мне просто было лень разжать ладонь, — бегло начинает Тэхен. — Не оправдывайтесь, офицер, — дьявольски улыбается Чон, пока толкает мужчину за плечи и нависает сверху, располагаясь меж разведенных ног. Ким на это отвечает усмешкой, дескать — поймал, но ничего страшного. Ночь начинает пестрить новыми красками, теми, что гораздо ярче всех предыдущих. Тэхен притягивает к себе юношеское тело и забвенно целует такие небывало вкусные губы. И все же как можно уметь целоваться так? Об этом можно спрашивать бесчисленное множество раз. Чон целует так трепетно-грубо, будто наконец-таки добрался до того самого лакомого кусочка, о котором так долго мечтал. Ладонь скользит по крепкому мужскому телу и останавливается на бедре, сжимая то через ткань домашних свободных штанов, пока чужие аккуратные руки, не раз держащие наручники или иную сталь, раздразнивающе скользят по лопаткам, нарочито оставляя розоватые полосы от коротких ногтей. Издержки тэхеновой профессии не дают Чону возможность оставлять свои следы на чужом теле, а потому он просто скользит губами и едва прикусывает кожу на щеках, шее, ключицах, плечах, груди... Парень спускается ниже и, приоткрыв рот и высунув язык, развязно проводит им по прохладной стали, выбивая из чужих уст тихий выдох. Крышу сносит похлеще, чем запах краски. Тэхен не видит ничего кроме темной макушки где-то в районе собственного живота, ничего не слышит кроме собственного тяжелого дыхания, так и невыровненного после долгих поцелуев и сбитого еще больше действиями кого-то слишком юного, но, как подтверждает практика, слишком опытного. Чонгук едва приподнимается лишь для того, чтобы подцепить пальцами резинку кимовых домашних штанов в клетку вместе с бельем, а после аккуратно стянуть ненужную в данный момент одежду. Губы сами собой расплываются в улыбке, когда в голове все окончательно встает на свои места и дает наконец понять, насколько Тэхен желанный. Крепкое мужское тело, явно часами подвергающееся тренировкам, эти аккуратные изгибы и мерно вздымающаяся грудь, а глаза такие пьяные, но явно не только из-за выпитого ранее алкоголя. Чонгук залипает, а после осознает, что Ким его совершенно не стесняется, доказывая это тем, как он спокойно лежит под ним совершенно нагим, с аккуратно прижатым к животу членом, и, сука, изгибается, закусив костяшку своего же пальца и усмехаясь с чужого взгляда. — Вы такая блядь, офицер, — ухмыляется парень, продолжая скользить взглядом по телу. — Не выражайся, — лукавит коп и мягко давит ступней на чужое бедро, заставляя отстраниться от себя. Ким переворачивается на живот и тянется рукой к тумбочке, стоящей у кровати. Слишком клишировано держать там контрацептивы и лубрикант, но не это ли самое удобное и практичное место для них? В особенности, когда кровать часто становится свидетелем чужих грехопадений. Юноша с ухмылкой скользит взглядом по упругой заднице, а после возвращает взгляд в глаза, когда к нему разворачиваются обратно. — Офицер... — начинает Чон, пока снимает с себя широкие шорты и белье, — могу ли я Вас попросить кое о чем? — ложится сверху, а после заставляет лечь вместе с ним на бок, сплетая ноги. Тело к телу и тет-а-тет, пока кончики носов едва соприкасаются. — О чем же? — тихо интересуется Ким, пока передает в чужую ладонь уже открытый лубрикант. — Если тебе будет больно или неприятно... — смазанные пальцы скользят меж чужих ягодиц, пока тело покрывается мурашками, — не молчи, ладно? Внутри Тэхена что-то вновь рушится и разрывается. Кажется, ни одна ночь не была насыщеннее этой. Он хочет было поразмышлять на этот счет, что стало привычкой, но углубиться в мысли не дают чужие губы, что целуют вновь безумно чувственно, пока пальцы мерно проникают в едва напрягшееся от таких манипуляций тело. Безумно душно. Обжигающие поцелуи на каждом миллиметре кожи, куда только можно дотянуться. Чон целует, отвлекая, пока Тэхен слабо морщится. Спустя время, парень проталкивает третий палец и, дождавшись расслабленности в чужом теле, тихо спрашивает: — Перевернемся? И, получив одобрительный кивок, медленно вынимает пальцы, а потом ведет ладонью по округлой ягодице, размазывая по влажной коже остатки лубриканта. «Тэхен безумно мягкий», — подмечает для себя Чон. Это прослеживается не только в упругости его кожи, но и в движениях, манерах, подаче себя и даже самой обыкновенной одежде, что раз за разом сменяет грубую полицейскую форму. Ким, в меру предусмотрительности, встает на колени на белых простынях, опираясь на вытянутую руку о стену, пока Чонгук раскатывает резинку. Парень прижимается сзади и льёт лубрикант прямо на поясницу, заставляя тот стекать меж ягодиц. Скользко. Липко. Мокро. В комнате витает едва уловимый аромат жасмина. Чон мягко обнимает за талию, укладывая ладони на кимов живот, целует загривок, плечи и лопатки, пока трется собственным возбуждением о кожу, а после плавно толкается вперед, слыша первый низкий стон. — Тебе не... — Не останавливайся, — с тихим выдохом просит Ким. Главное — разогнаться. Все-таки мысли диаметрально отличаются от реальности. Выждав некоторое время, Чонгук начинает неспешно двигаться, но когда Тэхен сам подается навстречу, а глухие стоны отлетают от стен, им обоим сносит крышу. И с каждым разом все сильнее. А потому Чон лишь быстрее толкает бедрами вперед, выбивая из разгоряченного тела новые порции стонов, блуждая по нему руками и осыпая поцелуями. Дурман забивается в голову гораздо быстрее и лучше, чем сигаретный дым или алкоголь. Тэхен полностью тонет в ощущениях и отдается в не менее крепкие чем у него самого руки. Бесстыдно стонет и искусывает собственные губы, а потом и сам не замечает, как через несколько мгновений оказывается сверху и ловит искусанными губами чужие. Позволяет трогать себя и сам же водит руками по чужому взмокшему телу. Сжимает темные влажные от пота волосы, пока Чонгук сжимает в ладонях ягодицы и заставляет его двигаться быстрее. Сдерживать себя совершенно нереально, когда сверху на тебе двигается до одури привлекательный полицейский и так откровенно возбужденно стонет, царапая твою грудь и насаживаясь глубже. Госслужащий оказался вовсе не законопослушным гражданином. И Чонгук этими мыслями и этим видом при тусклом свете упивается, сам же подмахивая бедрами навстречу и вскоре чувствуя теплые белёсые капли на своем животе. Тэхен содрогается всем телом, а уже через несколько секунд ощущает холодящие спину простыни и смотрит будто сквозь пелену на объект своего вожделения. — Надеюсь... — на рваном выдохе произносит Ким, пока наблюдает за тем, как капельки пота медленно стекают по юношескому лицу, а темная челка липнет ко лбу, — ты все же перестанешь рисовать на улицах, Чон. Это может плохо закончиться. Чонгук на это лишь ухмыляется и наклоняется к разнеженному телу, утыкаясь лоб-в-лоб и продолжая двигаться со сбитым дыханием: — Хулиганство — лишь нарушение общественного правопорядка, офицер. А то, что мы делаем сейчас — уже статья. И оба дурно улыбаются, пока Тэхену не менее дурно на душе. Ким прикрывает глаза и целует уже до невозможности опухшие и искусанные губы, желая вновь потеряться меж двух миров. Парень толкается последние несколько раз и изливается с тихим выдохом, а потом нежно целует тэхеновы поалевшие щеки, не встречая никакого сопротивления, пока тот почти невесомо буквально скользит кончиками пальцев по мокрой спине, водя вверх-вниз вдоль позвоночника по выпирающим мышцам. Чонгук ложится рядом, предварительно сняв наполненный контрацептив, и шумно дышит, пытаясь восстановить дыхание, то и дело убирая влажную челку со лба. Простыни до невозможности мокрые, тела липкие и потные, губы горят от поцелуев, а кончики пальцев все еще покалывает от нахлынувшей истомы. Ким поворачивается боком к юноше и приподнимает руку, чтобы провести пальцами по мерно вздымающейся груди. — Так выдохся, будто старше меня на несколько лет, — ухмыляется Тэхен, вновь разглядывая мальчишечье тело. — Не намного я тебя младше, — Чонгук прикрывает глаза, улыбаясь уголками губ. — Уверен? — пальцы скользят по животу. — Сколько тебе? — Двадцать четыре. Блять? Чон резко распахивает глаза и поворачивает голову, недоумевающе смотря на явно забавляющуюся ситуацией физиономию. — В смысле тебе двадцать четыре? — В прямом, — тихо посмеивается Ким, придвигаясь ближе и укладывая голову на чужое плечо. — Почему ты не сказал мне? — слабо нахмуривается парень, приобнимая того за плечи. — Ты не спрашивал, — Тэхен по-прежнему улыбается и устало прикрывает глаза. В комнате, что ранее была наполнена стонами и пошлыми, характерными для слияния двух тел, звуками, повисает молчание, которое затягивается на долгие несколько минут. И если Чонгук, видимо, прокручивает всю информацию сейчас в своей голове, поглаживая кончиками пальцев чужое плечо и стеклянным взглядом смотря в потолок, то Ким просто расслабленно лежит рядом, желая поскорее провалиться в сон, ведь он все свои мысли оставил на ближайшее «завтра». Определенно, такого на опыте ни того, ни другого не было. Оба лежат и ахуевают от произошедшего, смотря на это совершенно с разных сторон и разными взглядами. Чонгук некоторое время кричит в себя, пока Тэхен лишь сонно причмокивает губами и поудобнее устраивается на чужом плече, наплевав на липкость тел и решив, что в душ он сходит спросони. Тишину разбавляет тихий чонов смешок. — Я все-таки тогда вытер задницу твоим полотенцем для лица.