Мысли нескончаемым потоком забивают голову уже который день. Казалось бы, что, «отпустив», должно стать легче, но Тэхена не отпускает. Ноябрьские ночи кажутся морознее зимних из-за большой влажности. Колеса бело-синего легкового автомобиля с установленными на крыше мигалками то и дело прокручиваются на слякоти, как только тот начинает трогаться с места на очередном светофоре по зеленому сигналу. Дома сменяют друг друга, отличаясь, разве что, цветом кирпичной кладки или бетонных плит. Противно гудящие фонари все так же отбрасывают желтый свет на мокрый асфальт. Ким неосознанно сводит брови к переносице, всматриваясь в раз за разом меняющиеся блики на дороге от чужих фар.
— Ты уже который день хмурый, — будничным тоном произносит Хосок, выбивая своего напарника из потока мыслей.
Убрав костяшку пальца ото рта, Тэхен лишь поудобнее усаживается на сидении, довольно шумно выдыхая и облизывая пересохшие губы.
— Дело в том пареньке, — кратко выдает он, расслабленно укладывая ладони на свои ноги.
— Насыщенная ночка, а? — с ухмылкой произносит Чон, поворачивая голову, но не замечая ни единой эмоции на кимовом лице.
— Просто молчи и смотри на дорогу, — устало произносит Тэхен, закатывая глаза. Определенно, не нужно было рассказывать все Хосоку, который отреагировал лишь усмешкой, но сейчас, по кимовой воле, не в курсе последних событий. Люди вокруг с каждым днем все больше и больше раздражают, но самое страшное, что извечно болтливый напарник — не исключение.
— Неужели ты наконец осознал, что запал на него? — тянет вверх уголки губ и, вернув взгляд к дороге, сворачивает на очередном светофоре, перебирая в руках руль.
— Нет, — откровенная ложь самому себе. Ким лишь слегка пожимает плечами. — Я сказал ему не писать мне больше.
— Так же, как и когда-то говорили каждое утро
тебе?
— Тут другое... — заторможенно отвечает Тэхен, пока в голове мелькают картинки прошлого. Крайне неприятно, обидно, жгуче. Нервная система уже не выдерживает. — Ладно, блять, да, — фыркает и отворачивает голову. — Хосок, у нас колоссальная разница в возрасте. У него вся жизнь впереди...
— А у тебя - нет, — резко вклинивается тот. — Теряешь шанс.
— Иду на жертвы, — даже в малоосвещенном салоне авто можно заметить, как на скулах играют желваки.
— Он неугомонный, — будто бы предупреждает Чон, напоминая об очевидном в очередной раз.
— Поэтому за ним при надобности будешь бегать ты.
— Решил вот так вот взять и все бросить? — выходит как-то даже сочувственно.
— А что остается? — усмехается Ким, вновь облизывая сухие губы.
Заезженная фраза гласит о том, что если ты человека любишь, его нужно отпустить. Вот только Тэхен все твердит себе, что опустил он только из благих намерений, а никак не из-за своих чувств. Да и смысл тогда был отпускать, если им обоим было друг с другом, как минимум, «ненапряжно»?
Когда ты действительно кого-то любишь — эгоизм отходит на второй план. Здесь важно, чтобы оба чувствовали себя счастливыми друг с другом. И Ким осознает, что он, с появлением этого неугомонного школьника, стал чаще улыбаться, пусть это было внутренне, скрытно, незаметно, не для посторонних глаз, но улыбка каждый раз то и дело просилась на лицо, когда Чонгук яро критиковал чье-то произведение. Этот парнишка наверняка ночами лазал по сайтам, выискивая новые выставки и билеты на них, потому что никуда больше Тэхен с ним не ходил. Боялся развития событий, к которым их привел спонтанный (или, благодаря Чону, не совсем) случай.
Их взаимоотношения развивались слишком медленно. Чонгук свое слово не сдержал — все так же продолжал красить. Его исправить невозможно. Слишком много амбиций. И как бы Ким ни старался унять его — лишь раз за разом кромсал себя.
Мальчишка умело делал вид, что не понимает. Что все еще не изучил, не раскрыл то, что хранится в самой глубине тэхеновой души. И это притворство выводило из себя с каждым разом все больше и больше.
О том, что у них могло получиться «нечто большее», чем просто догонялки, и речи быть не могло. Тэхен не из тех, кто готов открыться, а Чон не из тех, кто во взрослой жизни, по мнению Кима, способен мыслить рационально. Любой человек рано или поздно может просто уйти, потерять интерес, оборвать все связи, заставить забыть или возненавидеть. Тэхен убедился в этом на примере самых родных ему людей. И все, что он может сказать себе сейчас: «
было весело, круто, а теперь пора заниматься более серьёзными делами».
Машина со скрипом старых тормозов останавливается в нужном месте, немного проскальзывая из-за мокрого асфальта. Хосок глушит двигатель и выходит на улицу, вдыхая промозглый воздух. А Ким снова врет себе и, открывая скрипящую дверь, старается не думать о темноволосом мальчишке с такой яркой улыбкой.
«
— О чем ты мечтал в детстве? — с аккуратностью спрашивает Чонгук, смотря на профиль мужчины, что медленно прогуливается вместе с ним по галерее.
— Давай мы не будем обсуждать мою жизнь, — с легкой улыбкой отвечает Тэхен, поворачивая голову и сталкиваясь взглядами.
— Я хочу узнать тебя... — губы сами собой поджимаются, вынуждая остановиться, но юноша лишь продолжает, — поближе.
Усмешка Кима слишком громкая для пространства, заполненного обсуждающими что-то людьми и тихо висящими картинами. Он останавливается у одной из стен и поднимает взор на полотно, разглядывая его со слишком спокойным взглядом, когда внутри внутренности разрывают в клочья смерчи. Перед ним знаменитое «Пробуждение совести» Уильяма Ханта.
— Она по-твоему сейчас встанет с колен или останется сидеть? — не отрывая взгляда от картины тихо спрашивает коп, сунув руки в карманы пальто.
Чон вскидывает бровь и наконец отрывается от разглядывания мелких черт лица, устремляя взор на полотно. Покусав губы, парень уверенно выдает:
— Останется.
— А я бы сказал, что она встанет, — самоиронии Киму не занимать. В пустую голову снова ввалились мысли. — Ты хотел получше узнать меня... — язык неспешно облизывает пересохшие губы, — давай договоримся, — Тэхен разворачивается к юноше, заставляя посмотреть на себя. — Одна наша встреча — один вопрос. С этого момента.
— Почему ты красишь волосы, когда у тебя такой красивый натуральный цвет? — тут же прилетает в лоб, и в сердце, и, блять, зачем Ким вообще на это пошел...
С грустной улыбкой мужчина ненадолго опускает взгляд, будто набираясь сил, а затем выдает, перекатываясь с пятки на носок:
— Однажды мать сказала мне, что она, как и все девушки, любит парней с черными волосами. Таких, как мой отец, — усмешка, в которой не каждый сможет разглядеть толику горечи. — Я подумал, что черный мне подойдет больше.
— Но тебе же...
— Ты же знаешь, что это продолжение полотна «Светоч мира»? — Тэхен уже откровенно его не слушает, тут же меняя тему.»
🚨🚨🚨
Снежинки то и дело врезаются в стекло по ту сторону комнаты, что сейчас напоминает собой захламленное тысячей бумаг помещение. Серые стены, просторная кровать, письменный стол, ковер с густым ворсом и небольшой занесенный снегом балкон. И ни единого шага сделать нельзя, не наткнувшись на очередной скомканный сплошной белый или клетчатый лист.
Чонгук лежит посреди заправленной кровати и стеклянным взглядом смотрит в потолок, сам не замечая, как уже практически до крови искусывает собственную нижнюю губу. Физически он все еще в этой захламленной макулатурой комнате, но мыслями он глубоко в галереях искусств, по которым ходит счастливый и ослеплённый чужой квадратной улыбкой, которую так редко уловить.
Из мечтательного состояния парня вырывает неприметная вибрация телефона, лежащего рядом. Чон несколько раз промаргивается, в очередной раз разочаровываясь в суровой реальности, глядя в белый потолок, и наощупь берет телефон в руку, принимая вызов с недовольным мычанием в трубку.
—
Я стою у двери, — немного раздраженно начинает Чимин. —
Уже минут десять названиваю тебе.
— Попроси мать открыть тебе дверь.
—
Чонгук, это твоя мать, которой, по твоим словам, нет сейчас дома. Я стою у твоей, блять, двери, — кажется, в трубке отчётливо слышится подъездное эхо. —
Подними свою задницу и открой мне.
— А ты мне что? — ухмыляется Чон, лениво прикрывая глаза в попытках вновь провалиться в свои мысли, ни на что не отвлекаясь.
—
Ты конченный или как? Ты сам попросил придти меня ради твоего...
Юноша резко распахивает глаза и мигом поднимается с кровати, будто очнувшись ото сна.
— Хватит ныть, — резко бросает тот и уже направляется в прихожую, сбрасывая вызов.
***
— Так что ты, говоришь, удумал? — сунув руки в карманы, неспешно начинает Пак, проходя в чонову комнату и скользя взглядом по устроенному беспорядку. — Вижу, ты зря время не терял.
— Это будет нечто, — воодушевляет Чонгук, подлетая к столу и принимаясь копаться в кипе бумаг, ловко перебирая те пальцами.
— И какое название у твоего «
нечто»? — с легкой улыбкой интересуется Чимин, присаживаясь на край стола и наблюдая за копошением юноши.
Чон активно ворошит бумаги и уже через несколько секунд достает до невозможности аккуратно выведенный рисунок в узкой прямоугольной рамке, протягивая его парню и со смущенно-гордой улыбкой заявляя:
— Мурал.
От взгляда чернильных глаз не ускользает как Пак удивлённо и шокировано приоткрывает рот и с небывалой осторожностью заторможенно берет в руки исписанный лист.
На небесно-голубом полотне прямо по центру расположился портрет с очень знакомым глазу лицом, что можно узнать из нескольких тысяч. Черняво-синие волосы контрастируют с нимбом над головой, представляющимся настолько ярким, что лучи его прорезают безмятежную синеву, оставляя природу неспокойной. Низ холста украшает четное количество подсолнухов. Цветы солнца, что к самому солнцу тянутся, о чем гласит краткая, лаконичная надпись в самом низу.
Все продумано до мельчайших деталей. Взгляд человека с полотна спокойный, но одновременно властный, укоризненный. Чимин с трудом отрывается от исписанного листа бумаги, чтобы посмотреть в чернильные глаза напротив.
— Только не говори мне, что ты...
— Что
мы, — с усмешкой поправляет Чон. — На одной из стен западного.
— О, нет-нет. Я в таком учавствовать не собираюсь, — парень откладывает эскиз на стол и в примирительном жесте приподнимает руки, мотнув головой. — Это огромные растраты, риски, дополнительная страховка, — начинает отговаривать Пак, обхватив ладонями край стола по бокам от себя и пристально смотря на друга. — Это зимнее время, в конце концов, Чонгук, — с выдохом заявляет, все же не выдерживая взгляда и слегка поворачивая голову.
— Это не безвозмездно, — тихо, но уверенно заявляет Чон, делая шаг навстречу.
— Мне плевать, — пожимает плечами парень, разглядывая скомканные бумаги на полу.
Чонгук на это лишь тихо хмыкает. Откуда в его друге столько упертости? Подумаешь, помочь с благим делом нужно... Но тут дело, оказывается, в другом.
Сколько раз вы готовы пойти на крайние меры в своей жизни ради другого человека? А ради себя? Своего выбора? Как часто вы задавались вопросом о том, поступаете ли вы согласно разуму или остаетесь ведомым инстинктами?
Чону просто не остается ничего, кроме как достать из рукава козырь, а потому он уверенно подходит к парню вплотную и наклоняется к уху, говоря настолько ехидно, насколько умеет:
— На
меня тебе тоже, оказывается, плевать, верно?
Пак на это лишь со скрежетом сжимает челюсти и прикрывает глаза, чтобы шумно вздохнуть через нос.
— Ну же. Соглашайся, — парень с ухмылкой закрадывается прохладными пальцами под чужой свитер, холодя кожу на пояснице, —
дружочек.
— У нас нет крыши. Это не наш район, Чон, — поджимает губы и старается игнорировать каждое прикосновение.
— Так обеспечь нам ее, — вскинутая бровь, пока ладони нарочито переходят от спины на чужие бедра, обтянутые тканью светлых джинс.
— И что я должен получить взамен? Тому, что ты удумал, нет адекватной цены. Ты не понимаешь? — Пак поднимает голову, заглядывая в чернильные глаза, всем своим видом показывая недовольство и мнимое презрение.
Чонгук на его слова лишь в усмешке закусывает губу, чтобы уголки губ не расползлись по лицу слишком далеко на щеки. Парень наклоняется ближе, медленно и оценивающе скользя взглядом по чужому лицу. Играет, сволочь, но себя не выдает, а лишь тихо произносит, опаляя пухлые губы Пака теплым дыханием:
— А твоя девушка знает, как ты дрочишь на своего одноклассника одинокими ночами?
В светлых глазах напротив вмиг читается неверие и шок. Кажется, Чимин задержал дыхание, а ведь всего несколько секунд назад злился настолько сильно, что было даже забавно слушать его пыхтение.
— Хочешь... — тихо продолжает Чон, — я помогу тебе с твоей маленькой проблемкой, — ладони медленно сжимают чужие бедра. — Но ты мне поможешь с моей.
Пак нервно и довольно шумно сглатывает, морщась и выплевывая в чужие
желанные губы, что находятся так близко:
— Пошел нахуй, Чонгук.
— Как быстро ты сдался, — ухмыляется парень.
Сухие губы с привкусом табака касаются чужих, все еще прохладных после улицы. Чонгук целует сухо и грубо, неохотно усаживая Пака на письменный стол, пока тот вплетает ладонь в темно-каштановые волосы и отвечает с забвением. Чону откровенно плевать на то, что он сейчас делает. В голове засело лишь желание как можно скорее увидеть такое до боли знакомое любимое лицо, тело, обтянутое полицейской формой, и хотя бы приподнятые уголки губ. Показать, рассказать, как скучал и ждал встреч. Ведь очередное условие Чонгук хоть и с горем пополам, но принял, понимая, что Киму это необходимо. Эгоизм отходит на второй план, верно?
Юноша с охотой отстраняется от чужих губ, чтобы проскользить равнодушным взглядом по лицу напротив.
— Все, что от тебя требуется, — твердо начинает Чон, облизав губы, — ты сам же и сказал, пока строил из себя хуй пойми кого. Красить буду я сам.
— Чувствую себя, как некоторые наши одноклассницы, — с усмешкой произносит Чимин, медленно открывая глаза.
— Ты и есть, — ситуация крайне забавляет, потому Чонгук лишь пару раз постукивает ладонью по чужой щеке, будто приободряя, либо же заставляя только что сказанное наглухо засесть в голове.
Пак игнорирует любое действие и поворачивает голову, вновь смотря на исписанный лист.
— Выбрал примерное здание?
— Десятиэтажка, ревнивый подонок, — усмехается Чон и отходит к кровати, чтобы взять в руки телефон.
По комнате в ту же секунду разливается смех на грани истерики, что эхом отталкивается от стен. Пак прикрывает лицо руками, начиная качать головой из стороны в сторону, будто не справляясь с восприятием реальности.
— Ты наглухо ебнутый, — парень потирает глаза подушечками пальцев и, убрав ладони, несколько раз промаргивается, смотря перед собой. — Может бросишь все это?
— Я не бросаю начатое, — заезженная фраза вновь режет слух.
Чонгук устремляет взгляд в подсвечивающийся экран, покусывая изнутри щеки от сосредоточения, а Паку ничего не остается, как закатить глаза и после устремить взгляд в пол.
Он настроен серьезно, и это видно. Чимин бы пошутил, сказав, что, вообще-то, братву на сиськи не меняют, но сисек тут и в помине нет, а потому приходится происходящее принять. Этот неугомонный буквально весь светится от одного только упоминания о неком офицере. Интерес и желание узнать поближе переросли в нечто большее. Именно с Кимом Чонгук повзрослел донельзя и наконец-то начал досконально изучать и увлекаться тем, в чем ему нет равных, по крайней мере, среди сверстников. Слишком уж талантливый, амбициозный, неугомонный и красивый, чтоб его.
Ответственность за безопасность легла на плечи Пака.
«
— А когда я обращусь к тебе с просьбой, ты поможешь? — усмехается Чон, утирая грязными пальцами кровь с разбитой губы и пытаясь отдышаться.
Чимин тихо смеется и присаживается на прохладный асфальт, разглядывая свои содранные костяшки в желтом свете гудящих фонарей. Шелест листвы от слабого ветра успокаивает натянувшиеся донельзя нервы. Тихо выдохнув, юноша едва запрокидывает голову, чтобы с улыбкой ответить:
— Конечно.»
Пак спрыгивает со стола, машинально поправляя свои волосы.
— Будь готов стать бездомным, если твои предки узнают, — с усмешкой выдает парень.
— Мне есть где жить, — с довольной лыбой отвечает Чон, поднимая взгляд на друга.
— У меня ты будешь спать на полу.
— А кто сказал, что я буду у тебя? — вскинутая бровь.
Глаза сами собой закатываются. Неугомонный. Чимин недовольно цокает языком, а затем для надежности уточняет:
— Когда начнем?
— Через дней десять максимум, — мямлит Чонгук, устремляя взгляд на пришедшее сообщение. — Мать сказала, что вернется поздно вечером. Будешь оладьи?
— Твое очередное протеиновое дерьмо?
— Вообще-то я отказался от протеина давно, — вскинув голову, гордо заявляет парень.
— Вчера? — с ухмылкой поднимает бровь Пак.
— Да. Когда сготовил их и понял, что они — полное дерьмо. Вот и хочу тебе скормить, — фыркает Чон.
— Ты просто все слишком пережариваешь, — тянет вверх уголки губ, пока направляется за другом на кухню.
— Никто пока еще не жаловался, — пожимает плечами парень.
Сколько раз Чимин закатит глаза за этот день, находясь в компании долбоеба-переростка? Заходя на кухню, он мысленно загибает второй палец. Пока что.
