mural.

Маленькие, хрупкие, но такие острые снежинки неприятно режут лицо из-за несущего их порывистого ветра. Запах краски ударяет в нос даже через респиратор. Перчатки из последних сил согревают уже крайне заледеневшие пальцы, вымазанные в густой цветной жидкости, что каплями попадает и на рукава теплой куртки, поверх которой надета специальная ярко-оранжевая рабочая жилетка. Каска неприятно давит на голову, лишь плотнее прижимая к волосам шапку, но Чимин настоял на том, чтобы весь процесс работы выглядел крайне правдоподобно. Чонгук шмыгает носом, ощущая слабое покалывание на его замерзшем красном кончике, и продолжает красить, раз за разом сменяя замерзающие, а оттого затвердевающие валики с налипшим на них снегом. Конечно же, красить в такую погоду нельзя, но, бросив краткое «впитается», Чон все же уговорил Пака полезть в очередной раз. Здание нашлось достаточно быстро, как и все необходимое «оборудование», за что спасибо, конечно же, Чимину. Как и планировалось — десятиэтажка из монолитных бетонных блоков со сплошной стеной прямо возле одной из главных городских дорог западного района. Чонгуку было откровенно плевать на то, с кем и каким образом Пак договорился обо всем. Главная задача сейчас стоит перед ним. И он упорно ее выполняет, раз за разом приближаясь к поставленной цели, пока дни стремительно сменяют друг друга, становясь все холоднее и радуя первыми сугробами. Чон старается изо всех сил, и это видно: сбегает с уроков, потянув каждый раз негодующего Пака с собой, красит в ночное время, уходя под предлогом «ночевки у друга». Совершенно бесстрашный и крайне уверенный в себе. Пока кто-то на другом конце города уверенно старается не ассоциировать каждый предмет с тем, о ком думать себе запретил. Мышцы на руках изнывают от постоянной работы, в то время как ноги время от времени затекают, но парень упорно игнорирует отклики своего тела и продолжает красить, старательно высовывая кончик языка, что незаметен под респиратором. Немаловажный контурный слой требует быстроты движений, а потому Чон слабо отталкивается от стены немного в сторону, быстро и точно проводя валиком по нужному месту. Пока не слышит характерный для страховочного каната треск. Адреналин мигом вбрасывается в кровь, а инстинкты призывают тут же замереть, что юноша и делает. Стук сердца отчетливо слышен, то и дело ударяя по перепонкам, пока парень даже сделать вздох боится. Не то чтобы Чонгук боялся высоты седьмого этажа, вовсе нет. Работа не закончена. А вот веревка из полиэстера, видимо, иссушилась за столько дней под ультрафиолетом и затвердела от зимних погодных условий. Одно неловкое или резкое движение может привести к разрыву троса, после которого Чон останется болтаться на том, что долго его не выдержит. Парень тихо выдыхает, собираясь с силами, и произносит так отчётливо, чтобы, несмотря на ветер, в наушнике у стоящего на крыше Чимина, что подогревает очередную порцию краски, было слышно лаконичное «тяни». — Ты решил закончить раньше? — интересуется Пак, подходя ближе к краю кровли. — Сам подняться не можешь, герой? — У нас есть запасной трос? — спрашивает Чон, запрокидывая голову и смотря наверх. — Есть, но заче... — Либо трос, либо ты сгребаешь меня с асфальта лопатой, — иронично усмехается, смотря на друга. Их разделяет расстояние в какие-то три этажа с небольшим, но даже так Чонгук невооружённым взглядом замечает, как от произнесенного у Чимина резко расширяются зрачки, а рот приоткрывается в немом звуке от понимания того, что может произойти. Бросив взгляд на канат, легко заметить, что местами он истерся. А рваться начал именно там, где Чон физически не сможет дотянуться. Блядство. Не нужно было все это затевать и соглашаться. Счет стоит на минуты. И либо Пак сейчас оперативно помогает другу быстро вскарабкаться наверх, успев долететь до чердака, где хранится «запаска» и пока не нужные цвета краски, либо он становится свидетелем эпичного падения, драмы и... Чимин мигом срывается в сторону двери, ведущей на чердак. В грудную клетку неприятно бьет, в то время как в голове неосознанно рисуются различные картины, в которых, глядя на десять этажей ниже, лежит бездыханное переломанное тело. Дверь с грохотом бьет о стену, пока парень перепрыгивает через ступеньки и добегает до их с Чонгуком небольшого склада. Рвет замёрзшими пальцами пакеты, в одном из которых находит чоново спасение. Чимин мог бы усмехнуться такому названию для обычного страховочного каната, будь для усмешки подходящее время. Чон же висит с закрытыми глазами, не позволяя себе лишний раз двинуться и игнорируя как некстати зачесавшийся от теплого дыхания под респиратором нос. «В машине тепло и комфортно по сравнению с промозглой, дождливой погодой снаружи. Отливающий глубоким синим из-за свинцовых темных туч Порше едет по среднему ряду. Музыку, тихо разливающуюся по салону, перебивает звук спокойного голоса: — Я могу задать вопрос? — Чонгук немного поворачивает голову, чтобы видеть, как он надеется, собеседника. — Конечно. Но только один, если ты про это, — улыбается уголками губ Ким, внимательно смотря на дорогу, но при этом крайне мягко держа в руках руль, обитый светлой кожей. Как умеет только он. — Сколько у тебя было отношений? — осторожно интересуется юноша. То, что Тэхен, по крайней мере сейчас, одинок, Чон с легкостью смог понять сам. Коп усмехается и легко пожимает плечами, пока в голове крутится встречное «ну что ты за человек такой?». — Ни одних, — спокойно отвечает Ким, мельком взглянув на недоумевающего от такого расклада парня. — Тогда это многое объясняет, — не сдерживает довольной улыбки Чон, возвращая взгляд на дорогу и скрещивая руки на груди. Тэхен краем глаза замечает его жест и решает не тормошить своим вопросом весь оставшийся путь, но после, остановившись у нужного подъезда, все же поворачивается и спрашивает: — Что объясняет? — Ничего, — быстро и с усмешкой отвечает парень, подцепляя лямку рюкзака. Чон наклоняется ближе и смазано целует излюбленные губы, затем впопыхах открывая дверь и выходя из машины, внутренне смеясь от ничего не понимающего от такой ситуации Кима. — До встречи. Я как всегда напишу, Гоген, — усмехается и, сука, хлопает дверью, убегая к дому. Тэхен не понимает, почему впервые парень так убегает домой. Нет, конечно же, он даже не рассчитывал на нежные поцелуи в машине, растянувшиеся бы на несколько минут, но прервавшиеся бы оттого, что Чон начал бы, как обычно, пытаться перелезть на его колени. Он и не думал в этот раз позволить ему это сделать. Конечно же нет. Своя голова на плечах всегда заставляет несколько раз подумать, прежде чем сделать... Ну или же не думать, пока кто-то так трепетно тебя целует. Не важно. Кима волнует на данный момент только одно, отчего он сводит густые брови к переносице, слегка кривя губы и произнося тихо: — Какой еще Гоген?» Конец троса, прилетевший прямо в лицо, мигом отрезвляет и заставляет вспомнить что ты, в общем то, на нихуевой такой высоте и вот-вот можешь сорваться. Помимо всего, что связано с офицером, при факте смерти будет обидно лишь за то, что не оставил записку с завещанием, где размашистым почерком были бы выведены строки о том, что, первостепенно, конечно же, Чон просит похоронить его в излюбленной шапке от Carhartt, а далее пошли бы просьбы о том, чтобы в граффити-маркетах не переставали сдавать сдачу кэпами, а его блокнот с эскизами показали какому-нибудь действительно смыслящему человеку, напрямую связанному с искусством. Матеря Чимина за предельную меткость, парень ловко обхватывает край каната, несколько раз обернув тот вокруг предплечья, и, со звуком в конец разорвавшегося заледенелого троса, с совместно приложенными усилиями, поднимается наверх и валится на спину на снег, что все больше и больше засыпает черную, местами усыпанную различным мусором и стекляшками, кровлю. Чон легким движением руки тянет вниз маску, заставляя ту упасть на шею, пока легкие наполняются свежим морозным воздухом, а на губы так и просится улыбка. Пак обессилено валится рядом, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Они так и лежат вдвоем на холодной крыше под тихий смех Чона, который немного позже подцепляет Чимин, начиная так же устало смеяться. Небо такое светло-серое. Запятнанное белыми хлопьями снега, что медленно опускаются и, попадая на щеки или губы, моментально превращаются в маленькие лужицы. Если закрыть глаза, то в наступившей тишине можно услышать, как сердце успокаивается и бьется ровно. С Чонгуком всегда так — сначала адреналин бьет до такой степени, что сердце колотится как бешеное, а дыхание буквально спирает от нехватки кислорода, а потом наступает долгожданное затишье, позволяющее спокойно вздохнуть полной грудью, ощутить, чем на самом деле пропитана юность. Не только запахом краски. — Ты ненормальный. Столько раз я должен повторить тебе это, чтобы ты наконец успокоился? — с улыбкой произносит Пак, поворачивая голову и смотря на мирно лежащего рядом друга. Веер темных густых ресниц то и дело смахивает белые, так сильно контрастирующие, снежинки. — Меня подкрепляет то... — уверенно начинает Чон, аналогично поворачивая голову и заглядывая в серые глаза, — что я не сдохну, пока не докрашу. — Самоуверенный кретин, — с усмешкой выдает парень, отводя взгляд обратно к безмятежному небу. — Ты меня, считай, спас. — Задуй за меня свечи в церкви, — от чонова взгляда не ускользает приподнятый уголок пухлых губ. Чонгук хрипло смеется, прикрывая глаза и позволяя снежинкам таять на собственных губах: — Это работа офицера. Слова порой не могут передать все то, что хранится глубоко в душе. Все мы неподвластны времени, что столь быстротечно в городской суете. Мы постоянно куда-то бежим, желая везде успеть и не оставляя ни крупицы времени на себя. Со всех ног несемся по пыльным улицам, что доносят до слуха раздражающий густой шум, и откладываем свои чувства и желания на верхнюю полку, говоря себе, что обязательно с этим разберёмся. Только позже. Но на действительно любимое занятие всегда найдется хотя бы несколько свободных минут. Хотя бы несколько мгновений в сутки будет достаточно, чтобы быть счастливым, видя любимого человека. И не важно кто он. Главное, что мысль о нем, пробежавшая вместе с несущимися по улицам людьми, хотя бы на секунду согрела душу, иной раз напоминая о том, что, все-таки, есть ради кого или ради чего бросать все свои дела. Чонгук бы отдавал Тэхену все свое время.