Из глубины веков

Они давно переименовали этот остров в Конкурию [1], однако и по сей день многие так и называли его — Драконий Камень, место, откуда теперь уже в незапамятные времена Эйегон Завоеватель начал объединение Семи Королевств. Сейчас Драконий Камень стал реликвией, старым замком-музеем, куда туристы приезжали поглазеть на угасающее величие прошлых столетий. От Грачиного Приюта — название его осталось неизменным, хотя теперь это и в самом деле было не более, чем названием, поскольку родовой замок Стонтонов давно обрушился под натиском времён, от него остались лишь поросшие мхом камни и сиротливо торчащие из земли обломки стен и защитных укреплений — ходил паром, который доставлял зевак прямо к подножию мрачного аттракциона. Наши жизни, наше прошлое превратилось в развлечение. Теперь на скалистом берегу тут и там можно было увидеть небольшие палатки, где продавали мороженое, попкорн, сладкую вату, газировку и другие не менее популярные среди посетителей вещи. И, конечно, куда без сувениров — вырезанных из камня драконов, дурацких магнитов на холодильник, футболок «Я заглядывал в пасть дракону» и прочей ерунды, у меня всегда вызывавшей лишь раздражение. Однако в тот день я честно отсчитал наличные в кассе — я давно не пользовался пластиковыми картами, поскольку при обнулении «цикла» они становились бесполезны — и сел на паром, глядя в видимую даже отсюда чёрную, казавшуюся теперь по-старушечьи сгорбленную фигуру замка Таргариенов. Сердце билось ровно и спокойно, и я с удовольствием вдыхал доносившийся сюда солёный запах Узкого моря. Я думал о том, что пора бы снова отправиться в Эссос, я в буквальном смысле не был там более ста лет. «Да, так и поступлю», — решительно сказал я сам себе, ещё не зная, как боги в этот момент потешаются над моими незамысловатыми планами. Как и прежде, я увидел многие тысячи самых разнообразных горгулий, что украшали стены вместо зубцов. Вид их теперь не был таким уж пугающим — они тоже были лишь жалкими призраками и тенями ушедшего. И драконы, коих было не счесть, пялились на туристов бессмысленными каменными глазами. Я предпочитал не брать экскурсий и путешествовать по острову и замку самостоятельно. Мне не были интересны рассказы, которыми тут любили потчевать зевак, не нравились испуганные вскрики или возгласы, когда группу приводили в Каменный Барабан, чтобы они услышали древний, могучий, исторгаемый стенами башни гул, когда внутри гулял сильный ветер. Потом они поднимались в верхнюю часть той же башни, где находилась Палата Расписного стола и пялились на забранный специальным защитным стеклом этот самый стол, толпились возле него, задавали вопросы. И галдели, галдели, галдели... Прежде я всегда хорошо относился к людям, однако в такие моменты меня всё начинало раздражать. Ощущение было, словно заинтересованная в зрелищах толпа пялится на что-то твоё, совсем личное. И я предпочитал ходить здесь сам, в компании собственных призраков и теней, которые понимали меня гораздо лучше и сохраняли молчание. Я бродил — пусть и под взглядами охранников, встречающихся на каждом шагу — между изгибающимися драконьими хвостами, служившими здесь арками, лестницами и мостами, отполированными тысячами ног. Драконий камень, пусть и наполненный туристами, казался мне одиноким, и я блуждал по его онемевшим и осиротевшим чертогам, и порой мне казалось, что они говорят со мной — беззвучно, жалостливо, грустно, как говорит обитель, которую навсегда покинули люди. Порой на глаза мне попадалась некая деталь, казавшаяся совсем незначительной, и сердце судорожно сжималось на несколько секунд. И, конечно, я всегда проходил через жадно распахнутую огромную драконью пасть, чтобы оказаться в Великом Чертоге. Обычно я стоял там подолгу, глядя через забранный уже знакомым оградительным стеклом драконий трон. И порой чудилось, что я вновь вижу там знакомую фигуру, которая внимательно разглядывает меня с теперь такой недостижимой высоты. И каждый раз я шевелил губами, словно желая попросить прощения, но не мог вымолвить ни слова. Каждое моё паломничество сюда было странным актом искупления, попыткой наказать себя ещё больше. Истязания духа оказывались куда действеннее истязаний плоти. Я мог стоять там бесконечно долго, пока не услышу гул туристической группы и громкий голос гида, рассказывающих о великих людях, чья нога ступала по тем же ступеням, по которым сейчас шагают они. Искренне прошу меня простить за столь подробный экскурс в некоторые из моих переживаний. Я просто хотел дать понять тому, кто будет читать это послание, какие чувства меня обуревали в те моменты, когда я оказывался в местах, с которыми была некогда безраздельно связана моя прошлая жизнь. Так работало не только с Драконьим Камнем, это была одна из причин, по которым я так тяжело переживал посещение Королевской Гавани, и от чего на глаза наворачивались слёзы при виде Винтерфелла. Но тот раз изменил всё, благодаря нему я и пишу теперь это послание в вечность. Любому, кто захочет его прочесть. Мимо Драконьего Хвоста я спустился в сад Эйегона, при входе в который теперь тоже громоздились палатки с фастфудом. Купил себе бутылку сладкой — на самом деле, омерзительной на вкус — газировки и направился в сторону колючих изгородей, вдыхая запах цветущих диких роз. Среди высоких тёмных сосен, где к запаху роз примешивался аромат смолы, я обретал подобие покоя. Людская суета оставалась где-то по ту сторону бытия, и я наконец оказывался наедине с собой. Заболоченный клочок земли, где прежде в избытке росла клюква, теперь был осушен и превратился в часть благоустроенного сада. На каждом шагу встречались скамейки и урны для мусора. И всё равно эти жалкие ошмётки, напоминающие о современной цивилизации и новом устройстве мира, нисколько не меняли сути этого места, и дышалось здесь не в пример лучше. Я шагал вдоль дорожек, за которыми теперь тщательно следили, погружённый в собственные тревожные, обрывочные мысли, и вздрогнул, когда на одной из скамеек краем глаза заметил знакомый силуэт. «Дениз Таргетт, 20 лет», — вспомнилось мне, и уже порядком потрёпанная и кое-где изорванная на месте заломов глянцевая вырезка из журнала дала о себе знать, кольнув уголком. Я всегда носил её с собой, словно талисман. А вспомнил я о ней, потому что на лавочке сидела она — с книгой в одной руке и почти доеденным рожком мороженого в другой. Лёгкие светло-фиолетовые шорты и футболка им в тон, волосы очевидно отросли, но это была она. И, похоже, спустя столько лет, ей по-прежнему было двадцать. Я остановился как вкопанный, глядя на неё. Словно ощутив мой взгляд, она подняла на меня глаза. Книгу она опустила на колени и коснулась языком тающего пломбира. Потом она улыбнулась, словно на неё не смотрела пара обезумевших глаз. — Да? Вы что-то хотели? — никакой подозрительности, при этом она словно бы и не узнала меня. Тогда до меня даже не сразу дошёл смысл её вопроса, однако я сумел на удивление быстро взять себя в руки, пусть это и стоило мне сжатого до боли кулака. — Мне показалось... вы похожи на мою старую знакомую, — невнятно пробормотал я в своё оправдание. Хотя не просто была похожа, она словно была ею. — В самом деле? — Дениз коротко рассмеялась и вновь лизнула мороженое. Пара белых сливочных капель блестели на её щеке. — Мне порой так говорят. Я покачал головой, словно что-то отрицая. — Дениз, Дениз Таргетт, — наконец выговорил я. Глаза её на этот раз тоже расширились от удивления: — Откуда вы знаете моё имя? — Я видел вас... — щёки мои неожиданно залила краска смущения, словно я вновь стал тем самым юнцом, которым был тысячу лет назад, — в одном журнале. Реклама духов. К своему стыду я не мог сейчас вспомнить ни названия журнала, ни парфюма, хотя всё это время носил ту вырезку с собой. Однако Дени — нет, Дениз — облегчённо рассмеялась. — Ах, вы про это, — свободной рукой она захлопнула книгу и отложила её в сторону, потом кивнула на свободную половину лавочки, — садитесь. Я, повинуясь ей, сел, хотя и не понимал до конца, что и зачем я делаю, будучи слишком ошарашен этой встречей. «Это сон, я сплю, не так ли?» — говорил я самому себе, однако доносящийся до меня запах сосен, запах Дениз и всё окружающее нас слишком живое пространство доказывало, что это не так. — Когда-то я пыталась работать в этой сфере, — продолжила она свой рассказ так, словно это был давно прерванный на середине разговор, — но мне быстро стало скучно. Она словно не замечала моей растерянности. Я на короткое мгновение поймал её взгляд, и мне показалось, что я вижу в глубине её глаз что-то ещё, нечто, что она пытается скрыть. Растерянность? Испуг? Подозрение? Тогда я не знал ответа на этот вопрос, мне оставалось лишь сохранять видимость спокойствия. — И чем вы занимаетесь сейчас? — мне и в самом деле было интересно, поэтому я спросил это не из праздного любопытства. Она неопределённо пожала плечами, посмотрела на оставшийся в её руке кончик вафельного рожка и отправила его в рот. Медленно прожевала, задумчиво разглядывая ближайшую сосну. — Приятно здесь всё-таки пахнет, — невпопад заметила она, а после вернулась к изначальной теме нашей беседы, — а что до вашего вопроса... Знаете, где придётся. Прямо сейчас я и сама занимаюсь фотографией. Только сейчас я действительно заметил фотоаппарат, висевший на её шее. В первый момент мне очевидно было не до того, чтобы обращать внимание на детали. — Вам нравится? — Это гораздо интереснее, — призналась она, — фотография тоже может открывать новое в людях. На моих губах появилась невольная улыбка. И тогда она неожиданно предложила: — Хотите, я вас сфотографирую? Я покачал головой: — Боюсь, я не слишком фотогиничен. — Прошу вас, не отказывайтесь, — она коснулась моей руки, её рука оказалась неожиданно горячей, почти раскалённой, и по телу моему словно пробежал разряд тока, — мне кажется, вы смотритесь очень гармонично в окружении этих лесов... И в этом месте. После этих слов — но в большей степени после её прикосновения — я понял, что действительно не в силах отказаться. Дениз сделала несколько снимков и, глядя на них, похоже, осталась очень довольна. — Я обязательно вам их отдам, нужно только обработать, — неожиданно сказала она. И я вновь посмотрел на неё удивлённо, тогда Дениз пояснила, по-своему истолковав брошенный на неё взгляд, — совершенно бесплатно, не переживайте. — Я не о том, хочу сказать... будет ли это уместно? Она снова рассмеялась. — О боги! Вы такой старомодный, словно из прошлого века, — «ещё дальше», — мог бы сказать я, но не стал, тогда она продолжила, — простите за такие слова, но мне кажется, что я тоже с вами словно где-то встречалась. Вам это кажется глупостью? — Нет, вовсе нет! — я сказал это слишком поспешно, однако был совершенно искренен. — Что ж, это хорошо. Тогда возьмите мою визитку, — она протянула мне белый картонный прямоугольник, где были указаны её имя, адрес электронной почты, почтовый адрес и телефон (я отметил, что код города соответствует коду Рэйвенстоуна), — как только окажетесь поблизости, звоните. По домашнему номеру меня можно застать после восьми вечера. Я, словно в полусне, взял протянутую визитку, не веря в реальность происходящего до конца, всё ещё не понимая, что подобное вообще возможно. И тогда она снова заговорила, вырывая меня из оцепенения: — Немного несправедливо, что вы знаете моё полное имя и даже мой домашний адрес, а я сама понятия не имею даже как вас зовут. Надеюсь, это не такая секретная информация? — она вновь улыбнулась. Это была та самая улыбка, её улыбка. И это были те самые фиалковые глаза, в глубине которых всегда горел огонь. Вновь ощущая предательскую дрожь в коленях, я искренне улыбнулся ей в ответ, впервые за долгое время испытав чувство безграничного счастья. Словно один её взгляд разом развеял все мои тяготы и печали. *** Конечно, я кривил душой, говоря себе, что у меня есть какие-то дела в Рэйвенстоуне. Потому что единственным возможным делом была Дениз Таргетт. Но я ничего не мог с собой поделать: уже через несколько дней я примчался в столицу и нашёл работающий телефон-автомат, чтобы набрать номер, указанный на визитке. — Мисс Таргетт? — нерешительно спросил я, прижимая трубку к уху. Всё, чего я опасался в тот момент, так это того, что механический голос сообщит о том, что номера не существует или же на том конце провода мне сообщат, что никакой Дениз Таргетт здесь нет. — Да? — моё сердце подскочило в груди, потому что ответила мне именно она. — Кто это? — Джон С... Смит, — назвал я имя, которым представлялся чаще всего, также представился и ей. — Вы заняты, мисс Таргетт? До слуха моего донёсся её звонкий мягкий смех, и я почувствовал, как и моих губ коснулась улыбка. Звуки её голоса казались мне самой прекрасной музыкой, которую я слышал. — Просто Дениз, — попросила она. Я слышал, что она продолжает улыбаться, — нет, я не занята. Очень рада, что вы позвонили. Вы в городе? — Да... — должно быть, голос мой прозвучал растеряно. Я посмотрел через мутное стекло телефонной будки, после вновь уставился на аппарат, который по проводам нёс ко мне её голос. — Простите, если это слишком внезапно... — Хватит вам извиняться, — оборвала она меня, — вы сможете прийти сегодня? Скажем... — короткая пауза, словно она отвлеклась, чтобы посмотреть на часы, — через полтора часа. Успеете добраться? Где вы? — Успею, — ответил я, — возьму такси. — Это замечательно. Жду вас, Джон... Жду с нетерпением, — чуть тише добавила она, и я услышал щелчок — Дениз опустила трубку и послышался мерный гудок свободной линии. А я вновь поймал себя на том, что задержал дыхание. *** Она жила на улице Сестёр, очень неплохом по нынешним меркам районе. Такси остановилось рядом с аккуратным четырёхэтажным домом из красного кирпича. Окружал его высокий — выше человеческого роста — забор из полупрозрачного пластика и металла. Я в некотором замешательстве остановился возле домофона, толком ещё не зная, как правильно поступить: набрать номер её квартиры или лучше уйти прочь, забыть обо всём, сделать вид, что этой встречи никогда и не было вовсе. «Ты превратился в самого настоящего труса, я-то думал, что имею дело со свободным человеком, а не с вороной, — презрительно фыркнул внутренний голос, голос Тормунда, — только посмотри на себя». С этой мыслью я нажал кнопки «4» и «3», и принялся — не особенно терпеливо — ждать. После второго гудка, я второй раз за вечер услышал голос Дениз, звучавший бодро и весело: — Да? — Мы договаривались о встрече... Это Джон! — я неожиданно почувствовал себя коммивояжёром, пришедшим навязчиво предлагать какую-нибудь совершенно бесполезную и дорогую ерунду. Разумеется, по невероятной скидке. — Да, конечно, заходите! — голос её стал ещё радостнее, словно я и в самом деле был её старым другом, с которым она давно не виделась. Электронный замок пикнул, металлическая дверь приоткрылась с мягким щелчком, и я скользнул во внутренний двор, усаженный деревьями. Вскоре я стоял у приоткрытой двери её квартиры, откуда лился мягкий свет. Я осторожно заглянул, внутрь, позвал её. — Заходите! — откликнулась Дениз. — Захлопните дверь, я сейчас подойду. Так я и поступил, продолжая смущённо топтаться у порога. Она появилась из глубины квартиры, одетая в голубое платье. Узкий вырез был сделан таким образом, что татуировку — если она и в самом деле была — я при всём желании не смог бы разглядеть. Дениз махнула мне рукой. — Идёмте, я дам вам ваши фотографии и покажу свою студию. Я мысленно хмыкнул. Разумеется, собственные фотографии интересовали меня в последнюю очередь, для меня самого они были лишь хорошим предлогом, чтобы вновь увидеть её. Тогда существовало словно два Джона Сноу: один страстно желал позорно сбежать и всё забыть, другой хотел оставаться рядом с ней и больше никогда не отпускать. Спустя некоторое время мы сидели за столом в той самой просторной и светлой студии, и я с удовольствием разглядывал её работы. Те, стоило отдать им должное, отличались своей особой атмосферой, словно Дениз умела видеть в вещах, предметах и людях нечто большее, чем доступно любому другому человеку. Удивительно, что она хорошо умела запечатлеть это своё видение коротким щелчком затвора. — Старомест, — вслух сказал я, глядя на одну из фотографий. Она сидела рядом, подпирая щёку одной рукой, в другой держала стакан с лимонадом, в котором мягко позвякивали кубики льда. Я ощутил её запах и тёплое дыхание, когда она наклонилась чуть ближе, чтобы разглядеть изображение в моих руках. — Да, Королевский Университет, — кивнула головой Дениз. — Я фотографировала его год назад, когда приезжала по делам. Теперь Цитадель, где некогда обучали мейстеров, и в самом деле стал престижным многопрофильным университетом. Ничего не осталось от того храма науки, которым он прежде был, даже в его облике мало что напоминало о прошлом величии. Конечно, с этим можно было поспорить: в конце концов, бывшая Цитадель впечатляла и сейчас своей основательностью, надёжностью, прочностью. И далеко не каждому желающему было дано попасть туда. И всё же она давно утратила ту мощь, что была в ней прежде. Время и люди изгнали саму её суть. Цитадель не была исключением: так произошло с большинством мест. Это были круги на воде, расходящиеся от камня, брошенного богами в бесконечную реку жизни. Эти незримые круги тревожили гладь мироздания, меняя города, страны, весь мир — и в первую очередь нас самих. Однако на фотографии Дениз я словно увидел ту самую Цитадель Староместа. Ту, где по бывшей Палате Грамотеев ещё не расхаживали детишки богатых родителей. В фотографии открывалось сокрытое от глаз многих современных людей, она была способна оживить прошлое, всколыхнуть память мира, повернуть время вспять. — Вы там бывали? — спросила Дениз, вырывая меня из воспоминаний. Я кивнул: — Да, пару раз, — разумеется, я преуменьшил, однако в целом против истины не погрешил. — Ваши фотографии там, — она указала на белый конверт, лежавший на краю стола. Я взял его и тут же спрятал во внутренний карман пиджака. Сделал это так торопливо, словно боялся обжечься. — Не хотите взглянуть? — удивилась она, в голосе её мне послышались обида и недоумение. Мысленно я обругал себя за необдуманный поступок — очевидно, она хотела, чтобы я поделился с ней своим мнением. И, безусловно, я хотел посмотреть на её работу. Не потому что это были мои фотографии, а потому что хотел увидеть себя её глазами. Однако при этом я вовсе не желал, чтобы кто бы то ни было, даже она — особенно она — видел меня в тот момент. Оскорблять Дениз мне хотелось ещё меньше, поэтому я попытался выдавить из себя близкое к истине, но туманное объяснение своему поступку: — Очень хочу, — я осмелел до того, что коснулся её ладони, слегка сжимая тонкие пальцы. Она внимательно, даже несколько задумчиво посмотрела на мою руку, но не стала её отталкивать. Когда она вновь подняла на меня взгляд своих невероятных глаз, я продолжил, хотя и ощутил как в горле всё моментально пересохло, нёбо и язык от волнения превратились в наждачную бумагу, — эти фотографии сродни волшебству... Я боюсь, что оно развеется как дым, если кто-нибудь увидит меня в момент единения с ним, пусть это будет даже и сам волшебник, сотворивший подобное чудо. — Говорите как поэт, но мне приятно это слышать, — я увидел по её лицу, да и почувствовал по прикосновению к её пальцам, что она моментально расслабилась, глаза заговорщически сверкнули, и она заговорила полушёпотом, как будто опасалась, что нас услышит посторонний, — есть у вас ещё немного времени этим вечером? — Могу заверить, у меня нет никаких дел. — Вы порой кажетесь таким старомодным, не перестаю этому удивляться, — она чуть склонила голову на бок, — может быть, именно этим вы и привлекли моё внимание там, на Драконьем Камне. Вы кажетесь мне... другим. Не таким, как все остальные. И поэтому я хочу показать вам одно место, это недалеко. Я заинтересовано посмотрел на неё, ожидая пояснений, и она продолжила: — Не думайте, что я хочу заманить вас в ловушку к маньякам, — она хмыкнула. — Да и, на самом деле, это не какое-то тайное место, его все знают, но при этом там всегда мало людей. Никто не находит в нём ничего особенного. Однако... мне хочется, чтобы его увидели вы. Кажется, вы из тех людей, что тоже способны видеть в обыденных вещах нечто большее. Я был одновременно заинтригован и озадачен её немного путанным объяснением, но и отказываться не собирался. В конце концов, почему бы и нет? Бояться я уже давно перестал. И мне, безусловно, грел душу тот факт, что я смогу остаться рядом с ней подольше, смогу смотреть на неё, вспоминая ту, другую, и чувствовать, вдыхая полной грудью, её запах. — Что ж, — вновь заговорила она, — тогда я тут возьму кое-что, что нам пригодится и спущусь к вам вниз. Вы подождёте на улице? — Да, миледи! — с искренним весельем откликнулся я. — Что я говорила? Вы как настоящий рыцарь! — воскликнула она, словно обращаясь к кому-то невидимому, и снова беспечно рассмеялась. Я уже спускался вниз, смех её давно затих, однако эхо его всё ещё отдавалось в моей голове, в моей душе, в моём сердце. Он звенел, звенел и звенел, как мягкий перезвон маленьких колокольчиков, как журчание ручейков, стекающих с отрогов гор по весне, когда мир расцветает и пробуждается. Звенел, звенел, звенел...