Little Universe

Чимин жмурит глаза почти до боли, минутно даже заглушая надоедливый людской гомон всего в нескольких десятках метров от юноши. Продолжительное намеренное закрытие глаз не даёт почти никакого результата — по-прежнему сухо, и щемяще, словно раскалённый песок в глазницы засыпали. Кожу вокруг и щёки неприятно тянет от переизбытка солёной влаги, высохшей, но раз в несколько минут с педантичной периодичностью прорывающейся вновь, как бы не казалось, что все слёзы давно выплаканы. Закованные руки за спиной давно затекли так, что едва ощущаются, а если и дают о себе знать, то далеко не в самых приятных проявлениях. Как ни странно, наручники на руках причиняют минимальные неудобства, в сравнении с грубой верёвкой на шее, которой Чимин привязан к пруту клетки. При малейшем движении и даже обычном сглатывании слюны верёвка трётся о кожу, постепенно её стирая и с каждым новым вдохом причиняя больше боли, тянущей, досаждающей и отвратительно томительной. О своих ногах Пак не думает — они отдыхают, бережно перемотаные бечевкой у щиколоток до красновато-розовых следов и побеления лишённых притока крови стоп. Десятки клеток, десятки разных людей и, наверняка, сотни душ, прошедшие через то, что истязает сейчас Чимина. Запах соответствующий, но даже чувствительный нос Пака к нему уже привык. Иногда мимо проходят люди, о чём-то переговариваются, но о чём именно — непонятно. Воспаленный, замореный стрессом разум не способен составить общую картину из коротких обрывков бессмысленных диалогов. Кто-то долго, протяжно и отчаянно плачет, чуть не воет в другом конце помещения, и что-то Чимину явно подсказывает, что человек этот в том же положении, в котором оказался парень. Потому что, не будь у Пака немного больше выдержки и грязного кляпа во рту, он бы за компанию бы громко и отнюдь не красиво рыдал. Того, очевидно, парня сумели угомонить лишь жестким ударом чего-то металлического по его клетке и низким ругательством с угрозой. Чимин понял, что лучше вести себя тихо — меньше проблем создастся. Две пары ног замирают именно у его клетки на довольно продолжительное время, ведя активный диалог, во многом состоящий из вопросов одного, более спокойного и заинтересованного лица, и развёрнутых, красочных ответов на них другого лица, чей голос груб и на слух неприятен. Неожиданно две пары этих ног приближаются, протискиваясь в не очень большое расстояние между двумя соседними клетками. Один из людей присаживается, и застеленные слезами глаза не позволяют в деталях разглядеть человека(?) перед собой, хоть тот и находится довольно недалеко от юноши. — Прелесть, — произносит мягкий, глубокий голос, внимательно, с ног до головы осматривая Чимина и его обнажённое, слегка потрёпанное небрежным отношением тело. За несколько секунд Пак смаргивает слёзы и впервые за долгое время концентрирует на чём-то взгляд, что не без труда, но всё же удаётся. Человек перед ним на удивление красив, довольно бледен и очень заинтересован, улыбаясь и мимолётными фразами переговариваясь со стоящим на ногах мужчиной. Чимин обращает внимание на одну деталь, не ускользающую от его взгляда — глаза незнакомца неестественного винно-красного цвета, но в настоящий момент это не имеет никакого значения. Гораздо важнее суть разговора, которую Пак, собрав кусочки фраз из других диалогов и, наконец, сумев вникнуть в этот, вынес для себя: его собираются купить. Паника накатывает новой волной. Чимин, кажется, конвульсивно дрожит, но совсем не от холода. От страха и неизвестности. Мужчина, что рассматривал его оценивающе и плотоядно, поднимается на ноги и ещё парой коротких предложений обменивается с другим, прежде чем случается то, чего Пак уже и не надеялся увидеть — дверь клетки отворяется, и в неё пролезает мужчина лет тридцати, с хмурым загорелым лицом и очень крепким, жилистым телосложением. Без слов своеобразный спаситель освобождает Чимина от главной боли — складным карманным ножиком перерезает верёвку на шее, лишая привязанности к клетке, а после обрезает и верёвку на ногах. Однако всё же с Паком не церемонятся — из низкой клетки наружу вытаскивают за волосы, не удосужившись вытащить кляп изо рта, развязать руки или хотя бы дать какой-нибудь одежды, чтобы прикрыть позорную наготу. Из клетки вытаскивают и толкают к тому самому красивому человеку, одетому весьма небедно и очень чисто, в отличии от Чимина, испачканного в песке, влажной земле, с ног до головы покрытого мелкими царапинами и синяками. Подняв глаза, парень встречается с чужими: насмешливыми, немного тёмными и, говоря честно, не вселяющими большой надежды на светлое будущее для себя. Но уже за одно то, что освободили из клетки Чимин, готов броситься к ногам и слёзно благодарить. — Следуй за мной, — говорит твёрдо, но не приказывает мужчина. Ничего не остаётся, кроме как угнетённо следовать за чужой широкой спиной, облачённой в дорогую чёрную ткань, прячась за ней от взглядов проходящих мимо людей, которые, впрочем, на обнажённого парня не обращают ни малейшего внимания. Когда тяжелая железная дверь услужливо открывается перед ним и незнакомым, но явно не самым опасным человеком, и в лицо бьёт порыв не самого чистого ветра с чёрного входа, Чимин в миг осознаёт, что слаще запаха бензина, сигарет и угарного газа он в жизни ничего не чувствовал. На улице ночь, и количество людей сводится к минимуму, чему Пак безумно рад, почти в одиночку проходя вдоль изрисованной яркими граффити кирпичной стены. — Знаешь, сколько стоит твоя жизнь? — не останавливаясь, а лишь обернувшись в три четверти к человеку спрашивает мужчина. Угрозы в его голосе не чувствуется, но лёгкая издёвка — определённо. Не дожидаясь ответа, он продолжает: — Сто пятьдесят долларов. Это половина зарплаты хорошего массажиста в Таиланде. Довольно немного для человеческой жизни, стоимость которой так любят завышать мнимые благодетели, — незнакомец хмыкает, ведя плечом. — Всё имеет свою цену, и человек — особенно. Его жизнь, и душа, и тело, и отдельная его часть. Только ценовые категории разные. Тело самое дешёвое, но жизнь равна ему. Я купил тебя, твоё тело и, соответственно, в моих руках и твоя жизнь. Забавная мысль. — П-просите, — несмело подаёт голос Пак, пока в чужой речи ненадолго наступила пауза, — но кто вы такой? — Твой господин, если угодно, — усмехнулся мужчина. — Ким Тэхён. Но если назовёшь меня по имени, наказания не избежишь, — более угрожающе добавил Ким. — Поэтому для тебя — господин. Как ты уже понял, ты в моём распоряжении. Поэтому будь паинькой и не давай мне поводов злиться. — Хорошо, — Чимин опустил голову, вздохнув. Радует, что в ситуацию пришла хоть какая-то ясность. Его не зарежут, не продадут на органы, не будут издеваться… наверное. Во всяком случае, этот Ким Тэхён, хоть и внушает покорность, не выглядит похожим на психопата. — Залезай, — перед носом открылась дверь недешёвого автомобиля. Не переча, Пак смиренно устроился на заднем сидении и, как бы не хотелось, не подтянул ноги к себе, боясь испачкать ступнями дорогую кожаную обивку. Водитель выглядел мрачно и неприветливо, наверняка являясь личным водителем новоявленного чиминового господина. Последний сел на переднее сидение и, сказав мрачному мужчине отправляться домой, обернулся к Паку. Полутьма в автомобиле не позволяла разглядеть лицо чётко, но улыбка на нём и неоспоримая красота были абсолютно явны и не поддавались сомнению. — Когда приедем, сначала как следует искупаешься, а затем позволишь мне полюбоваться и продегустировать то, что я приобрёл, — язык коснулся одного из блеснувших в белом свете промелькнувшего за окном фонаря длинного клыка, после пройдясь и увлажнив каждую губу. — Надеюсь, ты готов. Чимин кивнул, но его взгляд был направлен дальше, чем в пустоту. В глубокую и тёмную бездну. И бездна, кажется, посмотрела на него в ответ.