Modern Family

х х х

— У тебя получается быть папой. — Это не ракетостроение. — Да уж, — подумала Вик. Это сложнее. Джо Хилл «Страна Рождества»

February, 5 Minnesota, Bloomington, MN 55425 Знаете это чудесное чувство, когда посреди гипермаркета где-то надрывается ребенок, очень противно и очень громко, а это не ваша забота? Или когда вы проходите мимо подобной картины, морщась, когда дитё переходит на режим ультразвука, и думаете: почему родители ничего не сделают? Люди делятся на тех, кто радуется, что это не их головная боль и убеждаются в том, что решение завести ребенка — самоубийственный маразм; тех, кто осуждает родителей, ведь детей нужно как-то учить вести себя прилично (есть определенный подвид: родители, которым «попался» спокойный ребенок и они почему-то считают, что и остальные дети такие же, а значит — это ваша вина); тех, кто будет считать родителей садистами, ведь как ещё объяснить тот факт, что ребенок уже красный и его маленькие глазки скоро лопнут от напряжения, а вы все ещё какой-то флегматичный истукан; ну и огромная редкость — понимающие и сочувствующие. Их ментальное сжатие вашего усталого плечика греет душу. Всех их объединяет, в общем-то, лишь одно: это эпизод их жизни, который длится от силы минуты три. Может быть за ужином какой-то Боб и скажет своей Маргарет, что видел молодого папашу-азиата с малым в IKEA и крик стоял такой, что пора было вызывать службу опеки. Да и то, маловероятно. А для этого «молодого папаши азиата» — это весь день. Неудачный день, когда Энтони Ван Бао не в духе. И в какой-то момент жизни, когда твой ребенок кричит, но ты убежден, что все базовые потребности у него удовлетворены, ты уже не воспринимаешь этот рёв как призыв к действию. Это просто белый шум, который становится твоим плейлистом на весь день. Ибо стоит в отделе ковров, потому что ему почему-то взбрело в голову, что все эти ворсистые полотна могут поглощать звуки. Ассоциативный ряд имел право на существование, но на деле, конечно же, это никак не помогало. Чжань пишет в вичат, что он уже почти всё нашел и побродить осталось не так уж много. Ибо ему не верит. Потому что они в IKEA в период огромных скидок, у них полупустой дом, а Новый год начинается уже послезавтра. Впереди шестнадцать изумительных дней полных еды и родственников, и это традиционное дело для китайской семьи. Обычной китайской семьи. А назвать их так можно лишь с натяжкой. Нет, понятное дело, что Ибо обобщает и судит лишь по своим друзьям. Собраться всем вместе и усиленно кушать в течение недели, запускать фейерверки, лепить пельмени и катать рисовые шарики, смотреть вместе семейные фильмы и устраивать камерные капустники — извечные атрибуты большинства из них. Ибо хотел, чтобы подобное стало частью их новой семьи, особенно сейчас, когда пережиты и закрыты гештальты (спасибо, Дебора) прошлого, и у них появился А-Бао. При мысли о последнем Ибо расплывается в улыбке, вопреки тому, что сын продолжает хныкать, но уже хотя бы не верещать. Заходим на посадку, главное — без резких движений. Ибо находит стул у столба с дежурным телефоном и ящичком бесконечных карандашиков IKEA. Усевшись, он старается поправить на себе слинг и при этом не спровоцировать мелкого засранца на очередную арию погибающего хомяка, которого душит какой-нибудь слизень. Да, странная картинка, но Ибо спал три часа. Во время перелёта. А потом началась эта чудная круговерть. И им ещё ехать до самого дома. Чжань пишет, что уже договаривается о доставке, это радует. Но это все ещё не гарантия его скорого появления. Он вполне мог застрять в отделе с растениями или, боже упаси, детской мебели. Хуже может быть только отдел с кухонной утварью. Хотя, ладно. Объективно — Чжань мог застрять в любом отделе. Дизайнер, как диагноз, присутствовал во всех сферах жизни, что уж говорить об интерьерах? Более того. Была и другая волшебная тема: раритетные предметы мебели и дизайна. Чжань считал искусством и социальной ответственностью возможность коллекционировать и преобразовывать старые вещи, дарить им новую жизнь и органично вписывать в современный дизайн лофта. Что уж говорить о громадном доме. Ибо внутренне молился, чтобы всё было выполнено согласно ТЗ Сяо Чжаня с его скетчами и даже 3D-моделями, иначе будет плохо. Нет, Чжань не будет беситься или крушить-ломать, нет, никогда. Он начнет безмерно педантично все исправлять, и весь мир пусть замрет в ожидании. Потом будет звонить дизайнеру, которого нанял, и уточнять, как же так вышло, что его столик из красного дуба середины девятнадцатого века стоит в углу с каким-нибудь фикусом сверху, хоть он ясно прописал, что тот должен стоять в прихожей. И не дай боже вам знать, почему было решено поставить его иначе. Это обязано быть нелепым стечением обстоятельств и ни в коем случае не вашей инновационной идеей. Не то, чтобы Чжань был такой уж стервой. Просто он любил, когда все красиво и гармонично в его собственном доме. Вообще, болезненная тема, если подумать. Ван Бао наконец-то затихает. Ибо целует его в щечку, из-за чего тот вздыхает, мол, так уж и быть, ты прощён, я достаточно страдал, чтобы страдал ты. — Маленький деспот… это всё потому что ты львенок, да? Маленький львенок. Хорошо-хорошо, уже большой львенок. Бедный Чжань, живет посреди прайда… хм. А он весы же, да? А что вообще такое — весы? Существо? Абстракция? Всё же человек? Нет? Да? Бао зевает, и не мудрено. Он так выложился. Ибо надеется, что тот сохранит в себе такой запал ради дела, когда подрастет. И с таким же упрямством будет учиться и чего-то там достигать, чего захочет. Лишь бы не орал. Сяо Чжань появляется откуда-то справа, целует мужа в волосы и наклоняется, чтобы вытереть щеки Бао сначала большим пальцем, а потом, подумав, начинает копаться в «походном» рюкзаке, чтобы вытащить влажные салфетки. Ибо поднимает на него взгляд: — Чжань-гэ… а ты вообще… что ты? Чжань замирает на секунду, пытаясь понять вопрос, но у него не получается. В данный момент он бы описал себя как невротика на травяных успокоительных, который жутко хочет горячий грог и спать, и это его самые влажные и волнующие мечты, которые, даст всевышний, смогут стать реальностью тогда, когда Энтони Ван Бао будет обласкан и отдан бабушкам. А ведь те ещё должны ему понравиться. Иначе — быть беде. Чжань очень рассчитывает, что в эти шестнадцать дней у них с Ибо будет хотя бы пара суток, когда они хорошо поспят, ведь бабушки будут баловать их «маленького императора». Он наклоняется к малышу снова, чтобы прижаться губами ко лбу — с утра ему казалось, что тот немного температурит, но вроде порядок. Затем проделывает тоже самое с Ибо, так как вопрос, мягко говоря, странный. — Ну что ж, горячки у обоих нет, это уже хорошо. В каком смысле — что я? Пойдем, я со всем закончил. Всё привезут к восьми вечера. Я три раза сверился со списком. Осталось только с едой разобраться окончательно. Нужен хороший карп, иначе начнется… ещё будут рисовые пироги, я заказал из Сент-Пола, но не проговорись, что это не мы готовили. Твоя ба почему-то убеждена, что это нормально, везти самолетом всю еду. Они сами что-то везут и мне страшно. Просто страшно. И все злятся ещё, я знаю. Нам-то приехать легче, чем им всем. Но ты видел, что было с бао за всего пять часов полёта, а тут целых пятнадцать и в первый раз? Никогда в жизни. Я даже с кошкой так не поступил, хоть мог, а тут… в конце концов, мы оплатили всем билеты. И подарки. Но, наверное, они воспримут всё, как должное, я знаю… вообще, я так соскучился, и ты тоже так скучал, и надо наконец-то представить им Бао, они его затискают и успеют избаловать за это время, но… — Чжань. — А? — Слишком много болтаешь. Сяо Чжань закатывает глаза, но Ибо лишь посмеивается, целуя того в щеку. Ван Бао снова сладко зевает, а через время получает новую соску — предыдущую они потеряли, а весь запас был у Чжаня с собой, что было не очень предусмотрительно. Жевать её оказывается весьма занимательно, так что Бао немного оживляется, но происходит всё это беззвучно. Ибо с удовольствием вздыхает. Шум маркета вокруг кажется ему симфонией, а ворсинки внутри ушей словно расправляются. Появляется надежда, что он всё же не потеряет слух к тому моменту, когда их сын научится конструктивно выражать свое недовольство и страхи, а не просто орать. Было бы хорошо. х х х Чжань перекидывает видео с камеры на ноутбук. Он только уложил Бао спать, тот отрубился даже без традиционной песенки, ведь усталость давала о себе знать. Сегодня ближе к вечеру приехали родители Ибо и они начали с довольно простого ужина, всего четыре блюда: мясные и овощные рулетики, рисовые сладкие шарики, карп с овощами в имбирном соусе, ну и лапша долголетия. Кроме разнообразных фруктов. Лин помогала с рыбой и за это Чжань был ей очень признателен: с момента их памятного разговора в туалете Метрополитен-опера, они продвинулись далеко вперед. Появилось стабильное взаимное уважение, и после бутылочки светлого пива она даже тихо заметила ему на ухо, что он отличный отец. А потом добавила, что в последнее время приходит к мысли, что лучшего партнера для сына она и не могла желать. Вот такое себе благословение десять лет спустя. Сяо Чжань этим очень дорожил и светился весь вечер, как светлячок в период брачных игр. Чжань проматывает видео ещё раз: вот они в самолете, малыш Тони прилип к иллюминатору, затем спрятался где-то на груди Ибо и вещает оттуда на своем бурчительном наречии; теперь уже поездка в машине, Бао подпевает радио во всю мощь своих маленьких легких, и господи боже — из динамиков орёт Бейонсе, они обязаны показать это видео, когда малышу будет лет четырнадцать, а если запустить его в сеть сейчас — оно просто станет вирусным; следующий кусок: родители Ибо выходят из машины, сначала долго рассуждают о доме (Чжань сохранил облицовку желтого кирпича, но добавил массивные черные балки), по словам отца Ибо — желтый не очень хороший цвет, но Лин вовремя затыкает его визгом, ведь Ибо вышел на крыльцо вместе с Бао на руках; целые три минуты и сорок четыре секунды Энтони Ван Бао мужественно терпит пытку обниманием и тисканьем от женщины с темно-красным лаком на ногтях, пока странный мужчина рядом с ней пытается разговорить его на лоянском диалекте, но затем малыш вскидывает голову и смотрит прицельно в камеру, в его зрачках явно читается мольба о спасении; Ван Ибо и его отец развешивают красные фонари во внутреннем дворике, Ван Бао все ещё на руках у своей бабушки, но уже как-то смирился с положением дел и сует прядку её волос в рот, что вызывает недовольное шипение Чжаня за кадром; Ма Лин и Ван Джинхэй заводят песню своей молодости «Посмотри на лицо луны», чокнувшись бутылочками байцзю, подбивая запеть и Ибо, но тот только смеётся, прося Чжаня снять крупным планом эти лица и обязательно соло его отца. Чжань ставит на стоп и не сможет сдержать тихого смеха, проматывает обратно, и надо отдать должное — Лин чудесно берёт высокие нотки. Телефон мягко вибрирует, заставляя отвлечься. Ван Ибо зовёт его на свидание. И дописывает, что радионяня отлично работает и в гараже, а прямой эфир из кроватки Бао четкий, как никогда. Сяо Чжань усмехается и отправляет мужу мем со своим же лицом «да что ты говоришь». Накинув на себя бомбер, он сначала проверяет малыша в детской, и только после этого спускается, взяв с собой телефон и вторую «рацию» радионяни. — Вау. Это и правда свидание. Ибо пожимает плечами, вручая Чжаню бутылочку будвайзера. Ничего свыше пяти градусов, хоть для его мужа и этого достаточно, чтобы перейти в состояние зефирного желе. И это абсолютно очаровательное зрелище, точка. Ибо не сделал ничего особенного, просто прогрел гараж, убрал со стола все инструменты и прочий мусор (и откуда только успел взяться, они тут всего четыре дня, он даже ни в одной из тачек не копался толком), притащить лазанью в контейнере и два стула. Романтикой веяло от деталей: из Porsche Panamera доносился легкий лаунж с претензией на джаз, а тот самый столик украшала скатерть из IKEA, которую Ибо кинул под шумок к остальной мелочи, на которую они всё же оказались падки по пути к выходу. Ну и россыпь пластмассовых свечек ближе к стенке, невзирая на тусклое освещение торшера рядом. Чжань тепло улыбается, окинув эту картину взглядом, берёт бутылочку темного стекла и чокается с Ибо, после сделав мелкий глоток. Они устраиваются рядом, лазанья режется на пару кусков, Чжаню торжественно вручают «вражескую» вилку. Можно было назвать неуважением полуночное заедание традиционной еды американским полуфабрикатом-пародией на итальянскую кухню, но это вкусно. Очень вредно, и Ибо надо притормозить, с его извечным гастритом, но вкусно. — Вы говорили с отцом, когда я ушел укладывать Бао? Ибо согласно мычит, прожевывая нехилый кусок. Чжань тянется к его части в контейнере и нагло ворует кусочек верхнего листа с обилием болоньезе и сыра. Чжань ждет, что ему расскажут подробности, но вместо этого Ибо только придвигается чуть ближе и делает глоток из бутылки. Чжань наклоняет голову набок. — Он сказал тебе что-то не то? Вроде у вас куда теплее всё стало после Японии… да и совместный проект… — Он сказал, что гордится мной. Ибо усмехается, коротко глянув на Чжаня, и снова прикладывается к пиву. Чжань поступает также, но затем отставляет бутылочку, он укладывает ладонь сначала на плечо Ибо, затем скользит к его шее, мягко поглаживая. Он говорит прямо, без всяких прелюдий: — Ты же так ждал подобных слов… Не впечатлило? Ибо пожимает плечами, качнувшись ближе к Чжаню. Тот улыбается такому жесту и продолжает уже двумя руками, поглаживает по шее, затем зарывается и в волосы, массируя затылок. Ибо прикрывает глаза, делая ещё один глоток пива, ставит бутылку рядом с бутылкой Чжаня и поворачивается к нему. — Да, я ждал. Потом перестал ждать. Ты знаешь его, это… сложно. Всегда было. И вот я наконец-то получил это «я горжусь тобой, А-Бо». Да, немного из-за градуса, но явно искреннее. И я смотрю на него и всё, о чем я думаю, так это… вдруг когда-то Бао тоже ничего не почувствует, если я ему скажу эти слова? Папа тоже, знаешь, любил меня откровенно и забавно до, наверное, лет шести… Есть много видео и фотографий. А что случилось потом? И это случится с нами тоже? Я не знаю! Ты знаешь? Я — нет. Дистанция, чтобы ребенок сосредоточился на учебе, «на своем пути». Дисциплина, без которой не выйдет ничего толкового. Да, это работает. Мы тут с тобой сидим, не потому что нас каждый день гладили по голове и говорили, что мы умницы и не надо лезть из кожи вон. Ты вообще в спальном мешке спал до двенадцати… Не важно. Я подумал, что если бы он не попытался отрезать меня от танцев тогда, я бы не убедился на все сто процентов, что это дело моей жизни, что это то, что меня так сильно питает. Потому что я пошёл против отца ради них. Против отца. Это было уверенностью на сто процентов. И только так я доказал свое серьезное намерение и в итоге меня поддержали. Намного сильнее, чем до этого. И ведь это я сейчас головой понимаю, что дело было ещё и в моем здоровье. Что я бы сделал, если бы знал, что мой ребенок может пострадать и навредить себе, и без того столько раз переживая хреновы эпизоды, то с воспалением легких, то как я плечо вывихнул, то ещё какая-то срань, уже и не вспомнить, куча всего. И я не могу сказать, что поступил бы иначе. Чжань пока ничего не говорит, только поглаживает Ибо по щеке, а затем снова возвращается к своему пиву, обернувшись на гараж. Они наконец-то смогли достойно устроить свои «неходовые» автомобили, которые прозябали в доках порта. Три машины. Две из которых — вообще подарки. Порш подарили Ибо братья близнецы из Quick Crew, когда он ставил им хореографию прошлой весной. Что касается спорткара Fiat… подарок от Паоло Соррентино за свой короткий метр, который измотал душу Сяо Чжаня, зато подарил и ему, и режиссеру множество наград и положительных отзывов. Ещё бы. Чжань себя чуть ли не препарировал ради этой роли. Это был очень сложный март два года назад. Казалось — всего один месяц, картина длится двадцать семь минут, но за это время он успел пережить целую жизнь и донести её суть. Во всяком случае, он надеялся, что у него действительно получилось, и уверенность ему могло принести только одно: фильм должен был оценить Ибо. Но тот отказывался наотрез. Негласное правило разделения их творческих сфер работы. Ибо смотрел фильмы с Чжанем, где его персонаж не имел никакого любовного контекста с кем бы то ни было, во всяком случае, не столь ярко и прямо, как было задумано итальянским режиссером. Отдельно и нежно любил постановки, которые Чжань режиссировал. Но не так. Это сложно. Жить с актером, и быть актером. Без особенных правил тут никак. Но всё это кажется прошлой жизнью. Согласился бы Сяо Чжань сейчас на такую роль? Нет, и это ответ без сожалений. Возможно, когда Ван Бао будет лет пять, он вернется к каким-то работам в роли актера, но Чжань всё больше укоренялся в мысли о режиссерском кресле и сценарном деле. Так он сможет показать и сказать намного больше, и, что важно для него, Ибо сможет это воспринять без примеси своих заскоков, на которые он, конечно же, имеет право. Чжань никогда не требовал от него перекроить себя, также, как и сам Ибо никогда не требовал этого от него. Они умели оставлять пространство друг для друга. Чжань снова ставит пиво на столик. — Мне часто говорили, что я умница. Но я не верил, потому что имел привычку сравнивать себя с лучшими. Ты знаешь. Сравнивать и стремиться. Потому что хотел лучшей жизни для себя и для своих родителей… условная, но всё же бедность… мощная мотивация. Хоть именно она и подрывает дух так, как ничто другое. Особенно когда её факт так игнорируется на государственном уровне. Сложно. Я думаю… будут моменты, когда Бао не будет считаться с нашими чувствами. Вспыхивать, искренне нас ненавидя. Или кого-то по отдельности. Хотелось бы, чтобы такого не случалось, но мне кажется это неизбежным. Сколько раз мама орала на меня, сколько раз я защищался от их видения меня и моей жизни. И в итоге… они же не были счастливы, когда я заявил, что ухожу из безопасной ниши графического дизайна, чем они так гордились, чтобы реализовать свои амбиции. Я помню, что специально не использовал слово «мечты», потому что мне сразу же сказали бы, что это блажь и придурь. До сих пор в Китае к ремеслу актера или айдола не так уж серьезно относятся. Ты сам знаешь. Если ты не выстрелил в первые годы, то это пустая трата времени, конец цитаты. Но в тот отрезок жизни, хоть я и говорил тихо и вежливо, что я понимаю их опасения, я всё же также понимал, что просто обманываю себя каждый день, когда продумываю лого к очередной компании или вырисовываю макеты для очередного билборда… Я физически ощущал, как они душат меня своим страхом, перекидывают его на меня, предлагая одуматься и не отказываться от комфорта, который я сам себе обеспечил, и ради чего? «Кривляния на камеру»? М-м. Завтра они приезжают, а я тут такое вспоминаю… Не знаю, Бо-ди. Мы никогда не будем готовы к тому, что разочаруем его. Никогда не будем готовы к его ненависти. Всё, что мы сможем сделать, а это намного больше, чем могли дать нам наши родители в своё время, так это материальную подушку безопасности. Но и подать мы должны это так, чтобы его булки не расслабились и он просто жизнью наслаждался, а чтобы он понял, как зарабатывать самому, но просто имел возможность сразу же заняться тем, что его, как ты выразился, «питает». Но без страха, который был у нас. Мы не западные люди, этот ореол романтики у нас генетически не предусмотрен, мне кажется. Деньги — это важно. Это средство для достижения цели, это эквивалент свободы в этом материальном мире. Это можно ненавидеть или презирать, но всё работает так, и пока не наступил какой-нибудь коллапс или зомби-апокалипсис, всё так и будет. Так что… я рад, что хотя бы с этим мы справились. Он всегда сможет продать этот сраный фиат с подписью Паоло Соррентино, или столик из кухни, ведь тот родом из второй половины восемнадцатого века… С этой точки зрения, он уж точно должен быть доволен. Узнать, хорошо мы справились или нет, мы сможем только когда ему будет лет… страшно сказать… двадцать, быть может? Вот тогда и спросим. Как ему наша работа и доволен ли он тем, во что вырос. Ван Ибо хмыкает, когда Чжань снова чокается с ним бутылочкой пива. Он дожидается, когда тот допивает до конца, ставит свою на пол, тянется за чужой, чтобы устроить рядом. А затем тянет Чжаня за руку на себя. Ибо без понятия, сколько может выдержать икеевский стул NISSE, тот едва слышно скрипит, когда Чжань устраивается на чужих бедрах. Легкий расфокус, приоткрытые губы с привкусом пива. Ибо забирается теплыми ладонями под футболку, гладит по пояснице, заставляя Чжаня немного прогнуться. — Так ты специально в гараже всё устроил, да? Коварный Бо-ди, я теряю хватку, только сейчас догадался… — Я же знаю, какой ты громкий, особенно когда немного выпьешь. Чжань качает головой, наклоняется снова, вовлекая в поцелуй. Он обожает, как Ибо заставляет его тело дрожать и плавиться. Очень хочется не спешить, но это уже почти что привычка: никогда не знаешь, когда Бао проснется. Но в эту ночь им сказочно везёт. Когда они возвращаются под утро в дом, не сговариваясь идут сначала в детскую. Энтони спит, окруженный своей армией разнообразных мягких игрушек по периметру кроватки. Ибо поправляет на нём одеялко и тихо говорит «я уже тобой горжусь».