«Истории нужны легенды, отчаянные подвиги и благородные примеры, пламенные речи, храбрые герои и великие победы, победители забывают предательство и трусость, лицемерие и кровь, правда остаётся правдой, а ложь становится историей.» — Авраам Линкольн
Четыре года и три месяца спустя, Конец апреля, Международный аэропорт Пекин Шоуду 3:00 AM Ван Бао тихо сопит, уткнувшись личиком в шею своего папы. Он смутно слышит голос па, который говорит на самом смешном языке, который Тони, по секрету, любит чуть больше, чем тот, на котором говорят там, откуда они прилетели. Уловили мысль? Тони сонный, ему сложно думать, учитывая, что он использует три языка одновременно. Такая каша. Папа с ней борется. Он ввёл дни китайского, дни английского и дни корейского. На холодильнике есть такая красочная диаграмма, самая правая. На ней Тони рисовал много каляк-маляк, которые на самом деле монстрики-талисманы. Они защищают холодильник. Потому что холодильник хранит самое ценное — вкусную еду. Ван Бао обожает с ней возиться, даже не то чтобы есть. Но и есть тоже, конечно. Но самое главное в еде то, что она собирает всех вместе, один раз в сутки — железно. А то и чаще! Утро Тони не считает, потому что оно всегда смутное, если это не выходной день. Ван Бао немного дрыгает ножками, отлепляется от шеи папы и смотрит на него. Тот все ещё говорит о чем-то. Какие-то машины, что-то про Джонни (тот дяденька, который умеет делать вертолетики и гуляет с ними часто, но почему-то на расстоянии и стоит с другой стороны детских площадок, а еще у него есть стрелялка и шоколадки!), потом уже па упоминает Бингвена и Ван Бао начинает активно крутить головой: дяденька Бингвен где-то рядом?! Мужчина и правда появляется совсем скоро, Тони издает воинственный клич и его сонливость улетучивается — он обожал дядю Бингвена и тетушку Аи! Папа смеется, опуская его на пол и позволяет пробежаться до дяди Бингвена, который тут же его подхватывает и закручивает в объятиях. Ван Бао смешно фыркает, изображая пропеллер, затем очень вежливо здоровается, даже с поклоном. Потом зевает и подходит уже к па. Тот, продолжая говорить с другими дядями, берёт его на руки не глядя. Ван Бао четыре года и десять месяцев. Он один из самых влиятельных детей медиапространства, часто в той же строчке, где и новое пополнение семейства Кардашьян или Рики Мартина. Когда в сеть сливаются фотографии Энтони Ван Бао в новом комбинезончике или па снимает с ним видео на скейте, все эти вещи раскупаются в жалкие минуты. Не говоря уже о каких-то снеках или марке воды, которую предпочитают давать ему родители. Шея па пахнет не так, как шея папы. Очень интересно. Ван Бао обожает различать их по запахам, может носиться дома, завязав глаза, и искать их, принюхиваясь, при этом часто врезаясь во что-то, что расстраивает папу, но почему-то забавляет па. Это всё потому что Ван Бао все же подглядел тот ужастик, который па и папа смотрели не так давно ночью. Он ничего из него не понял, ему быстро надоело подглядывать, тем более его напарник — Симба, — слишком громко сопел и мог сорвать операцию! Так что всё, что он запомнил, так это то, что людишки там бегали в повязках на глазах, потому что если будешь смотреть — монстр тебя схватит. Концепция Бао пришлась по душе, но в их доме не могло быть монстров в принципе. Их как минимум сожрал бы Симба, а он такой, защищает Бао от всего на свете, так что вообще не страшно. В какой-то момент па опускает его на пол и Тони это не нравится. Он немного дуется, но па и папа присаживаются перед ним. Папа поправляет на нем бомбер, па надевает сверху кепочку. Тони зевает, сонливость снова возвращается, а с ней и желание покапризничать. — Хей, баобао… па и папе нужно сейчас кое-куда поехать. Тебя заберет дядя Бингвен и Джонни, хорошо? Ван Бао поджимает губы. Ну вот. Он вздыхает и это душераздирающая картина, он знает. Тони смотрит на родителей исподлобья. Сначала на па, который чуть улыбается, потом на папу. Последний тянется к нему, чтобы легонько ущипнуть за щечку, и продолжает: — Будешь хорошо себя вести, да? Тётушка Аи сделает тебе твой любимый чай с шариками, м-м? Посмотрите мультики, какие только захочешь. Тони хмурится и смотрит уже на па. Обычно, если Ван Бао что-то не нравится, как ни странно, па продавить проще, чем папу. — Мультики… м-м. Но вы на чуть-чуть? Па и папа кивают одновременно. У Тони начинает урчать животик и он выдает короткое «ой». Папа сразу же начинает копаться в рюкзаке, чтобы в итоге вручить ему упаковку с фруктовым пюре. Ван Бао сам разбирается с крышечкой, предусмотрительно отведя руки па, который хотел помочь, и присасывается к горлышку пакетика. Банан с яблоком, это вкусно, намного лучше, чем когда с какой-то мара…мара…маракруей? Хм. Но это не мешает ему буравить родителей взглядом. Па усмехается и снова подхватывает его на руки, чтобы зацеловать щеку. Папа встает тоже, поглаживая Бао по спинке. — Мы совсем на чуть-чуть, правда. Ты как раз выспишься, посмотришь все мультики, сделаешь прописи, да? — А можно без прописей? Ну или можно… те прописи с Дарт Вейдером? Па целует его в волосы пару раз и шепчет на ухо, что можно. Ван Бао довольно улыбается и получает поцелуй уже и от папы, в другую щеку. Тони вдруг слышит щелчки и начинает крутить головой по новой. — Па! Папа! Снимают! Вон, там еще. И там! Если посчитаю их до девяти…нет, до десяти! Их много, смотрите! О-ой! Тут много раз по десять! Даже нанадцать! Мне купите новый лего? Тот, с черепашками-ниндзя?! Папа как-то особенно тяжко вздыхает, но Тони не кажется, что это связано с лего. Он вообще какой-то не такой и это не нравится Бао, но он не знает, как об этом сказать, поэтому просто тянется к нему свободной ручкой. Сяо Чжань целует его в пальчики и тихо говорит, что купит ему новый набор лего и просто так, а сейчас им пора. Па ставит его обратно на землю. Пюрешка почти что закончилась, и он отдает ему пустой пакетик. Ибо забирает его, а затем протягивает ему мизинец: — Клянусь на мизинчике, что мы правда недолго. Завтра к ужину, когда Бингвен и тётя Аи приготовят огромный рамён, как тебе нравится, мы уже приедем. Хорошо? Ван Бао крепко держится за палец па и улыбается. Па и папа всегда сдерживают обещания, данные на мизинчиках. Теперь Тони правда не о чем беспокоиться. Ван Бао ещё не был в таких домах. Низенький, квадратный, с двориком посередине, куда выходили все окна, а из комнаты в комнату можно было попасть, если ходишь по кругу. Ну либо бегать через тот самый дворик. Там росло два деревца, тетушка Аи сказала, что это деревья сливы. Ван Бао сначала не совсем понял, запутался в мыслях, представил маленькую армию слив, которые отбили себе дерево и считали его своей собственностью. И только потом он сообразил, что это же эти сливы на деревьях и растут! Откуда-то же они появляются в супермаркетах и в холодильнике! Открытие его поразило и он ходил вокруг этих деревьев довольно долго, пока заряжался его gameboy. Тётушка Аи что-то готовила на большой кухне, пахло очень вкусно. Но Ван Бао уже скучал по родителям. Он уселся на ступеньки, куда дядя Бингвен сначала положил подстилку в виде плоской подушечки, и попытался отвлечься, включив gameboy и принявшись за ловлю покемонов. Ему это надоедает также быстро. Дядюшка Бингвен садится рядом и вручает ему жареных кальмаров на палочке. Папа бы не одобрил, но если совсем чуть-чуть… Тони улыбается и говорит тихое «спасибо». Мясо жуется легко, он дергает одной ножкой в процессе, наблюдая за птицей, которая уселась на ветку сливы и сейчас смешно вертела головой. Время ужина всё близилось, но вопреки клятве на мизинчике, Ван Бао стал сомневаться, что родители правда успеют на рамён. — Дядя Бингви… а можно позвонить папе? Или па? Бингвен ерошит его волосы и говорит, что пока что нельзя, но это ничего страшного. Они делают важное дело. Тони немного куксится, потому что это «важное дело» не может же быть важнее него? Это нечестно. Он немного дуется и жует уже куда медленнее. Бингвен приобнимает его за плечики и Тони приваливается к нему, чтобы, жуя, вздохнуть ещё раз. Этот прием всегда срабатывает на взрослых, но никогда на Дэвиде и близняшках Гамбли, просто загадка: дети понимают, что это разводняк, а вот взрослые — нет! Хотя, Ван Бао правда грустно, так что… — Ладно… Хочешь, покажу немного? Ван Бао тут же улыбается и кивает много-много раз. Бингвен достает смартфон, немного возится в сети, а затем Тони наконец-то видит своих родителей. Это какой-то стрим из студии. Папа говорит, па сидит рядом. Тони пытается вдуматься в то, что они говорят, и у него плохо получается. Он так это не любит, когда что-то непонятно! Жареные осьминожки уже доедены, палочка пуста, и он постукивает ею по колену дяди Бингвена, хмурясь. — Что такое… нетрадиционное? — М-м. Это когда что-то не такое, как всегда и как все привыкли. Тони хмурится чуть больше, наклонив голову вбок. Тетенька говорит это так, словно это что-то очень плохое, но дядя Бингви не сказал, что это так, и разве это вообще правда так? Сложно. Папа хотел что-то сказать, но первым успел па. Он сказал всего одну фразу, хоть и длинную, но тетенька заткнулась надолго. — Дядя Бингви… а па сказал, па сказал… ну вот это вот. Тони тыкает в смартфон в бессилии, потому что повторить ему не очень удается. Па еще так быстро говорит! А потом еще как горлом стал эти звуки делать! Непонятно. — Да, он сказал « и тогда становится страшно тем, кто слабее». — М-м. Что это за тетенька? Она… только не говори папе, что я так сказал…я тихонько… но она не очень умная. У Фрэнси и Джорджи две мамы, так?.. У меня два папы. А у Дэви и мама и папа. Это же обычно. Not big deal… мы приехали говорить о папах и мамах? Я запутался… — Вы приехали кушать вкусный рамён и хот-пот от тетушки Аи! Аи наклоняется, оказавшись за их спинами, чтобы выцепить из рук мужа телефон. Она смотрит на Бингвена с легким укором, не считая, что показывать стрим сейчас — хорошая мысль. — Лучше помогите мне, бездельники. Кто будет яйца чистить?! Ван Бао улыбается, пихает дядю Бингвена пару раз и протягивает руку, чтобы сыграть в камень-ножницы-бумага: единственный верный способ распределения обязанностей в их большой-большой семье. Бингвен был побежден, ведь Бао всегда чувствует, когда стоит выкинуть камень. х х х Чтобы добраться до дома бабушки Бингвенга требуется около трех часов. Но на выезде из Пекина, как всегда, пробка — пятница, многие спешат в пригороды и куда подальше на выходные. У кого они есть, конечно. Ибо переплетает их пальцы, но смотрит в окно. Они были на пяти шоу сегодня, и это суммарно. Где-то вместе, где-то по отдельности. Два официальных канала, три именитых блоггера. Платформы последних имеют куда больше влияния на массы, но первое — государственный заказ. Хоть они и не имеют красных паспортов. Как интересно. Но Чжань сам сказал в прямом эфире, что китайцем человека делает вовсе не паспорт и даже не разрез глаз. И что все они едины по всему земному шару. Красиво. Идеализированно. Зачтено. — Ты все ещё злишься на то, что я втянул нас в это? Ибо усмехается и трет подбородок, прежде чем повернуться к нему. Он знает Сяо Чжаня уже сколько? Около пятнадцати лет? Серьезно? Казалось бы, они должны понимать друг в друге всё, но это невозможно. Ван Ибо думал, что давно с этим смирился, но привыкнуть к тому, сколько сюрпризов хранит в себе эта голова, просто нереально. Наверное, это и хорошо. Только вот очень сложно. — Ты с какой целью спрашиваешь, гэ? Чжань прищуривается и опускает взгляд на их руки. Он поглаживает Ибо по тыльной стороне ладони, немного понижая голос. Да, водитель в наушниках, как и сказано в инструкциях, но кто мешает ему ничего в них не слушать? Это же Пекин. — Хочу увериться, что мы в порядке. Знаешь, там… кризис трех лет, кризис семи лет, кризис одиннадцати лет, вот скоро еще какой будет… — Мы только один пережили, как мне кажется. А так, наш единственный кризис — приступы вредительства нашего сына. Помнишь такого? На тебя ещё похож очень, но ведёт себя как я в свои не лучшие годы. Но иногда бывает и просветление… — Да. Но в данный момент меня интересуем только мы. В отрыве от А-Бао. Ибо смотрит долго, его взгляд немного тяжелеет. Он отворачивается в тот момент, когда машина наконец-то сдвигается с места, но не убирает руки, напротив — сильнее сжимает чужие пальцы. Ему легче рассуждать не видя Чжаня, но чувствуя его. — Нравится ли мне, что мы, условно, помогаем тем, кто когда-то чуть не угробил нас и являемся их главным инструментом для того, чтобы продвинуться в таком законе… но не ради людей, а ради, собственно, прибыли и имиджа на рынке? Конечно же нет. Понимаю ли я выгоду лично для нас? Ну, Чжань-гэ решил усесться своей красивой задницей на два стула. Тебе ведь уже тоже намекнули на возможность беспрецедентного случая возвращения гражданства. А ведь эта позиция такая же незыблемая, как вера в то, что Китай находится в центре мироздания. Мой муж ведь не дурак, так ещё и идейный. — Что тебя на самом деле бесит, Ибо? Чжань поднимает голову, целенаправленно гипнотизируя мужа, пока тот, наконец, не поворачивается к нему. Тот начинает медленно, и это отдельный вид пытки. — Ты всё же жалел о том, что прилетел ко мне, предав Китай? Я понимаю, что для нас это разный Китай и разные вещи. У меня не было такого правильного китайского детства, такой учебы, друзей в университете, познаний в кухне и любви к культуре. Я пахал, как вол, больше знал о привычках Кореи, да и не заморачивался. Никаких капустников, выступлений с красным галстуком и прочая. И семья моя не такая традиционная в своих взглядах, у всех свои скелеты в шкафу. Скажи мне честно, ты жалел, да? Если уж и говорить о сожалениях — Ибо жалеет о сказанном тут же, как только договаривает, но продолжает спокойно смотреть на Чжаня. Тот плавно высвобождает свою руку и отворачивается. Пробка наконец-то рассосалась, так что они едут на достаточной скорости, чтобы успеть к ужину, как и обещали. Чжань поправляет манжеты рубашки, хоть в этом нет нужды. — Порой ты такое говно, Ван Ибо. Ибо усмехается и кивает, снова отвернувшись к окну. Водитель, который по идее ничего не должен был слышать, зачем-то делает радио погромче. Радиостанция Xinwen передает последние новости к этому часу. х х х Па и папа приезжают тогда, когда все почти что остыло, но Ван Бао категорически запрещал всем притрагиваться к еде, пока их нет. Это неправильно. Чтобы кушать так вечером и такое большо-о-ое количество еды, обязательно нужно, чтобы все были вместе. Как только Тони слышит звуки подъезжающей машины, он выбегает во внутренний дворик, путаясь в том, куда же бежать дальше — такой сложный дом, он потерялся в комнатах! Па и папа появляются совсем скоро, Бао несется к ним навстречу, чтобы попасть в двойные объятия. Но в итоге его к себе на руки забирает папа, смачно зацеловывая щеку. Они оба уставшие и какие-то грустные, но Ван Бао заявляет, что у них огромный хот-пот и просто огромный рамён и все дико голодные, и это они виноваты. Па изображает попадание стрелы в сердце и чуть было не падает на самом деле, заставляя Бао рассмеяться. Папа только чуть-чуть улыбается из-за этого, но тут же отворачивается. Наверное, совсем-совсем устал. Тони трет его щеки, пока они идут все вместе на кухню. Па больше ничего не говорит и не делает, только немного улыбается ему, когда папа опускает его на пол. Бао усаживается между родителями. Папа долго не может выпутаться из своего пиджака, и па помогает ему, но Тони чувствует, что всё как-то не так, как всегда. Его это немного пугает, но он опять же не понимает, как оформить эти ощущения в слова? Ему просто некомфортно, а так не бывает. Это же па и папа. Он хмурится и принимается усердно накладывать на их тарелки побольше разной еды, чтобы те потом макали её в горячий бульон. Взрослые начинают о чем-то разговаривать, все эти взрослые нудные штуки, Бао жует свои овощи, ждет, когда па или папа помогут ему с кусочками рыбы, которые слишком большие. Его иногда целуют в волосы, следят, чтобы ел больше овощей (но только не баклажаны, па, убери!), и чтобы запивал хорошенько теплой цветочной водой — это всегда полезно. Разговоры продолжаются и продолжаются. Бао зевает, налопавшись, но это не мешает ему строить башенку из кусочков оставшихся овощей с помощью палочек. Он приваливается то к па, то к папе. В какой-то момент он совсем-совсем умаивается, что так и прилипает к папе. Сон хочет забрать его к себе. Неожиданно становится тоскливо — Бао хотел бы сейчас заобнимать Симбу. С ним хорошо спать, особенно на полу у большого дивана. Но они сейчас далеко-далеко. Наверное, Симбе так же грустно, как и ему сейчас. Тони подхватывают на руки снова. Он не может понять, папа или па, потому что запахи смешались, а ему так лень открывать глаза, он их только трёт. Да и какая разница? Его укладывают спать. Постелька мягкая, его укрывают сверху покрывальцем и дают его любимую плюшевую хрюшку Бобу. Он слышит тихий голос папы, он напевает ему любимую песенку, и Ван Бао улыбается, когда слышит, что па тоже тихо вторит ему, повторяя мелодию. Тони почти что выучил слова. Во всяком случае — он очень старается. Это куда важнее очередного стишка про кроликов и редиску.«Пью за тебя, юный господин. Луна все так же ярка, так о чем сожалеть? Уж лучше с легким сердцем мы пройдем сквозь волны ветра. Вместе сыграем мелодию, пусть летит по свету».
х х х Сяо Чжань сидит на ступеньках внутреннего дворика и смотрит на сливовые деревья. Ибо все ещё был в условной детской, нужно было увериться, что Бао хорошо уснул — после перелетов ему почему-то часто снятся плохие сны. Чжань только проводил Бингвена и Аи, хоть и пытался убедить тех остаться на ночь — это ведь их дом, в конце концов, а не Ибо с Чжанем, они гости, а выгоняют хозяев! Бингвен уверил, что им будет легче доехать до Пекина сейчас, а утром слишком много дел, чтобы тратить время на дорогу, так что… Они остались втроем. Не считая охраны по периметру. Ван Ибо не допустит ещё одной истории с дроном, даже учитывая то, что сейчас они совершенно в другом положении. Думал ли Чжань когда-то, что вернется именно в этот дом, все ещё с Ибо, да ещё и с сыном? Никогда. Жалел ли он, что предал Китай? Чжань старается понять, ответить для самого себя честно. И сожаления он не чувствует. Им движет вовсе не это. Он правда любит свою страну, имея в виду под этим значением народ и великую историю, со всеми недостатками и достоинствами. Он — их часть, и всегда будет гордиться этим. В Чжане есть огромное желание передать и научить этой любви и их сына. Ван Ибо тоже любил Китай, но по-своему и с других перспектив. Ему не нужно было что-то доказывать, а наличие не красного паспорта его не трогало вовсе — это не мешало ему быть в курсе событий на родине (даже более полно и откровенно, чем для тех, кто тут живет), помогать организациям в анонимном режиме и поддерживать связь с друзьями и семьей. Не говоря о паре совместных проектов за последние годы и возможность ездить в туры. Ему не нужно участвовать в судьбе своей страны, он не ощущает в этом потребности. А Чжань, порой, весь состоит из неё. Острое чувство справедливости, извечное внутреннее знание, что стоит бороться и стоит говорить вслух. Чтобы люди слышали, чтобы они слушали и что-то внутри них менялось в лучшую сторону. С чего он взял, что имеет на это право? Он не знает. Просто иначе поступать не может. — Ты идешь спать или будешь гипнотизировать эти деревья до рассвета? Вместо ответа Чжань только пару раз хлопает по месту рядом с собой. Ибо медлит, но все же садится. Он вскидывает голову. Фонари светят приглушенно, режим энергосбережения, и это совсем не мешает видеть звезды. Сяо Чжань осторожно приваливается к его боку, после смелеет еще больше и обнимает за руку. Через семь секунд его мягко целуют в волосы. Это взаимное «прости». — Я не жалею и не жалел, что уехал тогда. Уехал, а не предал. Я никогда не предавал Китай. И ты тоже. Ты использовал это слово… и я сначала не понял, как много за этим стоит. Ты тоже так считал. Когда рвал всё. Что ты предаешь Китай. Но это не так. Китай… вот он. Вокруг нас. В нас. В любимых людях. В нашем сыне, когда он несет какой-то бред на просто ужасающем слух сочетании лоянского и сычуаньского диалектов… поймет ли его вообще кто, надо браться за это серьезнее уже сейчас… М-м. В итоге посмотри… нам не приходится выбирать, Ибо. И это правда чудо. А сейчас… когда есть возможность хоть немного сделать нас всех лучше… как мы можем остаться в стороне? Ты сказал замечательные слова сегодня. Довел студию до гробовой тишины. Это был исторический момент, если ты не понял. Ты сказал, что открытые заявления такого рода, это способ большинства сказать меньшинству — не бойтесь. Когда известные люди говорят об этом, когда люди выходят на акции, когда… всё это. Не бойтесь быть в меньшинстве. Потому что если меньшинству страшно, это значит, что большинство тяжело болеет. Ты назвал это, заметь, не я, пещерной дикостью. Нас больше и мы можем сломать тебе шею, если ты не такой, как мы. И это всегда становится простым «нас больше и мы можем сломать тебе шею без повода». Как следствие, становится страшно всем, кто слабее. Всем, кого меньше. Разве ты не чувствуешь, как много сделал сегодня, когда сказал об этом? Ибо молчит. Апрель далеко не теплый месяц. Чжань слишком легко одет для того, чтобы мерзнуть задницей на ступеньках. Ибо поглаживает его по колену захваченной рукой. — Сегодня я просто чувствовал, что я наконец-то могу защищать тебя лучше, чем это было четырнадцать лет назад. Или сколько уже? — А это важно? Ван Ибо усмехается. Нет, конечно же это уже не важно.