Modern Family

x x x

«So long as lips shall kiss, and eyes shall see, so long lives this, and this gives life to thee.» ― Mallanaga Vātsyāyana, The Complete Kāma-Sūtra

Конец мая, Лоян По китайским меркам Лоян — небольшой город. Древний, с богатой историей и опытом бытия центром Китайской Империи. Пару раз. Первый раз во втором веке до нашей эры, а во второй уже в десятом веке эры нашей. Пещеры Лунмэнь и монастырь Шаолинь в окрестностях неплохо снабжают инфраструктуру города своей туристической ценностью. Было бы логично потащить семейство (как же Ибо нравилось это слово) именно в эти места, но Ван Ибо задался вопросом — что он сам помнит из своего детства четырех-пяти лет? Хоть одну экскурсию или концерт, куда могли потащить его родители? Были смутные воспоминания о фейерверках, что-то про то, как ему подарили огромную банку арахисового масла, а потом им отравился отец (аллергия, Ибо, у твоего отца аллергия на арахис). Конечно, может у Ван Бао феноменальная память, или пещеры и храм неожиданно ярко отпечатаются в его мозгу, но что-то подсказывало Ибо, что это пустые надежды. Он купил огромного летучего змея. Ибо сидит на траве и разбирается с креплениями, поглядывая на мужа с сыном. Те изучают кусты пионов. Ван Бао стоит перед одним, осторожно трогает лепестки цветка, пока Чжань, усевшись на корточках, приобнимает его одной рукой и тихо рассказывает. Все знают эту историю: императрица У Цзэтянь любила пионы больше всего на свете. Может быть сублимировала отсутствие истинно прекрасного в жизни? Кто знает, её портрет вообще довольно противоречив в истории — кто-то описывает её жестокой стервой, а другие говорят о ней, как о просветленном правителе с большой буквы. Правда, Ван Ибо ничего не хочет сказать, но именно с её сорокалетнего правления цветущая империя Тан начала процесс своего гниения и дальнейшего распада. Но в обоих случаях пионы она любила всей душой. И хотела, чтобы те цвели круглый год. Увы, природе было абсолютно фиолетово на то, чего там хочется императрица. Та разгневалась, и… — … приказала уничтожить все пионы. — Как?! Все-все-все?! — Все-все-все, баобао. Садовники не могли не выполнить приказ, иначе императрица могла бы… — Сделать им кошматерное бобобище?! — Не кошматерное, а кошмарное, баобао. Да, именно так. Но и цветы они не могли истребить. Тогда было решено тайно спасти пионы империи. — Ура! А как?! Ван Ибо усмехается и завязывает последние ленточки по краям воздушного змея. Красная, зеленая, желтая, красная, зеленая, желтая. Чжань коротко оборачивается на него, чтобы посмотреть, как дела, и показывает большой палец, заценив вид их игрушки. Затея с кустом пиона заключалась в том, чтобы отвлечь Ван Бао и дать Ибо спокойно доделать змея: в малыше просыпался режим «я сам». Это вроде и хорошо, а вроде иногда накладно и тяжко. Порой было легче отвлечь его и сделать что-то самим, чтобы тот не сломал и не расстраивался потом, как было этим утром. Они только приехали в Лоян, Тони стукнуло в голову сложить самолетик из бумаги, как его кто-то там из взрослых учил (кажется, бабушка Дэйю?), и у него не получалось. При этом — помочь он не давал. Случилась истерика. Ван Бао был явно разочарован в себе как в представителе человека разумного, обвинял листик, свои руки, пинал плюшевых покемонов и даже хрюшку. Трагедия была масштабной, положение спасли только вовремя включенные мультики. Но Бао даже не порадовался своим любимым паровым пирожкам с красными бобами от бабушки Лин. А это был тревожный звоночек. — Садовники… пересадили их сюда, Бао. В этот город. Чтобы они росли здесь и цвели в безопасности, когда приходит их время. Как называется город, м-м? — Лоян! — А кто тут вырос? — Па! Ван Бао оборачивается на Ибо и улыбается, потом видит в его руках змея и начинает радостно смеяться, тут же потеряв интерес ко всяким там кустам. Чжань выпрямляется, отряхнув джинсы, хоть вряд ли бы он мог измазаться хоть в чем-то. Это, вон, Ибо уже сорок минут задницей траву мнет, но что поделать. Пора запускать змея. х х х Нежность. Мало кто может подумать, что она куда мощнее и важнее страсти. В обычном представлении «доказательством» любви на экранах, в лирике песен и абзацев прозы, есть некое страдание. Апогеем часто и вовсе служит что-то вроде жертвы. Или даже смерти. «У бурных чувств — неистовый конец», — так говорил Шекспир. И он был прав, только трактуют его не всегда с той точки зрения. Любовь никогда не требует жертв. Она — это сплошной антоним к жертвенности. Ты никогда не пожелаешь поступить так с любимым человеком, как и он с тобой. Жертва обязательно вылезет через годы. Пощечиной по лицу, кислым супом на обед и вздохами посреди чистки зубов. Жертвовать ничем и никогда не надо. Это совсем не тот вклад, который окупится потом. Чжань никогда не воспринимал то, что он сел в самолет пятнадцать лет назад жертвой, также как и Ибо не считал свой «ход конем» таковым. Он тактик, а не стратег. Действовал по ситуации, может и масштабно, топорно, но в этом были и свои плюсы. Стратегия — скорее ремесло Чжаня. Сквозь туман ксанакса и привкуса алкоголя на языке, даже когда он был внутренне атрофирован, наблюдая за облаками изнутри во время изнуряющего полета, он думал. Рационально, без эмоций, холодно. Прикидывал. Просчитывал. Рассматривал варианты. Наверное, это медийное представление шептало на ухо, задавало каверзные вопросы друг о друге: не жалеет ли Ибо, ведь это Чжань не пресек их отношения на корню и дал этому развиться. У него было столько достижений, он был любимчиком китайского медиа, «юный господин многих талантов», а теперь он просто смазливый азиат среди кучи иммигрантов Америки, ещё и с ярлыком радужных оттенков. Не жалеет ли Чжань? Ведь это Ибо без тормозов, всё или ничего, наигранная наивность, которая скрывает просто пугающий ум, умение отключать эмпатию, зато включать на полную амбиции и жажду — но нужно было быть ещё умнее, тише воды, играть по правилам, в конце-то концов. Странно вспоминать и думать об этом годы и годы спустя. Они никогда не обсуждали это, потому что хоть страх и жил где-то на фоне, он был за другого, а не за себя. Никого не терзал изнутри тот факт, что приходится начинать с нуля, да ещё и в том пространстве, где у тебя нет никаких преимуществ от слова совсем, кроме связей. На этой паутине всё всегда и строится, как бы кто не любил себя обманывать. Умей общаться — и ты достигнешь высот, потому что люди зависят от других людей и от выгоды, которую те могут взаимно обеспечить. Сяо Чжань медленно опускается под воду с головой и закрывает глаза. Он добавил масло ши и что-то с жасмином. Вода скорее прохладная, чем теплая, за эти полчаса уже успела остыть. Чжань может не дышать около минуты, как и любой другой человек. Пальцы крепко удерживаются за бортики ванны. Он думает о японских ныряльщицах ама — недавно листал фотобук и наткнулся на целую подборку. Со дна моря они доставали жемчуг и моллюсков, водоросли и другие морские ценности, которые иначе никак не поднять. Исключительно женщины, где-то до пятидесятых годов, ныряли в глубины вод в одной набедренной повязке. От них пошли легенды о морских нимфах, Чжань практически уверен. Когда он выныривает, Ибо уже сидит на бортике. Его рука тянется к волосам мужа, чтобы зачесать мокрые пряди назад. Чжань усмехается, отфыркиваясь от воды. Жасмин ощущается чем-то сладким и соленым на языке. — Бао уснул? — М-м. У «гордого дедушки» на коленях. Мне пришлось уговаривать его перенести Бао в постель, тот бы так и сидел, клянусь, ещё и на меня шикал, что сейчас «разбужу сокровище» и «что ты за отец такой, тшш-тшш». Так странно наблюдать за ними… что за твоими родителями, что за моими. Бао может из них верёвки вить. Сяо Чжань усмехается и откидывается затылком на спинку ванны, прикрыв глаза. Ибо продолжает играться с его волосами, но потом рука исчезает. Чжань говорит одними губами «верни». — Не, Чжань-гэ. Ты тогда тут до утра будешь лежать. — Ты мог бы лежать со мной. Ибо усмехается и ведет кончиками пальцев по воде. Постепенно, он опускает руку, чтобы провести ладонью от груди до низа живота Чжаня, вернуться обратно и мазнуть подушечкой большого пальца по соску. Чжань коротко шипит на него, тянет за руку и устраивает на своей шее, удерживая. Ибо цокает языком и поглаживает теплую кожу уже там. — Пошли в постель, гэ. — С чего бы я отказался от своего любимого занятия ради постели с тобой, диди? — Снова начинаешь, да? Сяо Чжань открывает глаза, склонив голову набок, и улыбается. Он подносит чужую ладонь к своим губам и целует в костяшки пальцев. Ван Ибо любит целовать Чжаня и может заниматься этим часами. Губы будут саднить, слюна станет одной субстанцией на двоих, все чаще ласку начнет пронизывать вибрация коротких и довольных стонов: Сяо Чжань одобряет. Он поощряет Ибо, зарываясь пальцами в его волосы на затылке, тянет, когда тот принимается вылизывать его шею. Скоро на ней расцветет пара отметин, и почему-то Чжаню нравится думать о том, что это происходит в доме Ван Ибо. В тех самых стенах, где он рос, слушал хип-хоп ночи напролет, тренировался сутками, мечтая о большем, и откуда потом уехал, ни разу не обернувшись. Ван Ибо редко выражает ностальгию хоть по чему-то, так как он уверен: он никогда и ничего не терял, кроме Сяо Чжаня. На те несколько минут, самых страшных минут его жизни. Его не смущало расстояние размером в океан, он решил для себя, что Чжань — его часть, как когда-то решил, что танец — дело его жизни. Он ни в чем не ошибся. Такой опции просто не существует. Чжань слишком расслаблен после ванны, ему нравится вести ладонями по груди Ибо, спускаться до бедер и перетекать к ягодицам. Их приятно сжимать, он надавливает, когда ведет от них к пояснице. Ибо очень занят, выдыхает в шею «вкусный», из-за чего Чжань тихо смеется. В Лояне ночь. Через стенку спальня родителей, и это ужасно, просто ужасно. А напротив — детская. Они рискуют, очень рискуют, но через пару минут Чжань забывает об этом: Ибо устраивается за его спиной, трётся твердой плотью о бедро, пока сам принимается надрачивать Чжаню в ритм, выцеловывая плечи и шею. Ван Ибо приходится накрыть его рот ладонью, Чжань сладко постанывает в нее, прихватывает кожу кромкой зубов, плавно двигая бедрами, толкается в кулак. Ибо убирает руку, мажет влажной от смазки ладонью по низу живота, дергает за темные завитки волос под пупком, снова возвращается лаской на член, та дразнит — большой палец обводит головку, небрежно и легко. Ладонь возвращается на рот Чжаня, тот хнычет в неё и совсем не стесняется этого, кожей чувствует чужое «тшш» у изгиба шеи, за которым следует короткий поцелуй. Он хочет большего. Чжань кусает ладонь ощутимее и Ибо убирает её. У Чжаня чуть припухшие губы и совершенно блядский взгляд. Он говорит «я буду стонать в подушку, и даже если начну задыхаться, вытрахай меня полностью». Ибо смешно, он хочет сказать, что убивать Чжаня таким способом просто дурость, у них сын, как никак, о чем они не устают напоминать друг другу каждый день. Кстати говоря, об этом. Ибо ведет кончиком языка по чужой щеке, добирается до губ и заставляет приоткрыть рот, целуя и целуя, игнорируя тот факт, что у Чжаня скоро заноет шея. Ван Ибо отстраняется медленно, все ещё елозит членом по бедру Чжаня, по этой коже, впитавшей в себя все положительные свойства масла ши и жасмина. Ван Ибо шепчет «я закрою тебе рот ладонью, чтобы ты дышал носом, и вытрахаю тебя полностью». Они учатся работать с громкостью Чжаня в постели. Трудно переучиться, когда ты позволял себе очень многое все десять лет, а теперь вынужден играть в «постельного ниндзя». Чжань сам тянется за коротким поцелуем, хрипит в него «просто засунь мне пальцы в рот». Ван Ибо искренне считает, что его муж — чертов гений. Нежность. Провести кончиками пальцев вдоль рук. Нежность. Вести губами по шее, толкаясь глубже. Нежность. Переплести пальцы и завести за голову, касаться губами щеки, уголка рта, собирать поцелуями всхлипы и стоны, которые отчаянно пытаются задушить. Нежность. Они бросаются словами «вытрахать/трахать», но каждый раз занимаются любовью. Сяо Чжань приоткрывает губы. Он смотрит, жадно впитывает, всасывая пальцы в рот. Он сосет плавно, зеркаля то, как двигается в нем Ибо. Чжань не хочет закрывать глаза, но пару раз жмурится — член глубоко, толкается до упора, проходится тяжестью по бугорку простаты. Из-за этого по телу пробегают разряды тока, словно капли горячего воска, нитями наслаждения по нервным окончаниям, заставляя втянуть воздух носом и выдать стон. Это не так, когда все возбуждение оседает в мошонке и пульсирует по плоти, это иначе. Этим можно наслаждаться дольше. Пальцы изо рта исчезают, потому что Ибо хочет по-другому. Он хочет целоваться, пока вбивается, емко и с оттяжкой, выверенно двигая бедрами. Чжань скрещивает ноги за чужой поясницей, проходится кромкой ногтей по лопаткам, возвращается к шее и удерживается так. Член трется о живот, Ибо не останавливается, только набирает темп. Кровать скрипит, это стыдно, это плохо, это так волнительно-неправильно и ужасно сладко. Ибо отстраняется всего на секунду, Чжань успевает подарить этому мгновению вскрик, который сразу же глушится и превращается в кусачий поцелуй. Ибо кончает в него, протиснув ладонь между их телами, доводит Чжаня до грани парой движений вслед. Как и всегда — Сяо Чжань самый лучший секс в его жизни, хоть кто-то может сказать, что ему «не с чем сравнить». Но ведь истинные шедевры никогда не нуждаются в сравнении, а ему так повезло сразу же обрести свой. х х х Harper’s Bazaar CHINA Wang Yibo interview (for June, rec May) non-editing ver., Q&A HB: Лучший совет или принцип, который вы практикуете и от кого о нем узнали? WY: М-м. Слова Ван Ханя (актер, продюсер, возглавляет команду из пяти ведущих ток-шоу «Day Day up», прим. ред.). Он сказал мне, что в жизни мужчины, но, как мне кажется, и любого человека вне зависимости от пола, есть два самых важных компонента, которые позволяют жить счастливо: семья и дело. Нужно уметь находить баланс между ними и стараться его удерживать. Баланс важен во всем. HB: Последний просмотренный фильм? WY: «Waiting for you», который срежиссировал Чжань-гэ. Сценарий написал мой отец, я выступал в роли продюсера. Очень горжусь этой работой. HB: Если бы ваш дом загорелся, но все ваши близкие были в порядке, как и документы с ценностями, что бы вы ещё решили вынести из дома, пока есть возможность? WY: Этот вопрос и подобные ему преследуют меня всю жизнь. Сейчас я отвечу, что вынес бы огонь. HB: Что для вас призвание? WY: В данный отрезок жизни и, думаю, теперь всегда — воспитывать сына. Быть отцом. В этом очень много, плюс всё предыдущее, что я ощущал призванием. HB: Что для вас талант артиста? WY: Для меня это нечто стойкое. Оно либо есть, либо его нет. Каждый талантлив в чем-то своем. Если ты играешь на сцене, в кадре, поешь или танцуешь, и аудитория не может отвести от тебя взгляд — это талант. При этом не важно, хорош ты технически или не так уж. Техника — вопрос дисциплины и практики. А вот чтобы, допустим, твой танец был понятен каждому в зале — это не ею единой добивается. Это ничто, если нет чувств, а чувства — это про талант. HB: Ваша главная положительная черта? WY: Ответственность. HB: Ваша главная отрицательная черта? WY: Вспыльчивость. HB: Что делает вас счастливым? WY: Счастье моего мужа и нашего сына. HB: Ваш любимый цвет и цветок? WY: Зелёный. М-м. Лотос. HB: Причуда, которую вы иногда себе позволяете? WY: Честность. HB: Кого вы уважаете больше всех из ныне живущих? WY: Моего мужа. HB: Самый частый вопрос, который вы задаете и кому? WY: "Ты ел?". Мужу и сыну. HB: Что для вас свобода? WY: Чувство, когда танцуешь и целуешь любимых людей.