Modern Family

x x x

В конце концов, Чарли Баккет выиграл шоколадную фабрику. Зато Вилли Вонка получил кое-что получше. Семью. И одно я могу сказать совершенно точно: жизнь никогда не была слаще. — Вилли Вонка

New York, 152 W 94th St, Manhattan Июль, два года спустя В это утро Сяо Чжань достиг нового уровня дзена в своей практике под кодовым названием «быть родителем». Когда Ибо спокойно вплывает в кухню, опирается боком о стол и смотрит на него выжидающе, тот просто вскидывает бровь. А когда Ибо наконец-то говорит «наш сын решил стать Умпа-Лумпой», Чжань просто вскидывает и вторую, пригубив свой кофе. Без лимона в этот раз, они забыли их купить. Мойра придет к трем часам дня, говорила, что зайдет по пути за продуктами, и им не стоит напрягаться. Сяо Чжаню порой было очень стыдно перед этой женщиной, в ответ на что и она, и Ибо повторяли ему, что это её работа: помогать держать дом в чистоте и быть на подхвате с обедами. Ибо тянется к глубокой тарелке с фруктами и выбирает зеленое яблоко. Он вгрызается в твердый бок, хруст звучит аппетитно. Чжань прикрывает глаза. Из ванной комнаты доносится песенка, которая снится обоим в кошмарах с тех самых пор, как Ван Бао увидел фильм о Вилли Вонке в первый раз. С того дня эта кинолента была почти что традиционной. Раз в три дня, а то и через день, Бао требовал включить фильм, обожал, когда Чжань читал ему на ночь именно эту сказку, и постоянно рисовал шоколадки. Однажды он даже безмерно весело пошутил: полтора часа усиленно что-то рисовал, затем гордо презентовал родителям пустой листок. На осторожный вопрос «что это, баобао?» они получили развернутый ответ. Оказалось, что он рисовал прозрачный лифт Вилли Вонки. Вы что, не видите? То-то же! Он же прозрачный! У Ван Бао день рождения на следующей неделе. И он собирается быть на нем Умпа-Лумпой. Чжань ставит кружку на стол и подпирает голову рукой, смотря куда-то перед собой. — Он будет ненавидеть нас, когда обнаружит фотографии со своего семилетия, где он похож на аборигена? Не говоря о том, что нас обвинят в расизме. Ибо пожимает плечами и заходит за спину мужа, чтобы помассировать его шею свободной рукой, все ещё хрустя яблоком. — В расизме? Потому что он сейчас мажется твоей тоналкой? Кстати, и в кого наш сын такой бледный? Чжань нащупывает чужую ладонь, перемещая её ближе к плечу. Тут было бы неплохо промять, он сидел за сценарием до поздней ночи, вносил правки. А потом решил снова подредактировать семейный архив, так и завис до рассвета. — В расизме, потому что Умпа-Лумпы это репрезентация рабовладельчества… Вилли Вонка их купил за какао-бобы и эксплуатировал на фабрике. — Разве он не дал им шанс на более лучшую жизнь и типа того, и они добровольно поехали? Чжань выдыхает «мой наивный Бо-ди» с достаточной толикой драмы, чтобы Ибо поцеловал его в волосы своими яблочными губами. Огрызок пристраивается на столе, Сяо Чжань вздыхает ещё раз и тянется за салфеткой, чтобы «упаковать» его и сует обратно Ибо. Последний усмехается и принимает презент, чтобы прогуляться до мусорки у раковины. Чжань провожает его взглядом и возвращается к кофе. Симба лениво встает со своего лежака у окон, подходит к Ибо. Тот присаживается перед ним и принимается чесать по загривку и бокам, приговаривая, как их царь хорош. Чжань думает о том, что тот к тому же и стар. И им всем стоит готовиться к боли в ближайшее время, но он не поднимает эту тему. Это слишком болезненно для каждого из них, но также Чжань живет с определенным страхом родителя, ведь без понятия, каким способом будет утешать сына и какие слова стоит подобрать. Да, они объясняли ему и про скоротечность жизни, и про смерть вместе с рождением. Но это ведь всё слова и абстракции, кадры в мультиках и фильмах, абзацы в книжках. От этого грустно, но это не столкновение лоб в лоб. А ещё… насколько разбитым на самом деле окажется Ибо? Да, они взрослые люди, но это, тем не менее, ничего не значит, когда ты, как человек любящий, сталкиваешься с неизбежной утратой питомца. Но надо сосредоточиться на более насущной проблеме. — Может, он еще передумает? Уж лучше бы он хотел быть… да кем-угодно, но не Умпа-Лумпой. Ибо коротко смеётся на это заявление и смотрит на мужа, не отвлекаясь от прочесывания пса. — Надежда. Я так и слышу её в твоем голосе, Чжань-гэ. Но наш сын упертый. Как мы оба вместе взятые. — Какой кошмар. Мы создали монстра. Его надо как-то переключить с Умпа-Лумп… Бо-ди, нам нужен план. Ван Ибо встает, потягивается всем телом. Чжань снова смотрит на него и цепляется взглядом за то, как Ибо гладит себя по животу, подняв футболку чуть ли не до груди. Тот все также лениво почесывает себя, когда возвращается к мужу, чтобы обнять за шею и зафырчать в ухо, принимаясь кусать за мочку в своем излюбленном припадке «львиной нежности». Чжань шипит на него, но в итоге только гладит по рукам. Ибо целует его в шею пару раз, но затем кивает. План и правда не помешал бы. Но идей пока — ноль. Это же Энтони Ван Бао. Логика тут точно бессильна. Willy Wonka, Willy Wonka… The Amazing Chocolatier. Willy Wonka, Willy Wonka… Everybody give a cheer! Ван Бао добрался до геля для волос. Желейная масса смачно укладывалась с ладони на темные прядки. Тони снова посмотрел на планшет, чтобы сравнить себя и фотографию Умпа-Лумпы. Шикарно. Он выходит даже более симпатичным. Волосы нечем зацепить, но это не страшно, если добавить ещё геля, оно так и будет торчать. Он помнит, как это обычно делает па по утрам. Тот берет совсем чуть-чуть, делает вжух-вжух по волосам, и затем они так и вжух-вжухаются весь день. Так что и его волосы будут послушными. Это ведь пробный вариант, надо готовиться. У Ван Бао был ошеломительный план на свой день рождения, его образ должен быть продуманным. В этом году он уже бывал на трех праздниках в честь дня рождения, один из которых был в Китае. Мальчика звали Шу и он был сыном каких-то друзей родителей, Ван Бао плохо разобрался. Ему исполнилось восемь и на его празднике были настоящие трансформеры, а ещё парад дронов. Ван Бао не считал это оригинальным ходом, как и супергероев и всякое такое. А вот Умпа-Лумпы и шоколадная река — где вы такое видели? Нигде. А быть самим Вонкой… попахивает неуважением, да и клише полнейшее. Вот так. Семь лет — солидная дата. Так говорит деда, ему Ван Бао доверяет. А ещё на его дне рождении будет Бэтами. Она плохо говорит по-английски, по этой причине Бао из всех сил старается разобраться в корейском, чем уже замучил и па и папу, так что с февраля он ходил на дополнительные уроки в южнокорейский центр. Ну и взял над Бэтами шефство в группе, конечно же. Вся информация, которую хотели донести до девочки, проходила через фильтры его ушей. Он помогал ей разбираться в английском, она ему — в корейском, на каком-то бытовом уровне. Её родители души не чаяли в маленьком Бао, ещё и сдружились с папой и па. Так что все вместе могли гулять раз в пару недель и ходить на всякие выставки или что-то вроде. Ван Бао обожал такие дни. А ещё, Бэтами нравился Вилли Вонка, что не могло не греть сердечко Тони, ведь он души не чаял в этом загадочном волшебнике и его фабрике невообразимых, чудесных, определенно вкусных кондитерских изделий. Ван Бао неожиданно вспоминает о такой штуке, как шоколадный фондан. Его глаза расширяются, ему срочно нужно донести эту информацию до па и папы. Спрыгнув с низкой табуретки, он несется сначала в их спальню, потом коротко визжит от досады, что их там нет, и берёт курс на зону кухни. Он застает родителей в тот момент, когда па целует папу, но это его не смущает. Он начинает прямо с порога, тормозя только у ног родителей, при этом усиленно дергает папу за руку. — Па-а-а-а! Папа! Нужен шоколадный фондан! Огромный! Огромный шоколадный фондан! Сяо Чжань бы уже давно отлипнул от Ибо, но тот держит крепко, вздыхает у его щеки, и затем переключается на сына. Чтобы подхватить этого косплеера Умпа-Лумп, устроив на своем плече (благо, тот пока ростом в отца не метил, и вообще был довольно компактной мелочью, но и этот период пройдёт), уже откровенно кряхтя, и прокрутить пару раз, пока это измазанное существо возмущенно орёт, что он уже большой мальчик. Чжань с каким-то странным и потерянным чувством понимает, что нет. Даже когда тебе стукнет тридцать, Ван Бао, ты все ещё будешь для нас мелким засранцем, которого мы любим всем сердцем. Вопреки тому, что ты Умпа-Лумпа. Чжань на полном серьезе думает добавить эту фразу в рождественскую открытку этого года. Он убирает кружку в раковину, ловит смазанный поцелуй от мужа напоследок. Ибо решительно тащит Ван Бао обратно в ванну — мыться. Тони отбрыкивается, но сдается. Ван Ибо вывел железный аргумент: «Твой же план должен быть секретом, ты не можешь тестировать его на публике сейчас, испортишь момент неожиданности!» Ван Бао восхищен. Он уверен, что его па — гигант мысли. х х х За четверо суток до дня рождения Энтони Ван Бао, глубокой ночью, Симба медленно входит в спальню хозяев. Забраться на постель ему удается с трудом, в какой-то момент высокий хозяин просыпается и помогает ему, устраивает между собой и вкусным хозяином поверх одеяла. Что-то сонно бурчит. Симба ощущает, как его чешут по голове. Очень и очень долго. Вкусный хозяин говорит мягким голосом в его шерсть. Симба уверен — это о любви, он уже плохо слышит, но чувствует своих людей все также хорошо. Вкусный хозяин находит руку своего человека и те сцепливаются в замок, поверх густой, местами слишком светлой, шерсти Симбы. Это тепло. Это хорошо. Едва прохладный ветер играется с тюлью окон, за которыми спит в бархатной неге огромное яблоко — Нью-Йорк. Пёс засыпает в последний раз в своей жизни. х х х — Нет! Нет-нет-нет-нет! Дверь хлопает. Сяо Чжань просто смотрит на неё. У него опускаются руки. Нужно как-то продолжать работать, заниматься повседневными делами и они в этом преуспевают. Ван Бао считает их предателями. По очень многим пунктам. Почему-то Ван Ибо в особенности и это ранит ещё больше, чем ситуация в целом. Сегодня день рождения Тони, но тот всё не хочет выходить из комнаты. Ван Бао позволяет только входить в неё, и то ближе к ночи, потому что боится темноты. Он говорит, что не хочет разговаривать о чем-то, кроме сказок и просит читать ему Гарри Поттера, Хроники Нарнии или Вилли Вонку. Чжань знает о его вылазках на кухню за едой, которая каждый день состоит из арсенала его любимых блюд: курочка карааге, паровые пирожки с красными бобами, макароны с сыром и сок из манго. Чжань идет по коридору на кухню, чтобы сесть на высокий стул, упереться локтями в стол и закрыть лицо руками. Он взял неделю выходных от академии, но она подходит к концу. Нужно ездить на переговоры с издательством, согласовывать съемки клипа и благотворительный проект от GQ. Ещё он курирует новую выставку в MoMA, та начнется через месяц. Сяо Чжань так востребован, но чувствует себя бесполезным перед глыбой отторжения и горечи своего сына. Он ничего не стоит, он бессилен. Мойра сжимает его плечо и Чжань вскидывает голову, шмыгнув носом, он трет подбородок, опуская взгляд. Мойра целует его у виска сухими губами, хлопая по спине пару раз жилистой рукой. — Я приготовлю ему молочное желе на ночь. Он такого еще не видел. Чжань усмехается и качает головой. Ван Ибо пишет, что уже на пути домой. Он сам ездил за огромным шоколадным фонданом в Magnolia Bakery. Но оба знают, что эта поездка на мотоцикле по Манхэттану нужна не только для этого. Ибо последние три дня все чаще пытается найти повод уйти из дома, чтобы сесть на байк и бесцельно гонять по Нью-Йорку. В других обстоятельствах, Чжань бы уже давно вынес ему мозг. Сам он не знает, куда приткнуться. Он взрослый, осознанный человек, но так ярко ощущать отсутствие Симбы, не иметь возможности дурачиться с этим медведем, да и просто привычно лежать вместе, пока Чжань читает очередной сценарий, это больно. И странно. Целый кусок жизни вырван из привычного контекста. А Ван Бао не мыслил своей жизни без пса. Он был его первым и лучшим другом. Боль нужно прожить, пропустить через себя, выреветь и дать себе быть. Сяо Чжань учился этому многие годы, но пока не знает, как донести это до своего сына. Тот пока что на стадии гнева и отрицания. Но застрять в этом никак нельзя. Чжань снова берёт телефон и пишет Бао очередное сообщение. Он знает, что никакие слова не помогут унять его боль. Но почему-то набирает. Затем стирает. Чжань смотрит на свои полотна текста. Он старался подобрать максимально простые слова, но их всё равно слишком много. Чжань зажевывает щеку изнутри, шумно тянет воздух носом и набирает сообщение снова. Отправить. «Просто хочу сказать… нам тоже очень больно, баобао. Можно тебя обнять?» Сяо Чжань гипнотизирует экран. Сообщение прочитано. Проходит пять минут и он слышит, как медленно открывается дверь детской. У него почему-то слишком колотится сердце. Чжань немного привстает со своего места, но потом раздаются шаги. Мойра вымывает кружки вручную и оборачивается. Маленький Ван Бао в своей пижаме с Cookie-монстром. Он коротко кивает ей, затем смотрит на папу. Сяо Чжань встает и подходит к нему, чтобы встать на колени перед сыном и протянуть ему руки. Энтони Ван Бао делает шажок навстречу, затем ещё. И падает в руки своего папы, чтобы разрыдаться в следующую секунду. Мойра ставит последнюю кружку в сушилку и тихо выходит с кухни. Хорошая возможность прибраться в детской. По пути она незаметно собирает все вещи, что были связаны с псом, в специальную коробку, тихо приговаривая на испанском сожаления и благословения Симбе в его загробной жизни. Дело не в том, что пёс умер. Ван Ибо ощущал горечь и светлую грусть, абсолютно уверенный в том, что они заботились о Симбе и жизнь его была хороша. На этот счет не было никаких сожалений, их царь был уже стар и ушел достойно, спокойно и в любви. К этому никто и никогда не бывает готов, даже если смерть кажется ожидаемой. Что уж говорить о ребенке? Ван Ибо пытался объяснить Бао, что так вот устроен мир и жизнь в нём. Смерть — её часть. Чжань тогда разбирался со службами, узнавал что-то про кладбища животных и взял, как всегда, контроль над ситуацией, чтобы не упасть в эмоции. Первую часть беседы он присутствовал, конечно же. Целовал Бао в волосы, обнимал. Телефон зазвонил позже и он пошел говорить. Ибо держал сына за руки, сидя перед ним в постели. Он хотел что-то добавить, но затем Тони тихо сказал: — Вы завели Симбу… зная, что он умрет раньше всех нас. От старости. И вы… решили, что вам нужен я, но вы умрете раньше меня. От старости. И оставите меня одного. Ван Ибо без понятия, что можно ответить на такой вывод семилетнего ребёнка. Ван Бао буравил его тяжелым взглядом заплаканных глаз, и в них даже есть что-то от явного гнева. Для Ибо это словно удар поддых. Этот взгляд уже нельзя назвать детским. Ибо так ничего и не ответил. На часах пять утра, ему бы, честно говоря, хотелось просто обнять и Бао, и мужа, и просто вспомнить то, каким хорошим был их Симба. Но в итоге он сидит в полном ступоре. Растерянный, с каким-то вакуумом в мыслях. Чжань вернулся, они улеглись в постель все вместе, но Бао жался именно к папе, игнорируя нахождение второго отца рядом. В этот момент Ван Ибо получил первую серьезную рану от сына. Шоколадный фондан — это кекс с мокрой начинкой из, сюрприз, шоколада. Ван Ибо кивает, оценив вид кекса, прежде чем его начинают упаковывать. Двадцать четвертое июля. Их малышу семь лет и у него возникают серьезные вопросы, ответов на которые ни у кого нет. Ибо не хватает слов и каких-то моральных сил на то, чтобы помочь ему разобраться в этом. В его жизни был питомец. Один день. Щенка сбила к вечеру машина и с тех пор Ван Ибо решил, что привязаться к кому-то можно очень быстро, а боль от потери будет несоразмерной и удушающей. Мир несправедлив с момента первого вздоха и до конца выдоха. С этим надо как-то жить. Телефон вибрирует, он берет трубку, не глядя, ощущая чем-то вроде шестого чувства, что звонит Чжань, и интуиция его не обманывает: — Бао вышел из комнаты… даже ест макароны. Когда уже ты присоединишься к нам? — Я купил фондан. Я же писал, скоро буду. Чжань молчит. Ибо вслушивается в его едва слышное дыхание, шум столовых приборов на фоне и приглушенный звук плазмы. Очевидно, там включен Вилли Вонка. Ибо знает практически каждую фразу фильма. Он улавливает, что должно прозвучать сейчас на экране и говорит вслух: — «Доброе утро, звёздный свет. Земля говорит здравствуй». Сяо Чжань фыркает в трубку и в этом узнается тень улыбки. Он переходит на китайский, пользуясь своим сычуаньским диалектом: — Что наш сын сказал тебе той ночью? Я чувствую, что что-то не так, кроме того, что произошло. Что случилось? Ван Ибо медлит. Он знает, что эти слова могут сделать Чжаню не менее больно, а это противоестественное положение дел — причинять Сяо Чжаню боль. С другой стороны, муж не устает повторять по жизни, что боль необходимо разделять, чтобы она становилась меньше. На практике вся эта философия куда труднее, чем в обертке красивых слов. — Он… сказал… что мы завели Симбу, зная, что тот умрет раньше нас. А затем… решили, что нам нужен Бао. Но мы умрем раньше него. И оставим его одного. И я… не знал, что ему ответить на это, гэ. Ты знаешь? Я в этом плох. В нужных словах. В такие моменты. Чжань молчит некоторое время, а затем выдыхает тихо: «Езжай домой, Бо-ди. Люблю тебя». Ван Ибо прочищает горло, шепчет «люблю тебя» в ответ, и сбрасывает вызов. Прицепив сумку с кексом к багажнику байка, Ибо неожиданно озаряет идеей. Он копается в телефоне и наконец находит номер мамы Бэтами Кён. Когда дверь дома открывается, малышка Бэтами, с красными ленточками в волосах, держит маленький кексик со свечкой. Она улыбается своему лучшему другу и старательно выговаривает, немного распевая слоги: — Happy Birthday, Anthony! Ван Бао искренне улыбается впервые за эти дни и переводит взгляд на па за спиной подруги. У того в руках большая коробка, и судя по надписи, их ждет шоколадный фондан из лучшей кондитерской Нью-Йорка. Когда он будет разрезан, а Бэтами вызовется помогать папе с расставлением бумажных тарелок, Ван Бао крепко-крепко обнимет па и получит поцелуй в волосы. — Па. Прости. Я понял, что мы никогда не оставим друг друга одних. Мы же не глупые. Ван Ибо обнимает Бао и шепчет: «Действительно, ты меня тоже прости, ладно? Я должен был сразу сказать тебе это». Ибо ловит на себе взгляд Чжаня, который показывает ему большой палец, а затем тот отвлекается на болтовню Бэтами, где корейский смешивается с английским на сверхскорости. Её родители тоже придут совсем скоро, просто спохватились, что у них нет подарка (праздник ведь отменили!), но это огромный секрет и она никому не говорила, если что. Ван Ибо прикрывает глаза, продолжая баюкать сына в объятиях. И что бы они делали без их мудрого папы, а? Ван Бао отлипает от па, вереща, что звонит скайп. Кажется, часть семьи из Поднебесной наконец-то собралась всем скопом, чтобы поздравить маленького императора одним махом. И никаких Умпа-Лумп. — Китайцы живут очень долго, Бао. Не говори, что я так сказал, но это факт. И он уже немного должен поднимать настроение, да? Доказано статистикой. Это заслуга образа жизни, её качества и генетики. Генетика — это такая наука о наших телах и наследственности, наука о том, что тебе достанется от твоей семьи. Твоя прабабушка умерла, когда ей стукнуло девяносто три. К этому моменту твоя бабушка, моя мама, достигла весомого возраста, в то время как и я уже достаточно взрослый. Да, в каком-то смысле она оставила нас одних, но просто потому что жить так долго… от этого устаешь и это уже не так весело. И это тяжело. Прабабушка уверилась, что с нами все хорошо, и просто отдала свое тело земле, а сама устремилась в другие измерения и все ещё живет в нашем сердце. Как можно считать, что её больше нет, если мы помним ее? Её слова до сих пор могут помочь мне в трудную минуту, а твои любимые пирожки — это ведь её рецепт, Бао. То же самое с Симбой. Да, его тела больше нет с нами, потому что оно уже истратило свой срок годности. Собаки живут меньше, чем люди, а люди живут меньше, чем черепахи. Это просто потому что наш скафандр такой, это никак не зависит от нашего собственного желания, мы должны только хорошо обращаться с этим телом, понимаешь? Это всё, что мы можем, так уж устроен мир. Когда мы с па решили, что очень-очень-очень нуждаемся в тебе, мы не собирались никогда оставлять тебя одного и никогда не оставим. Даже если наших тел уже не будет. Мы всегда — часть тебя, как и ты — наша часть. Что бы ни случилось. Твои слова сделали больно па, хоть он никогда этого не скажет. Я понимаю, почему ты сказал, что сказал, твой страх ясен, как и злость. Но в них нет смысла, правда. Когда па сейчас приедет, просто обними его и скажи, что ты его любишь, хорошо? Смерть — это не конец, бао. Это следующий этап жизни, просто мы не можем его познать через это тело. А быть одному у тебя никогда не получится, даже не надейся. И ещё кое-что. Больше не мажься моим темным кремом, ладно? У тебя уже на щечке что-то, дай я посмотрю… да не буду я слюнявить своей слюной, давай, сейчас салфетку найду. Нет, Бао. Это у тебя мелкое раздражение теперь. Шуршобик, да. Ай-яй, так, сейчас помажу… Нет, это не будет щипать. Честно-честно. Я тебе хоть раз врал? Вот и всё.