Oceans apart and it's heavy on my heart Roll and row but my rolling game too slow I'm happy you know I'm spending my time watching the ship and the globe Why beauty's in the simple things Your sweetness and your elegance I'm happy you know
Несколько лет спустя (можете попробовать посчитать сколько)
May Сингапур, Lau Pa Sat, бывший Telok Ayer Market (18 Raffles Quay) Шашлычки satay готовятся в адском дыму старого рынка. Раньше это строение из ажурного металла было точкой сбыта не только уличной еды, но и многих других товаров, которые прибывали транзитом с разных уголков мира в период цветущей портовой жизни города. А сейчас здесь не протолкнуться из-за туристов, офисного планктона и экспатов разных мастей. Адель была одной из них. Белокурая француженка. Ямочки на щеках, едва заметные веснушки на маленьком носике, платье из сатина нежно бирюзового цвета. Энтони Ван Бао очарован. Они вряд ли увидятся ещё раз, но завтрак девушке он определенно должен. У нее почти что прозрачные, лукавые глаза, а большую часть ночи они проболтали о жизни. Поцелуй случился лишь с рассветом. Такое редко случается, знаете ли. — Держи. Тут крупнее кусочки. Адель смешно фырчит, стягивая с деревянной палочки поджаренное мясо. Она делает это аккуратно, жует медленно, чтобы распробовать. Ван Бао уважает это отдельной статьей, потому как он… ну. Повернут на еде? Точнее сказать: на многообразии вкусов, которое всегда можно приумножить. Он улыбается девушке, когда переплетает их пальцы. Они медленно проходят сквозь толпы людей, словно таким вообще можно насладиться, но какая разница, если вы держитесь за руки? Ближе к выходу Энтони вытаскивает телефон, который все продолжал мягко вибрировать из-за уведомлений. Адель «случайно» смотрит на экран, но китайский для неё все ещё закрытая книга. — Что-то по работе? — М-м. Это куда важнее работы. Девушке становится неуютно, она отходит на пару шагов, дожевывая мясо, и рассматривает прилавок с какой-то сувенирной мелочью. Ван Бао набирает сообщение, сует телефон обратно в карман и подходит ближе. Адель на него не смотрит, ей слишком интересны безделушки и магнитики. — Ты можешь не врать мне, это же было на одну ночь. Я вообще удивилась, что ты не выгнал меня утром. — Выгнать девушку утром? Это ниже достоинства джентльмена. У Адель мягкий смех, Ван Бао очарован уже дважды с момента пробуждения, а сколько раз он испытывал это щекочущее чувство ночью? Не счесть. Светлая надежда, предвкушение и совсем немного страха. Энтони покупает для Адель сувенир. Кожаный браслетик с выбитой надписью «Сингапур» на эмали металлической вставки. Он помогает затянуть на нем узелки, понижая голос: — У меня самолет вечером. И если бы это было по работе, я бы задержался. Но тут никак не могу, правда. Адель понимающе мычит. Её взгляд цепляется за ролекс на запястье Ван Бао. Странный парень. Удивительный и странный. У него потертый рюкзак, но при этом брендовая обувь. Затертая футболка с эмблемой ferrari, но последний айфон. Он предпочитает общественный транспорт, но вся его наличность — крупные купюры, которые тот постоянно разменивает, как сейчас. И так нехотя расплачивается через телефон, когда наличные не принимают и смотрят на это, как на диковинку, ведь уже весь мир так построен. Почему? Он наркодиллер? Из всего, что они успели обсудить за ночь, Адель понимает: там не было ничего личного, но в то же время всё это было о сокровенном. Какие-то детские воспоминания, мысли о глобальном, немного политики и очень много о кухне. Ван Бао двадцать четыре и он метит в шеф-повары. Приехал на семестр в какую-то элитную кулинарную школу. Адель двадцать семь и она никак не ожидала, что у неё случится такой нелепый и короткий роман с парнем младше неё. Она не могла назвать это сексом на одну ночь, он оказался вообще не главным, хоть… она давно такого не испытывала. — У тебя есть… девушка, да? Китаянка, что-то вроде? Ван Бао смотрит на нее и почему-то начинает смеяться. Это немного обидно и Адель прищуривается, затем разворачивается, чтобы уйти. Энтони осторожно прихватывает ее за локоть. Нелепая сцена посреди рынка Lau Pa Sat. Как в дешевых мелодрамах, кажется, у жизни Адель не самый большой бюджет. Энтони все ещё улыбается, говорит одними губами «прости», а затем продолжает: — М-м. У меня правда есть китаянка. И, к сожалению или к счастью, она правда всегда будет главной женщиной в моей жизни. С этим надо просто смириться. Вы бы подружились, мне кажется. — Ты мог бы говорить так о матери, но ты упомянул ночью, что тебя воспитывали двое мужчин? И никогда нельзя говорить девушке, что у тебя есть «главная женщина» в жизни, кто бы она ни была. — М-м. Верно. Это сестра. И у нее день рождения. Я никогда не пропущу такое событие, если есть возможность на нем быть. М-м? Я предпочитаю не врать, а это важный факт. И кто сказал, что главных женщин в жизни не может быть несколько? — Ты такой мудак, Энтони. Разве нечто «главное» не должно быть и «единственным»? — Зачем себя так искуственно ограничивать, mon cheri? Адель вручает Ван Бао палочку из-под satay, тот принимает её, словно трофей, и сразу же зажимает зубами. Девушка закатывает глаза, но улыбается, отвернувшись, чтобы продолжить путь. До вечера еще есть время, но они так и не обмениваются контактами для гарантии новой встречи. Ван Бао говорит, что так не интересно. На самом деле он боится, что волшебство этой встречи будет разрушено. Как это обычно и бывает. Адель погуглит его имя спустя четверть часа с того момента, как отъедет от аэропорта — Ван Бао «развел» её на то, чтобы та проводила его, и оплатил ей машину на остаток дня (это очередной щедрый подарок, на которые тот явно был падок). Водитель дёргается, когда девушка коротко визжит. Он смотрит на неё в зеркало заднего вида, спрашивая на ломаном английском: — С вами все в порядке? Девушка кивает пару раз, обнимая себя одной рукой и до конца поездки смотрит исключительно в окно, больше не притрагиваясь к своему телефону. Когда ты растешь со знанием, что такое любовь в чистом ее проявлении, наблюдая, как твои родители относятся друг к другу лучше и полнее, чем в любом романе и киноленте, у тебя слишком высокие ожидания. Энтони осознал это не так давно. На нем маска и кепка, сотрудник аэропорта проходится локатором вдоль его спины, затем вдоль ног, поднимается к животу и просит снять «защиту с лица». Ван Бао делает это небрежно, по толпе за ограждением прокатывается волна вздохов. И это он особо ничем не светился, и более того — это Сингапур, а не Китай. Он не певец, хоть поет хорошо и обожает играть на гитаре. Не танцор — правда, лучший партнер для своей сестры в танго, да и в целом, он спокойно может разучить хореографию средней сложности, если захочет. Он не актер, но закончил актерские курсы при NYFA и даже снялся в паре клипов. Энтони Ван Бао просто сын одной из самых легендарных и влиятельных пар не только славного Нью-Йорка, но и мира «азиатских тигров». А может, и мира в целом? Да, скорее всего так и есть. Это должно было бы ощущаться давлением, но каким-то образом родители умудрились оградить их с сестрой от последствий «врожденной публичности» и даже воспитать в них трезвую оценку реальности. Думая о па и папе, Энтони невольно улыбается, но затем фокусируется на сотруднике и смущается чуть больше. Тот несправедливо красив. Такие люди должны рекламировать белье от Тома Форда, а не тыкать в людей сканерами. Прежде чем надеть маску и подхватить свою дорожную сумку, Ван Бао ему подмигивает. Просто так, потому что может. Чтобы добраться из Сингапура в Миннесоту, нужно делать пересадку в Катаре, до которого Энтони благополучно дрыхнет почти что все десять часов, лишь прерываясь на то, чтобы оценить обед: салат с нутом и овощами, рис с яйцом и лепешка, хрустящая и немного солоноватая, бонусом ему подают излюбленный жасминовый чай (спасибо статье GQ, где он растекся мыслью по древу о свойствах жасмина, а все потому что проиграл сестре спор), чтобы этим всем не подавиться. Жить можно. У Ван Бао забит планшет книгами и играми, целой галереей фильмов, более того — в огромном книжном Сингапура он купил пару романчиков (и даже очередное издание биографии своих родителей, обложка в этот раз — просто улёт, Ван Бао коллекционировал подобные издания от разных авторов и любил гадко хихикать, цитируя нечто вслух при па и папе). Он мог бы просто сесть в Starbucks недалеко от duty-free и отключиться от реальности. Вместо этого Ван Бао слоняется по аэропорту Дохи все четыре часа, и его мысли постоянно возвращаются к этой Адель. Что-то в ней было. Но этого «что-то» недостаточно. Когда у Ван Бао впервые разбилось сердце, ему было шестнадцать. Банальная и жалкая история из серии «она изменила мне с квотербеком, ей нравились мои деньги и возможность попадать в объективы папарацци, а не то, как я цитировал письма Кафки к Фелиции в два часа ночи хриплым голосом ей на ухо». В голове Энтони как-то не укладывалось, что когда тебе говорят в глаза, как сильно любят и обнимают за руку, можно ещё и параллельно писать грязные сообщения о желании быть выдранной на заднем сидении машины. Потом Ван Бао не везло еще пару раз, но уже по другим причинам. Ожидания не совпадали с реальностью, а разочарование лишь гноило все эти раны. К двадцати четырем он пришел к выводу, что его единственная любовь — профессиональная готовка и семья. А папа сказал, что «искать любовь — неблагодарное дело, она сама приходит, либо нет, кто её знает, нам просто повезло, мы исключение, не правило». Ван Бао прокручивал эти слова в голове хотя бы раз в день с того момента. А вот сестра такими материями не страдала. Уже в пятнадцать она решила четко, что станет актрисой с большой буквы и ничто не могло её остановить. Никто и не пытался, правда. Казалось, что даже если бы кто-то из них выбрал миссионерскую миссию в какой-нибудь далекой стране, родители дали бы согласие и на это. Конечно, с обещанием созваниваться каждый день и не отказываться от материальной помощи. Ван Бао наконец-то снова в самолете, впереди еще двенадцать часов полёта и это не очень весело. Бизнес-класс радует перегородками между пассажирами и возможностью вытянуть ноги в своей личной капсуле. Ван Бао пользуется всеми удобствами, помазав лицо увлажняющим кремом, как с детства учил его папа, и углубляется в чтение. Роман увлекает его, но он боится дочитать его слишком быстро, нужно делать паузы. Кибер-панк и тема будущего, плюс еще и космос — Энтони был падок на подобное сочетание. Он откладывает книгу и принимается листать свой планшет. Уйдя в какие-то дебри карты памяти, он натыкается на видеофайл, подписанный modern family chronicles. Он думал, что это может быть какой-то ситком или комедия для семейного просмотра, но когда файл начинает воспроизводится, он видит своего папу. Тому где-то тридцать? С папой сложно определить возраст. Даже сейчас, когда, казалось бы, с точки зрения банальной физиологии уже должны быть какие-то существенные проявления, ему нельзя было дать его шестьдесят два. Пятьдесят — ну да, может быть, с натяжкой? Про па Ван Бао вообще молчит. Тот открыл в себе «вторую молодость», что значило: «новый вид головной боли для своей лучшей половины». Сяо Чжань на видео говорит сыну (еще даже не зная, будет это сын или дочь), как сильно его любит, хоть тот ещё не родился, и что он очень хотел бы, чтобы он хорошо знал китайский. Энтони тихо смеется. Что ж, китайский он знает правда хорошо, у него даже есть (как и у папы, оказывается) сертификат. К концу первой части хроник Энтони чувствует легкое жжение в глазах и ставит видео на паузу. На экране ему восемь месяцев и шесть дней, судя по субтитрам внизу, и он делает свои первые шаги, кочуя между па и папой. Последний только вернулся домой, он даже не снял свою куртку, так и сел на пол. Наверное, их снимала Мойра, точно. В кадр влезает и Симба. Ван Бао проматывает видео подальше. Теперь ему лет девять? Наверное. Малышке Джули где-то два. Энтони носился с их принцессой с момента появления, сразу же став гипер-ответственным. Доходило даже до абсурда: в какой-то момент Ван Бао решил, что стоит извиниться перед родителями, ведь, кажется, малышка любит его больше, чем их, всегда засыпает от его голоса и быстрее слушается, что может вызывать ревность па и папы! Родители тогда долго уверяли его, что это не так и что они вообще счастливы, что могут «спихнуть это на тебя, баобао». Коварные. На видео он помогает Джули кататься на красном велосипеде, ей уже годика три, наверное. Они все вместе запускают воздушного змея, его ленты длинные, переплетаются между собой: красный, зеленый, желтый. Следующие кадры: день рождения, кажется, ему тут уже двенадцать. Да, точно. Он задувает свечи на торте, который сделан в виде огромной волны — её седлает фигурка самого Ван Бао, отлично балансирующего на доске. Да, это тот день рождения, который они провели в Сан-Диего. Много кадров из путешествия, вид на океан. Они с сестрой бегают по пляжу, затем па отбирает камеру у папы, чтобы снимать его во время заката. В какой-то момент папа поворачивается и смотрит куда-то за камеру, улыбаясь тепло и как-то по-особенному. Да, так, как всегда улыбается, когда зависает на па, но видеть это так… слишком интимно, что ли? Ван Бао смущается и проматывает видео вперед. Дальше праздник уже Джули, ей исполняется семь и дело в Чунцине. Её торт сделан в виде Стича в гавайской юбочке из листьев, сестра начинает неожиданно реветь белугой: Стича нельзя разрезать, это ужасно! Да. С тех пор, кажется, торты для сестры всегда выглядели просто как красивые торты с цветами. Записи из Диснейленда. Крупные планы, их снимал Джонни, наверное? Сестра выглядит уставшей, но довольной, она сидит на руках у па, пока папа обнимает Ван Бао со спины. Тот уже достает ему до середины туловища. Они наблюдают за фейерверками. Папа наклоняется к нему и что-то шепчет, Энтони улыбается, кивает пару раз, смотрит на сестру и говорит что-то ей, не слышно. Па и она улыбаются тоже. На их лицах отблески красного, зеленого и золотистого, а теперь и синего. Затем просто вид из иллюминатора, как называл это папа «смотреть на рассвет изнутри». Видео немного тормозит, но после снова идет нормально. В этот раз Энтони не проматывает, хоть происходит нечто более интимное, чем улыбка его отца для своего мужа. Па и папа лежат в постели, па снимает их с руки и целых две минуты и десять секунд не происходит ничего, кроме того, что он зацеловывает щеку папы, который все еще пытается спать. Папа пару раз что-то шепчет, затем устраивает ладонь на щеке па. Тот просто укладывается рядом по новой, чуть ли не нос к носу, и просто… смотрит, пока его гладят по щеке большим пальцем. Ван Бао снова задается вопросом, будет ли в его жизни так же. Он доматывает видео до последних минут: рождество этого года. Джули визжит, ведь в её коробке оказываются, кроме всего прочего, vip билеты на Коачеллу. Она еще не знает, что теперь решено ехать на фестиваль с братом, а не со своим парнем-дебилом (в конце концов, тот болел за Детройт Пистонс, он никогда бы не вписался в их семью, алло). Ван Бао думает, что стоит поделиться с ней этой мудростью: люди редко способны любить так, как их родители, и им не нужно сразу же кидать целый мир в ноги человека, который покажется им достаточно симпатичным для этого. Это уже будет игрой. А чувство… во всяком случае, со слов папы, это никогда не было ударом поддых и чем-то вроде шаровой молнии, нет. Ты просто узнаешь его, а он тебя. И все будет хорошо. А может и нет, и ты никогда не узнаешь того самого, но это не повод расстраиваться и не жить жизнь на полную катушку, в ней есть ещё множество вещей, которые стоят такой искренней и светлой любви. х х х Minnesota Мастерскую начали строить тогда, когда Сяо Джули было уже пять лет. Когда у тебя появляются дети, ты почему-то начинаешь исчислять время соответственно их возрасту. Это твой новый ориентир в пространстве жизни, не иначе. И он куда более комфортный, чем цифры собственного возраста. Сейчас Джули семнадцать и она растянулась на диване, устроившись головой на коленях отца. В отличие от своего брата, она называет своих родителей dad и papa. Последнее на французский манер, что всегда заставляет Сяо Чжаня либо улыбнуться, либо закатить глаза. Ван Ибо гладит дочь по волосам, пока сам углубился в чтение. Время от времени он отвлекается, чтобы посмотреть на мужа: тот вроде как пишет картину, и они даже являются его натурщиками, расположившись в этой мякоти темно-зеленого дивана, но Чжань смотрит на них довольно редко. Ибо до сих пор мало что понимает в этом волшебстве изобразительного искусства, но шея уже немного затекла. Он откладывает книгу и принимается её разминать. — Papa… может, мне стоит задуматься о том, чтобы попробовать встречаться с девушкой? Мне так нравилась Дайан… Помнишь? Ван Ибо фырчит с улыбкой и переводит взгляд с мужа на свою дочь. Непостижимое создание. Хоть спрашивали и не у него, Ибо первым подает голос: — Милая, я был бы так счастлив. Девушки существа куда разумнее и у меня бы сразу отлегло, что какой-то мудак и его причиндалы… — Ибо. Сяо Чжань поджимает губы, хоть его глаза смеются (ох уж эти лукавые морщинки вокруг), Ибо в ответ на это говорит одними губами «ну правда же». Чжань откладывает кисть и вытирает пальцы о тряпку, комкает ее и кидает рядом на столик. У него уже немного ноет поясница, пора сделать перерыв. Он лениво проходится к дивану, тянется всем телом. Джули садится, чтобы тот устроился между ними, затем снова вытягивается, только теперь подушка — колени papa. Ибо обнимает мужа за шею и целует у виска, затем снимает с него очки и аккуратно устраивает их на антикварной тумбе рядом. Чжань принимается перебирать темные пряди дочери, заправляет одну за ухо. — Думаю, не стоит делать ставку на пол в принципе, родная. Но если тебе хочется попробовать, и ты встретишь девушку, которая будет тебя приятно волновать, то почему бы и нет. Главное… — Средства защиты и взаимное уважение. Последнее сказано хором. Ван Бао усмехается сестре, стоя в дверях мастерской, Джули сразу же вскидывается, а в следующую минуту несется к брату, чтобы оказаться сжатой в крепких объятиях. Тот еле успевает скинуть с себя дорожную сумку, но теперь кружит сестру, которая обзывается: Ван Бао до последнего троллил её тем, что у него не получится приехать, засранец. Но вот он здесь. Уставший с дороги, но абсолютно счастливый оказаться дома. Чжань посмеивается, наблюдая за тем, как дети начинают дурачиться — Энтони позорно забыл поочередность элементов их приветствия, но на самом деле просто дразнит этим сестру. Опять. Они вырастили двух троллей, надо признать. Ибо шепчет в его ухо: — В такие моменты не верится, что Джули скоро восемнадцать, а наш оболтус колесит по миру в поисках «вдохновения для своей фьюжен-кухни». Что мы наделали, Чжань-гэ? Сяо Чжань без понятия. Он устраивается в объятиях своего мужа, опираясь на его грудь, поглаживая Ибо по рукам кончиками пальцев. — Кажется, мы «наделали» счастье, учитель Ван. Как-то так получилось. Дети наконец-то переключаются друг с друга на них, и это почти что угроза: когда такие детины решаются завалиться на вас сверху, то каким бы удобным и большим ни был диван, это все равно ещё то испытание. Но после возни, кряхтения, смеха и попыток защекотать друг друга, они умудряются устроиться на нем все вместе. За это время у погоды появились свои планы: в Миннесоте начинается майский ливень, раскаты грома сопровождают росчерки молний, и Чжань вспоминает, что никто не собрал белье с плавками и купальником дочери с веревок, хоть возможность дождя обсуждалась с самого утра. Ван Бао начинает рассказывать об уличной еде в Сингапуре, Ибо подкалывает его через предложение, Джули заваливает брата вопросами поверх — ей еще не удалось побывать там, и это «большое упущение, dad and papa! Мы должны поехать все вместе летом!». Чжань прикрывает глаза. Он думает, что вот эта хрень с бельем — единственное досадное явление его жизни. Но ливень закончится, и даже если белье не выжать, оно обязательно высохнет. Просто на это потребуется больше времени.