Modern Family

x x x

Wanna ask you now Sadness has gone, hasn't it? Just like laying on the beach, in the sunlight Like using all my heart to draw up colors To bring your smile back I must be braver - 《That Boy》 The Singer: Liang Bo (u know what I mean)

Всё начинается с си бемоль мажора. Затем пальцы, лаская клавиши, перетекают к фа мажору, дальше соль бемоль мажор, ре бемоль мажор… и лишь после этого — два минора. Си бемоль минор и фа минор. Как такая песня, исполненная светлой грусти, может содержать в себе так много мажорных тональностей? Если видеть музыку белым и черным, то да, такой вопрос может возникнуть. У Ван Ибо его нет. Он играет проигрыш ещё раз. Сам он только отпустил няню, не успев запомнить, как ту зовут, так что было немного неловко. Правда, он вряд ли увидит её ещё раз. Ван Бао сейчас в осеннем лагере от Китайского центра в Нью-Джерси (каникулы должны пройти с пользой и с большим количеством китайского!), пытается стать настоящим china-скаутом, присылает в групповой чат семьи свои селфи с новыми значками, хвастается умением завязывать узлы (как учил па!), и не забывает напомнить, как по всем скучает. Ответ: «Очень сильно, очень-очень-очень! Но я смогу остаться на вторую смену, правда?!» Ему двенадцать и он мечтает стать «самым крутым поваром Нью-Йорка!». Когда Ибо спросил его — почему? — ответом было: еда собирает всех вместе. Это оказалось довольно болезненным, заставило задуматься об укладе их жизни, но Ибо не подал виду при детях, конечно же. Зато сейчас эта мысль снова и снова крутилась в голове. Джули уже спит, она переживала, что не дождется папу, но усталость была куда сильнее. В последний месяц ее тревога чередуется между «не дождаться па» и «не дождаться папу». Осень. Пора критического количества проектов у обоих, как бы они ни старались отойти от дел по максимуму. Частично они оба в этом лукавят: желание продолжать работать так, как и всегда, но при этом и активно участвовать в выстраивании собственной семьи является сверхзадачей. Всё равно приходится вмешивать много «чужаков», но Чжань маниакально не хочет, чтобы дети привязывались к кому-то. Было достаточно грусти, когда пришлось прощаться с Мойрой, хоть причина её ухода была хорошей: она решила вернуться на родину, чтобы наконец-то увидеть собственных внуков и дожить старость спокойно, помогая с ними. И да, она тоже была в групповом чате: присылала свои селфи из Гаваны, поздравляла их с праздниками и делилась своими рецептами в сообщениях. Забавно. Считается, что брак равен искусству извечных компромиссов, но в их жизни получилось так, что с настоящими компромиссами они столкнулись, постоянно лавируя между своими амбициями в карьерном росте и детьми. А так не должно быть, верно? Дети всегда должны быть на первом месте. И они правда чувствуют так, обсуждают каждый раз долгими вечерами все нюансы и свои страхи, помогая друг другу с проектами и выбирая лишь стоящие из них. Но это не тот вид работы, когда ты заключаешь сделки, берешь какой-то один проект с командой на квартал, или что там еще обычно делают. Процесс больше хаотичен, чем структурирован. Им приходится быть действительно мультизадачными, будучи обычными людьми. И при этом — ты вкладываешься лично. В творческом процессе почти что всё строится на этом л и ч н о м. Чжань выпустил альбом колыбельных, которые посвятил их спиногрызам, но те не слышали и половины треков. Чжань напевал их уже тогда, когда те спали глубоким сном. Да и их дети не относились серьезно к талантам родителей. Видя огромные билборды или смотря фильмы с ними, натыкаясь на записи в ютубе и извечно отмахиваясь от папарации, они не считали это чем-то сверх и «вау», это часть жизни. Они — их родители. Усмешка появляется на губах при воспоминании, когда Чжань не так давно завел какую-то песню на кухне, пока «медитации ради» решил налепить пельменей. Ван Бао приплелся аж из своей комнаты и спокойно сказал: «Папа, я тебя очень люблю. Но сейчас семь утра, воскресенье, а ты уже в пятый раз начинаешь выть песню про бамбук! Я не мог досыпать в наушниках, у меня болят уши! Либо я перееду в кабинет па, потому что он максимально далеко от кухни, а так она прямо надо мной!» Вот так. Услышать пение Чжаня вживую — это вроде как стоит минимум сотню баксов? А тут, понимаете, завывание. Ибо пытается отвлечься, тихо напевая себе под нос. Слова вспоминаются легко, без усилий, словно он поет этот трек каждый день, но на самом деле он не помнит, когда вообще его слушал в последний раз, не то, что петь. В этом году у Чжаня красивая и круглая дата. Где-то к этому возрасту тот планировал окончательно уйти из кино, упомянул об этом в каком-то из древних совместных интервью. Но Ибо сказал, чтобы тот продолжал. И был прав, как ни странно. Когда тебе двадцать семь, или сколько там было Чжаню, мысли о продолжении в свои пятьдесят кажется абстрактной, почему-то ты уверен, что уже не захочешь или будешь слишком уставать, найдешь нечто более стабильное, что-то вроде. На деле возраст — иллюзия, размазанное масло по тосту, нет никаких четких ориентиров, пределов, всего лишь очередной конструкт в головах у людей, который почему-то завязан на определенные ожидания от человека в связи с возрастом. Сяо Чжань не думал уходить из кино, но да, больше продюсировал и снимал сам, чем светился в кадре. Чего нельзя было сказать о сцене, но, слава богам, это действительно последний сезон в театре Барроу. Дальше Чжань клялся (себе, в первую очередь), что оставит только преподавание и продюсирование. Ибо не то чтобы не верил, просто надеялся, что в третий раз Чжань и правда решит для себя, что так лучше и будет чувствовать себя хорошо с этим выбором. Электронный замок коротко пищит, дверь хлопает. Ибо коротко смотрит в сторону прихожей. В этот дом они переехали всего два года назад, а ремонт до этого момента занял три года. У здания богатая история с 1800 года и почему-то это ввело Чжаня в отдельный сорт восторга: он просто напросто пытал риэлтора. Чего здесь только не было, Ибо уже плохо помнит. Кажется, музыкальная школа для девочек? Точно. Потом это местечко стало отельчиком, которых было полно в этой части Бруклина. Чжань отнесся к проекту перестройки всего этого добра очень серьезно, как и всегда, но в этот раз советовался с Ибо намного чаще. Более того — что-то действительно вносилось в этот проект. Ибо было немного страшно, но он даже уточнил вслух с каких пор его «дизайнерский вклад» так важен? Чжань даже немного оскорбился. «Это наш дом, я хочу, чтобы от тебя в нём было не меньше, чем от меня, в этот раз уж точно». Ибо был польщен, но по правде его никогда не беспокоило то, что Чжань отвечает за уют и все эти продуманные штуки: когда на первом этаже полностью были снесены стены и оставлены только колонны, Чжань провел двое суток вырисовывая мелом по полу все нюансы того, что, где и как будет стоять, сколько место занимать и как будут открываться/закрываться двери (которые решено было и не ставить). Рояль, черный и матовый, средних размеров, был устроен у высоких окон с видом на их узкий внутренний дворик. Там росло дерево магнолии и была одна беседка в самом углу. Однажды на её крыше застрял фотограф и они помогали ему с неё слезть под утро. С тех пор забор стал вдвое выше, конечно же. Чжань проходит вглубь, его пальто растекается черным пятном по креслу, и он обнимает Ибо со спины, устало выдыхая «привет» в его ухо. Ибо чуть улыбается, но продолжает петь. Чжань узнает песню, осторожно усаживается рядом. Когда его руки присоединяются к канве музыки, та получается куда-то более объемной. Он тихо подпевает, аранжируя мелодию по линии баса, но припев они поют вместе. Пару раз слова путаются, вызывая улыбку и смех, но оба знают главное правило музыканта: если начал что-то играть или петь, всегда доводи до конца. Они не слышат, как коротко скрипит ступенька. Это одиннадцатая по счету, с ней всегда так. Сяо Джули садится на девятой, обнимая одной рукой плюшевую хрюшку — когда-то она была «талисманом» Ван Бао, но тот отдарил её сестре. Вопреки количеству новых игрушек и постоянным подаркам от всех на свете, Джули спала только с ней. Она смотрит на родителей сквозь просвет между деревянных столбцов. Свет приглушенный, но силуэты хорошо видны. Папа и па дома, это хорошо. Джули нравится песня, она ни разу не слышала её до этого. Когда она заканчивается, па и папа о чем-то тихо говорят. Ей совсем не слышно. Па встает первым, уходит куда-то, папа снова наигрывает мелодию того, что они пели. У него так здорово получается! Сяо Джули тоже стала заниматься с репетитором, но дальше каких-то дурацких песенок двумя пальчиками пока что не ушла, но ничего. Па часто говорит, что всё начинается с чего-то очень маленького, так что… она — просто «начало», но потом обязательно вырастет и станет намного больше! Во всём! Папа резко перестает играть. Трёт лицо. Поддевает крышку рояля и захлопывает его. Джули невольно дергается из-за этого звука. Кажется, что-то не так? Наверное, стоит подойти? Сяо Джули тихонько встает, прижимая к себе хрюшку покрепче. Она не совсем уверена, но, видимо, па и папе сейчас грустно, да? Папа низко наклонил голову, упирается локтями в крышку рояля. Скоро появляется па, его ладонь поглаживает папу по спине, тот немного оборачивается и вскидывает голову. Па целует его, коротко, после гладит по щеке. Джули решается. Еще шесть ступенек вниз, босые ножки утопают в ворсе ковра, затем наступает холод паркета, потом уже другой ковер, поменьше, и вот она всего в трех шагах от родителей. — Па… папа… па? Родители оборачиваются синхронно, Джули чуть улыбается, делает последние шаги. Папа усаживает её рядом с собой, па тут же целует в волосы. Джули видит, что у папы уставшие и красные глаза, он коротко шмыгает носом, отвернувшись, но затем улыбается ей, поглаживая по щеке. — Мы тебя разбудили, принцесса? Джули отрицательно мотает головой. По правде, она правда уснула и крепко, но проснулась потому что раскрылась в процессе сонной возни и ей стало холодно. — Папа…и па… вам плохо? Па первым говорит «нет, родная, всё в порядке», но папа ничего не отвечает, только снова отворачивается. Джули не знает, что с этим делать. Когда ей грустно, родители и брат всегда рядом, да и случалось это не так уж часто, если честно. Она знает, что делать со своей грустью или грустью брата, рецепт всегда срабатывает… может, со взрослыми будет также? — Какао. Полуночное какао? Па и папа переглядываются. Последний улыбается снова, но в этот раз Джули чувствует, что в этом больше искренности. Непонятно, как она так «сканирует» людей, но это чувство её никогда не обманывало. Рецепт полуночного какао в честь осени прост: толстая плитка шоколада из Гватемальского магазинчика, какао-порошок из бумажного пакета с эмблемой Вонки, которую брат сам на нем и нарисовал, немного сахара (тростниковый, Ибо, это вон та банка, спасибо), очищенные кусочки тыквы, молотая корица, мускатный орех (на кончике ножа, Бо-ди, вот так), и маршмеллоу для подачи. Для начала все похоже на то, что они собираются варить кашу из тыквы, и так и есть — папа немного откладывает в глубокую пиалу, потому что Джули обожает тыквенную кашку. Её основная помощь и заключается в том, чтобы «избавить их от излишков производства», Джули совсем не против. Она болтает ногами, слизывая теплую оранжевую мякоть с ложки, которую приправили маслом и сахарком. Родители улыбаются, особенно папа, потому что па откровенно дурачится: ну как можно не справиться с тем, чтобы растопить шоколад в кастрюльке?! Па измазывает папин нос в шоколаде и это уморительно. Джули хихикает, болтая ногами. Хрюшка сидит на столе, наверняка удивляясь нелепости этих людей на кухне в два часа ночи. Шоколад тает в сливках, в это добавляется какао-порошок. Основная тыква превращается в густой соус с пряностями и папа украшает им пузатые кружки. Джули же достается честь закидать все это ночное безобразие мелкими зефирками и она справляется просто чудесно. Оказывается, полуночное какао определенно помогает и взрослым, надо запомнить. Сяо Джули засыпает вновь, когда какао уже допито, а сама она устроилась на диване между па и папой. Хрюшка совсем немного измазалась, но Джули не собиралась с ней расставаться. Ну и что, что та стала чумазой, это ведь хрюшка, всё по классике! Джули слышит, как па говорит, что отнесет её в кроватку. Папа соглашается с ним, шепчет, что пока сходит в душ и «смоет с себя этот день». Дальше слова доносятся словно сквозь вату, Джули не понимает смысла, сон постепенно забирает её в свои объятия, которые пахнут как па и папа: сразу чувствуешь себя в полнейшей безопасности. И ничто плохое уж точно не сможет присниться. Чжань не удивлен, когда Ибо приходит к нему в душ. Сейчас Чжань нуждается именно в этом: чтобы струи стекали по телу, омывали его, унося в сток все тягучие и темные мысли. Он растворяется в этих касаниях, ощущая пальцы в волосах, находит спокойствие в шепоте на ухо, который выходит на первый план вместо шума воды, окончательно приходит в себя через легкие поцелуи от шеи до плеча. Заземляется через ласку рук, которым доверяет вот уже второй десяток лет. Сегодня Сяо Чжань принял решение навсегда оставить театр. Тот жрал слишком много энергии, последние репетиции были на пределе и Чжань потерял связь со своим персонажем: тот высасывал его, заставлял быть не тем человеком, вытаскивал наружу всё то, что не должно было влиять на настоящую жизнь. Чжань потерял границы и это пугающее чувство. Он осознал это настолько четко и страшно в один момент, что понял — надо банально спасаться, игра уже совсем не питает, а только разрушает его. Экспериментальная пьеса в китайском стиле по Фаусту гремела на весь Нью-Йорк вот уже второй год, но играть Мефистофеля, учитывая, что события перенесли во временной отрезок культурной революции… сложно. Тяжело. Чжань больше не понимал, зачем он это делает. Да, каждая рецензия не обходилась без фраз вроде «этот взгляд завораживает и заставляет замереть, чувствуешь себя кроликом перед удавом, без вариантов — ты пропал», но какой ценой, серьезно? Нет, за карьеру Чжаня бывали роли куда сложнее и драматичнее, но театр… это то, что невозможно «отснять и отпустить», ты возвращаешься к этому буквально каждую неделю, отдаешь себя полностью. А Чжаню уже совсем не этому хотелось отдаваться в таких масштабах. Он словно жил двумя жизнями параллельно и хреново справлялся с каждой. Ибо обнимает его со спины. Крепче, ещё немного. Тело к телу, кожа к коже. Шепот не для слуха, а для сердца, чтобы то успокоилось. Глубокий вдох, медленный выдох. Сяо Чжань должен ощутить свободу от своего решения. Никаких сожалений. Пройденный этап. Просто он слишком устал за сегодня, запутался в своих «ролях», забыв о жизни, которая просто идёт, не взирая ни на что. У Чжаня в волосах легкая проседь у виска, которую Ибо запрещает ему закрашивать. Чжань и не собирался, но «если вдруг тебя посетит такая мысль, то я против, гэгэ, просто знай это». Его целуют за ухом. Пора кутаться в полотенца и ложиться спать. Они почему-то не включают свет, всё же находят силы на то, чтобы переодеться — времена голых ночевок канули в прошлое окончательно. Постель пахнет кондиционером для белья, что-то там про цветочную свежесть. Чжань глубоко вздыхает, прикрыв глаза, затем поворачивается на бок. Его руку берут в плен, переплетая пальцы, и устраивают на чужой груди. Чжань шепчет: — Я не спросил… как прошел твой день? — М-м… без Чжань-гэ как-то хреново. — Не начинай, серьезно… — Серьезно. Ладно-ладно. Был в студии, всё как всегда. М-м. Кое о чем договорился. — О чем же? — Я тут вспомнил, что не исполнил одну свою мечту. — Мне доставать капли для сердца, да? Не бережешь ты мою нервную систему. Я уже слишком стар для такого дерьма…  — Ты стар только тогда, когда это удобно и если есть скидка. — Говори уже… — В общем… я решил попробовать пилотировать. Ничего особо серьезного… Ауч! Запрещенный прием! Это запрещенный прием щипка за сосок, Чжань-гэ! — Какое на хрен пилотировать?! Тебе что, двадцать и ты дебил?! Опять?! — Слушай, ну я и тебе место забил! — В психушке, я надеюсь? Господи, Ибо, ну какие полёты… — Изначально я думал о прыжках с парашютом, так что… — Нет, если так ставить вопрос, то хрен с тобой, пилотируй. Только попробуй при этом вляпаться во что-то, я тебя сам искалечу, ты понял? Щипок за сосок покажется тебе прелюдией. — М-м… если ты хочешь разнообразить нашу сексуальную жизнь БДСМ-приемами, то может это даже хорошая альтернатива и я передумаю. — Ага. Это тоже твоя мечта? Ты бы еще её до моих семидесяти решил приберечь. — На семьдесят у меня другие планы. Пчелиная ферма. Мёд с привкусом травки. Это целый бизнес. Мы с Ченгом всё продумали. Ты знал, что марихуана цветет? — Зачем я вообще решил поговорить с тобой на ночь глядя, зачем, а главное — нахрена… — Тебе очень пойдет эта шляпа пасечника. — Потому что моего лица не будет видно за сеткой? Резонно. — Нет, потому что это загадочно. Ты будешь высоким, загадочным дедом, а вокруг пчелы, и они будут тебя слушаться… — Мне будут сниться кошмары, Ибо. Вот прямо сейчас. И это всё твоя вина. — Я приму это и разделю с тобой. Как и всё остальное, да-да. — Спи, просто спи, чудовище. — И я тебя тоже, Чжань-гэ, я тебя тоже.