Modern Family

x x x

Oh I been waitin’ for this Christmas Day Already my heart is on this white street In my dream last night, it snowed You waited all day in the blanket — BTS Jimin «Christmas Love»

23 декабря Представьте всё то, что только можно вообразить, когда вы слышите словосочетание «Рождество в Нью-Йорке». Кадры из культовых фильмов так и мелькают перед глазами, верно? Заснеженные улицы, Центральный парк, утопающий в сугробах, бесконечные елки и огоньки. Конечно же каток у Рокфеллер-центра. Калейдоскоп песен о Санте, снеге, любви, радости и бубенчиках. Из каждого динамика на каждой улочке. Всё вот это волшебство. Представили? А теперь забудьте нахрен. В Нью-Йорке плюс восемь, сильный ветер, мерзкий дождь. Да, огоньки имеют место, но открытые катки пусты, никто не шатается по улицам с радостью, вокруг лишь мокрый асфальт, не менее мокрые улицы и забастовка у Чайнатауна в связи с прорвавшейся трубой. Рождество через три дня, а у Джули нет ни малейшего намека на ощущение теплоты и счастья по этому поводу. Может, в этом и виновата погода, или то, что они остались в Нью-Йорке в этом году, а может, она просто повзрослела? Девять лет — это вам не шубу в трусы заправлять, окей? Это уже вполне себе возраст. Джули в этом убеждена. Особенно когда осознает, что количество занятий и домашней работы становится всё больше и больше. Какой же тут ресурс на радость жизни? Но на самом деле… самая главная причина того, почему настроение младшей в семье не поднимается выше отметки «покатит», заключается в её братце. Ван Бао уже вторую неделю практически не выходит из своей комнаты. Только в туалет и чтобы что-то взять из холодильника. Это совершенно на него не похоже, в доме обеспокоены все. Начиная с кота. Тот поселился в комнате Энтони и тоже выходит редко. Недавно Джули читала, что коты чувствуют болезни, так что возможно Фэншуй старается вылечить их Бао? Но чем тот болеет? Никто ничего не говорит. Папа лишь сказал, что Ван Бао переживает тяжелую грусть, но он справится и все будет хорошо. Просто нужно время и тут ничем нельзя помочь, нужно дать ему пространство. Глупости какие-то. Бесит. Джули выползает из машины, кивнув Джонни на прощание, поднимается по ступенькам к дому. Связка ключей звякает, пока она находит нужный, старательно проталкивает его в скважину, но дверь открывается раньше, чем она его проворачивает. Па заметил её в окно, видимо, но это не мешает ей надуть губы: — Па! Я хотела сама открыть дверь! Закрой обратно! Ван Ибо только брови вскидывает, но поступает так, как велено. Дверь закрывается перед дочерью, та переводит дух и тщательно прокручивает замок в обратную сторону. Щелчок, дверь открывается. Ибо говорит себе под нос «дубль два», а затем улыбается, забирая у Джули её сумку со спортивной формой. Вернее, та сейчас на девочке, она решила не переодеваться обратно, а ехать с тренировки просто вот так. Ибо это никак не комментирует, опять же, улавливая настроение дочурки. Что за прекрасная зима их настигла? Все неожиданно решили побить Сяо Чжаня в искусстве пассивной агрессии? — Как прошла тренировка, малышка? Джули пожимает плечами, стягивая с себя куртку. Скидывает обувь, но затем, под взглядом па, ставит свои кроссовки ровненько на тряпочку. Она подходит к нему ближе, молча обнимает, только потом заворачивая на кухню. Папа сидит за столом у окна, где обычно пьет утренний кофе и читает что-то. Но сейчас он работает за лэптопом. Джули марширует и к нему, чтобы поцеловать в щеку и услышать повторное «как твоя тренировка, детка?». Девочка пожимает плечами: — Нормально. Как обычно. Бао-бао выходил? Чжань отрицательно покачивает головой, затем целует дочь в волосы и кивает в сторону холодильника. — Ваш па сегодня готовил. Так что тебя ждет порция болоньезе. Джули вздыхает. Ибо проходит на кухню и собирается разогреть для дочери порцию, но та останавливает его у холодильника, снова обнимая, но при этом протягивая: — Что-то аппетита нет… — Ну уж нет, Сяо Джули. То, что твой брат питается только ночью и всякой сранью, не должно влиять и на твой аппетит, окей? Ты после тренировки, уже прошел час, пора поесть. Если не хочешь болоньезе, можно что-то дру… — Наггетсы? Джули смотрит на па снизу вверх, старательно моргая, как лучшие диснеевские принцессы. Со стороны окна раздается короткий смешок. Ибо прищуривается. Джули отвечает ему тем же. Ибо цокает языком. Джули повторяет, только выходит не так уж звонко. — Ибо, сдавайся. И мне заодно тоже порцию. С динозавриками. И себе. Может, и Бао соблазнится? Должно же случиться чудо в это Рождество… Ибо кидает на мужа короткий взгляд. Чжань может всякое говорить, но серьезен ли он? Это ведь именно Чжань всегда выступает против полуфабрикатов, а тут такая щедрость. Сяо Чжань правда кивает в ответ на этот взгляд и снова тянется к своему остывшему кофе, переводя взгляд на экран. Нужно закончить всё сегодня, чтобы праздники не были омрачены звонками студии или дебатами с продюсерами. Ибо, с чистой совестью, наклоняется к морозилке, вытаскивая две пачки наггетсов и кивает Джули на стул, чтобы не мельтешила. Но дочь игнорирует сиденье, восклицает, что попытается позвать брата на наггетсы и летит в сторону лестницы. Ибо и Чжань переглядываются. — Есть новые идеи как ему помочь? Ибо пожимает плечами, выбирая сковородку побольше. Он усмехается: — Ты же запретил мне рассказывать ему о плюсах однополых отношений… — Прекрати. Дело не в поле, ты сам это знаешь. Сволочи бывают в равной степени и женщинами, и мужчинами. Ему просто не повезло… — Меня он слушать не хочет. «Тебе легко говорить, ты сразу папу встретил и не знаешь, как это». Может, он в чем-то и прав, я правда не знаю, что еще можно придумать. Его даже не радует шоколадный фондан. То, что срабатывало в семь, в шестнадцать уже вообще не работает… а что будет дальше? Чжань встает из-за стола, забирая кружку, проходит к зоне кухни, попутно взъерошивая волосы мужа и целуя того куда-то в шею. Кружка ставится в раковину, Чжань опирается поясницей о столешницу, бездумно уставившись куда-то перед собой. В углу переливаются огоньки на елке, под ней — первая партия подарков. За окном барабанит дождь. Ибо закидывает сковородку динозавриками разных мастей, включает индукционную плиту. Он собирается быть крайне сосредоточенным и вовремя переворачивать несчастных аллозавров и сегизавров. А это, кажется, трицератопс… Откуда такие познания? Ну, когда пятилетка становится помешанной на динозаврах и хочет выпендриваться странными словами, ты невольно подтягиваешься до её уровня. Джули тогда и Бао подсадила, так что они даже устраивали викторины на тему видов всяких древних… рептилий. Чжань задумчиво тянет, поворачивается к Ибо. Пока тот сосредоточен на наггетсах, Чжань поглаживает его по плечу, убирает пару шерстинок кота с его черной футболки: — Думаю, мне стоит снова попытаться поговорить с ним. Конечно, нет таких слов, что могли бы помочь, а наши фразы о том, что все станет лучше, кажутся ему сейчас полной хренью… Попытаться можно все равно, верно? Ибо кивает пару раз, тянется к Чжаню, чтобы коротко поцеловать его губы. На этом моменте Джули возвращается. Судя по ее мордашке, наггетсы не слишком воодушевили Бао. Джули взбирается на барный стул, подпирает голову руками, дуясь на весь мир. Чжань поджимает губы, садясь рядом, и целует её в волосы, прижавшись крепко, затем дует, вызвав тем самым вялый смешок. Лучше, чем ничего. Джули устало приваливается к папе, и шепчет, что Бао не хочет есть. Чжань снова смотрит на мужа. Ибо коротко вздыхает и переворачивает наггетсы на сковородке. В конце обеда Джули относит порцию наггетсов под дверь брата и дежурит за углом, выжидая, когда тот всё же откроет дверь, чтобы забрать динозавриков, засекает время на смартфоне. Это происходит через три минуты и двадцать три секунды. От этого Джули становится немного легче. Она топает снова вниз, чтобы громко прошептать: «Он забрал их!». Сяо Чжань показывает дочурке большой палец, пока Ибо зовет её к себе, чтобы обнять. В итоге они все вместе заваливаются на диван, и Джули наконец-то рассказывает подробности своей тренировки и все свежие сплетни о других девочках в танцевальной студии. На фразе «ну, а мальчики, как всегда, идиоты. Ой, па, папа, вы не такие! И Бао не такой…» отцы великодушно её прощают, говоря, что на самом деле она очень даже права. Только тшш. х х х 24 декабря Энтони слышит, как в комнату кто-то заходит. Возникает предположение, что это папа, ведь в прошлый раз это был па. Когда Бао слышит неясное бормотание под нос и какое-то шебуршение, принимается ерзать, чтобы подглядеть. Да. Господин Сяо Чжань. В футболке и шортах, в халате поверх, наклоняется за его грязными носками, майкой, стягивает треники с компьютерного кресла, складывая все это в корзину. Стирка. Идеальное прикрытие для того, чтобы ввалиться в комнату сына, классика, которую можно подсмотреть в куче фильмов и сериалов. Чжань ловит сына с поличным, говорит обманчиво ласковым шепотом: — О, я тебя разбудил? Бао молча переводит глаза на электронные часы, стоящие на тумбе. Ну-с, час дня… Папа садится на край кровати, ставя корзину на пол. — Сколько ещё ты будешь себя жалеть? Можно перенести это на время после Рождества? Твоя сестра думает, что у тебя рак. Энтони фыркает, повернувшись на другой бок. Могло показаться, что адептом доброты и нежности в их семье выступает папа, но на самом деле дела обстояли вовсе не так. Развести и надавить на жалость всегда было намного легче, если дело касалось па. А перед папой цирк с конями устраивать не получалось с самого детства. Он всегда знал твои истинные мотивы, так сказать, зрил в корень, и на него всякие фокусы не действовали. Сейчас, когда Бао подрос, он подумал, что так его отца закалил, собственно, его муж. И только он и умел сделать так, чтобы Чжань слушался или прогибался, уступал в чем-то. Никто не говорит, что любовь от папы ощущалась меньше, чем от па, нет. Просто их любовь была разной. С па они валялись на этой самой кровати, пили пиво («ни слова папе, окей? Нет, только одну банку. Да, гадость, согласен, заедай чипсами»), обсуждали Mortal Combat, ходили вокруг темы с бывшей Энтони добрых минут двадцать, пока па наконец не родил «паршиво, да?». Очень паршиво. В крайней степени паршиво. Энтони не хотел об этом говорить. Па и не настаивал. Попытался, но Бао сразу же отрезал эти поползновения простой констатацией факта — па не поймет, но это не так уж и важно. Он будет в порядке. Просто не сейчас. Чжань нащупывает «мягкое место» сына и легко шлепает его по заднице. Энтони ворчит в подушку в ответ, но больше ничего не происходит. Сяо Чжань вздыхает, начинает вкрадчиво: — Энтони Ван Бао. Даже если твое сердце разбито, это не повод разбивать его другим, окей? Прошло уже две недели. Я понимаю, что ты ещё долго будешь ловить эти флэшбэки, дергаться от имени Мадлен, и да, я знаю, что твою бывшую звали как печенье, ты просто вдумайся… Но пора брать себя в руки. У тебя есть люди, которые любят тебя и мы спокойно предоставляем тебе время и пространство на нытье, жалость к себе, вздохи и суицидальные мысли о тщетности жизни. Но сегодня канун Рождества. И да, это не совсем наш праздник, с другой стороны — он уж точно ваш, так что он и наш… в общем. Самое главное. Никто кроме тебя не умеет готовить Рождественский пирог. А это чуть ли не основная причина, по которой к нам завалятся Ченги… ты слышишь? Ван Бао слышит. Про пирог папа ему льстит. Ремарка о суицидальных мыслях — это способ узнать, правда ли они посещали его сына. Обесценивание имени Мадлен — попытка показать свое отношение к этой девице, которую папа, за глаза, но не одобрял с самого начала. Энтони всё это прекрасно понимает. Удивительно, как он не понял, что Мадлен трахается с его приятелем, пока Бао выбирает ей колье на Рождество, как взрослый мальчик. Она называла его «этот богатенький китаёза»… — Папа… — М-м? — А ты тоже был слепым придурком, когда влюбился в па? Чжань издает какой-то странный звук. Энтони понимает, что пора повернуться к папе передом, так сказать, так что ворочается активнее. Тот устроился на его постели вплотную, вытянул ноги и сложил пальцы в замок на животе, смотря куда-то перед собой. Зависает так папа часто, где-то в своих «чертогах разума». Бао ждёт. Папа переводит на него теплый взгляд и щелкает по носу: — Мы с твоим па были невероятными придурками, когда влюбились и наломали много дров. Нам повезло оказаться в этом вместе, но… поверь. Драмы было достаточно. Конечно, ты был прав, когда сказал, что па не может понять тебя до конца… Но боль есть боль. Мы переживали разную, но какая разница, если итог один. Ты ничего не хочешь, ничего не можешь, и не видишь ни в чем смысла. А больно так, что лучше бы тебя переехал грузовик. — Лучше и не скажешь, папа. Чжань фыркает, взъерошивая волосы сына не глядя. Пару минут проходят в молчании. Фэншуй появляется из-за двери ванной, запрыгивает на кровать, устраиваясь рыжим калачиком между Бао и его отцом. Чжань поглаживает персиковую шерстку, говоря тихо: — Тебе ведь… я так думаю… не столь важно то, что она тебе изменяла. А то, что ты оказался дураком, верно? Но это не так. В твоей искренней любви и порывах не было ничего жалкого. И унижения в этом тоже никакого нет. Ты искренне желал, чтобы эта девушка была счастлива, старался её радовать с её же подачи. Твои поступки были благородными. И хоть тебе не повезло увидеть её суть, и ты поверил в ответное чувство… Это не делает тебя… — Лохом? — Да. Это не делает тебя лохом, Бао. Это делает тебя способным любить, делает тебя щедрым и добрым. Таким, каким мы тебя и воспитывали, и каким ты и был с самого рождения. Требуется намного больше силы, чтобы любить так. Чем чтобы закрыться и стать, как большинство. Ты ведь уже думал что-то вроде «больше никогда»? Ван Бао поджимает губы, опуская взгляд, но параллельно с этим тянется к коту. Фэншуй млеет от двойной ласки хозяев, начиная урчать ниже. Чжань едва слышно хмыкает, целует сына в волосы и встает с кровати, подбирая корзину с бельем. У двери он оборачивается: — Жду тебя на кухне через двадцать минут. Отказ не принимается. Я заказал кучу еды, скоро привезут, но твой всратый пирог ты приготовишь, ясно? И объясни Джули, что ты не собираешься умирать. Я серьезно. Я видел, что она скачала сериал «Красные браслеты» на нетфликс, а это про больных детей, как я понял. Ты устраиваешь ей травму. Окей? Энтони Ван Бао садится в постели, посмеиваясь, и кивает пару раз. — Окей, папа. — Люблю тебя. — Да-да. — Я сказал, что люблю тебя, Энтони. — И я тебя люблю, папа. — Вот и хорошо. Впервые рождественский пирог Ван Бао испек, когда ему было двенадцать. Дело было ранним утром Рождества. Он потащился на кухню с планшетом, с которого изучал рецепты, все ещё в пижаме, лишь почистив зубы. Выпил стакан сока, и принялся за дело. Тогда вся кухня была в полнейшем хаосе, как это обычно и случалось, когда за дело брался Энтони, но пирог всем очень и очень понравился. И да, дело было в Миннесоте. Там кухня малышу Бао всегда нравилась сильнее. Она и просто была… в два раза больше? И почему-то к чистоте там его папа относился не так строго, как к чистоте на кухне в Нью-Йорке. Но сейчас Энтони вырос и уяснил, что порядок и чистота на кухне — залог успеха любого повара, особенно если тот хочет стать шефом. Это золотое правило, которое не стоит нарушать. В принципе, сравнивания себя в двенадцать и сейчас, Бао видел нехилый такой рост на кулинарном поприще. Но помощник ему бы не помешал. Бао сбривает свою легкую и куцую щетинку подростка, зачесывает влажные волосы назад, переодевается в чистое. Выдохнув, он выходит из комнаты с мусорным пакетом, куда собрал все обертки снеков и йогуртов, которыми питался так долго. Просто жесть. Фэншуй вьется у его ног, но в итоге вырывается вперед. Видимо, кот счел, что хозяин воспрял духом и наконец-то можно заняться своими делами. Энтони проходит к комнате сестры и стучится пару раз: — Джули? Мне… м-м. Думаю, мне нужна будет помощь с пир… Дверь резко открывается. Джули смотрит на брата снизу вверх и в её глазах столько счастья, что аж неловко. Энтони становится стыдно перед сестрой, он чуть улыбается, ущипнув ту за щечку. — Прикольная шапка. Джули отмахивается от брата, но берет его за руку, тащит вниз, принимаясь тараторить о том, как прошли эти деньки без брата. Шапка Санта-Клауса на её голове весело позвякивает бубенчиками, особенно когда сестра решает подпрыгивать через шаг. Чета Ченгов заваливается к чете Сяо-Ван ровно в семь вечера. Дэвид сразу же «нападает» на Бао, сжимая его в объятиях. С чего бы такая телячья нежность с разбегу? Энтони пытается увернуться от очередной попытки удушить себя, но Дэвид держит крепко: — Ты засранец. На сообщения не отвечал, трубку не брал. Мне пришлось твою сестру пытать и даже звонить дяде Ибо! Ты нормальный?! А твоя сестра плакала, между прочим, ты извинился перед Джули? Где она, кстати? Малышка Джули? У нас тут подарки! Джули почему-то не решается спуститься. Чжань как раз проходит мимо дочери, слыша все эти выкрики. Ченг, кажется, уже что-то втолковывает Ибо про то, как круто было бы поехать всем вместе кататься на сноубордах, Сюин причитает об ужасной погоде и всё зовет «Чжань-Чжаня». Чжань тормозит, наблюдая за Джули. Та обняла столбец в начале лестницы и высматривает гостей, но не спешит спускаться. — Принцесса? Что-то не так? Джули оборачивается и спрашивает шепотом: — Па. А я… я хорошо выгляжу? Сяо Чжань сразу же говорит, что Джули — самое прелестное создание на свете, но потом в его голове складывается пазл. Дэвид Ченг все еще спрашивает, где Джули, ведь у него есть подарок. О господи-то боже ж ты мой вашу ж мать… Чжань присаживается перед дочерью и приобнимает её: — Ты чудесно выглядишь. Замечательная футболочка и прекрасная шапочка. Идём, гости уже ждут. Джули улыбается и берет папу за руку. Она считает, что Рождество спасено и действительно случилось чудо. Какой бы мерзкой ни была погода. 25 декабря, раннее утро Ибо, традиционно, натягивает поверх футболки джемпер из секции «уродливых свитеров». Это то, что они делают с Чжанем каждое утро Рождества вот уже последние лет… лет… сколько Бао лет? Ох, охренеть. — Ужасающе ужасный свитер. Просто шик. Ибо поигрывает бровями, оборачиваясь к мужу. На свитере Сяо Чжаня нечто, что должно было бы быть Сантой, но выглядит как перемолотый фарш с глазами на алом фоне. У самого Ибо — косой олень Рудольф на зеленом. Идеальная парочка. Чжань обнимает мужа со спины, смотря на них в зеркало. Целует пару раз в шею, затем за ухом, а потом выдает: — Мне кажется, наша принцесса впервые влюбилась. — Ей девять, Чжань. Сяо Чжань округляет глаза в притворном ужасе, а затем легко кусает мужа в шею, прежде чем отлипнуть. — И что? Ты обесценишь её чувства только потому что ей девять? Да, это несерьезно, но нельзя смеяться над этим, иначе травмируешь её на любовном поприще. — Я и не собирался. Но… с чего такие выводы? Сяо Чжань пожимает плечами, принимаясь заправлять постель. Ибо наблюдает за ним, совершенно не собираясь помогать. Чжань расправляет постель руками, низко наклонившись. Чудесно же. Ибо благословляет себя и свое везение, что может вот так просто подойти и вот так просто положить ладонь на вот эту самую задницу… Чжань оборачивается и вскидывает бровь. Ибо просто поглаживает его по ягодице с глупейшей улыбкой на лице, а затем отходит, словно ничего и не было. Чжань коротко фыркает, переходя к подушкам. Их нужно взбить. — Выводы… в общем, мне кажется, у неё краш на Дэвида. Ибо, который прошелся до столика, чтобы взять с него смартфон, резко оборачивается, так и зависнув с вытянутой рукой. — Ну уж нет. Никогда. Сплюнь. Что там бабушка говорила? Обернись три раза и поплюй… — Да-да, мой дорогой. У нашей дочери явно будет кинк на плохих парней… — Нет. No way. Боже, никогда. Нет-нет-нет. — С чего бы, действительно. Крутые парни на мотоциклах, холодные снаружи, тепленькие внутри… Ибо закатывает глаза и подходит к мужу, забирая у того подушку из рук. Вместо подушки Ибо предлагает себя, притягивая Чжаня за бедра вплотную к себе. Тот обнимает его за шею, сдавшись. Ибо цокает языком, коротко прикусывая нижнюю губу мужа: — Про тепленькие внутри звучит очень странно, гэ. — Знаю, знаю. Но ты меня понял. — Может, я все же буду намекать им, что однополые отношения — это выход? Сяо Чжань закатывает глаза и целует мужа, взяв инициативу на себя, прежде чем тот сморозит очередную глупость. Вниз они спускаются позже, чем планировалось. На первом этаже кот Фэншуй наконец-то добирается до одной из елок, чтобы вцепиться в пушистую ветку и рухнуть вместе с блестящим шариком на пол. Тот не разбивается, ведь уже столько лет никто не покупает в этом доме то, что может так легко разбиться.