Ин(ь-ян)версия

Вэй Ин замер, боясь дышать, наблюдая со стороны, как его Лань Чжань склоняется к невозможно худому мужчине, лежащему на кровати. До него донеслись какие-то тихие слова. Он не вслушивался, хотя бы потому, что это было неправильно… Но и потому, что сознание едва воспринимало действительность, только пережитое все еще долбило по ушам, перекрывая все звуки. — Вэй Ин? — тихо позвал его Лань Чжань, оглядываясь, и только сейчас Вэй Ин понял, что во внутреннем кармане пиджака надрывается вибрацией его телефон. Он торопливо достал его из пиджака, в панике пытаясь выключить как можно быстрее. Но, глянув мельком на пропущенные звонки от мамы, Цзян Чэна, Цзян Яньли и, как ни странно, от Цзинь Цзысюаня, записанного у него в контактах еще со времен неадекватных попыток того ухаживать за его подругой, нахмурился, чувствуя, как во рту пересохло и с трудом удается сделать вдох. — Тебе нужно вернуться? — безэмоциональным голосом спросил у него Лань Чжань, заметив, как сосредоточенно залип его друг в телефоне. Вэй Ин вздрогнул и, не раздумывая больше, ткнул на значок самолета, отправляя телефон в режим недоступности, и убрал его обратно в карман. Он решительно шагнул вперед, к Лань Чжаню, опустив ему руку на плечо, пока не успел еще усомниться в своих действиях, но… Но его тут же ухватили за бедра и парень притянул его к себе, лицом утыкаясь в живот. Крепкие объятия разрушили повисшее с момента ухода с выставки напряжение между ними, и на мгновение Вэй Ину показалось, что он защищен от всего мира, пока рядом с ним этот человек. — Чжань-гэ… Расскажешь? — он осторожно погладил Лань Чжаня по голове, пытаясь поправить растрепавшиеся волосы, пытаясь в своем прикосновении передать все свое доверие к нему и готовность выслушать. — Мгм. Вэй Ин, закусив губу, дожидался ответа, но Лань Чжань по-прежнему молчал, о чем-то сосредоточенно размышляя, и тогда он решил сделать шаг первым, сделать то, что хотел уже давно. Едва слышно вздохнув, он полез под рубашку и вытянул цепочку, висевшую на его шее. — Чжань-гэ… Я давно хотел… М, знаешь, это кольцо, это что-то вроде… Ох, — слова никак не собирались в кучу, и Вэй Ин совершенно растерялся. Он молча отцепил кольцо и, краснея, протянул парню, удивленно и недоверчиво смотрящему на него. — Не важно, примешь ты его или нет, то есть, захочешь ты или нет, но… Но для меня все ясно. Я хочу быть с тобой. То есть… я не хочу быть без тебя. Вместе. То есть… Жаркий румянец заливал уже не только щеки, но и уши, и шею. Пристальный, удивленный взгляд золотистых глаз стал осязаемо острым, и захотелось спрятаться, сбежать. Усилием воли Вэй Ин заставил себя оставаться на месте, в объятиях Лань Чжаня, боясь реакции этого человека и желая у него же найти успокоения. Внутренний раздрай на какое-то мгновение оглушил, но когда исчезли теплые руки с его талии — окатила резкая слабость. Он, закусив губу, изо всех сил пытался держать себя в руках, уговаривал себя, что он сам, вот только что сказал Лань Чжаню, что не важно, примет ли он кольцо, и его, вместе с этим злосчастным кольцом… Но как не важно?! Казалось, что это важно настолько, что от этого зависит его жизнь. В голове царил хаос. Сознание металось от состояния паники к счастью, от тихого ужаса к восторгу, и Лань Чжань никак не мог успокоиться и взять себя в руки. Сердце отчаянно колотилось и хотелось спрятать лицо в ладони, и какое-то время побыть в темноте, чтобы привести мысли в порядок. В детстве он любил прятаться под столом, и сидел там порой целый день, пока его не находил старший брат. Брат… Лань Чжань глянул на больничную койку, где лежала призрачная тень человека, которым он некогда был. Нет больше теплой, мягкой улыбки, не сверкают радостью и боевым задором кофейного цвета глаза, не раздается искренний смех… Исхудавшие, тонкие руки не могут больше взять кисть, чтобы увлеченно, страстно писать, погружаясь в новую картину так, что приходилось вытаскивать его из мастерской хотя бы чтобы накормить, а в кофе подсыпать снотворное, потому что трое суток без сна — это плохо, очень плохо… Но гораздо хуже оказалось вот это. Видят небеса, он бы лучше продолжал целыми днями караулить, как бы его брат не свалился от истощения в обморок, вдохновленный очередной идеей, чем навещать его бесчувственное тело, ставшее пустой оболочкой, сосудом для едва теплящейся жизни, в больнице. Он должен все рассказать и объяснить, ведь, если он утаит эту правду, то потом… Лань Чжань перевел взгляд на Вэй Ина и ужаснулся — настолько парень стал бледным, судорожно сжимая губы, отведя взгляд куда-то в сторону и, кажется, уже не надеялся услышать его ответ. — Вэй Ин! — он схватил его за руки, прижимая их к груди и обращая на себя внимание друга. — Вэй Ин, послушай меня… Я не… — Не нужно, — перебил его парень, с трудом выдавливая из себя слова. Голос нервно ломался, звенел от напряжения, но Вэй Ин попытался улыбнуться, криво, фальшиво, но изо всех сил стараясь не показать своих эмоций, по-прежнему смотря куда-то в сторону… — Ты ничего мне не должен, и, если я тебя напряг своими… — Вздор! — вспылил Лань Чжань, подскакивая со своего места. Он схватил Вэй Ина за подбородок, вынуждая показать лицо, и вздрогнул, увидев в серых глазах блестевшие слезы. — Послушай… Я… Сначала послушай меня! Я не хочу причинять тебе боль. Но так происходит со всеми близкими и дорогими мне людьми… Я не хочу, чтобы ты пострадал, но… Но если ты останешься со мной, я не знаю, что будет дальше. Болезненное напряжение в глазах Вэй Ина сменилось на загоревшуюся надежду, разбавленную недоумением, и от этого становилось еще больнее. Ради него же самого — он должен был отказаться, он должен был перестать с ним видеться уже давно, но… От этой мысли хотелось умереть. — Мой брат… Он здесь из-за меня, — Лань Чжань поймал себя на том, что пальцами принялся оглаживать бархатную кожу Вэй Ина, скользя подушечками пальцев каждый раз все выше и выше, подбираясь к призывно приоткрывшимся губам. Нервная дрожь прошла по позвоночнику от ужаса, что он может его лишиться, и в душе поднялось стыдливое желание смолчать, не рассказывать. — Ты не должен мне ничего рассказывать, — отвечая на его мысли, тихо сказал Вэй Ин, заметив его нерешительность. — Нет, должен, — он прикрыл глаза, делая глубокий вдох, словно собирался броситься в темную бездну. — Меня растил брат, он… Нет, сначала… Мама умерла при родах. Сбивчивая речь то и дело прерывалась, когда, от всплывающих перед глазами воспоминаний, останавливалось дыхание. О том, что его доставали из мертвого тела матери — ему рассказал отец. Рассказал в подробностях, злым, жестким голосом смакуя детали, обрушивая правду на семилетнего ребенка. Лань Чжань тогда сидел оцепеневший, среди одноклассников, пришедших на его День Рождения. В памяти остался чужой, обвиняющий голос отца, посеревшие, полные ужаса лица и смешные, яркие колпачки на головах детей. На нем был такой же. Но он не знал, как выглядит со стороны. Потом прибежал Хуань, уже учившийся в средней школе, долго кричал на отца, потом успокаивал его, успокаивал других детей, предлагал веселиться, доставал какие-то игрушки… Отец никогда не проявлял к нему любви, но в тот день он понял — почему. Как можно любить того, кто убил другого человека? Это непростительно. Он не заслуживает своей жизни, данной ему за счет жертвы матери. Каждый его день рождения отец напивался. Он напивался дважды в год — на годовщину брака и в день смерти жены. Остальное время он горстями глотал таблетки. Глотал таблетки и отворачивался, стоило Лань Чжаню только появиться в одном с ним помещении. Он научился прятаться от отца, не желая его тревожить, и даже мечтал убежать. Останавливал его от этого шага брат. Брат каждый раз находил его по тем закоулкам, где он прятался, вытаскивал, пытался разговорить, приободрить, убеждал, что это все глупости, что отец любит его, просто… Просто он убил их маму, да? Брат, как можешь ты любить меня, когда я убил твою маму. — Когда мне было 15 — отец… он выпил слишком много снотворного. Он плохо спал… Наверное, он не мог уснуть… Наверное, он ушел вслед за женой. Лань Чжань почему-то очень четко представлял себе бледное лицо отца с обращенным внутрь себя взглядом, который стоит перед зеркалом в ванной и отсчитывает нужное количество таблеток. Потом замирает и вдруг высыпает весь пузырек, заглатывая их и больше ни о чем не волнуясь. Не волнуясь, что оставляет двух сыновей… Ладно он, Лань Чжань, не заслуживает даже такой заботы, но Хуань? Светлый, яркий человек, никогда не перестававший улыбаться, только поступивший на художественный факультет, горящий своими идеями, заряжающий оптимизмом… Наверное только он и держал отца так долго. Он улыбался, гладил его по голове, приносил вечерами горячий чай, укрывал пледом, когда мужчина засыпал в гостиной, в очередной раз просматривая старые фотографии. Лань Чжань видел маму на фотографиях. Она всегда улыбалась. Как его брат. Она была бледной, худой, очень красивой и всегда, всегда улыбалась. — Опеку над нами взял дядя. Брат отца. Он переехал к нам… Это был и его дом, только он уехал, когда… семья… когда… появились… — голос сбился и Лань Чжань задохнулся собственным дыханием. Самообладание вернулось только когда он почувствовал, как нежные ладони огладили его лицо, стирая две влажные дорожки слез. — Когда отец женился — дядя уехал в другой город. Он вернулся из-за нас… Но он ненавидел их. Лань Чжань был в этом уверен. Мелочный, склочный, вечно недовольный, дядя только и делал, что кричал на них. Если бы не тот факт, что Лань Хуань уже вступил в совершеннолетие и пригрозил дяде, что подаст на опеку над младшим братом и выселит того из их дома, лишив опекунских выплат — Лань Цижэнь, пожалуй, мог бы опуститься и до рукоприкладства. В итоге он лишь изводил его своими нескончаемыми придирками и попреками — угробил обоих родителей, как земля только такого носит… Как его носила земля, Лань Чжань и сам не знал. Но в старших классах осознал, как ненавидит эту самую землю. — Я связался с плохой компанией. Стал пить, курить, драться, каждые выходные брат забирал меня из обезьянника… Я… Единственное, что удерживало его от падения за грань — брат. Он не переставал улыбаться, заразил его тягой к рисованию, даже уговорил учиться вместе с ним. Хуань постоянно его куда-то таскал, на курсы, на выставки, в кружки, в разные компании, лишь бы не оставлять одного. Это он подарил ему мотоцикл, почти год откладывая все свои стипендии, это он научил стрелять и в первый раз привез на стрельбище. А потом, только поступивший в университет Лань Чжань — пустился во все тяжкие. Постоянно ночуя в общаге, он почти не появлялся дома. Постоянно ругался с дядей, однажды даже подрался. Тот заявил на него в полицию, но Хуань снова смог разрешить ситуацию. И уговорил Лань Чжаня вернуться домой. А он… а он демонстративно напился, в невменяемом состоянии завалившись в свою комнату, даже не помнил, как улегся на кровать, и, как итог — уснул с зажженной сигаретой. — Понимаешь, он вынес меня… — голос окончательно сел и Лань Чжань обессиленно уткнулся лбом в плечо Вэй Ина, невольно ища у него поддержки, хоть и ставил себе изначально цель рассказать обо всем холодно и равнодушно, увидеть реакцию парня и отпустить его в более счастливую жизнь — без него. — Он вынес меня, а я даже не проснулся. Он вынес дядю… А потом упал. Когда я очнулся в больнице — мне сообщили, что он впал в кому. Тяжелое отравление угарным газом. Отек мозга. А его трясло с похмелья и от ужаса, и он не мог даже стоять на ногах. Ему вкололи успокоительное и отправили еще на сутки в беспамятство. Когда он пришел в себя… — Дядя хотел отключить его от аппарата. Врачи сказали, если даже он придет в себя, шансов… Может быть ослепнет… Может быть оглохнет… Может быть вовсе… как овощ. Врачи сказали, что надежды нет. Дядя кричал, что подаст заявление, что поджог, что это он виноват… Он виноват, но не позволит отключить брата, пока есть хоть малейший шанс. Даже если только в зеленых огоньках на многочисленных экранах. Даже если только в его сердце. В этот последний раз он не должен отворачиваться от брата и снова бросать его. Сказать было больше нечего. Таким опустошенным себя Лань Чжань не чувствовал никогда в жизни. Нужно было отстраниться и посмотреть в лицо Вэй Ина, увидеть в нем то отвращение, которое видел в лице дяди, отца, своих одноклассников, но… Но было страшно, так же страшно, как когда он впервые увидел брата, прикованным к больничной койке. — Другая больница? Другие врачи? Мы найдем еще какие-нибудь варианты. Мы…?