Ин(ь-ян)версия

7:30 Он не пошел на завтрак. И за ним никто не пришел. Какое-то время, косясь на часы, он еще ждал, что в дверь постучат, и отцовский голос сердито позовет его. Они позавтракают вместе, как всегда, а потом ему прочитают длинную, нудную лекцию. Как всегда. Возможно велят переписывать правила. Или учить какой-нибудь очень авторитетный, очень полезный, но невыносимо нудный труд человека, жившего, в лучшем случае, 5-6 столетий назад. А может быть и все 12. Что еще с ним могут сделать? Нет, отец однажды достал из одного из ящиков старинного комода, стоявшего в своем кабинете, кнут. Тяжелый, витой жгут, помутневший от долгого хранения, на красивой резной рукояти. И рассказал, что однажды его им наказали. Вэй Усянь и хотел спросить: «За что?», но, взглянув в потемневшее лицо мужчины, не решился. Тогда он несколько дней размышлял, что такого мог бы натворить сам, чтобы отец применил этот кнут к нему. И не смог придумать ни одного поступка — за все, что было достойно дисциплинарной порки, в их время сажали в тюрьму. Но прошло время, и он не только придумал, но и претворил в жизнь нечто, что эту самую жизнь грозило разрушить. Их размеренную, тихую жизнь в поместье рода Илин Вэй, уходящего анналами в древние века. 8:00 Редкие прохожие недоуменно на него косились, но близко не подходили. Что больше возмущало их — его облик, такой непривычный для богатого, интеллигентного района, или же то, что он ходил взад-вперед вокруг своего мотоцикла, словно разъяренный зверь? Если включить воображение, то легко можно было увидеть бьющий по ногам хвост. Ночь была бессонной. Слишком много мыслей. Вэй Ин вновь посмотрел на часы. Отец должен был завершить свой завтрак. На самом деле он надеялся, что сможет выйти из дома без встречи с главой семьи — его должен будет ждать Лань Чжань. Еще вчера они договорились, как и где парень его заберет, вот только намерение собрать вещи и уйти из дома слабело с каждой минутой. Слишком страшно. 8:30 Приехал он слишком рано, но дома находиться сил не было. До того, как Вэй Ин обещался выйти к нему, оставалось еще полчаса. Но нервы не выдерживали, и очень хотелось кого-нибудь убить. Лучше выйти пораньше и подождать гэгэ на улице. Находиться в комнате становилось удушающе тяжело. Вэй Ин бежал по лестнице, привычно одергивая себя, чтобы не спешить, и тут же ускоряя шаг в протесте против всех правил. Вбитые в голову положения семейного устава горели огнем в его сознании, причиняя физическую боль, словно заклятие, наказывающее его за проступки. — Ты не пришел на завтрак, — раздался холодный голос отца, как раз покидающего гостиную и вышедшего на лестницу. Что он делал в гостиной? В ней обычно лишь принимали гостей. Семейное общение происходило в столовой, в матушкиной зале или же отцовском кабинете. Иногда в библиотеке, когда очередное обсуждение работ, трудов или же исторических периодов перерастало в оживленные, насколько позволял устав рода Илин Вэй, дебаты. В груди кольнуло, когда он вспомнил об этих вечерах, так любимых им. Когда-то он даже специально планировал на какую тему вызвать разговор, готовился к ней, едва высиживая ужин от нетерпения, желая блеснуть знаниями и поразить родителей. Один единственный человек смог перечеркнуть казавшийся ему нерушимым уклад жизни, поменять взгляд на тот образ, что навязывали ему родители… Навязывали ли? Можно ли сказать, что он был несчастен, пока рос в своей семье, пусть и подчиняясь строгим правилам, но получая при этом лучшее — образование, воспитание, положение. Но страшнее всего было думать об улыбке матери и том, что он может ее лишиться. Его родители, он был уверен, смогут пережить его исчезновение из их жизни. Скоро у них будет еще один ребенок. А вот Вэй Ин сможет жить без них? 8:45 Он пообещал не звонить и не писать, и теперь искренне жалел об этом. Нужно было потребовать, чтобы Вэй Ин позвонил ему и носил с собой телефон — как в шпионских фильмах. Впрочем, помочь по телефону он бы своему парню ничем не смог. И желание пойти прямо к нему домой — крепло с каждой минутой. — Я не голоден, — Вэй Ин с трудом проглотил рвущиеся из него извинения за собственный, нарушающий правила поступок, и слова благодарности — за заботу. — Мне нужно с тобой поговорить. Пойдем в мой кабинет, — мужчина, не дожидаясь его согласия, прошел по лестнице наверх. Еще месяц назад он покорно последовал бы за отцом. Даже если бы опаздывал в университет. Даже если бы у него была назначена встреча. Даже если бы… Но неужели Вэй Чанцзэ не видит, что его сын одет, торопится, и явно не на прогулку, и разве не было бы правильным хотя бы поинтересоваться, удобно ли будет беседовать именно сейчас? Почему семейные правила на несколько сотен пунктов рассказывают о том, как надо быть внимательным к людям, вежливым в своих просьбах, обходительным, воспитанным, тактичным… Но позволяют обращаться с собственным ребенком, как с прислугой, не имевшей права голоса? Даже у слуг в их доме были строго регламентированные часы работы и выходные. В конце концов — они могли сменить работодателя. Он же живет в этом распорядке всю жизнь, без права на малейшее отступление. Без учета его желаний, мотивов и побуждений. Без внимания к его чувствам. — Прошу меня простить, но в данный момент я уже занят, — глухо проговорил Вэй Ин, не оглядываясь на отца, и прошел к выходу. Он изо всех сил заставлял себя идти медленно и спокойно, хотя хотелось сорваться на бег и выскочить за дверь. — Не смей так уходить! — взорвался отец за его спиной. Все-таки нужно было убежать. — Вэй Усянь! Ты еще не дорос… — Я уже могу надевать шапку¹! — резко развернулся Вэй Ин, разводя руками в попытке показать степень своего непонимания поведения отца. — Сколько еще ты будешь пренебрегать правилами приличия в моем отношении?! Разве кому-то другому ты бы посмел указывать? Разве у кого-то другого ты бы не спросил… — Вэй Усянь! Кто-то другой — не мой сын! Пока ты мой сын, ты будешь меня слушаться! — Тогда я не хочу быть твоим сыном! — закричал парень. Где-то в глубинах дома хлопнула дверь, наверняка слуги, заслышав столь шумную и необычную для этих стен ссору, поспешили спрятаться. — Как ты смеешь?! — Ты даже не пытаешься меня понять! — Немедленно замолчи! — Ты не видишь во мне человека! — Я был слишком мягок с тобой! — Зачем мне та жизнь, которую… — Неблагодарный! — …если я не буду счастлив! — Что ты знаешь… — Этого ты мне желаешь?!       8:50 Если он задержится, то через сколько стоит идти? Для Вэй Ина совсем не свойственно опаздывать, а значит через десять минут… Они кричали, не слушая друг друга, не обращая внимания на нарушение десятка правил семейного устава. — Если выйдешь сейчас за порог этого дома, то больше не смей возвращаться! — совершенно разъяренный спором с сыном, всегда так покладисто принимавшим его волю, Вэй Чанцзэ гневно указал на дверь за спиной парня. — Отлично! Я не желаю больше жить в этом доме! — Вэй Усянь! Мальчишка! Ты не имеешь больше права носить эту фамилию! — Я не желаю больше иметь с тобой ничего общего! — Отказывайся от наследства и выметайся! — Вычеркни меня сам! — отмахнулся Вэй Ин, резко разворачиваясь к двери и собираясь покинуть дом, и вдруг замер. Он учащенно дышал и слышал, как тяжело переводит дыхание отец. Но внезапное, такое нелогичное заявление заставило забыть даже о собственной обиде, и он медленно обернулся. — От какого наследства я должен отказаться? — Пошел прочь! 8:52 Плевать, он пойдет к его дому ровно в 9, и пусть этот старый, серый хрыч только попробует… — Чжань-гэ! — он резко обернулся, попадая в крепкие объятия, и на его шее повис тот, кого он уже готов был с боем выручать из-под замков. Получилось бы это у него или нет — он не знал, но точно бы попробовал. — Все в порядке? — голос был охрипшим и Лань Чжань закашлялся, прочищая горло. — Ты давно здесь? — парень обхватил его лицо ладонями, согревая, и Лань Чжань только теперь понял, что действительно замерз — осенний Шанхай по утрам любил туманы, оседающие покрывалом водной крошки на мотоцикле и кожаной куртке, заменившей жилетку. Вэй Ин вдруг привстал на цыпочки, прижимаясь всем телом, и невесомо поцеловал в губы. И тут же фыркнул, когда, на мгновение оцепеневший, Лань Чжань крепко обнял его. — Чжань-гэ! Тише, — Вэй Ин улыбался ясно и светло, но под глазами залегли тени, выдающие бессонную, от переживаний, ночь. — Ты не стал брать вещи? — беспокойно заметил он отсутствие какой-либо поклажи у парня. — Гэгэ… Я сначала хочу поговорить с тобой, — от неуверенности, промелькнувшей на милом лице, сердце Лань Чжаня испуганно забилось. — Не нужно, — он еще крепче обнял Вэй Ина, прижимая к себе. — Ты всегда можешь рассчитывать на меня в чем угодно. Только… только останься со мной. — Я с тобой, — серые глаза счастливо засияли, освещая лицо парня. — Поедем домой? — говорить про дом и подразумевать, что это их общий дом, что он хочет, чтобы у них был общий дом, было странно, и Лань Чжань, едва выдохнув это слово, испуганно замер, ожидая ответа. — Да! Но сперва ты отвезешь меня в больницу? Я хочу поговорить с мамой… без отца. — Мгм. До больницы они доехали быстро. Слишком быстро. Он едва справлялся с желанием повернуть в другую сторону и увезти Вэй Ина домой. К ним домой. Но он послушно привез парня к больнице, вместе с ним прошел до небольшого парка, разбитого под окнами серого здания, попытался остаться неподалеку на скамейке, чтобы не мешаться, но парень уверенно потащил его за собой. Тревога все нарастала, и ему казалось, что еще немного — и он задохнется от накатывающей паники. Госпожа Вэй вышла через пару минут, как сын ей позвонил — наверняка уже давно ждала. — А-Сянь! — воскликнула женщина, бросаясь на шею к своему сыну так, словно не видела его год. — А-Сянь, только что звонил отец… Я поверить не могу! А-Сянь, нам всем нужно успокоиться, я уверена, что Чанцзэ скоро успокоится… — Мама, подожди, — мягко улыбнулся Вэй Ин, усаживая ее на скамейку и устраиваясь рядом, вполоборота. Лань Чжань, чувствуя себя неловко, сел за спиной парня, едва касаясь его плечом. — Мама, скажи мне… Почему отец заявил, что я должен отказаться от наследства? — А-Сянь… — Если бы речь шла о его завещании, он бы мог меня просто вычеркнуть… Мама, я помню, как два года назад я подписывал бумаги. Тогда я не спрашивал, о чем они были, но… Мама, ты же знаешь, в чем дело? — Сынок, прости, но я не могу тебе ответить, — на лице Вэй Цансэ отобразилось искреннее страдание. — Если ты ничего мне не скажешь, я поеду к юристу. Я все равно узнаю, но я надеялся, что хотя бы тебе могу по-прежнему доверять. Вэй Ин был необычайно серьезен и тверд, и женщина растерянно посмотрела на него, не узнавая в молодом мужчине своего тихого, послушного сына. — А-Сянь, тебе придется все узнать самому, — госпожа Вэй низко склонила голову, словно стыдясь смотреть ему в глаза. [1] Совершеннолетие у мужчин в Древнем Китае наступало в 20 лет. При этом они проходили специальную церемонию — гуаньли, 冠礼, во время которой им надевали шапку. В современном Китае совершеннолетие достигается в 18 (хотя брачный возраст у мужчин в 20), а живи они в Древнем Китае, Вэйка бы уже прошел и этот обряд, ему сейчас 20. С хвостиком) Люблю хвостики.