Узурпатор

      Какаши лениво отпивал горький кофе, щурясь то ли от горечи напитка, то ли от утреннего солнца. Он откинулся на спинку ротангового кресла, закинув ноги на подоконник. В такой позе можно просидеть вечно, особенно когда из второго этажа, уже ставшего родным отеля, открывается такой вид — бескрайнее море, туманные холмики далеких островов Наги и Оузу, на которых сейчас должен быть Лиен — мальчишке-таки удалось устроиться в порт. Какаши вдохнул привычный морской воздух полной грудью, но сейчас рецепторы молвили о примеси угля в запахе. Он напрягся и крепче ухватился за ручку любимой кружки. Чутье не подвело — перед ним, взобравшись по балкону нижнего этажа и водонапорной трубы, материализовался с громким выкриком Лиен.       Мужчина даже не дернулся, лишь изогнул бровь, смотря на мальчишку как на придурка. Лиен почесал затылок, взлохматив отросшие русые пряди.       — Я надеялся, Вы испугаетесь.       — И прысну кофе, — продолжил за него Хатаке, тяжело вздохнув и отпив названную горечь.       — На такое я даже не смел надеяться, — усмехнулся парень и плюхнулся на такой же кресло возле него, затем особо наглым образом взял персик из вазочки с фруктами и откусил. Сок от спелого фрукта потек по счесанному подбородку, парень завизжал — настолько давно в его рационе не было ягод, овощей и фруктов. — Великолепно!       Какаши проигнорировал его наглость, привык уже. Но вот он не упустит сделать ему замечание по поводу глупого поступка — пугать шиноби смерти подобно.       — И многие пугаются от такого «приветствия»?       — На капитане сработало, — беззаботно пожал он плечами. Откинул косточку от персика и потянулся к банану.       — Именно поэтому тебе пришлось сменить судно, — фыркнул Хатаке, сделав глоток.       — Ну да, глупо было рассчитывать, что Вы не узнаете, — виновато произнёс Лиен. — Но на новом мне нравится даже больше. Я теперь уголь вожу!       — Поздравляю.       — Что-то Вы неискренни, сенсей, — расплылся он в улыбке, замечая, как дернулся глаз Какаши. — Ладно, простите, я не должен был устраивать это шоу. Просто меня не было почти четыре месяца. Я ещё никогда не уходил в море на такой долгий срок.       — Уже столько прошло? — отстраненно спросил Хатаке, переведя взгляд на горизонт.       — Да, и я соскучился, столько новостей хотел Вам рассказать.       — Лиен, ты же знаешь, не люблю я эти морские байки, — взвыл Какаши.       Ему уже порядком осточертело выслушивать эти однотипные морские легенды. Почему-то каждый в портовой деревушке считал своим долгом влить в его уши эту важную информацию. Дошло даже до того, что какой-то рыбак подсел к нему в стрип-клубе и начал рассказывать о своем огромном улове. Всё настроение убил. От воспоминаний дёрнулся второй глаз.       — Да не собирался я рассказывать о морском чудище и прочей ерунде, — надулся парень. — Я вообще-то девушку встретил, она така-а-ая… — мечтательно протянул он, закатив глаза. — Она в Стране Морей живет. Кожа как у амазонки, а глаза…       — Хочешь сказать, что переезжаешь? — безэмоционально отозвался Хатаке, хоть и был рад за него. — Давно пора. Будешь к ней на балкон лазать, а не ко мне, Ромео.       — Ой, а Вам, как всегда, лишь бы отделаться от меня, — возмущенно бурчал он, а щеки предательски горели. — Не собираюсь я никуда уезжать… На острове Хаху нет угольных месторождений, так что мы их главные поставщики.       Мужчина решил проигнорировать тот факт, что парень считает себя коренным жителем Страны Чая. В конце концов, не все такие отшельники, не чувствующие свою привязанность не то что к стране, а к миру в целом.       — Мы будем встречаться в порту, — мечтательно продолжал Лиен, поджав под себя ноги и покачиваясь из стороны с сторону. Скрывать пунцовое лицо уже негде. — Ну, знаете, любовь, все дела. Это так романтично, как в том кукольном представлении. Два раза в год море раздвигало свои глубины, образуя проход для влюбленных, дабы они могли провести время вместе и пылко попрощаться до следующей встречи, — цитировал парень. Его голос ломался: от низкого мужского до высокого писклявого, как сейчас.       — Тебе не стоит принимать пьесы так близко к сердцу.       — Но Вы ведь сами потащили меня на представление, — всплеснул он руками, отстаивая свою «романтику».       — Потому что ты ныл и постоянно спрашивал, куда я исчезаю, — тяжело вздохнул Хатаке, проведя ладонью по лицу. — Не на стриптиз же мне тебя тащить, хотя это было бы лучше.       — Ничего я не ныл! Мне правда было интересно узнать о Ваших увлечениях… После спектаклей Вы возвращаетесь такой… задумчивый… Хотелось узнать, что там такого интересного…       — Лиен, — мальчик вздрогнул от его тяжелого тона, — чем закончилась та история?       — Она была дочерью Небесного Бога Горных склонов… Он узнал об их тайных свиданиях… и в тот момент, когда море снова образовало для них проход, Отец проклял их, обратив в камень, — Лиен поджал губу. Несмотря на всё, он оставался очень ранимым, и эта история трогала его до глубины души. После того спектакля он проплакал весь вечер, вопрошая у учителя, почему отец так поступил с собственной дочерью, неужели не желал ей счастья. — По легенде статуи влюбленных до сих пор стоят и смотрят друг на друга с разных берегов, в надежде, что море снова раздвинет свои границы… для них…       Какаши тяжело вздохнул, сделал глоток горькой остывшей жижи и сказал:       — А Ваша закончится тем, что ты когда-нибудь приплывешь, а она познакомит тебя со своим новым, или настоящим, возлюбленным. Пойми, Лиен, любовь романтична только на сцене. В жизни она выстраивается по кирпичикам. Может, та девушка действительно встретит тебя пару раз в порту, а потом ей надоест. Женщины тебе этого никогда не скажут, но они хотят постоянного твоего присутствия рядом.       Он отвел взгляд в сторону, понимая, что колючие слова Какаши были наполнены правдой.       — Вы сегодня непривычно болтливы, — поддел парень.       — Наверное, — пожал он плечами.       Между ними повисло молчание, нарушаемое лишь пронзительным криком чаек. Это единственное, что не нравилось Лиену в его работе — наглые птицы мало того что воровали рыбу, так ещё и загаживали палубу. Их фикалии или размазывались по деревянным половицам, или их было невозможно отодрать, когда подсыхали. Русоволосому никакой расклад не нравился, и он даже начинал замечать, что питает ненависть к этим созданиям природы.       — Лиен… — начал Какаши, но его перебили.       — Я знаю, Хатаке-сан, читал новости… Когда выдвигаемся?       — Ты можешь остаться работать здесь, репутацию за полтора года ты себе заработал хорошую. Думаю, скоро до настоящего матроса дорастёшь.       — Мне по возрасту пока не положено, — пожал он плечами с таким безразличным видом, что мужчине показалось, что о своём положении на корабле парень не раз задумывался. — Очень заманчиво дорасти до капитана, да хотя бы просто обрести какой-то статус… Но я увлечен морем, а не карьерой.       Парень прислонил руки к груди и раздвинул их в разные стороны широким жестом, в его глазах отзеркаливались море и небосвод.       — Если там, куда мы пойдем, будет порт, то мне этого достаточно. Я плавал лишь по морю «Сиигару», поэтому с удовольствием расширю свои горизонты.       — Ты вырос, — сказал мужчина, бросив на него короткий взгляд.       — Ну да, вытянулся слегка, — расплылся он в широкой улыбке. — Во многом благодаря Вашим тренировкам.       — Благодаря пубертатному периоду, — усмехнулся мужчина.       — Так. Не переводите тему, — голос Лиена снова сломался, отдавая легким басом. Он прокашлялся и продолжил: — Вы ведь не собираетесь меня тут бросить и втихую ускользнуть, м?       — Отличная идея.       — Какаши-сан!       Они посмеялись, прерываемые лишь воплем чаек. Казалось, эти надоедливые птицы умудрились и Какаши разозлить. Особенно с утра.       — Если серьёзно, то выдвигаемся завтра.       — К чему такая спешка?       — Долго объяснять… и здесь есть лишние уши, — Какаши понизил тон, указав пальцем вниз.       — Понял, — кивнул парень. Его бы уже давно до капитана повысили, будь у него чутье хотя бы как у шиноби. О способностях учителя он даже мечтать не мог. — Я узнаю расписание отплытия.       — Не стоит, — отмахнулся Какаши. — Я обо всем уже позаботился.       Осознание пришло мгновенно. Его брови сначала взлетели вверх, а затем снова соединились на переносице.       — А если бы я не успел вернуться? Уплыли бы без меня?       — Я в тебе не сомневался, — усмехнулся беловолосый.       — Да-да, — покачал тот головой в неодобрительном жесте, — я уже понял, что Вы всегда всё знаете… обо всём и обо всех… Но на судне часто встречаются непредвиденные обстоятельства! Шторм, в конце концов. Мы могли и опоздать к прибытию!       Какаши почесал затылок, добродушно сощурившись. Докатился. Отчитывает собственный подопечный.       — Расслабься, Лиен, — он похлопал того по плечу, смеясь от его ещё больше перекосившегося лица. — На крайний случай у тебя есть твоя амазоночка.       Парень протяжно завыл, вспомнив что-то важное.       — Как же быть, я ведь обещал приехать к ней.       — Так отправляйся на остров Хаху.       — Нет! — выпалил парень, сжав кулак.       Хатаке тяжело выдохнул, понурив голову. Не вышло отвязаться от его компании. Лиен иногда был очень надоедлив в плане разговоров и проблемным в плане поиска неприятностей на свой тощий зад. Но с ним было приятно путешествовать. Какаши уже задумывался, что с этим ребенком будто начал жить, будто его жизнь обрела смысл. Нет, не защищать мальца. Он пока не мог дать ответ, в чём смысл его существования, но уже не было внутри того гнетущего чувства, от которого в прямом смысле хотелось оттолкнуть от себя табурет и «доверить» свою шею намыленной веревке. Может, отдых на него так повлиял, а может, всё-таки Лиен.       Но, несмотря на все прелести совместного путешествия, он всегда давал ему шанс отказаться, осесть там, где он уже успел пустить корни и выстроить связи. Путешествие с международным преступником априори не может быть безопасным, даже если война закончилась, о чём Какаши и прочел во вчерашнем еженедельнике.       — Тогда отправь ей письмо.       Лиен кивнул и спросил, когда ему стоит прибыть в порт. Затем «одолжил» у Какаши пергамент с чернилами и убежал в свою лачугу. Место дрянь, по мнению беловолосого, но зато с собственных зарплат. Но самое главное — возле моря и подальше от рыбного рынка.       Когда парень освободил его от своего общества, Какаши налил ещё кружку кофе, плеснув в неё остатки молока, и вернулся на балкон — ему было, что обдумать. Самое главное — это гнетущее чувство тревоги, наполнившее всё его нутро, и из-за которого он в спешке покидал уютный отель, построенный в его любимом тропическом стиле. Слишком много новостей навалилось на его размеренную жизнь, которую он подумывал разбавить семьей.       От субботней газеты дрожали руки, а глаза не могли опуститься ниже громкого заголовка, кричащем об окончании войны, и фотографии Райкаге и Цучикаге. Ооноки парил в воздухе, поднявшись до высоты Эя, правители бывших воюющих государств жали друг другу испещренные шрамами руки. Но выбили его из колеи их искренние лица — это не было вынужденное перемирие. Внутри него боролись два гадких чувства — радость за мирных жителей и шиноби и тревога за свою судьбу. Если на себя Какаши стало уже давно плевать, то вот тянуть за собой в ад Лиена он не хотел.       Тогда мужчина плеснул себе здешнего рома и, успокоив нервы, продолжил чтение статьи. Как и ожидалось, страны ни к чему не пришли: Деревня Звука сохранила суверенитет и за время войны успела сменить двух правителей, возможно, подставных Змея, но то уже были субъективные домыслы Какаши. Впрочем, он прекрасно знал, что война началась не из-за земель.       Далее шли неправдивые «факты» о потерях каждой стороны и обещания выплатить компенсацию пострадавшим деревням — обычная заказная статья. Гораздо интереснее был разворот на пятой странице. Там, в углу, расположилась короткая статейка о намерениях Хокаге и действующего правителя Страны Чая осуществить слияние.       — Захотел поставки угля и чая прибрать к своим рукам, старый пердун? — выплюнул изрядно выпивший Хатаке. Он сам не ожидал, что обычная статья заставит его так напиться и вызовет столько болезненных ощущений. Всё же теребить старые раны всегда неприятно. За это он выпил ещё один стакан отменного рома.       Мужчина не сомневался, что слияние пройдет удачно для Данзо. Мумий наверняка заручился поддержкой даймё, да и время подгадал как нельзя кстати. Пока другие страны зализывали послевоенные раны, Страна Огня стала самой могущественной на политической арене. Во многом благодаря тому, что торговала обеим сторонам химическим оружием — их новое изобретение. Какаши уже не помнил, сколько он выпил в тот день, когда осознал, что Орочимару пустили к созданию этой «игрушки», способной уничтожить весь мир по щелчку пальца.       Было невыносимо грустно осознавать, что мир катится в тартарары, и только Страна Тумана оставалась тихой гаванью, с которой Какаши не успел испортить отношения. Туда их двухнедельный путь и лежал. Мужчина с гордостью отмечал, что его подопечный чувствует себя уверенно на палубе. Приятно осознавать, что тот нашел свой путь. Особенно если вспомнить, как Лиену было сложно в первом плаванье.       — Вы сегодня весь день стоите у кормы… — осторожно начал парень, подойдя к учителю. — Что-то случилось?       — Просто задумался.       — О чём, если не секрет?       Русоволосый оперся поясницей о корму и сомкнул руки на груди, смотря в глаза Какаши. Его бицепсы напряглись вслед за хозяином, обеспокоенным поведением учителя. Обычно тот лежит на шезлонге на палубе и читает похабные романы, а не задумчиво смотрит вдаль.       — Ты часто думаешь о своей семье? — спустя длительное молчание спросил Хатаке.       Лиен опешил, чуть не свалившись за борт, хоть перегородки и были достаточно высоки. Какаши никогда не затрагивал личные темы, не говорил о своей прошлой жизни, и когда парень это понял, то перестал задавать неудобные вопросы.       Думал ли он о семье?       Конечно. Каждый день. А когда каждый год наступал тот самый роковой день, Лиену было мучительно больно, но он насильно воссоздавал в памяти их образы, с горечью отмечая, что их силуэты со временем искажаются. Сейчас ему уже трудно сказать, в кого у него карие глаза — в отца или мать? Сильнее воспоминаний щипало лишь их отсутствие. Он до сих пор не вспомнил в подробностях тот день, кроме как самого факта смерти его родителей и краха Деревни Травы.       Его осенило. Так же, как и он, учитель каждый год, приблизительно в это время, впадает в состояние апатии — он задумчив и молчалив. Лиен хорошо его знал, чтобы различить печаль в глазах разного цвета.       — В этот день что-то случилось, — осторожно вымолвил русоволосый, опустив подбородок на грудь, но все равно заметил, как напряглось тело сенсея. — В этот день Вы потеряли кого-то дорогого?       Какаши молчал. Его желваки под маской напрягались и расслаблялись; взгляд был устремлен на морскую пену, создаваемую винтом грузового судна.       — У Вас была семья, — ошарашенно выпалил Лиен, поразившись своей догадке.       Конечно, она у него была, это было так очевидно, но в то же время немыслимо для хладнокровного Масочника. Лиен не обделен фантазией, но он с трудом представлял его в кругу семьи. Гораздо привычней был одинокий образ, который каждое утро встречал рассвет на веранде или балконе с кружкой слишком горького кофе.       — Простите, — тут же выпалил Лиен. Его тело вытянулось по струнке от внутренних переживаний. — Я лезу не в своё дело.       — У меня была любимая, — сказал Хатаке, проигнорировав его спешные извинения. — Семь лет назад она пожертвовала своей жизнью, чтобы спасти мою… Глупый поступок…       Лиен вгрызся в нижнюю тонкую губёшку, не зная, что сказать учителю. Никогда не было такого, чтобы Хатаке позволил себе кому-либо открыться. Возможно, невысказанный груз давил на него сильнее, чем он показывал внешне.       — Я подумываю осесть в Тумане… обрасти семейными узами… — сменил Какаши тему, так и не посмотрев на Лиена. — В Кири у тебя тоже будет гораздо больше возможностей для карьерного роста.       — Намекаете, что нам придется разойтись? — грустно бросил Лиен, всё ещё переваривая слова Какаши. Из-за него он тоже вспомнил о своей семье и с горечью отметил, что счастливые моменты у него связаны с работой отца на мельнице, мамиными сказками и… красивейшими видами, которые он увидел благодаря Какаши.       — Ты уже взрослый, самостоятельный парень, ты сам в состоянии обеспечивать себя и снять какую-нибудь квартирку, — размеренно говорил мужчина отстраненным голосом, но Лиен чувствовал, что он подавляет свои терзания. — Моя опека тебе больше не нужна.       Парень не нашелся, что сказать. Возражать было бесполезно. И так ясно, что он лишний в желании Хатаке выстроить доверительные узы с женщиной, которые потом перетекут в узы семьи. Было тяжело, но русоволосый должен отступить, чтобы Какаши обрёл счастье, которое, безусловно, заслуживает.       Лиен положил руку на плечо мужчины, сжав ткань вязаного свитера. Он кивнул и оставил Какаши наедине со своими мыслями, вернувшись к обязанностям юнги — это был его последний заплыв, в конце пути попрощается с полюбившейся командой морских волков.       Солёный ветер трепал волосы мужчины, хлестал по отстранённому задумчивому профилю. Прикрыв глаза, он растворился в этом моменте — шум волн, свист ветра, хлопанье крыльев чаек и гулкий шелест винта — этот момент имел свою музыку, схожую со звоном кларнета.       — Ты позволишь мне, Рин? — прошептал он, приподняв веки.

***

      По прибытии в Киригакуре Какаши и Лиен единогласно решили остановиться в отеле, так как покупка дома требовала взвешенного решения, и явно это не делается поздним вечером, то же касается и квартиры. Нет, русоволосый не был настолько же переборчив, как учитель, эту черту характера он в себя ещё не впитал. Наоборот, Лиен рассудительно хотел сначала позаботиться о месте работы, а затем, опираясь на сумму отчислений, определиться с жильем. Какаши похвалил его предусмотрительность и ответственный выбор взрослого человека.       Сбросив сумки в отеле, они привычно разбрелись: Лиен изучать местные красоты и достопримечательности, а Какаши внутреннюю составляющую местных пабов. Это была традиция.       Мужчина всегда заказывал какой-нибудь местный изысканный алкоголь и подходящую закуску к нему. В этот раз его трапезу нарушали колкие переговоры за соседними столиками, которые щекотали слух и не давали сосредоточиться на вкусе пойла.       — Это отвал всего! — массивный мужик стукнул деревянным бокалом по столешнице. На неё пролились капли пива.       — Это только цветочки, — присвистнул его собеседник, казавшийся слишком костлявым на фоне бородатого бугая. — Газеты многого недоговаривают, ты же знаешь. А вот из первоисточника известно, что он тот ещё живодер.       — Ни один не выжил, кто попадался Масочнику на пути! — к ним присоединился ещё один мужчина, затем он пальцем подозвал к себе темноволосую даму.       Та шла долго и изящно до барной стойки, собрав на своей второй окружности добрую половину мужских взглядов. Проводив нимфу до стойки, посетители настроили эхолокаторы, пытаясь вслушиваться в разговор значительно увеличившейся компашки, напоминавшей литературный кружок.       — Это правда, что говорят?.. Н-ну, о его… наклонностях? — вопрошала женщина, умостившись на коленях своего спутника.       — Еще бы!       — Поверить не могу! — взвизгнула она, заерзав на мужских бедрах. — Даже представить тошно… Насиловал маленьких мальчиков и… ел девочек…       Какаши от такого заявления поперхнулся местным коньяком, выплюнув обжигающий горло напиток обратно в рюмку. В заведении повисло давящее молчание. Все смотрели, как беловолосый, ранее никому не встречавшийся мужчина откашливается, ударяя себя по грудной клетке.       — Ну и страсти вы рассказываете, ребята, — хрипло проговорил Какаши. — У Вас тут каннибал какой завелся?       — Мужик, ты с какой планеты свалился?       — Уже неделю по всему городу…       — По всему миру, — поправила его женщина.       — По всему миру, — согласился он, — развешен фоторобот этого ублюдка!       — Я две недели провел в море, так что не в курсе, — пожал Какаши плечами.       — После объявления перемирия между Облаком и Камнем, Райкаге потребовал выдать ему Масочника, который ранил его брата, — хмуро говорил толстый мужчина, останавливаясь, чтобы хлебнуть холодное пиво.       — Да, но Цучикаге заявил, что этот педофил уже больше года не принимает участие в войне, — продолжил рассказ другой посетитель паба.       Казалось, сейчас все участвовали в этой увлекательной беседе, но тут удивляться нечему. В этом Какаши убедился, когда самый крупный мужчина из всех присутствующих — более двух метров в высоту и полтора метра обхвата в плечах, с дубинкой, с которой в легендах изображен Они, — встал и басисто заговорил. Его речь была сбивчива, скорее всего, от переизбытка алкоголя в огромном теле орка.       — Этот… этот кусок дерьма… посмел использовать техники нашей страны… в своих гнусных целях.       Его мышцы напряглись, вены вздулись, когда мужчина ударил своей дубиной по деревянным половицам под ногами. У пола не было шансов на достойное противостояние, и он затрещал. Щепки полетели в разные стороны. Поднялась пыль. После его бурной реакции в половицах красовалась глубокая дыра, но ни хозяева сего заведения, ни охрана не спешили его вывести. Какаши так и не понял, был это страх или понимание его ненависти по отношению к Масочнику — к нему. Беловолосый сглотнул, подумав, что даже рядом не хочет стоять с этим сыном Они, а тем более ввязываться в битву.       — Я лично убью его! — заревел бугай.       От напряжения его кожа покраснела, ещё больше наталкивая на мысль о родстве с человекоподобным краснокожим демоном из мифологии.       Напротив Какаши опустился невысокий человек, который на фоне бугая казался гоблином или карликом. Он выудил из внутреннего кармана желтоватую бумагу, сложенную несколько раз. На ней красовался виновник сегодняшней дискуссии — Масочник собственной персоной.       Это лицо Какаши видел сотню раз в зеркале, от воспоминаний прошлого его передернуло, он подумал о сожжении того свитка, в котором была запечатана маска. Вместо ужаса на него накатил стыд. Больше всего не хотелось, чтобы этот фоторобот увидел создатель белой маски. Очевидно, что старик давно мертв, но воображение беловолосого подкинуло его лицо, искаженное в гримасе отвращения и разочарования.       Мужчина сжал зубы, возвращая в пьяный мозг здравомыслие. Его изучали. Не у каждого молодого мужчины были белые волосы, еще и такая же причудливая небрежная прическа.       — Много дают, — хмыкнул Хатаке.       — Туман — самая щедрая страна, — низкорослый навязавшийся собеседник вздернул орлиный нос кверху. — Райкаге жаждет мести, а Мизукаге-сама — очистить славное имя нашей Страны. Из-за его техник, — он потыкал пальцем в фоторобот, — которые он бессовестно перенял от отступников Тумана, все обвиняют Кири и, в частности, Мизукаге-саму в неспособности управлять собственными подчиненными. Из-за этого каннибала Госпожу не принимают как правителя своей страны. Её и так шаткое положение из-за того, что она женщина, подорвалось ещё больше. Уму непостижимо! — всплеснул он руками. Какаши показалось, что поддатый мужик переборщил с драматизмом. — Несравненную Госпожу обвиняют в непрофессионализме!       — Да… прискорбно, — выдавил беловолосый только потому, что от него ждали реакции. Ему уже стало некомфортно находиться в окружении стольких угнетающих и изучающих взглядов. — Где же теперь этот Масочник?.. Я бы не отказался от такой выручки, — хмыкнул Какаши.       Он, пересилив бурлящее чувство несправедливости и предательства внутри, плеснул в стопку коньяк. Опрокинул в себя. Затем ещё рюмку. Главное, выглядеть естественным. А Какаши не знал, какую эмоцию ему изобразить: оставаться привычно хладнокровным и отстраненным в этой ситуации было бы глупо.       — Если б мы знали, думаешь, пили бы сейчас в пабе?!       — М-да, брякнул не подумав, — согласился Какаши, облегченно выдохнув, когда на его столике стоял пустой графин, на дне которого была деревянная палочка, придававшая древесный вкус янтарной высокоградусной жидкости.       — Ты губу не раскатывай, мужик, — вмешался потомок Они. — Тут каждый точит зуб на него.       — Тише-тише, — елейно протянула пьяная дама, спрыгнув с колен такого же пьянчуги. Она, словно лисица, обогнула мускулистое тело бугая, легко прикасаясь кончиками пальцев к напряженному и вспотевшему телу. — Не имеет значения, кто загонит в ловушку этого насильника детей и предателя международного уровня. Имеет значение лишь живое его тело.       — Необязательно целое, — прошипел великан, сжав свою дубинку.       Какаши сглотнул, по позвоночнику пробежались крупные колкие мурашки.       — За живое тело, которое в состоянии говорить, — уточнила дама, — Мизукаге-сама дает двойную награду. Надо, чтобы ублюдок не только получил по заслугам, но и прилюдно признал, что украл у Тумана техники.       — Да, в первую очередь очистить имя Киригакуре! — завопил кто-то с дальних столиков, и его молниеносно поддержали.       Что здесь, черт возьми, происходит? Кто такая эта Мизукаге, раз на неё женщины ссутся кипятком, а у мужиков мгновенная эрекция? Что она такого сделала для своей страны, если люди готовы отказаться от целого состояния, на которое можно купить страну, и всё это ради очистки имени?       Он чувствовал себя действительно свалившемся с другой планеты. Это было его упущение — он прибыл в Туман, притащил с собой мальца и не удосужился разведать обстановку. Стареет? Было тяжело признаться самому себе, что ничего не знает о нынешней Мизукаге. Все его знания насчёт Страны Тумана заканчивались на том этапе, когда в эту местность никто не хотел заходить по доброй воле, ласково величая ее Деревней Кровавого Тумана. И понятно, что не за красивые «кровавые» закаты.       Мужчина провел ладонью по лицу, чувствуя, как перед глазами плывет, голова затуманивается, действия становятся отстраненными — будто он управляет телом от третьего лица с помощью нитей чакры. Надо было больше закусывать и медленнее пить.       Он встал со своего места, не натягивая на лицо маску, дабы не создавать лишних ассоциаций у перепуганного люда. Бросив на стол деньги, Какаши сказал, отмечая заторможенность речи:       — Если соберётесь в рейд… на этого… Масочника… с собой возьмёте?       — А что ты можешь? — спросила женщина.       Какаши опустил взгляд на её большие бедра, расплывшись в еле видной улыбке. Всё-таки он не сошёл с ума, кто-то ещё остался здесь, кто ищет выгоду, а в данном случае не желает делить оную с кем-то другим.       — Да хотя бы снаряжение нести, — пожал Какаши плечами. — На оплату не претендую. Просто… — он бросил хмурый взгляд на фоторобот, — … такие люди не достойны существования.       — Помереть не боишься? — вскинула она бровь, определенно заметив его заинтересованность не только в поимке Масочника, но и на своей персоне.       — С таким-то напарником? — протянул Какаши, похлопав потомка Они по плечу.       Тот вздрогнул, но ничего не ответил. После в спину Какаши летели возгласы, мол, его обязательно уведомят, при этом даже не спрашивая координат. Уже на улице он шумно выдохнул, переводя дыхание. Внутри всё сжималось от непонятных чувств. Но они причиняли боль. В пабе голоса стали громче — посетители в очередной раз пили за здоровье своей Лавовой Госпожи. Какаши же поспешил отойти от паба как можно дальше, вспоминая дорогу в гостиницу.       Его снова предали. Плевать на все эти слухи, которыми обросла его личность Масочника. Куда обиднее было, что его обвинили в начале войны между Камнем и Облаком, что автоматически делало его ответственным за миллионы погибших шиноби и гражданских, виновным в крахе десятков государств. Зря он считал, что может доверять Ооноки. Этот старик только и мог ворчать о своей больной спине, когда сам плясал под дудку старейшин. Они — серые кардиналы этой войны. Гадко от осознания, что им попользовались, потом выбросили как пожёванные башмаки, но, обнаружив те в тёмном углу кладовки, решили найти им применение.       Ему было свойственно признавать свои ошибки и винить себя за неверные решения и за неправильные выборы — от этих качеств он так и не смог избавиться — это означало бы отказ от раскаяния и скорби по Рин. Она ругала его за гиперболизированное чувство вины. Беловолосый сжал ткань одежды на груди от щемящей пустоты и… обиды? Но, несмотря на всё, Какаши ни за что не взял бы на себя ошибки других людей. Именно на собственных ошибках строятся прогресс и формирование личности. Неправильно перекидывать груз ответственности и неизбежную расплату на плечи другого человека.       — Хорошо ли тебе спится, Ооноки? — рыкнул мужчина, завалившись к себе в номер.       Он ногой захлопнул дверь и плюхнулся на мягкую перину, которая казалась жёстче камня. Какаши знал, что не сможет заснуть… сколько бы ни выпил. На такой случай у него было снотворное.       Мужчина долго смотрел на горстку белых таблеток у себя на ладони, метаясь между двумя тяжёлыми решениями. Сейчас, казалось, жить сложнее, чем сделать один шаг — поднести ладонь ко рту.       Ладонь затряслась с такой силой, что все таблетки рассыпались по простыням. Какаши непонимающе поднял взгляд, почувствовав чужое присутствие. Глаза взмокли от расплывчатого силуэта любимой девушки. Она смотрела на него строгим, хмурым взглядом, но вскоре смягчилась. Шатенка гладила щеку Какаши, нежно улыбалась, наполняя взгляд любовью. В месте прикосновения мурашки покалывали мелкими иголками, но ощущения касания кожи с кожей не было.       Что-то внутри защемило, запертые чувства напряглись и задрожали подобно последнему пожелтевшему листку на голом дереве. Он не мог оторвать взгляд от родных округлых черт лица, не замечая, как по щекам текли слезы, минуя маленькую ладошку любимой.       — Рин… — прошептал Какаши.       Девушка помотала головой, прикоснувшись рукой к седой чёлке. Он понял — у неё не осталось времени. Рин прикоснулась пухлыми, бледно-розовыми губами ко лбу мужчины, поцелуем передавая те слова, которые не могла сказать.       Она запретила ему умирать.       Она разрешила ему жить и двигаться дальше.       Какаши прикрыл влажные глаза, не желая видеть её растворяющийся силуэт. Он хотел запомнить тот нежный и строгий взгляд. Чувствовал, как внутренняя боль постепенно приглушается, ему хотелось верить, что она уйдет навсегда. Внутри впервые за столько лет появилось тепло. Хатаке плавно погружался в естественный сон, свернувшись калачиком посреди двуспальной кровати.

***

      Лиен уже несколько часов бродил по окрестностям Тумана, любуясь видами и величественными скалами. Самой сложной и красивой постройкой, безусловно, была резиденция Мизукаге. Он уже наслушался восторженных речей прохожих, казалось, все разговоры в этой деревне только о Госпоже. И о Масочнике.       Русоволосый вздрогнул, увидев развешенный на каждом углу фоторобот учителя. Не понимал, почему за голову Какаши дают запредельно огромную сумму. Признаться, у Лиена не хватало образования, чтобы как-то обозвать это число, от нулей в котором кружилась голова. Ниже была приписка — двойной размер вышеуказанной суммы за живого международного преступника. «Живого» подчеркнуто.       — Международного? — прочёл Лиен себе под нос.       Он сжал вафельный стаканчик мороженого, став с яростью срывать фоторобот Масочника. Бесполезное трепыхание. Казалось, вся бумага и краска страны ушла на печать этих листовок. Своими действиями и всхлипами он привлек внимание толпы. В основном, люди просто проходили мимо, боязливо косясь на обезумевшего мальчика. Так поступали все, кроме одного сутулого старика.       — Понимаю-понимаю, — цокнул тот языком, остановившись возле Лиена. Последний сразу бросил взгляд на его деревянную трость с неудобным круглым, как бильярдный шар, набалдашником. — Дитя, тебя тоже обидело это чудовище?       — Ч-чудовище? — парень сжал в кулаке обрывки фотороботов.       — Ох, тяжело рассказать о пережитых ужасах, — мужчина в возрасте помотал головой. В такт движению головы зашевелилась серая несуразная борода. — Но этот старик готов выслушать юное дитя.       — Старик, — Лиен сощурился, наклонившись к его лысеющей макушке, — ты в своём уме? Этот человек мне ничего не делал, он…       Русоволосый прикусил губу, чуть не сболтнув лишнего. Старик же истолковал это по-своему.       — Понимаю-понимаю, — всё молвил он. — Просто знай, что в этом мире есть люди, готовые выслушать тебя и… помочь.       — Да что за чушь ты порешь, дед?! — взорвался парень, отбросив в сторону желтые листы. На некоторых были капли его крови из поломанных ногтей, но тяжёлые алые бусинки не замедляли полет бумаги, подхваченной морским ветром.       — Этот мужчина… — робко сказал старик, попятившись от разъяренного подростка, — … педофил, предпочитает маленьких мальчиков, вроде тебя… и девочек, только уже в виде пищи.       У Лиена от абсурдности его слов задрожали руки. Из липкой ладони выскользнул пломбир, распластавшись о твердую почву у ног. Русоволосый знал Какаши лучше кого бы то ни было из ныне живущих — он любит женщин, а еще больше любит их странные полуобнаженные танцы; он ценитель искусства и наверняка посетит местные театры неоднократно; он гурман — обожает вкусную еду и дорогую выпивку, но все это ничто по сравнению с горьким кофе на рассвете. Черт возьми, он приехал в эту страну, чтобы обрести семейные узы!       На глаза налились слезы. Это все так… несправедливо.       — Что за чушь, старик? — всхлипывал Лиен. Он не понимал, почему его учителя безосновательно поливают грязью. — И ты веришь в эти байки? — его голос дрожал и неосознанно повышался, привлекая внимание толпы. — Педофил? Каннибал? Люди! Вы с ума сошли!       — Да?! — в их разговор вмешалась высокая статная женщина, придававшая себе пару сантиметров роста благодаря высоким каблукам. — Он не только за это прославился, — прошипела она. — Масочник развязал эту войну, длившуюся пять ебаных лет! Ты понимаешь, сколько людей погибло за это время, паршивец? Сколько государств пало по его вине?.. Не знаешь? Тогда как ты можешь так рьяно защищать этого ублюдка, это бельмо человеческого рода?!       Женщина позволила себе приблизиться и нависнуть над подростком, давя морально своим присутствием. Её писклявый тон искрами шевелил шестеренки юношеского мозга. И картины, выдаваемые им, не нравились парню. Он сжался в сморчок под её тенью, не зная, что ответить. Ей никто не мешал морально добивать подростка, все считали её правой. Они настолько уверились в своей картине мира и виновности Масочника, что, по их узколобому суждению, другого мнения априори быть не может.       — К-какие…? — прошептал Лиен, ломаясь под напором статной дамы Тумана, которая даже не прикасалась к нему, просто стояла рядом.       — Что?       — К-какие… г-государства… пал-ли?       — Все! — вздёрнула она нос с легкой горбинкой.       Она сделала шаг назад, позволив Лиену вдохнуть соленый воздух. Он уже ощутил давление в грудной клетке, предвещающее панический приступ — слишком много людей скопилось вокруг.       — Все государства от Камня до Облака, — спокойно сказал старик. Его костяшки побелели, а рука дрожала от силы, с которой он сжимал набалдашник своей трости.       — И-и… и… — парень тяжело задышал, сжав одежду на груди. Он пытался вдохнуть побольше воздуха, чтобы произнести эти слова, но легкие отторгали наполненный стеклом кислород. — Т-тр… Дерев… Тр-рав-вы…?       — В первую очередь, — старик покачал головой, понимая состояние подростка. — С Деревни Травы начинается тёмная слава о Масочнике. Прости…       Лиен помахал головой, крепко зажмурившись, не в силах сказать, что этому пожилому человеку не за что извиняться. Это он должен вымаливать прощение перед матерью за то, что считал её убийцу… своей семьей.       Русоволосый резко развернулся и убежал в противоположном направлении от толпы. Этот путь вел к морю. Он тряс головой, отгоняя навязчивые черно-красные картинки его прошлого. Звон в ушах резко перерос в протяжный плач младенца, этот звук окутывал тело подростка, пробирал до костей, вызывал гадкое чувство беспомощности.       Беспомощность.       Именно это он чувствовал, когда отец выбросил его из горящего дома и побежал за младшими детьми. Слёзы матери смешались с копотью на её лице. Он ещё никогда не видел такой страх и ужас в глазах женщины, которая всегда излучала только нежность и доброту. Она боялась. Её руки дрожали.       Она знала.       Знала, что больше никогда не обнимет своих младших детей.       Почему именно он выжил?       Лиен запнулся о собственную ногу, кубарем покатившись по каменистому склону, ведущему к морю. Его падение было недолгим. По сравнению с душевной болью, он не чувствовал кровоточащих ран на локтях, коленях и ладонях. Подполз к берегу, хотел зачерпнуть солёную воду, но она постоянно то отдалялась от него, то била в лицо. Только благодаря жжению в ладонях и коленях, на которых он стоял, можно было понять, что он всё ещё жив. После воспоминаний, которые он подсознательно блокировал до сего момента, парень уже ни в чем не был уверенным.       Он замер над морской водой. Он слышал голоса. Сначала тихий шепот, а потом резкий душераздирающий крик, который заставил его зажать уши. Но звуки стали только громче, ведь источник шума был не внешний, он исходил из его головы.       — Бери Лиена и убегай! — рычал отец. Кожа на правом предплечье почернела и скуксилась, напоминая уголек.       Не хотелось смотреть на то, что он держал во второй руке. Ему хватило хриплого всхлипа матери, такой всхлип издавала олениха, когда дядя взял его на охоту и хвастался, что завалит животное с одной стрелы.       Он промахнулся.       Стрела пронзила шею животного, но не убила мгновенно. Тогда Лиен понял, что его дядя был жестоким человеком, не таким, как отец. Последний никогда бы не заставил смотреть на то, как корчится в предсмертной агонии олениха. Не заставил бы пнуть животное, когда оно так глубоко глядит тебе в душу.       Сейчас эту олениху напоминала ему мать, только глаза её были пусты. Она не моргала. Смотрела на неподвижный сверток в руках отца.       Мама тоже умерла?       Отец вложил свёрток в руки женщины и, растормошив ту, подтолкнул в сторону леса. До него было около километра через чистое поле. Тогда он возненавидел это чертово поле с режущими кожу высокими травинками. Какой толк от их красоты, если она не может спасти одну неполную семью?       Женщина схватила руку Лиена и потащила по направлению в лес. Мальчик обернулся. Он видел мощную фигуру отца, слышал его хриплый гортанный рев, когда он вырвал из полена старенький топор. Мужчина побежал к врагу, сместив угол обзора сына — мальчик был настолько поражен случившемся среди ночи, что ничего не видел, кроме пылающего дома, молчаливой тоски на лицах родителей и кромешной тьмы.       Лучше бы он и дальше не видел тот хаос, называемый полем боя. Лиен вскрикнул, когда быстрая фигура шиноби вырезала мирных жителей деревни. Отец держался, давал отпор вертким шиноби, размашисто отбиваясь топором.       Мать снова дернула его за руку, попросив ускориться. Лиен стал быстрее перебирать коротенькими ножками, путаясь в травинках. Он продолжал поворачиваться, не в силах отбросить все чувства к отцу и дому, и двигаться вперед, даже если это движение означало спасение.       Мальчик вгрызся в губу, развернувшись от пылающего дома так резко, что, казалось, шейный позвонок хрустнет. Мать крепче сжала сверток и вспотевшую ладонь сына — они поняли — отец проиграл… но выиграл время.       Настала её очередь.       — Беги в Суну, — прохрипела мать. — Ну же! Беги!.. Я люблю тебя.       Женщина смазано поцеловала сына в лоб и оттолкнула от себя. Сверток остался при ней. Как бы больно ей ни было, как бы ни разрывалось сердце от потери двух младших детей, она не позволяла себе сходить с ума… не сейчас. Грудной ребенок весом в пять кило станет заметной ношей для девятилетнего мальчика. Она не хотела своим сумасшествием убивать ещё и его.       Русоволосый упал на мокрый холодный песок, тот мгновенно прилип к губам и проник в рот.       Он рыдал. Выл как зверь, потерявший всё.       Внутри давно что-то треснуло, рассыпалось на осколки. И эти осколки изнутри впивались в его плоть, уничтожая изнутри. Лучше бы он не вспоминал. Лучше бы их смерть оставалась просто фактом. Лучше бы… Масочник сдох…       Он сел, сгорбив спину. Издалека его фигура выглядела жалко. Будто всё его естество хотело слиться с землей, ощутить её умиротворение и холод.       Слез больше не было. Внутри болело, но не так, чтобы всхлипывать и качаться в песке. Он обрел стимул. Месть. Его родители, младший брат, грудная сестра, мирные жители Деревни Травы… Они не заслужили такой участи, не виноваты в войне. Виноват он — Масочник — он всё это заслужил. И только Лиен из всех живущих знал, где сейчас этот человек, и кто скрывается под белой маской, которая никогда таковой не была. Если он надевал её, значит, рядом скоро прольётся кровь.       Он подорвался на ноги. Приказал организму подчиниться и унять предательскую дрожь. Сплюнул песок, окончательно подавляя в себе сомнения и совместные воспоминания.       Лиен бежал в центр Кири и не видел, насколько его взгляд стал безжизненным.

***

      Металлическая продолговатая шашка отпружинила от деревянных половиц и покатилась по полу. Спустя секунду молчания небольшая комната наполнилась густым серо-синим дымом. Какаши, услышав звук, подорвался на кровати, но смог сделать лишь шаг на скрипучее дерево, как неподвижно свалился. Дым будто жил своей жизнью, проник в ноздри и опустился в легкие. Сначала лёгкое покалывание в органах дыхания, потом дрожь распространилась на всё тело. Он ещё оставался в сознании и не дышал, пока глаза слезились от дыма. Туман прекратил сочиться из капсулы, закатившейся под одинокий стул в углу комнаты, но видимость затруднительна. Он попытался отползти к окну, дабы открыть его, понимая, что его окружили. Присутствие сильного врага наполнило его нутро, оно доносилось из-за двери и за окном.       Стоило только попытаться встать, как тело рухнуло обратно на пол. От удара с поверхностью рот непроизвольно открылся, пропуская внутрь ещё больше не осевшего парализующего дыма.       Вместе с дымом, покидающим номер отеля сквозь трещинки в стене, от Какаши уплывало сознание. Сил не было даже на то, чтобы обдумать, кто выдал его местоположение.       Когда комната очистилась от парализующего тумана, в неё заскочили шиноби Кири в соответствующей униформе и однотипных масках — АНБУ. Они ловкими движениями связали того по рукам и ногам и подхватили под мышки, намереваясь утащить преступника. Но остановились. В дверном проеме беловолосый из-под полуопущенных век увидел силуэт Лиена. Хотелось сказать, чтобы тот бежал, но внутри неприятно кольнуло. В этот раз не от пара, а от ноющего чувства предательства. Это чувство он ни с чем не спутает.       Какаши опустил голову, горько усмехнувшись, но, пересилив ломоту в теле, поднял оную, когда узкий коридор отеля наполнился надломленным всхлипом мальчика. Его лицо лишь на секунду исказилось в сожалении, прежде чем снова обрести хмурость, кричащую о злобе и обиде. Лиен вглядывался в безразличное лицо Хатаке, на котором, будь он не настолько одержим местью, можно увидеть отдаленную грусть и понимание действий мальчишки.       — Даже не спросите, почему я так поступил? — прорычал Лиен, сверля взглядом Масочника.       — Мне неинтересно, — прохрипел Хатаке. Его тон был таким же холодным, как и взгляд, лишь в горле першило от парализующего дыма.       — А развязывать войну и убивать мирных жителей миллионами было интересно?! — взорвался парень. — Из-за тебя погибла моя семья, мои младшие брат и сестра! Из-за тебя моя деревня стёрта с лица земли!       Какаши промолчал, отвёл от него взгляд. АНБУ сильнее сжали тяжёлое тело и потащили вон из отеля. Он пытался опереться на ноги, но нижние конечности совсем не реагировали — даже дрожь прекратилась. Слабый всхлип и гулкий пинок по цветочному горшку донеслись до ушей пленника, пока его выволакивали на выход. Почему-то главный выход. Какаши напрягся, насколько позволяло парализованное тело.       Чутье не подвело.       Только застекленная парадная дверь отеля отворилась, в затуманенном взгляде мужчины прорезалась огромная толпа мирных жителей — некоторые были знакомы. В лицо полетел небольшой булыжник, от которого Какаши с трудом уклонился, накренив чугунную голову. Последующие броски разъяренных гражданских сыпались по всему телу. Мышцы не получалось напрячь, чтобы снизить урон. Вполне терпимую. Тем более продолжалось это недолго. АНБУ достаточно покрасовались живым телом мирового преступника и двинулись дальше уже по крышам зданий.       Внутри разрасталась пустота предательства. Прошла даже боль парализующего газа, оставив легкие в покое. Дыхание было размеренным, и можно было даже пошевелить несколькими пальцами руки. Только зачем?       Он опустил голову, взглянув на свою грудную клетку — дыры не было, но она явственно ощущалась.       Стиснув зубы, Какаши бросил короткий взгляд на мужчину в маске, который слишком сильно сжал его руку. Шипяще выдохнул, снова понурив голову — они приближались к двухэтажному каменному зданию с решетками на узких окнах.       Он не отрицал свою вину, из-за него в Деревне Травы случился государственный переворот, из-за того, что по его указке бывший правитель передал свой пост хряку. Лишь этот факт вызвал волнения в массах. Однако окончательно плотина прорвалась, когда наследник не явился, и было извещено о его смерти, а правитель не захотел возвращаться на свой пост. Этот загипнотизированный дурак молвил, что кресло правителя только для Хряка, а его собственные дети недостойны этой должности. Так его запрограммировал Хатаке. И в этом была его вина.       Это ложь, он не начинал войну, лишь наивный дурак, думавший, что обманул систему, а на деле старая-старая сказка о козле отпущения. Но он участвовал в ней. Все масштабные битвы, записанные на пергаменте для истории, проходили под его командованием. Что уж говорить об одиночной резне многих вражеских отрядов. Его руки не были по локоть в крови. Он был омыт ею с головы до ног.       Пусть он следовал своим принципам и не убивал собственными руками мирных жителей, но это не отменяет того факта, что они мертвы, и мертвы вследствие его решений и его действий. Косвенно, но он причастен к краху стольких государств и смерти миллионов людей.       Было ошибкой не замечать эти мысли, игнорировать их.       Теперь от запоздалого осознания в груди увеличивалась чёрная дыра, свидетельствующая о его мерзостной сущности. С пустотой смириться сложнее, намного сложнее, чем с тихой скорбью по любимой. Тогда он ощущал себя живым, раз мог что-то чувствовать. А сейчас что? Мешок с костями и пустой душой.       Его тело с силой откинули в дальний тёмный угол каменного подземелья. Оно до сих пор парализовано, поэтому спина не ощутила соприкосновение со стеной. Комнату заперли. Коричнево-желтый лучик света скрылся за тяжёлой металлической дверью, затем узкое окошко, вероятно, для подноса с пищей, отворилось с характерным скрежетом петель, позволяя ладони в черной перчатке забросить в камеру очередную дымовую капсулу. На этот раз Какаши не сопротивлялся, покорно позволял дыму проникнуть в организм и усыпить его.