Узурпатор

      Твёрдые мышцы мужчины напряглись, грубый металл врезался в кожу, пробуждая своим холодом. Над головой вслед его движениям зазвенела толстая цепь с бурой ржавчиной, притягивая руки мужчины обратно. Он не поднимал усталые и тяжелые веки, но почувствовал молчаливое присутствие возле себя.       Как давно он стоит над ним, нервно постукивая носком ботинка о каменный пол?       Какаши не требовалось открывать глаза и пытаться во мраке подземелья различить силуэт мужчины, чтобы понять, что этот человек питает к нему личную неприязнь. До острого слуха донесся еле слышимый скрежет зубов, стирающий зубную эмаль, затем последовавший напряженный выдох.       — Не притворяйся, — рявкнул мужской бас. Его голос отскакивал от каменных стен пустынной комнаты, впитываясь в тело того, к кому с такой нескрываемой яростью обращались, — я знаю, что ты уже очнулся.       Какаши открыл глаза и молчаливо посмотрел на мужчину почти шести футов высоты. Единственное, что выдавало страх надзирателя — плотно сжатые пальцы ног. Остальной его стан напряжен и вытянут по струнке. Больше пёс Мизукаге ничем не отличался от других джонинов Тумана — плотная серо-голубая одежда, защищающая от холода, но открытые пальцы ног на сандалиях шиноби. Мужчина постоянно нервно поправлял высокий воротник мешковатой водолазки в полоску. Он натягивал её на низ подбородка, но при малейшем повороте головы или при разговоре воротник соскальзывал на шею со вздувшимися венами.       Временный наблюдатель отступил назад на полшага, прогнувшись под изучающим взглядом беловолосого.       — Назовись! — снова прорычал сквозь зубы мужчина, постепенно подавляя дрожь в коленях и голосе.       — Вам известно моё имя, — безразлично отозвался Хатаке, снова закрыв глаза.       Хотелось спать, хоть и действие газа давно прекратило оказывать влияние на его организм. Во сне было так хорошо, ничего не болело. Сейчас в грудной клетке снова разрасталась чёрная дыра, а внутри так же пусто, как на дне старого колодца.       Парень перевел взгляд на железную дверь, не зная, что противопоставить безразличию пленного, но та оставалась так же безучастна к допросу, как и беловолосый. Он поправил воротник и повернулся к Масочнику, вскользь заметив фиолетовые пятна на его голом торсе.       — Кхм, — прокашлялся он, привлекая внимание и придавая голосу жёсткие официозные нотки. — Какаши Хатаке, Копирующий ниндзя Конохи, Шаринган Какаши… Масочник… Вы обвиняетесь в провокации войны между Камнем и Облаком, уничтожении минимум восьми известных нам государств, геноциде ряда деревень и…       — Педофилии и каннибализме, — хмыкнул Хатаке, раздраженный тем, что его просто не могут оставить в покое, уже не говоря о возвращении ему хотя бы верхней одежды — в подземелье было холодно, а морозный ветерок щекотал его обнаженный торс и лицо без маски.       — Так эти слухи правдивы?       Какаши лишь тяжело вздохнул, вжав подбородок в плечи.       — Ты не мой надзиратель, — наконец, приглушенно проговорил беловолосый, но его было хорошо слышно, — тебя приставили, чтобы сообщил, когда я очнусь. Так беги, рассказывай своему начальству, — выплюнул он, не изменившись в лице.       Его безучастность раздражала джонина Тумана. Он плотно сжал тонкие губы, натягивая полосатую водолазку на подбородок выше обычного.       — Я хотел лично посмотреть тебе в глаза, — прорычал он.       Какаши вздернул бровь и слегка выпрямился.       — Что такое? — с ехидным прищуром спросил Хатаке, заставив молодого джонина отступить ещё на шаг. — Я изнасиловал и твою дочь тоже? — лицо нервного мужчины исказилось в гримасе презрения, но Какаши, проигнорировав, продолжил: — А, погоди. Я же мальчиков насилую, а девочек жру! Так что из этого я сделал твоему ребенку?       На этот раз от каменных стен отталкивались звуки ударов, наполняя ими всю комнату. Джонин с яростью кинулся на пленного и напряженной до предела ногой атаковал по наглой роже Масочника. Когда мужчина отошел от него, при этом тяжело всасывая в себя воздух, Какаши сплюнул кровь в сторону и снова холодным взглядом прожег хилое тело джонина.       — Что ты хотел увидеть в моих глазах? — спросил беловолосый, не изменив стальной тон.       — Раскаяние.       Какаши не сдержался и хрипло рассмеялся, прислонившись затылком к холодной каменной стене.       — Что здесь смешного, тварь?!       — Тебе не понять, — махнул он головой.       Хатаке прекратил смеяться, вернув лицу непроницаемость. Лишь взгляд его был устремлен в железную дверь. За ней чувствовалась подавляющая мощь сильного и жестокого человека. Такие люди даже запаха не имеют. Со временем послышались уверенные шаги, и джонин понял, почему пленный так резко затих. Он не сдержал улыбки превосходства, заранее отступив от двери.       Высокий широкоплечий мужчина в черном пальто, достающем до лодыжек, не заставил себя долго ждать, ворвавшись в камеру. Свет лампы лишь на минуту осветил участок каменной клетки, пока тот прищуренными черными глазами посмотрел на своего подчиненного. От него потребовался только взмах головой в сторону дверного проёма, чтобы джонин вытянулся по струнке и выскочил из камеры, закрыв за собой дверь.       — Встань.       Его голос подобно тихому грому проникал в мозг Какаши, заставляя подчиняться. Он возвышался над сгорбленным, подавленным и побитым телом пленного подобно скале, облаченный во все черное и буравя ониксовыми глазами свою новую жертву.       Его техника уже начала действовать.       Ему не потребовалось складывать печати, чтобы начать давить морально. Тело Хатаке отзывалось на его властные слова — по позвоночнику прокрались колючие мурашки. Будь на месте Масочника другой преступник, то уже наверняка сломался бы.       Это было противостояние двух мощных и свирепых аур. Они оба почувствовали схожесть друг с другом — само их присутствие заставляло остальных отступать от них, испытывать непонятный страх, от которого даже у бывалых воинов тряслись поджилки.       — Я не повторяю своих приказов дважды, — властный баритон разрубил тишину подземелья.       — Придется научиться, — в тон ему парировал Какаши и пальцем не пошевелив.       Мужчина топнул ногой. С потолка протянулась прочная леска и по велению хозяина обмотала шею беловолосого, ощутимой резью впиваясь под адамово яблоко. Леска соскочила с гортанного бугорка, сжимаясь под самым подбородком. Другой конец сей незамысловатой конструкции — на потолке только сейчас обнаружился крюк — оказался в руках надзирателя. Обмотав леску вокруг ладони, он потянул ее. Она одновременно сильно впивалась в кожу Хатаке и черную перчатку палача.       Нить должна была давно оставить кровоточащие следы на вспотевшей шее, но она лишь тянула вверх, словно поводок, заставляя подняться с каменного пола. Какаши понял, что этот человек сделает всё, чтобы пленный не умер раньше времени, поэтому прекратил глупое препирательство и встал на ноги. Было непривычно не ощущать былую силу в налитых свинцом ногах, но он всё списал на отёчность из-за долгого нахождения в одной позе.       — Я — Тадао, — представился мужчина, убрав леску с шеи Какаши. — Запомни моё имя. Это последнее, что ты сможешь сказать перед смертью.       Какаши продолжал молчать.       Тадао без лишних разглагольствований сложил пять печатей. Стены вокруг них заменились бескрайним серым туманом. В пустом пространстве появилась квадратная клетка, сложившись из шести стен. Когда она захлопнулась, заключив в своих решетчатых стенах надзирателя и пленного, из серого пространства появились лески. Последние окутали запястья и лодыжки беловолосого, заменив ржавые наручи. Он кожей почувствовал, что эти нити сделаны из более режущего материала, чем предыдущие — они мгновенно впились в кожу до кровавых подтеков. Вероятно, такое произошло из-за резкого рывка в разные стороны, зафиксировав тело Масочника в подвисшем состоянии.       — Для начала хватит, — хмыкнул Тадао. Он засунул руки в карманы черного пальто, пройдясь от одного угла клетки к другому, не сводя с мужчины прищуренных изучающих глаз. — Мне знаком такой типаж. Горделивые одинокие волки, изгнанные из собственной стаи… больше не способные найти своё место в мире.       Его голос не сквозил превосходством, он ничего не выражал, но оттого проникал внутрь человеческого мозга. Пытка началась не с момента построения этих стен посреди серой туманности, а с его ледяного тона. Он прекрасно понимал, что болью не сломать «горделивых волков», они будут смотреть на тебя так же надменно и пассивно, как этот беловолосый. Таких людей ломает нечто другое. И в этом он был профессионал.       — Они больше не могут довериться кому бы то ни было, — продолжал мужчина. С каждым его словом на теле Какаши затягивалась новая режущая леска, впиваясь в молочную кожу. — Им суждено познать предательство.       — Я думал, мы собрались здесь по другому поводу, — отозвался Какаши, — явно не для того, чтобы обсуждать волков.       — Такой типаж, как ты, не боится боли, — заключил Тадао.       Однако его слова разнились с его действиями. Со следующим сильным топком по толстым прутьям клетки, сзади Какаши появились когти, разрезавшие плоть спины. Он зашипел, подавляя жжение под левой лопаткой. По спине потекла кровь, но стоило болезненным ощущениям пройти, как рана затянулась.       Хатаке напрягся. Эта клетка не была иллюзией — она являлась призывом и одновременно межпространственной техникой. Но те царапины…       — Ты обязательно получишь ответы на свои вопросы, — сказал Тадао, будто прочитав мысли пленного, — тогда, когда дашь ответы на мои.       — Ты не задал еще ни одного вопроса.       — Я задам их тогда, когда ты будешь готов дать на них правильный ответ.       — Правильный ответ? — изогнул он бровь, но тут же поморщился от новой волны крупных царапин медведя или другого крупного хищного по вспотевшей спине. На этот раз царапины были глубже и затянулись позже.       — Тебя сдал твой собственный подопечный, — хмыкнул Тадао. — Почему же?       Какаши невольно нахмурился от воспоминаний о Лиене, и на его теле появилось сразу две лески. Они обвились вокруг правого предплечья и талии, снова разрезая кожу до крови. Он понял. Только четыре лески, закрепляющие его запястья и лодыжки, наложил Тадао, остальные появлялись по мере того, насколько глубоко в личное погружался владелец техники. Она была направлена именно на это, совмещая реальную боль и иллюзорную. Таким образом, Тадао видит реакцию Какаши на его слова и постепенно прощупывает его моральные травмы, дабы в дальнейшем использовать их в свою пользу.       — Может потому, что ты повинен в смерти его семьи? — жгучая нить, словно хлыст, перетянула открытое горло мужчины, заставив того напряженно сглотнуть. — Ты знал, что это твоя вина, но продолжал держать возле себя потенциального предателя. Равно как и знал о его очевидном решении, когда откроется правда.       — Так и будешь морали мне читать? — рыкнул беловолосый, подавшись чуть вперед.       На его запястья поверх острых нитей опустились звенящие ржавые цепи, которые с еще большей силой тянули его в разные стороны, пока с рук обильно не полилась кровь. Какаши плотно сжал зубы, подавляя хриплый крик. Он действительно был слишком горд, чтобы орать от боли перед палачом. Ему оставалось лишь шипеть, морщиться и отдаляться от ощущений четвертования.       — Пленный не в том статусе, чтобы задавать мне вопросы, — нахмурился черноглазый. — Это во-первых. А во-вторых, мы заперты здесь до тех пор, пока у тебя достаточно крови, чтобы оставаться в сознании. И в это время я волен делать всё, что захочу.       Цепи прекратили перетягивание Масочника, но кровь продолжала просачиваться сквозь нижние прутья и утекать в бездну серого пространства.       — Меня не интересует, с какой целью ты развязал войну, — Хатаке слегка дернулся от его слов, — но своим участием в ней ты опорочил имя Тумана, использовав его техники в свою угоду.       Масочник не стал посылать едкое замечание в адрес надзирателя, но тому хватило безразличного взгляда и нагло поднятой седой брови. Этот человек до сих пор ни во что не ставил Тадао — того, кто по щелчку пальца волен лишить его жизни. В подтверждение жгучая леска на шее сжалась, перекрыв кислород, но не проникая глубже в плоть. Казалось, если этого человека убить, то он будет только счастлив.       Понял.       — Пока Мизукаге-сама не будет довольна твоим ответом, — растягивал он слова, внимательно следя за его мимикой, — ты не сможешь отправиться к ней.       Глаза беловолосого округлились от осознания его слов. Он попал в точку. Это подтверждалось уже реальной огромной дырой в грудной клетке, которую видели они оба. Сзади в спину снова атаковали, но не глубокой царапиной, а сквозной дырой. Какаши кашлянул кровью, пялясь в пробитый насквозь торс, который мучительно долго не хотел зарастать, от шока не чувствовалась пьянящая и сейчас такая необходимая боль.       Стремительно в глазах начало темнеть, пока он тонул в чем-то чёрном, но тёплом и тягучем. Это чувство было приятное, пока он не осознал, что просто тонет в крови погибших прямо или косвенно от его руки людей.       Сутки потеряли какое-либо значение, превратившись в сплошные диалоги с дьяволом в клетке, в которой его тело и разум постоянно подвергалось боли. Если физические ранения очень быстро зарастали, оставляя лишь короткие воспоминания, то душевные терзания от речей Тадао, насмехаясь над Какаши, рвали его по кусочкам. С тягучим голосом мучителя вливались в организм воспоминания о его неправильных выборах и упреки подсознательно совершенных действий.       Его дух с каждым днем расплывался трещинами все больше, хоть счет времени был давно утерян — иногда казалось, что прошел год, а иногда — не более суток. От указаний на собственные ошибки и анализа его действий на душе становилось гадко, и с каждым днем было сложнее ответить себе на вопрос — кто он есть. Его личность настолько померкла, что он казался себе чужим человеком — противным, гадким, мерзким человечишкой.       Такие мысли всегда посещали его после пробуждения в своих каменных апартаментах, когда он, по обыкновению, терял сознание от потери крови в клетке. В мозгу уже на автомате крутились слова Тадао, продолжая мучить во внепыточное время.       Но с притоком крови в сосуды Какаши восстанавливал обзор с собственной колокольни, вспоминая о своей истинной цели, из-за которой он все еще продолжает терпеть пытки и сальсу на его моральном духе. Именно благодаря передышке перед следующим «разговором» он мог вернуть себе здравомыслие и продолжать молчать, окутанный жгучими лесками. Уму непостижимо, он сам чуть не уверовал, что действительно держал возле себя мальца и ночью трахал его узкий зад, а после заставлял его найти «мясо» посочнее.       — Сейчас не время восхищаться чьим-то профессионализмом, — прошептал Какаши, облизнув сухие и потрескавшиеся губы.       Он сжал кулаки, подтянувшись на цепях, руки занемели от нахождения в одном положении, ощущались безжизненной посторонней конечностью подобно пластиковому протезу.       Прикусив губу, Какаши задумался о времени, но снова не смог дать себе ответ, сколько он уже гниет в подземелье, а желанная особа так и не переступила порог его мрачной обители. Именно из-за неё он продолжает терпеть это, борясь с желанием плюнуть на все и просто покинуть деревню, пройдя сквозь стены. Эти идиоты до сих пор верят, что его внутри удерживают запечатывающие барьеры, а не собственная воля и план, терявший с каждым сеансом психотерапии свою привлекательность.       Но ожидания оправдались, когда в один из однотипных дней железную дверь отворил не надзиратель, а Мизукаге в сопровождении своего верного бьякуганистого пса. Какаши хмыкнул, замечая их сходство — перед приходом Лавовой Госпожи на глаз беловолосого наложили повязку со специальной печатью. Хоть Какаши и «выдал» под пытками секрет своего глаза, но сказал, что шаринган ослеп из-за длительного пользования и больше ни одну технику скопировать не может, а тем более пользоваться преимуществами проклятого глаза. Этим словам поверили только из-за краткой осведомленности Тадао о шарингане — не Учихи не могут деактивировать его, а в активном состоянии он постоянно высасывает чакру. Тадао лично убедился, что мутный красный глаз Какаши не закрывает и при этом не теряет чакру, но в целях перестраховки и для безопасности Мизукаге была наложена эта раздражающая и невероятно тугая повязка.       Какаши бегло пробежался взглядом по стройной фигурке Мизукаге, которую она умело подчеркивала обтягивающим синим платьем, затем уловил раздражение во взгляде её пёсика. Впрочем, последний недолго владел вниманием пленного, вскоре Хатаке вернулся к плавным изгибам женщины. Он тяжело вздохнул, наслаждаясь её духами, щекочущими ноздри.       — Я ждал тебя, — сказал Какаши. Его губы расплылись в легкой улыбке, которая напрягла только Ао.       Верный пёсик затолкал Лавовую Госпожу себе за спину, пока та смущенно отводила взгляд от обнаженного израненного торса пленного. Как и ожидалось, бьякуганистый защитник стал лаять на Какаши:       — Как ты смеешь так обращаться к Достопочтенной Госпоже Мизукаге-саме?! — тявкал он, пока Какаши насмешливо смотрел на его краснеющее лицо. — Ты должен припасть к её ногам, целовать её туфли… кхм… вымаливая пощады, которой тебе не видать!       Хатаке гортанно усмехнулся, приподняв седую бровь.       — Не путай свои фетиши с моими, — бросил мужчина, окатив Ао сталью своего голоса и тем же привлекая Мизукаге.       Женщина раскраснелась от надменного тона беловолосого и понимания слов своего телохранителя. На долю секунды Мизукаге позабыла о своем статусе, поддавшись сладостным мыслям, что сейчас за неё грызутся сразу двое мужчин. Мей поджала нижнюю губу, неправильные мысли одолевали, она отдавала свое предпочтение беловолосому, искренне сожалея, что такой красивый мужчина — преступник международного уровня. Ками, да хоть кому-нибудь уже отдаться, ибо стыд и позор на шляпу Мизукаге быть девственницей в тридцать два!       Она заторможено вышла вперед и медленно наклонилась к уху Ао.       — Заткнись, иначе я убью тебя, — прошептала Мей, но все присутствующие прекрасно её расслышали, как и услышали гнусавый смешок с дальней стены и звон цепей.       Особенно хорошо слышно было псу со странной прической и пиратской повязкой на глазу. Её горячее дыхание щекотало ушную раковину мужчины, прозрачная бусинка пота скатилась по его скуле, он вздрогнул и сглотнул тугой ком.       — Выйди вон.       — Н-но Г-госпожа, — запротивился он, кидая злобные взгляды ей за спину.       — Мне надо повторить свой приказ? — ужесточила она тон.       — Н-нет.       Когда за мужчиной захлопнулась железная дверь, в каменных стенах подземной комнаты стало слишком тесно и слишком горячо. Из её рта вырывался пар, заполняя своим жгучим воздухом помещение, но он лишь слегка обжигал, а не плавил всё, до чего достанет.       — Мне нравятся такие упрямые мальчики вроде тебя, — протянула Мей, подойдя ближе, дабы они могли видеть друг друга, — но я пришла за ответом. Признаешь ли ты, что намеренно опорочил имя Тумана, используя его техники для скрытого убийства и введения врага в замешательство? Признаёшь ли ты, что намеренно прикидывался шиноби Тумана?       — Убери эту дымку, — хрипло вымолвил Какаши.       Он так и не встал на ноги, а тем более не припал к её ногам, выражая крайнюю степень неуважения Главе Кири, что заставляло Ао до скрипа сжимать зубы за дверью.       — И я дам свой ответ.       Она развеяла туман, не видя в нём смысла. О её силе осведомлена каждая псина в деревне, но он мало того, что не страшился, так ещё умудрялся приказывать ей. Удивительно было то, что она подчинялась.       — Говори.       — Ты ведь хочешь прикоснуться ко мне, Мей? — прошептал Хатаке, подтянувшись на оковах и приняв более удобную позу, отмечая дрожь в конечностях и давно позабытое чувство пустоты, будто четверть чакры откусило какое-то неосязаемое существо. — Скажи, что ты чувствуешь, когда пожираешь меня глазами и возбужденно дышишь?       Мизукаге вспыхнула румянцем. Никто еще не смел говорить с ней в подобном тоне. Но от него между ног появилась навязчивая пульсация. Она прикусила пухлую губу, испепеляя зелеными глазами. Открыв рот в попытке что-то возразить, она тут же его захлопнула, остановив взгляд на его устах и маленькой родинке.       — Подойди ближе, — устало вздохнул Какаши. В голосе прослеживался приказной тон.       Мей ошарашенно опустила взгляд, понимая, что её ноги, вопреки здравому смыслу, идут ему навстречу. Минутное сомнение, и разум тоже вопил о желании прикоснуться к мужскому телу, такому же, какое снилось ей в эротических мокрых снах.       — Скажи мне, чего ты хочешь теперь?       — Сесть на Ваши колени, — томно выдохнула она, прежде чем успела подумать.       Какаши кивнул, ухмыльнувшись её откровенности.       Мей сглотнула тугой ком, застрявший в горле; откинула назад копну тёмно-рыжих густых волос, пахнувших елью и шишками; подняла платье до середины бедра и плавно опустилась на бедра Какаши. Его запыленные штаны пачкали белоснежную ухоженную кожу женщины, Мей выглядела гораздо моложе своих лет, чем наверняка вызывала еще больше недоверия у старейшин Кири. Она положила ладонь на его крепкую грудь, отчего он вздрогнул — её кожа была так же горяча, как прозвище Лавовая Госпожа.       — Сними повязку.       Она чувственно и невесомо сняла тугую кожаную глазную повязку, смущенно смотря в оба его глаза. Мей прикусила губу, заерзав на нем. Женщина тихо всхлипнула от нарастающего возбуждения и позволила себе склонить голову, припадая устами к израненной коже на плече. Слизывая засохшую кровь, она чувственно целовала порезы, обжигая губами, тем самым только распаляя мужчину. Его тело реагировало на каждое действие, истосковавшись по женскому запаху и мягким податливым изгибам. Её жар согревал продрогший обнаженный торс. К холоду подземелья привыкнуть невозможно, его тело постоянно дрожало, а от прикосновения лавовых губ к ключице покрылось мурашками.       Какаши сжал кулаки, разгоняя кровоток в затекших кистях. Головой наклонился ближе, и она потянулась навстречу, издав хриплый полувздох. Он носом отодвинул пышные тёмно-рыжие локоны, наслаждаясь мягким щекотанием щеки. Мей инстинктивно выгнулась, оголяя тонкую гусиную шею. Стенки влагалища сжались в предвкушении, стоило только мужчине прильнуть к яремной вене и невесомо засосать кожу. Под её недовольный всхлип он отстранился, смотря в потускневшие зелёные глаза.       — Я могу дать тебе то, что ты так хочешь, — прохрипел над ухом Какаши, снова приблизившись к ней. — Только эти кандалы ограничивают мои возможности.       Мей нехотя встала с его бедер, кусая и оттягивая нижнюю губу. Пульсация в пахе настигла пика, она чувствовала, как ее сок впитывается в трусики и уже не помнила, когда в последний раз так возбуждалась только от вида оголенного мужского торса. По крайней мере, она так думала, не желая признавать очевидную увлеченность его гипнотическим тембром.       Как только тяжелая дверь отворилась, повелительный тон Мизукаге вернулся к ней, но от ясного осознания своего возбуждения и вожделения международного преступника кружилась голова.       — Немедленно освободить этого человека, — отдавала указания Мей своим подчиненным, пересилив дрожь в голосе, — обработать раны, накормить и напоить, вернуть все конфискованные вещи. Вопросы есть?       — М-мизукаге-сама! Он международный преступник! — вопил Ао. — Масочник!       — Это не он, — строго вымолвила Мей, хмуро зыркнув на Ао. — Мы обознались, и теперь обязанность Тумана принести этому человеку извинения. Этот мужчина… мой суженый…       Пёс стиснул кулаки и ворвался в тёмную комнату беловолосого. С того уже сняли железные широкие наручи, ибо, в отличие от Ао, остальной охране свойственно беспрекословное подчинение приказам вышестоящего. Какаши потирал запястья, хмуро сверля взглядом неровные линии, покрытые бордовой корочкой. От плеча до кончиков пальцев молнией растекались колючие покалывания, восстанавливая кровоток в ватных руках.       — Т-ты… Ты! — орал Ао, активировав бьякуган. — Ты что-то сделал с Госпожой Мизукаге!       — Ну да, — пожал Какаши плечами, — предложил ей то, что может дать только мужчина. А ты продолжай приносить тапочки в зубах.       — Ублюдок! — прошипел Ао, явно задетый подобным заявлением. — Я вижу… твой левый глаз, в нём ещё есть сила. Ты наложил гендзюцу на Мизукаге-саму!       — Когда шаринган слепнет, он становится бесполезным, — устало пробормотал Какаши, натягивая свою растянутую черную водолазку и маску, которые заботливо принесли подчиненные Мей. — К тому же вы наложили подавляющую печать на глазную повязку.       «Только этой силе не нужен ни свет, ни зрительный контакт», — хмыкнул Хатаке, а от его холодного взгляда менее подготовленные шиноби отступили. Такая реакция уже давно перестала напрягать.       Остальные в помещении посмотрели на Ао как на сумасшедшего, зацикленного на Лавовой Госпоже и её туфлях. Он действительно таковым и выглядел по сравнению с хладнокровным Какаши, поэтому подчиненные Мей покинули комнату в подземелье, а за ними расслабленной походкой выплыл Хатаке, засунув руки в карманы.

***

      Какаши мрачной задумчивой тенью шёл к резиденции Мизукаге, изредка поднимая взгляд, чтобы свериться с правильностью направления. Осведомленные гражданские сторонились его, хоть и было объявлено, что АНБУ облажались, задержали невиновного. Сомнения были у многих, но никто не посмел перечить Мизукаге. От сего факта Хатаке расплывался в легкой улыбке, понимая, что не прогадал с целью.       Угрызения совести вместе с этой мифической проказницей остались в пыточной камере, освобождая беловолосого от навязчивых мыслей о том, как будет чувствовать себя подчиненная женщина. Сейчас на это было плевать так же, как и на её чувства. Мизукаге была не более чем удобная марионетка, благодаря которой можно безбоязненно осесть в Кири. Эта безумная идея пришла ему от осознания, что ему больше некуда податься. Гонения будут продолжаться куда бы он ни пошел, ему не дадут спокойно жить на одном месте. Он просто устал бегать, устал от жизни, но в то же время слишком слаб, чтобы закончить всё.       Кабинет Мизукаге ничем не выделялся — слишком просторный и слишком пустой, пропахший официозом и чиновниками. Лицо Хатаке ожесточилось при виде бледного, как простыня, Ао и одного цветочка ромашки, валявшегося у него в ногах. Мужчина перепугано сверкнул глазом, затем нахмурился и пропищал, решив самоутвердиться за счёт неписанных правил уважения:       — Не смей входить в покои Мизукаге как к себе домой!       — Тебе лучше умолкнуть, — устало сказал Какаши, пройдя вглубь кабинета.       — Да кем ты себя возомнил?! — всплеснул руками Ао.       — Не заставляй меня это делать.       — Делать — что? — напрягся пёс Мизукаге, а сама женщина всем своим видом ассоциировалась у обоих мужчин с мягким желе, только извлечённым из холодильника.       Какаши вздохнул, устало проведя ладонью по лицу. Он перевел взгляд на Мей, отчего та сразу вытянулась по струнке и заёрзала на жестком стуле.       — Мей, объясни мне, — твердо проговорил Хатаке, а Ао передернуло от того, как его Госпожа сжалась под пристальным взглядом беловолосого, — что себе позволяет твоя ручная свинка?       — Простите, Какаши-сама, — виновато пролепетала женщина, склонив голову.       Челюсть Ао соприкоснулась с каменным полом покоев Мизукаге. Только что его Госпожа отчитывала его и строго раздавала указания, которые ему следует передать подчиненным и распределить между ними миссии… Сейчас же… совсем другой человек. Хмурость с лица испарилась, сменившись на лёгкий смущённый румянец. Статная властная фигура сгорбилась под приказным тоном Масочника. Да, Ао до сих пор не верил, что его люди и тот мальчишка обознались и несправедливо оклеветали беловолосого.       Мужчина со странной пиратской повязкой просто задыхался от невысказанного гнева. Такая резкая смена в поведении Мизукаге не может происходить по щелчку пальца, иначе, Ками-сама, она бы не заслужила этот статус.       «Неужели влюбилась? — промелькнула в голове Ао неприятная и болезненная мысль. — Нет, такого быть не может. Этот ублюдок точно околдовал её!».       — Ты определенно что-то сделал с Мизукаге-самой, — рычал оскорбленный Ао (свинкой его ещё никто не называл). — И я обязательно выясню, что именно. Тогда я убью тебя!       Какаши лишь вздернул бровь, не изменившись в лице.       — Ао! — Мей нахмурилась, пронзая его своим зелёным колючим взглядом. — Ещё раз услышу подобный тон в сторону Какаши-самы… убью.       Личный помощник Мизукаге напряженно и шумно сглотнул, чем вызвал тихий смешок беловолосого. Ему только и оставалось подавлять бушующий гнев, понимая, что его Госпожа всё так же сильна и строга. Также ему пришлось признать, что млеет она только в присутствии Хатаке и только по отношению к нему. И даже этот фактор не мешает ей быть достойной своего звания в обращении с подчиненными.       — Оставь нас.       Его как в ледяную воду окунули от вязкой волны её милого голоса, отдающего беспрекословный приказ. Ао только и оставалось злобно зыркнуть в стальной профиль Хатаке и удалиться из кабинета. Таким ущемлённым он себя никогда не чувствовал. Никогда боль в районе солнечного сплетения не была такой тяжелой, даже когда она мечтала о свадьбе с другими мужчинами, даже когда приняла его подарок — ромашку — за шутку и оскорбилась. Он тихо захлопнул за собой толстую дверь и сильно закусил губу, дабы не заскулить, как побитый пёс.       — Подойди ко мне, — вздохнул Какаши.       Мей беспрекословно встала и на негнущихся ногах прошла к расслабленной, чуть сутулой фигуре мужчины. Её сердце пропустило несколько ударов, внутренности скрутились в тугой узел, отзываясь на поглаживания щеки. Какаши приподнял голову за подбородок, прищурено всматриваясь в туманный рассеянный взгляд. Она буквально разомлела от его легкого прикосновения, колени предательски согнулись. Мей возбужденно выдохнула, смотря в безразличные глаза мужчины. Это был именно тот романтичный жест, который всегда всплывал в её свадебных фантазиях, и, казалось, Какаши догадывался об этом, позволяя ей на минуту погрузиться в собственную сказку.       — Зачем ты меня позвала?       — Какаши-сан…       — Просто Какаши, — перебил он её, отстранившись.       — Какаши… хотела увидеться, — смущенно мямлила она, снова опустив голову.       Ему не нравилась эта поза провинившейся школьницы.       — Подними голову, — очередной властный приказ отозвался пульсацией в паху, и она подчинилась. — Теперь говори.       — Я-я… испытываю странное влечение… к Вам.       Какаши тяжело вздохнул, понимая, что перегнул палку с гендзюцу. Он лишь заложил в подкорку её мозга, что он не враг, а человек, которому она может беспрекословно доверять, а главное, подчиняться. Но, похоже, неудовлетворенные фантазии Мизукаге сыграли свою роль, сделав из него суженого. Иначе невозможно было объяснить её смущение, подозрительное переминание с ноги на ногу; зелёное платье в тон глаз плотно обтягивало тело, выдавая напряжение бёдер.       — Я не спрашиваю о твоем влечении, — ужесточил он тон. — Я спросил, почему твои пёсики выдернули меня с представления и притащили сюда?       — П-простите за неудобства, — тут же выпалила она. — П-понимаете…       — Не мямли.       — Хотела снова прикоснуться к Вам, — быстро выпалила она. Её щёки вспыхнули багровым румянцем, Мей зажмурилась, сумев продолжить: — Х-хотела снова ощутить Ваши г-губы у себя на шее… хотела почувствовать Вас внутри!       Какаши слегка приоткрыл рот от такой откровенности. Он не собирался становиться её любовником, тот концерт в подземной камере создавался чисто для удовлетворения собственного самолюбия и ради потехи над любителем тапочек. Но он не был полным дураком, чтобы бежать со всех ног от женщины, которая так откровенно предлагала себя, даже если она «под гипнозом».       — Не молчите… — прошептала Мизукаге, слегка приоткрыв один глаз.       — Где ты хочешь, чтобы я тебя взял?       Мей залилась краской пуще прежнего — багровым были окрашены даже уши, ибо она ощущала их жар. Между ног снова настойчиво запульсировало от двоякости чувств — возмущения его нахальным тоном в сторону Главы деревни и возбуждения от того же фактора. Она прикусила губу, не веря, что он заставляет говорить её это вслух.       — Если ты не скажешь, то я оставлю выбор за собой, и он может тебе не понравиться.       — Т-там… — её язык еле шевелился, но руки всё ещё слушались хозяйку, поэтому она указала на дверь за рабочим местом Мизукаге, — … там моя… спальня.       Какаши без лишних слов подхватил её на руки, дабы в последний раз потешить фантазии Мей о свадьбе. Его прикосновения были невесомыми, но пальцы обжигали нежную кожу бедра. Её сердце бешено ухало, норовя разорваться. Мей не могла поверить, что её самые сокровенные фантазии сбываются, ведь она мечтала не только о поцелуе у алтаря, но и лежать на руках возлюбленного, пока тот несет её в спальню. А дальше… брачная ночь. Это была её самая сокровенная фантазия.       Мужчина аккуратно усадил её на широкую и очень роскошную кровать, вскользь отметив изящные балдахины. Он опустил тканевую маску и тут же впился в искусанные губы, не дав ей возможность вспомнить его черты лица. Проглотив не сдержавшийся вздох, Какаши углубил поцелуй. Он провел по зубам, дотронулся до кончика горячего языка и вернулся к губам, оттянув нижнюю. Она отвечала ему неспешно, даже пассивно, что наталкивало на мысль о неопытности даже в таком деле.       Какаши отстранился, долго вглядываясь в меняющуюся мимику лица.       — Отвечай честно, — лёд его тембра окатил Мей.       Мизукаге сглотнула, интуитивно опасаясь его вопросов, но кивнула.       — Я буду задавать тебе вопросы, отвечать честно в твоих же интересах, — будто предупредил мужчина. — И пока будет происходить наш небольшой диалог, снимай с себя одежду. Медленно. Поняла?       Она снова кивнула.       — Используй для ответа голос.       — Х-хорошо.       Мужчина, поманив рукой, указал стать посреди комнаты. Сам же присел на край кровати и откинулся на мягкие белоснежные подушки.       — Почему ты до сих пор не была с мужчиной?       В глазах помутнело от волнения, по телу распространился такой жар, что, казалось, все улучшенные геномы вышли из строя, испепеляя хозяйку.       — Ждала своего суженого, — заикаясь, ответила Мей.       — Не забывай про одежду, — напомнил Какаши, подтянувшись выше на кровати. — Можешь при этом покачивать тазом и гладить себя.       Мизукаге прикусила губу, от биения сердца было уже физически неприятно, в ушах стоял стук ее собственного пульса. Она деревянными руками развязала широкий белый пояс на талии, отчего ткань самого платья немного расслабилась.       — Ты мастурбируешь?       Она остановилась и зарылась лицом в ладони. Женщина тяжело дышала из-за стыдливого чувства, что на его голос так предательски реагирует тело. Задняя часть бедра время от времени покрывалась колючими мурашками, помня его прикосновения. Живот крутило от волнения, а клитор пульсировал в тягучем томлении, жаждал внимания. Она почувствовала распространяющуюся влагу по большим половым губам. Возбуждение выдавало её с головой, хотелось провалиться сквозь землю, но в то же время эта неизвестность притягивала. Хотелось двигаться дальше.       — Я жду твой ответ, — его раздраженный голос выбил из пут анализа реакции собственного тела.       Он уже понял, что ответ будет положительным, но он хотел услышать это от неё.       — Да.       — Да — что? — будто издевался он, губы дёрнулись в легкой ухмылке.       — Да, мастурбирую, — с выдохом быстро пролопотала Мей.       — Я тебя не слышу, — продолжал поддевать Хатаке. — Убери руки с лица и повтори.       Она повиновалась, открыв Какаши прекрасный вид на потрясающее пунцовое лицо, такого же оттенка, как размазанная после поцелуя помада. Мей набрала в легкие больше воздуха и уже громче повторила:       — Я мастурбирую! И мне это нравится!       Губы Какаши снова дернулись в нахальной, еле заметной улыбке. О последней части он пока не спрашивал, но прогресс в откровениях был. Из этого могло получиться куда более интересное сотрудничество, чем то, на которое он рассчитывал изначально.       — Стимулируешь только клитор или ещё проникаешь внутрь?       — Да.       — Это был альтернативный вопрос, — его тон снова стал стальным, отчего Мей невольно попятилась назад. — Будь добра дать соответствующий ответ.       — С-сначала массирую… клитор до достаточного количества смазки, — Мей задышала чаще, плотнее сжав бедра, — потом… п-пальцы…       — Раздвинь шире ноги и активнее двигай бедрами, — напомнил он про небольшой танец.       Мей нехотя повиновалась, стараясь не обращать внимания на пожар и на то, как странно реагирует тело на его приказы. Она прикусила губу и закинула голову назад, осторожно выдыхая сдавленный стон. По внутренней стенке медленно сочились соки, щекоча кожу и смущая Теруми. Внутренние стенки беспрерывно сжимались, желая большего, казалось, эта пытка никогда не закончится.       — Сколько пальцев Вы используете, Госпожа Мизукаге? — Какаши расплылся в улыбке, наслаждаясь реакцией на наигранно уважительный тон. Её смущение было отдельным видом искусства, не говоря о танце — плавные движения резко остановились, тело вздрогнуло от осознания, что придется дать ответ на очередной неудобный вопрос.       — Один.       — Почему только один? — изогнул он бровь. — Неужели не хотелось большего?       — От двух мне больно, — призналась Мей, потянув шнурки на талии с левой стороны.       — Как еще Вы себя ублажали, Госпожа Мизукаге?       — О боже! — пискнула она. — Не обращайтесь ко мне так, пожалуйста.       — Вам ведь нравятся, когда Вас называют госпожой, я прав?       — Д-да, — всхлипнула Мей, ослабив шнуровку и на второй стороне. — Но мне больше нравится, когда именно Вы обращаетесь ко мне неформально.       — Не увиливайте от вопроса, Госпожа Мизукаге, — строго сказал Какаши.       — Я-я… м-м-м… пальцами… т-там… — Мей мямлила, судорожно кусала губы и отводила взгляд в сторону, ища за что бы ухватиться.       — Смотри мне в глаза, — сказал Какаши. Когда Мей, пересилив стыд, перевела на него взгляд, продолжил: — Где ещё побывали твои шаловливые пальчики? Я хочу услышать это слово.       — Не заставляйте меня говорить это вслух, — взмолилась Мей.       — Хватит возиться с платьем, — резко сказал Хатаке, заметив, как она просто теребит шнурки, не решаясь избавиться от тёмно-зелёного полотна. — Сними его. Затем ответь на вопрос должным образом.       Мей спустила с плеч широкие лямки, и платье легкой струей опало к ногам, обнажая стройную фигуру. Она переступила мягкую ткань, приблизившись к кровати на шаг. Какаши удовлетворенно кивнул, отмечая изысканное кружевное белье, достаточно открытое и полупрозрачное, но не ущемляло деятельность фантазии, само напрашивалось, чтобы его сняли, разорвав на ниточки. Он не сомневался, что под платьем будет именно белое белье, ведь о желании Мизукаге выйти замуж знают все, а белый, как известно, цвет невинности, цвет невесты. Куда больше его удивил комплект — женщина изначально планировала затащить его в постель.       Мизукаге, заметив его усмешку, прикрылась руками, опустив голову. Тело била крупная дрожь, она снова забыла о танце, который у неё только начал получаться.       «Чёрт, она явно не то подумала», — Какаши закатил глаза, но поспешил поднять её «боевой дух».       — Ты прекрасно выглядишь, — мягко проговорил он, Мей аж вздрогнула от непривычной интонации. — Мне нравится твой комплект белья, но ещё больше мне нравится, что надела ты его специально для меня, так ведь?       — Да, — Мей смущенно улыбнулась, облизав губы.       Она уже была готова растечься лужицей у его ног, но томление в пахе заиграло с новой силой, когда Какаши встал с кровати и приблизился к ней. Он легкой рукой убрал пышную копну с плеча, а Мей недовольно вздохнула, не ощутив его прикосновения. На шее красовалось маленькое розовое пятнышко — результат их знакомства. Какаши провел кончиком языка по засосу и невесомо поцеловал то место, извиняясь за свою несдержанность.       По оголенной спине вверх побежали мурашки. Внутри пожар, казалось, только усилился, пульсация вокруг клитора стала настойчивее от его властных неудобных вопросов и легких невесомых движений. Лишь по его аккуратному поцелую она поняла, что мужчина не хотел оставлять на её теле свои следы, но сама она желала видеть чаще фиолетовые пятнышки. Возможно, это было лишь первичное наваждение из-за того, что с ней раньше такого не случалось, но очень хотелось снова стоять у зеркала и рассматривать засос точно пятнадцатилетняя девчонка.       Его рука скользнула на напряженную спину, как ветерок проносится по коже летним вечером, оставляя за собой мурашки. Но когда его горячая ладонь опустилась под лопатки и слегка надавила, подталкивая ближе, Мей не смогла сдержать приглушенный стон.       — Теперь ты готова дать ответ? — прошептал Какаши ей в шею, зарывшись в тёмно-рыжие волосы.       Мей не видела его глаз, и от этого становилось легче говорить.       — Попа, — тихо проговорила Мизукаге, краснея сильнее, хотя обоим казалось, что краснее цвета не существует.       — Попа — многозначное понятие, Госпожа Мизукаге, — усмехнулся Какаши, процитировав фразу из его любимой пьесы. — Выражайтесь точнее.       Мизукаге ахнула и захныкала одновременно, сгорая от смущения, как мотылёк от огня свечи.       — Я-я… боже… Я хотела узнать, каково это, когда проникают в анус, — сдалась Мей, но сама удивилась, как ей стало легче после признания.       — И как ощущения? Понравилось?       — Д-да, — вздохнула Мей, опустив голову. Она уткнулась в ткань его водолазки, робко прошептав: — Можно я сниму её?       Какаши отстранился, вглядываясь в стыдливые, наполненные возбуждением глаза. Он коротко кивнул, позволяя снять с себя водолазку и маску. Мей провела рукой по твердой груди, он не отстранялся, позволяя изучить его. Она опустилась на маленький персиково-бежевый сосок. Её пальцы обжигали, и он невольно вздрогнул от легких изучающих ласк.       — Как часто ты доставляешь себе удовольствие таким образом?       — Несколько раз в неделю, — она говорила уже не так смущенно, в её голосе прослеживалась похоть, во взгляде увлеченность и желание мужского тела.       Сейчас она была похожа на страстную женщину, а не на невинную девчонку, строившую из себя минутами ранее. Какаши похвалил такую перемену недолгим поцелуем, не забыв упомянуть, за что именно она это заслужила.       — Вот видишь, в честности нет ничего страшного.       Она кивнула, облизнула губы и, слегка наклонившись, всосала в свой лавовый рот сосок Хатаке. Она посасывала и целовала маленький твердый камушек, наслаждаясь его участившимся дыханием.       — Сколько пальцев Вы используете, Госпожа Мизукаге? — сдавленно спросил Какаши, намереваясь сбить с неё спесь и немного поубавить уверенность.       — Два, Хатаке-сама, — томно парировала Мизукаге, не отрываясь от своего интересного занятия.       Какаши поднял её голову, схватив за острый подбородок. От его недоброй ухмылки сначала подкосились колени, а затем и живот отозвался на предчувствие — будто кто-то взял и свернул все внутренности в крепкий морской узел.       — Два пальца слишком мало, Госпожа Мизукаге, чтобы «узнать, каково это, когда проникают в анус», — сказал Какаши, использовав ее же слова, и почему-то они ей показались такими похабными.       — Боже! Нет, я не хотела это делать, — вмиг вспыхнула она и немного отшатнулась от мужчины.       — То есть Вы не хотите удовлетворить свой интерес? — насмешливо вскинул он бровь, подначивая Мей.       — Н-ну… — замешкалась женщина, разрываясь от собственных чувств.       Было стыдно признать, что она этого хотела даже больше, чем классики. Ей просто воспитание не позволит попросить о таком, но этот человек вывернул всё её нутро своими непотребными вопросами. Она отвечала предельно честно, но ему было абсолютно плевать на её ответы, будто весь этот допрос с пристрастием он начал для неё самой.       — Вы не разочаруетесь во мне, услышав правду? — издалека начала Мей, снова опустив голову.       — Почему я должен это сделать?       — Вы посчитаете меня распутной, — бурчала себе под нос Мизукаге, — скажете, что я недостаточно невинна для того, чтобы стать Вашей супругой.       — Недостаточно невинна?       — Я имела в виду… мои помысли, мысли и желания идут вразрез тому образу… в белом платье.       Какаши сумрачно вздохнул, понимая, откуда растут ноги. Кто-то вбил ей в голову, что истинной женщиной она станет только после свадьбы, а до этого момента должна себя беречь от чужих похабных мужских рук. В итоге в этой уже вполне взрослой женщине постоянно шла борьба. Одна её часть хотела подчиниться своим желаниям, видя в них источник наслаждения, другая же перечеркивала всю её суть, ставя на прихоти печать «порочно».       — Скажи мне, Мей, — приглушенно сказал Какаши, его голос растекался теплым ручьем по венам Мизукаге, заставляя расслабиться и не закрываться, стоя перед ним полуобнаженной, — ты действительно хочешь замуж?       — Да, — незамедлительно ответила она.       — Это желание исходит из сердца или ты хоть раз подвергала сомнению эту мысль? — уточнил мужчина.       — Из… сердца?.. — неуверенный тон плавно перетекал в вопрос. — Но ведь каждая женщина с девичества мечтает стать женой и матерью.       — Я сейчас не спрашиваю о других. Я спрашиваю тебя.       — Я не уверена.       — Хорошо, — мягко сказал Хатаке, накрутив пышный локон на палец, — что находится дальше твоих фантазий? Что в твоих мечтах происходило после алтаря?       — Н-ничего. Я дальше не заходила.       — Не верю.       Мей вздохнула, собираясь с силами. Она, наконец, подняла голову, посмотрев ему в глаза. Она ожидала увидеть насмешку, но в них было молчаливое понимание, а лицо не отягощала ни одна эмоция, всё такое же отстраненно-скучающее выражение.       — Правда, лишь белое платье, алтарь и поцелуй. Но после, за всем этим, было осознание, что можно будет попрощаться со статусом старой девы и… — она шумно втянула воздух, собирая кашу из слов в связное предложение, — … тогда я могла бы воплотить желания… своей темной стороны… Осуждаете? Считаете меркантильной и похотливой бабой?       Мей сощурилась, а Какаши показалось, что кому-то она уже однажды доверила эту тайну, и, видимо, этот кто-то просто посмеялся над ней.       — Нет, — сказал Хатаке, смягчив тон, — не нужно бояться своих желаний, нужно принять их. Тогда будет проще уживаться самой с собой.       Мизукаге приподнялась на носочках и впилась в его губы жадным поцелуем. Неловкие сминания губ компенсировались напором Мей, атаковавшей рот Какаши. Она давно хотела попробовать самый страстный поцелуй. Какаши дал ей желанное, подстегнув старания поглаживанием лобка, сквозь белое кружево. Когда он прервал поцелуй, Мизукаге смотрела на него бешеными, горящими желанием глазами, и этот вид был воистину прекрасен. Прекраснее смущённого пунцового лица.       — Скажите мне, Госпожа Мизукаге, чего желает Ваша темная сторона?       Мей лукаво улыбнулась и подтолкнула Какаши к кровати, решив показать, чего именно она желает. Мужчина упал на мягкий матрас, но и ахнуть не успел, как сверху примостилась Мизукаге, поёрзав бедрами на его паху. Он рыкнул и переместил её чуть выше, не желая сойти с дистанции раньше времени.       — Я просил сказать, а не показать, — хмыкнул Какаши.       Мизукаге прикусила губу, обдумывая, что сказать.       — Делайте со мной всё, что посчитаете нужным!       — За язык тебя никто не тянул, — предупредительно сказал он, ловко расстегнув лифчик.       Кружевная полупрозрачная ткань полетела в сторону, зацепилась лямкой о торшер. Мизукаге удовлетворенно вздохнула, наслаждаясь такой мелочью и изнывая от желания снова почувствовать его руку у себя на промежности. Какаши же усмехнулся, зная, что она оценит такую меткую «случайность».       Он провел рукой сначала по одной груди, затем по другой, останавливаясь на каменных сосках, которые становились еще тверже, а ареолы сморщивались. Она елозила по его нижним кубикам пресса, стимулируя пульсирующий клитор, а Какаши сильнее заводился, чувствуя соки на своем животе. Обхватив сосок, он прикусил его, потянув на себя. Она недовольно вздохнула, что больше не могла тереться о него, и теперь стенки влагалища снова сжимались и трепыхали от жажды разрядки. Женщина сладко замычала, прогибаясь в спине от его умелых ласк. Она думала, что находится уже на пике и просто сгорит от возбуждения, но он продолжал распалять её.       — К-какаши, пожалуйста, — взвыла куноичи, когда мужчина схватил зубами розовую бусинку, потянув на себя, и усердно работал языком.       Он оторвался от истязания грудей, успев случайно оставить расплывчатое фиолетовое пятно под ключицей, хоть и не планировал больше метить её таким образом. Хотя, зная с каким декольте она предпочитает платья, даже забавно посмотреть на реакцию её ручных морских свинок.       Какаши нагло ухмыльнулся, смотря в затуманенные глаза и розовое лицо. Её влажные локоны прилипли к щекам, лишний раз напоминая сколько жара в этой даме.       — Попроси меня лучше, и тогда я обдумаю твоё предложение, — хмыкнул мужчина, проведя рукой по подтянутому животу и остановив руку у её трусиков.       — Пожалуйста, Хатаке-сама, я больше не могу, пожалуйста, трахните меня! — выкрикнула Мей, задыхаясь от тягучего чувства вожделения.       Его брови взметнулись вверх в удивлении, рука просочилась под тонкую кружевную ткань. Он плавно водил по клитору, изучая, какое надавливание для неё приемлемо и приносит больше удовольствия. Иногда он опускался ниже, водя по половым губам и вводя палец внутрь. Она сжимала губы в несвязном мычании и глубже насаживалась на длинный палец Какаши. Хлюпанье, наполнявшее всю комнату вперемешку с тихим постаныванием, сносило остатки крыши. Почувствовав уже сильную боль в паху от каменной и длительной эрекции, требующей разрядки немедленно, Какаши прервал ручное поддразнивание Мизукаге и, проигнорировав хныканье, сказал:       — Встань.       Мей, продолжая скулить и напрягать бедра, слезла сначала с Какаши, а затем и с кровати. Он поднялся следом. Мужчина стянул с неё насквозь промокшие трусики и подтолкнул к краю кровати, говоря принять коленно-локтевую позу. При небольшом надавливании на спину Мей прогнулась. Какаши пошлёпал по внутренней части бедра, и она раздвинула ноги шире, уткнувшись в простыни лицом, и громче захныкала. Она покачала бедрами, становясь удобнее. Привычная волна растекалась по телу лишь от мысли, что она сейчас так открыто и развратно лежит перед чертовски сексуальным мужчиной, а он смотрит. Только от мыслей об этом она могла кончить, но во влагалище снова вонзился палец Какаши, двигаясь быстрее и настойчивее.       — Пожалуйста, говори, — прошипела Мизукаге, сжимая шелковые простыни, — мне так нравится твой голос!       — О чем или о ком ты думала, когда трахала себя?       Мей зарылась лицом в простыни, сгорая от переизбытка чувств. Его властный голос возбуждал, и он наверняка чувствовал, как стенки влагалища сильнее сжимают его палец. Она взвизгнула, когда он прокрутил его, поглаживая клитор изнутри. Но он резко остановился, введя в замешательство.       — Я задал вопрос и хочу получить ответ, — холодный тон, словно хлыст, настиг спину женщины. — Твои стоны за таковой не принимаются. Если ты сегодня хочешь кончить, то отвечай сразу же.       — Д-да, — пробормотала Мей, приподняв голову, дабы не мычать в матрас, и он мог понять её слова. — Я не думала о конкретном человеке, просто… о члене, и сосредотачивалась на ощущениях.       — Умница, — промурлыкал Хатаке, продолжив двигаться внутри, а за честный ответ большим пальцем массировал клитор, поглаживая чувственный бугорок.       От его похвалы и дополнительной стимуляции ещё и внешней части клитора Мей застонала громче, сильнее сжала простыни, с которых она постоянно соскальзывала и была вынуждена регулировать свое положение.       — Слышишь эти звуки? — спросил Какаши, вонзая палец глубже и быстрее, дабы хлюпанье от обильных мускусных соков стало громче.       — Да, — смущенно прошептала Мизукаге.       — Ты использовала только эту смазку, когда проникала пальчиками в анус, или была какая другая?       — Я использовала обычный вазелин, — с громким стоном ответила Мей, сильнее прогнувшись в спине. — Мне было стыдно покупать специальную смазку в специальном магазине. Погодите. Что Вы задумали?       Мей заерзала, пытаясь повернуться и посмотреть на Какаши, но тот лишь хлопнул её по пояснице, заставив прогнуться глубже. От давления в спине она вытянула вперед руки, расслабленно выдохнув.       — Помнится мне, стране Тумана очень нравятся игры со связыванием, — сказал Какаши, ехидно улыбнувшись. — Оставайся в этой позе, и тогда мы продолжим.       Будто издеваясь, он снова прервал ласки, не дав ей утонуть в экстазе пика возбуждения. Мей послушно лежала, покачивая бёдрами и чувствуя внутри пустоту. Она подтянулась вперед, постоянно съезжая на скользком шелке. Тогда Какаши ловко связал руки её же поясом. Ноздри широко распахнулись, жадно втягивая воздух — она снова испытала возмущение, волнение и ещё большее возбуждение лишь от связывания, вспотевшего оголенного торса, а главное, твердого бугорка в штанах Какаши.       Вернувшись, Какаши насладился видом раскрытого девственного розового бутона, и провел пальцами по его очертаниям. Она вздрогнула то ли от неожиданности, то ли от холода его пальцев.       — Где вазелин?       — Может, не надо, — взмолилась Мей, захныкав во влажные простыни.       — За свои ошибки надо расплачиваться, — протянул Хатаке, поглаживая округлые ягодицы Мизукаге. — Твои морские свинки ворвались в театр, прервали представление, выдернули меня с самого интересного момента, — размеренно говорил Какаши, продолжая гладить подрагивающую задницу, а Мей всё ждала шлепка и сама вздрагивала от каждого слова, за которое вполне можно отшлёпать. — И всё это ради несравненной Госпожи Мизукаге, которая захотела секса. Но она совсем не подумала о контрацепции, и за это, считаю, правильным будет тебя наказать.       — Пожалуйста, не надо, — уже в страхе прошептала Мей, заерзав под его поглаживаниями.       — Поздно, ты меня уже возбудила, — Какаши уперся пахом ей в промежность, намекая, что по щелчку пальца такое не убирается. — Так, где ты прячешь смазку? Не заставляй меня тратить время на обыск твоих покоев.       — Во втором ящике прикроватной тумбы, — всхлипнула Мей.       Какаши быстро выудил баночку с полупрозрачной мазеобразной жидкостью и, откинув крышечку в сторону, набрал её на пальцы. Он смазал сморщенный сфинктер и кожу вокруг него. Затем набрал ещё и протолкнул палец внутрь. Палец лишь немного встретился с сопротивлением, но довольно легко проскользнул внутрь, что свидетельствовало о том, что Мей регулярно разрабатывала мышцы прямой кишки. Им обоим сейчас это играло на пользу, но, в первую очередь, Мизукаге будет не так больно, как если бы начинать знакомство с анальным сексом сразу с члена, не подготавливаясь к этому более мелкими «приборами».       — Расслабься, — сказал Какаши, пока не двигаясь внутри. — И дыши.       Мей последовала его словам, ослабив давление мышц на палец Хатаке. Он стал проникать глубже, размазывая вазелин по внутренним стенкам и растягивая мышцы. Повторив эту процедуру несколько раз, Какаши набрал больше смазки и погрузил уже два пальца. Он поглаживал её по спине, давая время привыкнуть. Мей терпеливо находилась в одной позе, хотя только от пальцев внутри всё горело, а клитор отзывался на каждое действие приятным тягучим напряжением. Ей хотелось дотронуться до него, но связанные руки безжалостно разбивали желания на кусочки.       Зачерпнув ещё вазелина, Какаши продолжил подготавливать её, а другой рукой скользнул к влагалищу, проникая внутрь и большим пальцем массируя клитор. Мей застонала громче. Какаши соприкоснулся пальцами сквозь её стенку, что вызвало больший восторг — женщина, уже не стесняясь, стонала и требовала большего. Он попытался протолкнуть третий палец в анус, а средним другой руки настойчиво стимулировал внутренний клиторальный бутон, не забывая про внешний, скрытый под капюшоном. Мей клацнула зубами и сильнее вжалась лицом в скользкий влажный шелк, не в силах сделать вздох от нахлынувшего оргазма. Всё тело билось в крупной дрожи, пока Какаши продолжал поглаживать стенки влагалища изнутри. Когда же он убрал руку, на простыни вырвалось несколько капель.       Мизукаге с минуту продолжала трястись и тщетно пыталась восстановить сбившееся дыхание, пока Какаши стянул чёрные свободные штаны на середину бедра. Он обильно смазал ствол полупрозрачной смазкой и подошел ближе. Мужчина погладил по упругим ягодицам, напоминая о своем присутствии Мей, которая, кажется, забыла о собственном существовании.       — Подними голову с простыней и дыши глубже, — его голос казался мягче обычного и пытался успокоить изнутри.       Но стоило только горячей головке дотронуться до сфинктера и слегка надавить, как Мей жалобно застонала и завиляла бедрами.       — Если будет слишком больно — скажи, — сказал Какаши, наклонившись и убрав спутанные пряди с пунцового лица.       Мей шмыгнула носом, испугавшись такого предупреждения. Она предприняла последнюю попытку ускользнуть от наказания:       — Для анального секса ведь тоже нужен презерватив.       — Нет, презервативы и вазелин не совместимы, — невозмутимо сказал Какаши, водя головкой по скользящей дорожке меж ягодиц. — Учти это и приобрети смазку на водной основе и презервативы, когда захочешь повторить.       Мей жалобно всхлипнула. Он сказал не «если», а «когда». Вряд ли такой мужчина, как он, мог высказаться неправильно, учитывая, что предыдущие его слова были до одури прямыми. Его полная уверенность в своих действиях и её желаниях лишь больше возбуждало.       Он снова надавил на сфинктер, на этот раз Мей не извивалась под ним и даже расслабилась. Головка, встретившись с небольшим сопротивлением, легко проскользнула внутрь. Какаши тут же шикнул от жара внутри и силы сдавливания. Толкнувшись бедрами, член вошел чуть глубже, шире раздвинув тугие стенки, а Мизукаге дёрнулась вперёд и прикусила губу. Он услышал жалобные всхлипы, поэтому остановился и стал поглаживать крестец, терпеливо дожидаясь, когда она расслабит мышцы, и можно будет продолжить.       Медленно продвинувшись, Какаши снова остановился и напомнил дышать ровнее и глубже, а не хватать рывками воздух или вовсе забывать о нём, зацикливаясь на жжении в прямой кишке. Он снова подался вперед, на этот раз скользнув рукой к её промежности, хоть так отвлекая от болевых ощущений. Хныканья сменялись на томные постанывания при стимуляции клитора и перетекали в шипение при погружении глубже. Он неторопливо поглаживал её и слегка сжимал ягодицы, когда останавливался, давая привыкнуть к размеру. Какаши уже сам сомневался, сможет ли терпеливо закончить это первое вторжение не сорвавшись, ибо сохранять холодную голову при таком лавовом жаре от её задницы было очень сложно, а с каждой минутой это «очень сложно» перетекало в «невозможно».       Она не прерывала его, хотя был соблазн крикнуть, что боль невыносима, и попросить остановиться. Но его мягкие поглаживания и перерывы улюлюкивали, непроизвольно расслабляли. Хоть на глаза уже и навернулись солёные капли, она продолжала молчать и не сообщать о своем дискомфорте, желая и ему тоже доставить удовольствие, понимая, как ему тяжело было терпеть длительное время твердую эрекцию и сначала довести её до оргазма, послевкусие которого до сих пор витало в воздухе. Точно так же она осознавала свою вину, что по дурости позабыла (а может, постыдилась) купить контрацептивы и была благодарна, что он не наплевал на сей факт. При всем своем желании обзавестись семьей, она не хотела ходить с пузом в начале своей карьеры. А после слов Какаши и трезвого взгляда на собственные ценности она сама не знала, чего хочет. Возможно, попробовать осуществить все свои сексуальные фантазии, даже самые безумные. И она нутром чувствовала, что этот мужчина может дать ей то, о чем она так страстно мечтала. Почему-то в его руках, да даже просто в его присутствии все принципы, навязанные родителями с детства, летели в бездну, и спасать их не хотелось. Хотелось только ручкой помахать, что она и сделала.       — Как ты себя чувствуешь? — прохрипел Какаши.       — Очень горячо и больно, но благодаря твоим ласкам боль приглушается и становится даже приятной, — как всегда честно отозвалась Мей.       Какаши стал активнее массировать клитор и протолкнулся глубже. Он очень хотел войти во всю длину, но понимал, что она пока не готова принять его полностью. Мужчина аккуратно и так же медленно вышел и снова смазал член и вход вазелином, затем вошел уже быстрее.       Мей зашипела, впившись ноготками в кожу другой руки. Какаши начал медленно двигаться, а Теруми не успевала рывками хватать воздух от пылающего жара в заднем отверстии. Она перешла на крик, что Какаши поощрил легким влажным поцелуем между лопаток. Мужчина стал быстрее, но также чувственно доставляя удовольствие через клитор, и ускорил темп, запрещая себе входить до шлепка. Даже так от его движений уже текли по щекам слезы, одновременно со срывающимся с губ сладостным распаляющим стоном.       Её колени не выдерживали нагрузки, Мей постепенно скользила вперед, она уже почти лежала на животе, отчего Какаши с каждым разом входил глубже. Когда же она резко соприкоснулась животом с прохладным шелком, Какаши навалился сверху, войдя во всю длину. Мей вскрикнула и завопила, елозя под ним:       — Больно! Больно!       Какаши незамедлительно подался вверх, но оставаясь внутри. Он остановился, держась на одной руке, и убрал с шеи её спутанное кубло, которое раньше было красивой укладкой. Невесомо целуя каждый позвонок, Какаши продолжил движение. Его рычащее дыхание с каждым толчком опаляло вспотевшую молочную кожу, шевелило тёмно-рыжие волосы. От такого по телу пробегали мурашки, возбуждение накатывало новыми волнами, стремясь к завершающей точке.       Мей пьянила эта близость, осознание, что он так возбудился из-за нее и что старательно держался, чтобы не сорваться. Даже сейчас, когда его хриплый рык животного сносил остатки разума, он не погружался до шлепка, контролируя каждое движение. Такие мысли заставляли расплываться в улыбке и биться в экстазе от напряженной пульсации в пахе, усиливающегося жара в прямой кишке, и последней каплей стал его неожиданный укус за раковину уха на пике своего наслаждения.       Близясь к финалу, одурманенный хриплыми криками и всхлипываниями, Какаши ускорился, вдалбливаясь чуть глубже, но не до конца. Когда кожа на мошонке сжалась, а изнутри чувствовался накатывающийся поток наслаждения, мужчина резко выскользнул из ее тугой прямой кишки и, проведя несколько быстрых и сильных раз по стволу, брызнул на спину. Густая семенная жидкость застыла на позвоночнике, окруженная мышцами спины, последующие же капли тягучим гелем скатились, щекоча ребра Мизукаге.       Он тяжело дышал, а Мей всхлипывала, рывками хватала воздух, уткнувшись лицом в простыни. Его рука плавно скользнула к влажной промежности. Мизукаге хватило лишь короткой стимуляции внутренних стенок клитора, чтобы снова окропить шелк влажными брызгами. Она задрожала, не сдерживая громкие стоны.       Какаши встал с Мей, но вскоре снова сел рядом, достав из тумбочки влажные салфетки. Сначала он вытер сперму со спины и ребер женщины, затем достал другую салфетку и очистил свои пальцы и обмякший член от вазелина.       Натянув спавшие до колен штаны, он развязал руки Мей и так же молча удалился в душ, благо он был в покоях Мизукаге.       После душа Какаши застал Мей в постели в точно такой же позе, в какой он её оставил. На секунду в нём вспыхнуло беспокойство, что он всё-таки перегнул палку и ушел в душ, даже не спросив о самочувствии.       — Мей, с тобой всё в порядке?       — Да, — промычала женщина во влажный шелк.       Она перевернулась, показав Какаши заплаканное и всё ещё красное лицо, а на губы вообще страшно смотреть — она их сгрызла в кровь.       — Я был слишком груб, как для первого раза, прости, — отстраненно буркнул мужчина, подняв свою водолазку с пола.       Вот поэтому он и не любил девственниц, на пике ему банально не хватало терпения быть нежнее, а последние годы лишь ужесточили его характер, что отразилось и на постельной жизни. Ему хватило одного раза увидеть слезы Рин от первого проникновения, чтобы больше не связываться с непорочными девами. А тут судьба, будто издеваясь над ним, подкинула тридцатидвухлетнюю девственницу в шляпе Мизукаге.       «Может, Ао предложить быть её первым?» — всерьёз задумался Хатаке, пока натягивал на лицо маску.       — Ты уходишь? — испуганно прошептала Мей, не в силах говорить громче. — Я думала, ты останешься со мной.       — Давай уточним, — от его голоса снова веяло холодом. — Ночевать я у тебя не буду. И попрошу также не задавать мне лишних вопросов о моем местонахождении. В эту просьбу входит убрать от меня хвост из твоих подчиненных, иначе твоя армия поредеет. Адрес моего нового дома спросишь у своих свинок, также не стоит их присылать, чтобы передать мне какое-либо послание. Используй птицу. Ну, вроде пока всё. Ещё раз спрошу, задница сильно болит?       — Терпимо, — ошарашенно прошептала Мей. — Я всё поняла. Мои люди больше тебя не побеспокоят.       Какаши кивнул и направился к двери, но стоило ему схватиться за ручку, как голос Мей остановил его.       — Даже не поцелуешь на прощание? — она игриво прижала пальчик к израненным кроваво-красным губам.       — Помажь губы какой-нибудь заживляющей мазью, — бесцветно сказал он, затем тихо закрыл дверь, оставляя после себя пустоту и звенящую тишину.       Мей устало откинулась на подушки, чувствуя мускусные ароматы в воздухе, и потёрла рукой сначала ягодицы, а затем протолкнула пальцы чуть глубже. Сфинктер был растянутым и скользким. Тело ломило, запястья покалывало от проходящего мления. Надо было подниматься и сходить в душ, а затем продолжать выполнять обязанности Мизукаге, но тело совершенно не слушалось — непривычно долго дрожало, а прямая кишка всё ещё горела, будто в неё запихали раскаленные угли. Не было сил даже накрыть вспотевшее тело простынёй.       Его поведение было слишком холодным, по мнению Мей, особенно после того, что между ними было. Но его ненавязчивая приказная забота распаляла возбуждение в клиторе. В животе снова скручивался узел. Она продолжала проматывать их совместное времяпрепровождение, думая, что сегодняшнее рандеву намного лучше, чем поцелуй у алтаря, тем более вряд ли найдется мужчина, целующийся лучше.       Она снова прикусила губу, погрузившись в мечтательные образы уже с активным участием Хатаке, но взвизгнула от жгучей боли на устах.       — Надо послать Ао за заживляющей мазью, — задумчиво прошептала Мей, расслабленно прикрыв глаза. Она позволила себе, как Мизукаге, ещё немного понежиться в постели.