Узурпатор

      Сакура, не ведая, что творит, потянулась к смятой упаковке антидепрессантов, но рука дрогнула. Она сначала отшатнулась от рюкзака, а затем и вовсе вылетела из комнаты как ошпаренная.       Она плюхнулась за столик на кухне, схватилась за голову, бездумно вглядываясь в круглый почерк сиделки. Пришли нерадостные известия — Йоши резко стало плохо, микстуры не помогают, кашель не прекращается, парень уже три дня ничего не ест. Последнее пугало больше всего. По печальному опыту, приобретённому после смерти матери, куноичи всегда настораживалась, когда больной отказывался от еды более трёх дней. Это первый звоночек. Она хотела бежать домой, бросив миссию, зашедшую в тупик, но быстро пресекала «материнский» порыв, ведь кто ей позволит сразу же по приходу заняться братом? Сначала отчёт, затем допрос Яманака и Морино, и повезёт, если она после такого будет в состоянии стоять на ногах.       Сакура всхлипнула, шмыгнула носом и звонко ударила себя по щеке — совсем не отрезвляло. Она решила расслабиться и успокоиться другим способом — заменить антидепрессанты горячей ванной с бомбочкой. Поднявшись на второй этаж, включила воду, отрегулировала кран, чтобы лилась умеренно теплая вода, а не кипяток, пригодный для варки раков. Сама же спустилась на кухню приготовить глинтвейн. Ингредиенты куплены заранее, но всё никак не доходили руки до самого процесса.       Готовка, стирка, уборка, мытьё посуды и прочие «радости» женской доли отвлекали от нелицеприятной реальности. Пока руки машинально выполняли несложные действия, мысли уносились далеко, разум расслаблялся, пока напрягалось тело. Сейчас ей тоже следовало чем-то занять себя, а лёгкий в приготовлении напиток подходил как нельзя кстати, пока в ванну набиралась вода.       Вылив в маленькую кастрюльку сухое красное вино, девушка накидала по несколько соцветий различных специй. Чего там только не было: и кардамон, и гвоздика, и палочка корицы, и бадьян, и пару горошин душистого перца, и шафран, и даже листик сушёной мяты. Чуть поразмыслив, девушка забросила в кастрюльку пару штук тёмного изюма и кураги. Последние ингредиенты она уже обнаружила у Хатаке на кухне и изначально добавлять не собиралась.       Божественный аромат заполнил собой кухоньку, теплом обволакивал тело, расслабляя напряжённые до боли в спине и плечах мышцы. Колорит специй пьянил, затуманивал голову. Сакура нагибалась над кастрюлькой, вдыхая испарения полной грудью. Отчётливо ощущалась корица, почти перебивая собой виноградный запах, затем в борьбу вступали сухофрукты, придавая мягкости. В конце варки Сакура отрезала цедру апельсина — кухня резко наполнилась новогодней атмосферой, сразу захотелось открыть шампанское. Почесав нос от цитрусовых ароматных волн, Сакура последний раз помешала почти готовый напиток.       Бросив в кастрюльку цедру апельсина и накрыв крышкой, оставила напиток настаиваться. Сама же прихватила бомбочку, свежее махровое полотенце, пижаму и поднялась на второй этаж — ванна как раз набралась. От воды исходил пар, прилипал к бежевому кафелю, затем, при добавлении бурлящего шарика, пар приобретал нотки ванили и миндаля.       — Прекрасно, — прошептала куноичи.       Немного поразмыслив, она сбегала на кухню, заварила кружечку кофе и довольная потопала по ступенькам наверх. Вооружившись любимой горькой жижей и скинув с себя одежду, медленно опустилась в ванну. Горячая водичка щипала стройное тело, кожа покрылась мурашками, волосы тут же закучерявились подобно одуванчику. Она откинулась назад, перетерпев минутный холод бортиков ванны, блаженно выдохнула, заставляя себя расслабиться. Тут же потянулась за кофе. Горечь хороша в любое время суток, как любила повторять Сакура.       Как ни странно, она заметно расслабилась, перестала постоянно прокручивать в голове слова сиделки; руки больше не дрожали, а сердце не сжималось в тиски от кровавого зрелища прошлого, напротив, ухало и колотило изнутри рёбра. Она выпила ещё кофе, стараясь растягивать удовольствие, и омывала себя водой. Масло миндаля, использующееся при изготовлении шарика для ванны, впитывалось в кожу, размягчало ороговевшие локти и просто успокаивало приятным ароматом.       Когда от кофе остался лишь осадок, Сакура выпрямилась в ванной, чувствуя, как сильно подскочило давление. В глазах темнело при резких поворотах головы, в висках слышались отголоски биения собственного сердца. Она поняла, что больше не может здесь находиться. Сакура подорвалась с места, встала в полный рост, но не простояла и секунды — тут же, поддавшись слабости в ногах, поскользнулась о масляное дно ванны. Она размахивала руками, цеплялась сначала за решетчатую полочку, а затем, соскользнув, за шторку.       Рухнуло всё. В том числе и Сакура.       Она вымученно стонала, проклинала всё на чём свет стоит, потирала больные конечности, хотя ещё не понимала, что именно болит. Казалось, у неё самый распространённый диагноз — ушиб всей бабки. Отодвинув в сторону оторванную вместе с крючками и палкой шторку, Сакура снова попыталась встать, только на этот раз аккуратно.       — Сколько можно бомбить мой дом? — послышалось недовольное ворчание с той стороны двери.       Сакура вздрогнула, как всегда не почувствовав его присутствия. Она вымученно закатила глаза, не понимая, почему он вернулся домой так рано.       — Помощь нужна?       — Справлюсь, — излишне резко выпалила Сакура.       — Как хочешь, — безразлично ответил Какаши, затем сразу же последовали удаляющиеся шаги — он пошёл в свою спальню.       Сакура суматошно заёрзала в ванной, пытаясь встать, но постоянно скользила на скользком дне, попутно выплёскивая на пол воду. Сердце с каждой минутой, проведённой в паровой пыточной камере, колотилось сильнее; в глазах плыло настолько, что, казалось, морская болезнь вновь напомнит о себе.       После очередного громкого плюха и сдавленного скулёжа Какаши зашёл без предупреждения. Ожидаемых похотливых взглядов или глумливого смеха, на удивление Сакуры, не последовало. Он лишь сомкнул руки на груди и хмуро всмотрелся в покрасневшее от жара лицо. Она дышала слишком часто, будто ей не хватало воздуха.       — Что произошло?       — Ничего страшного, просто поскользнулась, — она натянула вымученную улыбку, видя перед собой двух беловолосых мужчин.       — Ничего не сломала? — бегло пробежался взглядом по телу, но Сакура поспешила закрыться вырванной шторкой.       — Нет. Копчик болит. Я сейчас поднимусь, выйдите, пожалуйста. Со мной правда всё в порядке.       Какаши лишь покачал головой, заметив дрожь её тела. Он легко подхватил её на руки, обмочив рукава белоснежной рубашки. Впрочем, вскоре вся она промокла и впитала ароматное масло, так как Сакура наотрез отказалась разжимать кулаки и оставить шторку. Она неловко прижималась к нему, чувствуя дрогнувшие пальцы, сильнее сжимавшие бёдра. Его межбровная складочка углубилась, хмурый взгляд скользнул по покрасневшему лицу, упал на большую кружку, одиноко стоящую возле ванны на полу, на дне — чёрная жижа с осадком кофе.       — Ты решила принять ванну под названием «сердечный приступ»? — строго спросил он, буравя потемневшими глазами. Он сейчас как никогда пугал.       Сакура сжалась в мокрый комочек у него на руках, не в силах вымолвить и пары слов. Во всём теле поселилась сильная слабость. Она тщетно пыталась отстраниться от него, но в таком положении сделать это практически нереально, так что она не сомневалась — Какаши чувствовал бешеное клокотание её сердца.       С ванной шторки, небрежно окутавшей мокрое тело, стекали крупные капли, оставляя на ступеньках следы и нарушая тихим шуршанием напряжённое молчание.       Он опустил её на пол, внимательно наблюдая за каждым несмелым движением. Сакура, точно слепой котёнок, по стенке добралась до своей кровати и рухнула, предварительно скинув шторку. Стыдливо накрывшись одеялом по нос, она быстро втягивала воздух, давая телу охладиться. В ушах булькали посторонние голоса, доносившиеся будто ссора соседей за стенкой. Разомкнув глаза, взглянула на разозлившегося Хатаке в насквозь промокшей рубашке. Только замыленность с глаз спала, Сакура различила движение его губ.       — Чем ты вообще думала, когда принимала горячую ванну с бидоном кофе? — Какаши сам не заметил, как повысил голос на глупую девчонку.       — Всего лишь маленькая кружечка, — виновато прошептала она, приоткрыв глаза.       Какаши выдохнул, восстанавливая самообладание. Он подумал, что это самый оригинальный способ самоубийства из всех, что он знал. Сакура перевернулась на бок, скрывая от Какаши своё пунцовое вымученное лицо и прижатую к сердцу руку.       Она что-то невнятно бормотала, отвернувшись к стенке, не заметив, что Хатаке покинул её комнату. Лишь вздрогнула, когда он вернулся со стаканом воды и протянул ей. Сакура благодарно приняла бокал с охлаждённой жидкостью и осушила тот в три глотка. Хотелось сделать это как можно скорее, чтобы не ловить хмурый взгляд на своих дрожащих руках.       — Зачем на ночь пить кофе?       — Я всегда его пью, — упрямо прошептала она, не в силах говорить громче. — Если вечером выпить кружечку и быстро заснуть, то наутро будешь куда бодрее.       — Боже, какая чепуха, — провёл он ладонью по лицу. — Таких изысканных способов уничтожения своего организма я ещё не встречал. Умеете удивлять, юная леди, — язвительно сказал он, пропихнув руки в карманы официальных брюк. — Спокойной ночи. Если станет хуже — зови.       Пока клон сбегал в магазин за таким сейчас необходимым никотином, Какаши нервно убирался в ванной, восстанавливая погром, учинённый Сакурой. Полка выдрана к чертям — без инструментов не разобраться; шампунь пролился, ведь был незакрытым; гель просто одиноко плавал; крючки от шторки усеяны по всей поверхности воды, и как завершающий шаг, свидетельствующий о пребывании здесь Сакуры — кружка с горькой остывшей жижей. Казалось, это месиво угрожающе булькнуло и подмигнуло ему. Брезгливо поморщившись, Хатаке убрал кружку в раковину на кухне и вышел на веранду.       Клон передал пачку крепких сигарет и растворился, отфильтровав ненужные воспоминания. Хатаке нервно разорвал пленку, открыл пачку — в нос тут же стрельнул тяжёлый запах табака. Он нетерпеливо достал плотно скрученную сигарету и жадно прикурил. Горло обожгло горечью, на языке осталось неприятное послевкусие, защипало в лёгких, но вместе с тем затуманилось в голове. Невыпущенная ярость приглушалась, подавлялась в том колодце, откуда порывалась вырваться. Он сделал ещё затяжку, прищурился, всматриваясь в озеро. На водной глади образовалась плёнка тумана, прерываемая моросящим дождиком. Большие пожелтевшие листья клёна и коричневые скукоженные продолговатые листья каштана опадали в озеро, под сами деревья, и, подхватываемые хлёстким ветром, уносились вдаль.       Только непонятная тревога, клокочущая внутри, приобретала ясность, на веранду высунула нос Сакура, разрушив отрешённую задумчивость. Она мягко улыбнулась, смущённо опустила взгляд и присела рядом, неловко задев его руку плечом. Протянув Какаши кружку с глинтвейном, прошептала, смотря на круговорот листьев:       — Осенью принято пить глинтвейн.       Он кивнул, принимая напиток, бегло взглянул на девчонку, что не придумала ничего лучше, как надеть его свитер на голое тело и выйти ночью на веранду. Сакура уловила его недовольство, прижала колени к груди и сверху натянула вязаную ткань. Предвещая очередную лекцию, отвела взгляд в сторону, поморщила носик и пробурчала еле слышно:       — Не знала, что Вы курите.       — А я и не курю, — сказал он, выдохнув дым.       Сакура молча покачивалась на кресле, наслаждалась туманной ночью, моросью дождя, ветром, треплющим волосы, листопадом и, конечно же, глинтвейном. Видно, Какаши тоже наслаждался, прервав бесконечное поглощение сигареты за сигаретой. Он сжимал и облизывал губы, пытаясь подобрать правильное определение ощущениям. Было одновременно кисло, сладко, горько, горячо на губах, тепло в гортани.       — Винодельня в Новый год, — сказала Сакура, сняв его мысли с языка.       Она завороженно наблюдала за Хатаке, ловила каждую эмоцию, вспыхивающую на секунду на бесстрастном хмуром лице. Ей определенно льстило, что он наслаждается её творением. Раньше у него не было возможности оценить по достоинству её кулинарные навыки, ведь все блюда были пропитаны ядом либо готовились с использованием ядовитых трав. Неизвестно как, но всё беспощадно летело в мусор по разным абсурдным причинам: начиная от несвежести используемых продуктов, заканчивая неизвестно откуда взявшимся волоску или насекомому в тарелке. Обиду и досаду Сакуры не передать словами.       — Будто работа кипит, а сотрудники решили отметить хотя бы мандаринками? — усмехнулся Какаши, спрятав улыбку за кружкой, но лучики в уголках глаз выдавали его игривость.       — Именно.       Они одновременно отпили глинтвейн. От жгучего пламени кислинки немел кончик языка, на корню же горчила мята и тут же подавлялась сладостью мёда. Тепло разливалось по телу, булькало в голове, разгоняя кровь и пригоняя ту к щекам. Сакура постоянно облизывала кисло-сладкие губы, приковывая к ним внимание Какаши. Аромат корицы, слышимый лучше всего, витал в воздухе, его не мог согнать даже усиливающийся ветер, изредка проникающий под крышу.       — Зайди в дом, снег пошёл. Замёрзнешь.       — Первый снег — мой любимый момент в году. Это всегда сказочно, потому что снег срывается в начале ноября, но потом, чуть ли не до самого рождества, зима не даёт о себе знать. Белые хлопья корочкой покрывают ковёр листьев лишь на несколько морозных дней, а потом всё становится как было, будто просто прошёл дождь, — мечтательно лопотала куноичи, смотря на мельтешение пушистых хлопьев. — У всех же есть детское воспоминание, когда ранним утром тебя будят родители или бабушка и ведут к окну, мол, посмотри, снег выпал, — хохотнула она, отпив глинтвейн. — А там… совершенно иная картина, чем та, с которой ты засыпал. Вокруг белым-бело, крыши домов покрыты пушистым рассыпчатым снегом, будто присыпка на сладостях. И на подоконнике следы птиц… — она замялась, уловив внимательный заинтересованный взгляд. Какаши улыбнулся и кивнул, желая услышать всё, что она хотела сказать, и Сакура продолжила: — Это переломный момент. Многие не предают этому значения, но именно первый снег приносит с собой осознание, что подкрадывается зима, что начинаются холода, ведь осень все считают продолжением лета из-за длительного тёплого периода и постепенной смены красок, что никто не замечает. А тут резко… Понимаете?       — Понимаю.       Под её недовольный провожающий взгляд Какаши вытащил ещё одну сигарету, пощёлкал несколько раз зажигалкой и прикурил, сощурившись от хлынувшего в глаза дыма. Он курил часто, втягивал много, в его движениях чувствовалась подавленная нервозность. Сакуре по-матерински захотелось обнять его и спросить, что случилось, но, остерегаясь его второй личности и язвительных высказываний в свой адрес, она перевела взгляд и попыталась сосредоточиться на белых хлопьях. Ветер не давал снегу спокойно закончить свой путь и впитаться в опавший лиственный ковёр. Он подхватывал пушистые хлопья, штормил во все стороны, впечатывал их в лица прохожих, топил в озере и сталкивал их друг с другом.       Какаши бросил взгляд на открытые посиневшие ступни, хотел повторить свою просьбу зайти в дом, но девушка, опередив его, прошептала:       — Разрешите я просто посижу рядом и посмотрю.       Он молча отвёл от неё взгляд, затушил сигарету и щелчком пальцев выбросил окурок за веранду. Для неё это важно. В другой ситуации она бы спорила и пререкалась, ни за что бы не попросила у него разрешения. Сейчас же она не хотела прерывать сказку бессмысленным спором. Какаши это понимал, поэтому позволил остаться.       Сакура неосознанно наклонилась в его сторону, соприкоснувшись с плечом. Как током поражённая отшатнулась от него, натянув извиняющуюся улыбку. Доселе бледные щёки наливались тёплыми красками, пухлые синие губы подрагивали, скрывая стук зубов, изо рта вырывался пар, завораживая непривычно молчаливого Какаши.       Он посмотрел на неё исподлобья, будто спрашивая разрешения, забрал остывший глинтвейн и поставил вместе со своей кружкой на подоконник. Наклонившись ближе, запустил руку в спутанные после принятия ванны персиковые пряди и, лишь на секунду встретившись со взглядом, полным непонимания и испуга, поцеловал её. Ледяные губы Сакуры таяли с каждым опаляющим движением и разгорячённым дыханием, ловили кислоту его губ и жар языка. Он никогда не целовал её так чувственно и нежно. Сиплый выдох вырвался из груди прежде, чем она поддалась, прикрыла веки, не в силах успокоить подрагивающие ресницы, и ответила ему, опустив босые ноги на припорошенные снегом половицы. Она не замечала ни мороза, жалящего ступни, ни сильного ветра, столкнувшего походную лампу с узкого подоконника, ни колючих снежинок. Только электрических змей в венах от массажных движений в волосах.       Он отстранился. Между губ, связывая их, протянулась тонкая полупрозрачная нить слюны. Впрочем, ветер тут же сдул её и ужалил покрасневшие губы снежинками.       — К-какаши… ч-что…       — Т-ш-ш, — приглушённо выдохнул он, заправив нежно-розовую прядь за ухо. Провёл по раковине и, всмотревшись в зелень глаз, сказал: — Как твоё сердце?       — К-колотится… — икнула куноичи, стуча зубами.       Невозможно не наслаждаться этим участившимся дыханием и бешеным клокотанием сердца, как у кролика; этими широко распахнутыми глазами и ресницами, приютившими у себя несколько мелких снежинок; этим давно забытым трепетом внутри и желанием прикрыть собой — защитить сначала от снега, а затем и от любой угрозы. Он подорвался, потянул на себя Сакуру, заставляя подняться, и тут же подхватил на руки. Она автоматически обхватила его талию ногами, потёрла окоченевшие лодыжки друг о друга и уткнулась в плечо, пряча стыдливый взгляд. Он занёс Сакуру в дом, захлопнув дверь ногой.       Какаши не позволил ей слезть ни на первом этаже, ни возле его спальни, когда девчонкой овладела паника. Сакура хотела затащить его в постель, чтобы после убить, но сейчас ей по-звериному страшно, ведь инициативу проявил он, а на ней под свитером даже трусов нет, что уж говорить об отравленном кунае или более концентрированной пилюле.       Какаши аккуратно опустил её на кровать, включил ночник и остановился чуть поодаль, позволяя ей осмотреться и, если пожелает, сбежать — дверь открыта. Она никогда не заходила в его комнату, думая, что если нарушит и эту личную границу, то точно проблем не оберётся. А у него оказалось всё до одури просто. Она то ожидала увидеть огромную кровать на четырех человек с роскошными высокими балдахинами и обязательно зеркалом под потолком, чтоб такой извращенец, как он, не упустил ни единый момент оргии. Думала, вместо ковра будет шкура убитого животного, а в углу будет стоять дорогущая золотая ваза, если такие бывают.       Увидев же такую комнату, заметно расслабилась: обычный жёсткий ковер цвета пшеницы, стандартная кровать с низкими деревянными быльцами, две прикроватные тумбы, но светильник лишь на одной, над кроватью висит пустая полка. Именно последнее задело Сакуру, ведь обычно на такие полки ставят семейные фото либо какие другие памятные фотографии. Здесь же… пустота, свидетельствующая о безграничном одиночестве мужчины. Ей стало по-человечески жалко его.       Сакура неловко коснулась его руки, потянула на себя, прося подойти ближе. Она водила подушечками пальцев по вздувшимся венам, ползущим от тыльной стороны ладони вверх по мускулистым рукам. Какаши застыл как каменная статуя, боясь неверным словом или резким действием спугнуть её. Он и сам не верил, что поддался своим низменным желаниям и принёс её к себе в спальню. Он прекрасно понимал, что девчонка своего не упустит — после этой ночи всё будет кончено.       «Значит… сегодня?..» — апатично подумал Хатаке, смиряясь со своей судьбой.       Он убрал розовые локоны за ухо, невесомыми движениями скользнул по аккуратному очертанию лица, жаля электрическими импульсами, провёл еле ощутимыми прикосновениями по посиневшим губам. Сакура интуитивно потянулась вперёд, прикасаясь к пальцам губами, и, прикрыв глаза, втянула впитавшийся запах табака. Сейчас он не раздражал и не щекотал ноздри изнутри — казался связующей тонкой, почти неощутимой нитью.       Его рука опустилась ниже, проскользнула в горловину свитера, мягко поглаживала нежную шею, расслабляя куноичи. Пальцы же запутывались в волосах на затылке, отчего по затылку бегали мелкие мурашки.       — Ты вся дрожишь, — сипло сказал он, нарушив молчаливые невесомые ласки.       — Мне просто холодно, — смущённо прошептала она, взглянув на него. — Продолжайте…       Какаши покачал головой и присел рядом, отодвинулся чуть дальше и залез с ногами на кровать, откинув обувь в сторону. Он и Сакуру попросил поступить так же. Приняв позу лотоса, Хатаке провел по стройным икрам, чувствуя холод. Чем ниже он опускался, тем чаще вздрагивала куноичи. Остановившись на ледяных покрасневших ступнях, Какаши стал медленно разминать их, легко надавливая пальцами.       — Если замерзли ноги, значит, холодно всему организму, да? — усмехнулся он, повторив её же фразу.       Предварительно потерев ладони между собой, он накрыл ледяные пальцы большой теплой рукой. Из Сакуры вырвался приглушенный вздох, она прикрыла глаза, откинувшись назад. Какаши уделил внимание каждому пальчику, попутно согревая пятку, затем, пока кровь разгонялась по всему организму, приступил ко второй ноге.       — Как прошло выступление? — спросила она, дабы хоть как-то нарушить затянувшееся молчание.       — Хорошо. Правда, актёра стошнило прям в оркестровую яму. Представление, к сожалению, не смогли продолжить, — пожал он плечами, не изменившись в лице. — Хотела пойти со мной? — вдруг добавил он.       — Нет, что Вы, — замахала она руками, выпрямив спину. — Я и так маячу у Вас перед глазами круглые сутки, не хотелось портить своим присутствием впечатление от вечера. Я всё понимаю.       — Напридумывала себе чёрт-те что, — хмыкнул Какаши, сильнее надавив на ступню, чем вызвал у Сакуры полустон. Приподняв бровь, он коротко взглянул на её, но тут же вернулся к своему занятию, бурча под нос: — А впрочем, ты ничего не потеряла. Провели только неполные два акта из четырёх, а всё интересное именно в последнем действии.       — Вы уже видели эту пьесу?       — Конечно. Из сезона в сезон крутят одно и то же, иногда разбавляя новыми заграничными выступлениями. Вот тогда людей немерено. Если доведётся побывать на подобных выступлениях, запомни одну вещь — бери билеты на второй день. Так и народу будет меньше, да и, как показывает практика, актёры куда лучше играют.       — Я запомню, — вяло улыбнулась Харуно, заломив пальцы рук. — Если будет ещё миссия в другую Страну, обязательно выкрою денёк, чтобы сходить в театр.       — Почему не сделаешь это в Конохе? — нахмурился Какаши.       — Театры… запрещены, — нехотя созналась она, отвернув голову к окну. Сакура всматривалась в снежинки и думала, что ей стыдно за свою деревню.       — Вот как… — бесцветно отозвался мужчина, лишь на секунду остановив массаж.       Сакура притянула ноги и, ловя на себе непонимающий взгляд Хатаке, подползла к нему ближе. Положила ладошку на грудь, слегка сжала белоснежную ткань рубашки, настраиваясь на ритм его сердца. Оно отбивало рваный такт, грудная клетка вздымалась размеренно… полное противоречие той буре, связавшей её внутренности в Гордиев узел. Облизав засохшие от волнения губы, Сакура надрывно прошептала, не в силах говорить громче — звон в ушах мешал подобрать правильную игривую интонацию:       — Ты меня уже достаточно разогрел, — сипло усмехнулась она, положив его руку себе на щёку в доказательство бурлящей в ней лавы. — Мог бы и закрыть дверь, я не собираюсь убегать.       — Нам никто не помешает, — усмехнулся он, повалив на спину и нависнув сверху.       Между кончиков носов оставался жалкий миллиметр. Дыхание давно стало единым, взгляд глаза в глаза распалял похлеще тех странных вибрирующих игрушек, которыми не брезговал чинуша. Правду говорят, что глаза — зеркало души, в этом Сакура убедилась, заглянув без страха в глаза разного цвета. Даже в помутневшем, не отображающем отсвета ночника красном глазе читалась искренняя нежность — это взгляд человека, встречающего близкую душу после длительной разлуки. Он вглядывался в каждую черточку лица, желая запомнить или ища нечто родное.       Какаши смазано поцеловал в уголок губ и тут же встал с кровати, Сакура последовала за ним, приняв сидячее положение. Без лишних слов мужчина подхватил подол свитера, обжигая бедро девушки случайным прикосновением, потянул вязаную ткань вверх, не разрывая зрительный контакт. Харуно покорно подняла руки, помогая избавиться от тёплого одеяния. Только свитер оказался у него в руках, Сакура тут же прикрыла руками груди, стыдливо опуская взгляд. Да, он всё уже раз десять видел, но всё равно оголяться перед Какаши как в первый раз — непривычно и боязно, что не дотянет до уровня роскошной Мизукаге.       «Может же случиться так, что у него и не встанет на меня…» — промелькнула едкая мысль. Сакура сильнее сгорбилась, закусывая до крови губу.       — Посмотри на меня, — попросил он, подавляя властные нотки в голосе. Когда Сакура через силу подняла на него испуганные глаза, спросил: — Чего ты боишься?       — В-всего… — прохрипела она, сжимаясь всем телом. — Ч-что померкну на фоне Мизукаге, что Вы даже не возбудитесь при виде меня, а если это и произойдет, т-то… не смогу оправдать ожидания, в-ведь… — она сглотнула, отворачиваясь от него, надеясь, что так будет проще высказаться. — Д-думаю, ч-что всё это неправильно, что я разлучница, шлюха и дешёвая подстилка, — задыхаясь, говорила она, крепко зажмурившись.       Он присел и взял её лицо в ладони, отрезвив слабым шлепком. Сакура, икнув от неожиданности, попятилась назад, осознавая, какую чепуху только что наговорила. Какаши, увидев привычный блеск в глазах, отстранился.       — Скажи, — прохрипел Хатаке, — у тебя уже был сексуальный опыт… Эм… точнее… ты была с мужчиной? — пытался подобрать он слова, видя в этом корень её страха.       «Чёрт, — напряглась Сакура, — он из тех мужчин, для которых важна чистота и невинность?»       — Это имеет значение? — потупила она взгляд.       — Да.       Сакура, поджав губу, честно кивнула, готовая к тому, что он откажется от неё.       — Положительный или отрицательный? — продолжал он докапываться до сути.       — Отрицательный.       — Понятно, — вздохнул Какаши.       Сердце подпрыгнуло к горлу, на спине мелкие мурашки устроили шабаш. Тело вздрагивало на каждое движение Хатаке, замирало в страхе неизвестности, когда он открыл ящичек прикроватной тумбы. Под внимательный взгляд Сакуры достал чёрную плотную повязку для сна.       — Тогда надень это.       Она покорно приняла повязку, убрав руки с налитых грудей. Лишившись зрения, обострились другие чувства. Сердце усиленно молотило рёбра изнутри, норовя сломать те, отзывалось на каждый шорох, создаваемый Какаши. Она напряглась, когда поняла, что он стоит перед ней.       — Вытяни руки.       Девушка вздрогнула и, поняв, что он собирается сделать, завела руки за спину.       — Не связывай… пожалуйста… Я… мне… т-тяжело.       — Проблемы с доверием?       Сакура коротко кивнула. Её тело напряжено как перед пыткой раскаленным ломом. Она ожидала, что Какаши посмеётся и насильно свяжет, прикует к быльцу кровати, лишив возможности двигаться. Сакура сжала в кулачок уголок одеяла, ожидая дальнейших действий.       — Я не собираюсь бить тебя, пытать, или что ещё ты там себе нафантазировала, — размеренно говорил Хатаке. — Пойми, я не сделаю тебе больно… Эта повязка… она важна в первую очередь для тебя… — он сжал штанину на бедре, подойдя ближе.       Сакура резко подорвалась с кровати, неловко ударилась о его подбородок, но устояла на ногах. Какаши же даже не покачнулся, лишь поморщился, тихо шикнув в сторону.       — П-простите, — пролопотала она. Положив ладошку на плечо мужчины, провела кончиками пальцев по воротнику, проскользнула в открытый треугольник и потеребила гладкую пуговку. — По-моему, слегка несправедливо…       — Что именно?       — Что Вы всё ещё одеты.       — Можешь это исправить, — усмехнулся Какаши.       Сакура ловко расправлялась с каждой полупрозрачной пуговкой, но при этом максимально растягивала удовольствие. Она задевала молочную кожу груди ноготками, чувствовала, как он еле заметно дёргается. Каждый шаг давался легче, когда он не строил из себя неприступную скалу. Закончив, медленно потянула рубашку вниз. Хлопковая ткань струёй очертила мускулистые руки, защекотала спину и опала к ногам.       Сакура провела вверх по рукам, следуя ветвистому узору вен. Он принимал изучающие ласки, позволяя привыкнуть к себе, давал ощутить власть над собой и, не боясь признаться в этом, сам млел от щекочущих кожу движений. Она остановилась на широком шраме, рассёкшем плечо.       — Откуда такой шрам? — участливо спросила Сакура, придвинувшись ближе. Её затвердевшие соски мазнули по торсу Хатаке, вызвав сдавленный вздох у последнего.       — Джонин Скрытого Облака и правая рука Райкаге оставил подарочек, — усмехнулся Какаши, положив горячую ладонь на точеную талию куноичи.       Она вздрогнула, потеряв былую уверенность, но, тут же взяв себя в руки, прикоснулась губами к тому месту, где предположительно должен был находиться шрам. Лизнув его заострённым язычком, Сакура приподнялась на носочки, запечатлела на напряжённой шее невесомый поцелуй и тут же укусила за мочку уха, не давая мужчине перевести дыхание. Шаловливые ручки, очерчивая пресс, опустились к пряжке ремня, лишь на долю секунды задержались на мягкой полоске волос внизу живота. Немедля стала расстёгивать ремень, но Какаши остановил её руки, сжав в своих.       — Не так быстро, — прохрипел он.       Какаши обогнул её, взял одну из подушек, кинул посреди кровати и, чуть помедлив, бросил сверху вторую.       — Какаши?       — Иди на мой голос.       Сакура неловко шагнула ему навстречу. Какаши мягко, дабы не напугать, перехватил за руки, развернул спиной к кровати и толкнул, отпустив Сакуру в вольный полёт. Не успела она вскрикнуть, как рухнула на мягкую, как облачко, постель, но под копчиком ощущались подушки. Она тут же вспыхнула, представив, в какой развратной позе лежит перед ним.       — В-выключи свет, — сипло попросила Сакура. В ту же секунду щёлкнул выключатель ночника.       Матрас прогнулся рядом под весом Какаши. Он заправил растрепавшиеся персиковые локоны за уши, поправил спавшую маску и провёл кончиками пальцев по курносому носу. Очертив острый подбородок, опустился ниже. Гусиная шея, с пульсирующей веной, настойчиво требовала внимания, жаждала поцелуев. Он засмотрелся на приоткрытые припухшие после поцелуя губы. Впервые ему хотелось просто гладить её тело, лежать рядом и наслаждаться сладким ароматом ванили. Он спустился ещё ниже, задержал невероятно горячий палец на твердом соске. Сакура заёрзала рядом в желании прикоснуться к нему, но Какаши мягко убирал руки в сторону, не позволяя дотрагиваться до себя. Он лизнул маленькую родинку под левой грудью — небольшое пятнышко при богатой фантазии могло сойти за расплывчатое сердце. Не успел он умилиться своей догадке, как заметил блеклую полоску от старого шрама.       — И долго ты будешь меня гладить? — нервно фыркнула Сакура, прикрывая шрам. — В конце концов, я не кошка…       Она вздрогнула, прикусив щёки изнутри, когда рука Какаши опустилась к её промежности. Он только поглаживал нижние губы, а внутри уже всё трепыхало от волнения.       — Знаешь, девочка, — гундосо вымолвил он над ухом, — женское возбуждение отличается от мужского. Оно на психологическом уровне. И твоё тело говорит мне, что ты не готова.       Какаши резко отстранился, убрав руку с сухого, как пустыня Страны Песка, паха. Девушка выгибалась, тихо постанывала, проявляла инициативу, но ни капли истинного возбуждения, лишь попытка обмануть и себя, и Какаши.       — Оно врёт! — упрямо выпалила Сакура, приподнявшись на локтях. Она потянулась на звук его голоса, провела по руке и тут же схватила её, опасаясь, что он уйдет, оставит одну… заберёт последний шанс закончить миссию.       Сейчас она думала только о том письме и брате, интуитивно отзывалась на ласки, но мыслями была далеко, что не могло укрыться от проницательного мужчины.       — Я отказалась от приема антидепрессантов… — разоткровенничалась она.       — Знаю.       — Поэтому… я могу… быть настоящей женщиной, — ей тяжело давались эти признание и просьба в одном флаконе, но повязка на глазах действительно помогала. — Покажешь мне, каково это?       — И ты готова ради этого довериться мне?       Сакура сглотнула, неосознанно отстранившись от него, собирая все силы для такого короткого слова:       — Да.       Какаши, получив последний зелёный свет, взял её руки и вдавил в матрас над головой.       — Держи руки так. Опустишь — я остановлюсь.       В венах вновь зашевелились электрические змеи на властные слова. Неизвестность пульсировала в самой чувствительной точке. Она не знала, что он собирается делать, не видела и не чувствовала его.       — Так ты будешь острее всё ощущать.       Сакура шмыгнула носом и коротко кивнула, подавляя въедливый внутренний голос.       «Как же стыдно. Он такой опытный, а вынужден думать, как меня возбудить… — всхлипнула Сакура, не обращая внимания на его действия. — Хочется провалиться сквозь землю».       Какаши грубо схватил её за лицо, вдавив пальцы в щеки, и коротко поцеловал, обращая внимание на себя.       — Не заставляй меня становиться грубым, — рыкнул он в шею, запечатлев свой ярко-фиолетовый след. — Я не люблю засосы, но если не буду видеть от тебя отдачи, мне придётся пренебречь принципами.       — Больно же, чёрт возьми, — всхлипнула она, закусив губу.       — Поосторожнее со словечками, юная леди, — усмехнулся он, прикусив розовый сосок и потянув тот вверх.       Вдоволь наигравшись с сосками, Хатаке поцеловал ложбинку меж грудей, опускался ниже, оставляя влажную дорожку поцелуев на плоском животике, что так часто вздымался в волнении. Её дыхание участилось, она всё сознание отдала Какаши, полностью сосредоточилась на нём, начала чувствовать не только его действия на своём теле, но и его самого. Его ауру можно сравнить с тягучим сладким медом. Она полностью обволакивала, согревала и лечила изнутри.       Сакура шумно втянула в себя воздух, подавляя громкий стон, когда Какаши опустился на внутреннюю часть бедра. Он продвигался выше, медленно целуя каждый сантиметр, только догадываясь, какой жар распалял в ней. Она сдержала пошлый стон, но не знала, сможет ли сдерживать остальные. Хатаке оставил второе расплывчатое пятно, только уже на внутренней части бедра. Сакура всхлипнула — боль была будто от щипка.       — Не сдерживайся, я хочу слышать тебя, — прохрипел Какаши, мягко поглаживая коленки. — Внутренняя часть бедра очень чувствительная точка…       Мужчина поднялся выше, поудобней устроившись между ног и удерживая их разведёнными. Он опалил дыханием аккуратный пупок, острием языка очертил его контуры, чувствуя биение её сердца во всём хрупком теле. Опустился ниже, прикусив кожу внизу живота.       Она выгнулась, сипло простонав его имя, потёрлась лобком о его ладонь, желая большего. Какаши надавил на низ живота, рукой скользнул ниже, мягко и медленно поглаживая клитор. Сакура расслабленно выдохнула, благодаря его за разрядку, ведь нарастающая между ног вибрация становилась болезненной. Ей уже самой хотелось снять напряжение, но Какаши всегда оказывался на шаг впереди.       Его длинные аристократические пальцы двигались снизу вверх, размазывая крохи влаги по половым губам. Достигнув нужной отдачи, он коротко поцеловал лобок, опустившись ещё ниже. Лёгким мазком языка по капюшону клитора вызвал бурю эмоций и несдержанный стон. Сакура рефлекторно двинула тазом навстречу. Вибрация от усмешки опалила влажное лоно. Какаши взглянул на пунцовую, как рак, Сакуру, задержал взгляд на двух молочных холмиках с торчащими пиками и шепотом сказал, придавая голосу интимности:       — Ты очень чувствительна…       Сакуре одновременно захотелось провалиться сквозь матрас и растечься лужицей от приятных слов. Она закрыла пылающее лицо руками, но, вспомнив наказ Хатаке, вернула руки в первоначальное положение.       — Ни о чем не думай, — шептал он, — сосредоточься на своих чувствах… И, девочка, я не потасканный Казанова, говори о своих пожеланиях.       — У т-тебя гладкий, но почему-то жгучий подбородок, — прохрипела она, не веря собственному голосу. — Недавно побрился?       — Да. Это плохо? — приподнялся он, водя рукой по влажному подбородку.       — Наоборот… мне нравится, — смущённо прошептала она так тихо, что завывающий ветер за окном перебивал её.       Какаши добродушно усмехнулся. Кто же знал, что увлажняющий гель после бритья на основе алое вызывает такую реакцию на чувственных девичьих участках.       Он водил расслабленным языком снизу вверх, очерчивал клитор, смакуя кисловатые соки и наслаждаясь слабыми нотками женского аромата. Даже Хатаке с его острым нюхом не мог дать определение этому запаху, но он невероятно распалял возбудившегося мужчину. Запах, подобно невидимым мягким лентам, связывал по рукам и ногам и тянул к ней ближе; тихие постанывания, одобряющие каждый его шаг, тягучим гелем лились в уши, согревая те.       Сакура извивалась как змея, впервые внутри всё так пылало. Она не понимала: то ли хотела выйти из этой паркой бани, то ли подлить на угли воды, повысив температуру. Закусывать губы стало уже физически больно, а подавляемые стыдливые звуки всё равно отчетливо слышались в тишине комнаты. Она металась по взмокшей кровати, не находя выхода, насаживалась на горячий язык, который постоянно выскальзывал вверх, дразня девушку. Смазка обильно сочилась, но Какаши медленными расслабленными движениями размазывал бензин по всей поверхности бутона и тут же подпаливал своим пламенным языком. Снизу искрой поднимался огненный шторм, сжигая тело дотла.       Какаши втянул бусинку клитора, мазнул острым языком, добиваясь громкого несдержанного всхлипа, затем два длинных пальца до самых костяшек медленно проскользнули внутрь, вызвав громкий страстный стон. Сакура сжала простынь в кулаки, понимая, что если опустит руки, сладостная мука закончится. Как же хотелось прикоснуться к нему, забраться пальчиками в пепельные волосы, притянуть к себе настолько близко, чтобы прямой нос выгодно упирался в клитор, стимулируя тот надавливаниями и тёплым дыханием.       Он отпрянул, дабы дать губам и онемевшему языку отдохнуть, но пальцами продолжал доводить до экстаза, не собираясь останавливаться ни на минуту. Какаши настойчиво поцеловал её, давая распробовать собственные соки. Сакура жадно посасывала припухлые горячие губы, будто ей дали испить вина в пустыне, рвано дышала в них при каждом толчке пальцев.       Она позволила себе запустить пальчики в волосы и, потянув белую копну назад, впилась в шею. Она страстно посасывала и покусывала вспотевшую кожу, желая в отместку оставить такое же пятно, какое он оставил на её шее, но это лишь рассмешило его. Он одобрял её желание проявить инициативу, поэтому позволил больше не держать руки над головой.       — Хочешь кончить? — мягко поинтересовался Какаши, чувствуя, как она напрягает бедра, живот и внутренние стенки влагалища.       — Д-да, очень, — еле выдавила из себя Сакура, не в силах ни думать, ни говорить.       Какаши на секунду выскользнул из влагалища, вызвав недовольный вздох, но она тут же ошарашенно ахнула, когда он резким движением закинул её ноги себе на плечи. Пальцы тараном вернулись в разгорячённое лоно, не давая обдумать своё смущающее положение. Вибрирующее дыхание коснулось сочащегося бутона, ужалив электрическим импульсом, который, в свою очередь, пронесся по всему телу и остановился на бешено бьющемся сердце.       Хатаке настойчивыми, но мягкими движениями сосредоточился на клиторе, в то время как пальцы активно стимулировали изнутри. Сакура уже давно не сдерживалась, а сейчас и вовсе хрипло кричала от двоякости чувств: медленно и мягко снаружи, быстро и жёстко внутри. Кажется, он поставил себе цель свести её с ума.       — Какаши! — громко выкрикнула она, прогнувшись в пояснице и сжав до хруста пальцы ног.       Тело содрогалось от каждого действия, но он не прекращал ласк, лишь замедлился. Любое прикосновение к телу ощущалось острее, застывало жалящими укусами на коже.       Какаши снова втянул в рот бусинку клитора и резко вытащил пальцы, доведя до пика. Сакура до дрожи в мышцах сжимала простыни, стараясь не сойти с ума от избытка удовольствия. Она и подумать не могла, что человеческое тело такое чувствительное, что правильные ласки способны напрочь отбить мозги. Что довериться кому-то — настолько приятно.       Он аккуратно убрал ноги с плеч, опуская дрожащее в экстазе тельце рядом с подушками.       — Ну вот, а говорила, что фригидна, — с ухмылкой сказал он, облизнувшись.       — Т-ты же знаешь, что сниженное либидо — побочный эффект антидепрессантов, — скомкано хрипела Сакура, смакуя негу послевкусия.       — Без медицинских терминов в моей постели, — усмехнулся он, рухнув рядом.       Сакура игриво скользнула пальчиком к его паху, провела по твердому бугорку, слыша над ухом сдержанное шипение. Он поспешил убрать наглую ручонку, пока Харуно неосознанно не заставила его кончить в штаны, как прыщавого подростка на лекции сексуальной куноичи.       — Это всё, что ты хотел мне показать? — обиженно спросила Сакура.       — Желаешь продолжения? — в своей любимой манере отвечать вопросом на вопрос отозвался Хатаке.       — Да, — активно закивала она, придвинувшись к нему ближе и прижавшись всем телом.       На этот раз он не смог оттолкнуть её. Сакура воспользовалась этим небольшим одолжением — тёрлась лобком о пах и водила коготками по рельефной спине. Пряжка ремня жалила холодом разгорячённую кожу — приходилось втягивать живот, а между ног снова запульсировало, желая узнать, на что ещё способно её тело в его руках.       Какаши сжимал зубы, играя желваками, и сдерживался изо всех сил, дабы не сорваться на Сакуре и тупо не отодрать её. Он подсознательно оттягивал этот момент, понимая, что последует после их соития, но одновременно с этим он дико желал разрядки, ибо боль в паху — невыносима.       — Девочка, я не железный, — рыкнул он, резко отпрянув.       Цепко схватившись за лодыжки, Какаши дёрнул её на себя, сбивая спесь с разошедшейся девчонки.       — Можно я сниму брюки? — неуверенно поинтересовалась она.       — Нет, — отрезал Хатаке.       Он быстро расстегнул ремень, замечая, как вздрагивает Сакура от каждого движения, затем пуговку на смятых официальных брюках. Жужжащий звук расстёгивающей ширинки разрубил затянувшуюся тишину, заставив Сакуру напряжённо сглотнуть. Чем ближе момент проникновения, тем больше она беспокоилась — в памяти постоянно всплывал образ чиновника. Тело помнило боль и не желало повторения. Она хотела ещё раз испытать то наслаждение, ещё раз улететь к мягким облакам, а не терпеть тугую боль, пока мужчина удовлетворит свои потребности. Она скривилась, порывалась снять повязку, дабы увидеть перед собой Какаши, его поджарое тело, ощутить мягкость пепельных волос и уловить понимающий взгляд. Но воображение подбрасывало отчётливые картинки с лысеющим пузаном в главной роли, который зализывал назад свои три волосины и с неприкрытой похотью блуждал жирными руками по её телу.       Хатаке мягко остановил её руку, поправил повязку и прошептал, будто прочитав мысли:       — Я не причиню тебе боль. Ты мне веришь?       Сакура всхлипнула, но, не задумываясь, кивнула ему. Его бархатистый мягкий тембр разрушил на мелкие осколки образ чинуши и заменил его собой. Она снова сосредоточилась на его ауре, понимая, что тогда ей не показалось, она действительно ощущала его, на интуитивном необъяснимом словами уровне.       «Интересно, он может чувствовать то же самое?» — подумала Сакура, прикусив губу, пока Какаши шуршал упаковкой от презерватива.       Он водил кончиком по половым губам, собирая на латекс влагу, погружал головку, но она тут же дразняще выскальзывала, задевая пульсирующий клитор. Сердца обоих в предвкушении ухали в паху.       Он медленно проскользнул внутрь, навалившись сверху. Сакура шикнула от дискомфорта и тянущего чувства внизу живота, сжав простынь в кулаке. Какаши не сдержал сдавленный рык в шею от адского внутреннего пламени. Она неосознанно сжимала стенки влагалища, те мягкими бугорками обволакивали член, выжимали из него все соки, и Хатаке, не сдержавшись, кончил только войдя в узкое лоно.       Он выругался, нехотя доставая потерявшую былую твёрдость плоть.       — Чёрт, где ты этому научилась?       — Чему? — недоумевала она.       — Неважно, — прорычал покрасневший Какаши. Благо девушка была в маске и не видела его позорно пунцовых щек.       Он только и успел избавиться от латекса, как девушка подсела рядом и провела по телу руками, будто пытаясь понять, в какой позе сейчас сидит Какаши. Она погладила гладковыбритую щёку, привстала на коленях и мягко поцеловала в уголок губ, затем вертикальный старый шрам; взъерошила пепельную челку, играючи распаляя новый огонь.       — Ты слишком долго сдерживался, — говорила она в перерывах между хаотичными поцелуями. — Позволь мне вернуть долг… И не отталкивай меня, пожалуйста…       Хатаке сглотнул и молчаливо кивнул, предоставляя ей почти полную свободу действий. Он полностью расслабился под поцелуями и нашептываниями на ушко, но был готов в любую минуту прервать её, если она случайно или нарочно перейдет на бедра. Он понимал, что такой нелицеприятный вид старой травмы отобьёт всякое желание продолжать, испугает и отпугнёт Сакуру. Последняя же, в свою очередь, поставила себе точно такие же границы, принимая его нежелание открываться в некоторых моментах, поэтому девушка просто сосредоточилась на шее, пульсирующей яремной вене и рельефном торсе.       Она опустилась ниже, втянула в себя маленький сосок и тут же прикусила его, слыша сиплое рычание. В бёдра дёрнулся мужской орган. Поняв, что двигается в правильном направлении, Сакура с большим напором атаковала его соски и, неловко нащупав член, провела по стволу. Услышав рваное дыхание, она сжала сильнее и стала настойчивее водить сверху-вниз.       — Б-боже, — прохрипел он, закинув назад голову.       Сакура в очередной раз пожалела, что не может видеть его вечно бесстрастное лицо в этот момент, ведь она даже представить не могла, как оно меняется в минуты наслаждения. Ей оставалось лишь довольствоваться сдержанными рыками и натягивающейся под ней простынею, которую он, похоже, сейчас порвёт — настолько сильно сжимал.       — Хватит, — выдохнул он, повалив Сакуру на спину.       Он взял новый шуршащий квадратик, зубами оторвал упаковку и, быстро надев защиту, без предупреждения проскользнул в неё. Сакура вскрикнула, впившись ноготками в его руки. Он тут же сплёл их пальцы и припечатал руки над головой.       Сакура кривилась от дискомфорта, сильнее сжимала его руки. Какаши стал сдержаннее. Он плавно двигался, одновременно стимулируя клитор. Сакура расслабилась под ним.       — Ты прекрасна, — шептал он, покрывая поцелуями ложбинку меж грудей и сами груди.       С каждым медленным толчком Харуно привыкала к нему, полностью избавлялась от дискомфорта, чувствуя накатывающее наслаждение. Оно слабыми волнами билось внутри. Сакура поняла, что желает большего, и обхватила таз Какаши, притянув ближе.       — Мне так хорошо… — вырвалось из неё.       — Я могу ускориться? — спросил он, на секунду остановившись пытать сосок. Какаши следил за её мимикой и в первую очередь искал ответ на лице, зная, что девчонка падка на ложь.       — Д-да, пожалуйста.       — Так вот какими способами нужно было обучать тебя манерам, — усмехнулся он, резко вдолбившись во всю длину.       Она вскрикнула, вгрызлась в нижнюю губу, оттянув ту с тихим причмокиванием.       — Ещё немного, и я начну называть тебя Господин Хатаке, — поддержала она игривый тон.       — Эти игры мы оставим на потом, — расплылся он в лукавой улыбке, но тут же помрачнел. Не будет никаких «потом».       Какаши отпустил её руки, позволяя им блуждать по спине. Он слышал, как несдержанные стоны отскакивали от пустующих стен его спальни, слышал её шепчущее одобрение в шею, чувствовал острые ноготки меж лопаток, норовящие расцарапать спину в кровь, когда быстро и обрывисто двигался внутри. Стоны переросли в хриплый крик, когда на пике окончательно сорвало крышу, и он вколачивался и задерживался на длительные секунды, входя во всю длину.       Он уже ничего не понимал: звуки, запахи, острые чувства шиноби смешались в один сплошной кубарь, связывающий лёгкие и не дающий сделать полноценный вдох. Судя по Сакуре, она тоже забывала о дыхании, что-то хрипела на ухо, опаляя раковину. Нежно-розовые волосы потускнели, прилипли к щекам, выбившись из слабой резинки маски. Последняя и вовсе спала, открыв один глаз, но Сакура покорно держала глаза закрытыми или просто не заметила этого.       Она прикусила до крови губу на очередном несдержанном толчке и впилась острыми ноготками в ягодицы Хатаке, тем самым осаждая потерявшего холодную голову мужчину.       — П-прости, — хрипло прошептал он, остановившись.       Он впился в губы, чувствуя металлический привкус, и, подхватив под спину, усадил на себя. Согнув ватные ноги в коленях, Сакура приняла более удобную позицию и, привстав, медленно опустилась на каменный ствол. Какаши позволил ей задавать приемлемый для неё темп. Она активно двигалась, старалась принимать его полностью и ёрзать у основания круговыми движениями, слыша одобрительные полустоны. Дискомфорт и тянущая боль внизу живота отходили на второй план, уступая место наслаждению. Сейчас совершенно не хотелось думать, что она заботится об удовлетворении Масочника — Сакура банально поддалась своим желаниям и инстинктам, пообещав себе обдумать всё после.       Какаши целовал шею, покусывал мочку уха, сжимал её ягодицы и раздвигал в стороны, хватая с припухлых губ сладостные стоны. Он двигался бёдрами вверх тогда, когда Сакура опускалась вниз. Какаши почувствовал, как стенки влагалища напрягались, норовя выдавить из него все соки. Он ускорился, чувствуя свой пик, и Сакура последовала его примеру.       Она вскрикнула и укусила его за плечо, стараясь сдержать новую, более яркую волну экстаза. Тело дрожало, малейшее прикосновение как удар током. Лёгкие наполнились раскалёнными углями не в силах принять воздух. А с глаз непроизвольно брызнули слёзы, тут же впитавшись в ткань маски.       — Рин, — тихо прохрипел он, прижав хрупкое тело к себе настолько сильно, что, казалось, оно хрустнет.       У Сакуры внутри всё на мгновение сжалось, различив чёткое имя в его шепоте, а затем и вовсе рухнуло в осознании.       Он всё ещё находился внутри, бугристые стенки сильно сжимались и горели как лава в жерле вулкана, желая высосать из него всё до последней капли, в том числе и душу.       Он водил по вспотевшей спине, отсчитывал позвонки, что-то невнятное бормоча в шею. Сакура не хотела слезать, она просто обнимала его, обхватив руками и ногами, как детёныш хватается за мать первые месяцы жизни.       Какаши нехотя отстранил от себя девушку, помог слезть с себя и, сняв латекс, бросил тот на пол, не в силах спускаться на первый этаж и выбрасывать в мусорное ведро. Лишь натянув боксеры и брюки, предварительно вытащив ремень из шлёвок, позволил Сакуре снять повязку. Он притянул ослабшую девушку к себе и накрыл вспотевшие тела тяжёлым пуховым одеялом.       Хатаке накручивал на палец нежно-розовые волнистые пряди, размышляя о своём. Сакура проваливалась в сон, но постоянно щипала себя за бедро незаметно для Какаши. Нельзя засыпать раньше него. Харуно надо было, чтобы он сразу же заснул крепким беспробудным сном. И она готова всё для этого сделать. Пересилив себя и заставив ватное тело подчиняться, Сакура потёрлась ягодицами о его пах.       — Не смей, — устало пробурчал он над ухом и отвернулся от неё.       Сакура долго лежала, смотрела в потолок и прислушивалась в мирное сопение, пытаясь понять — спит Какаши или нет. Она частенько щипала себя за бедро, дабы отрезвить, что то уже наверняка синее и деревянное. Она тихо приподнялась на кровати, прислушиваясь, изменился ли интервал вдохов. Убедившись, что он заснул, Сакура, стараясь не создавать никаких шумов, встала и, натянув на себя свитер и обув его тапочки, поплелась вон из комнаты. Она проклинала каждую скрипучую ступеньку, непозволительно медленно спускаясь в свою спальню. Стараясь переступать каждый опасный участок, куноичи на ватных ногах пробиралась к своей комнате, не веря, что её тело может так устать, что не выдерживает собственный вес.       Наконец выудив из рюкзака кунай, она обильно полила тот ядом и поплелась обратно тем же маршрутом.       Сакура остановилась у открытой двери спальни, вспомнив, что всё это время, пока поднималась, забывала дышать. Сглотнув вязкий ком, прошмыгнула в комнату, чуть не споткнувшись в громоздких тапочках о валявшуюся на полу рубашку. Подойдя вплотную к кровати, она приставила кунай к его широкой вздымающейся при каждом вдохе спине. Между острием и кожей оставался жалкий сантиметр.       Она держала кунай на уровне сердца, чтобы яд сразу же проник в главный орган, и Хатаке умер во сне, чтобы он почувствовал лишь дискомфорт в спине. Состав яда был специально изменён вместе со стратегией убийства Масочника. Высококонцентрированный состав может и носорога во время бега убить, а также оказать парализующее действие на зону поражения. Иначе говоря, свойства сильнодействующего лидокаина заморозят рану, что он и не почувствует, а сам яд, проникнув в сердце, тут же его остановит. По мнению Сакуры, это был самый гуманный способ убийства.       Занеся кунай, Сакура чётко направляла в сердце, но перед самим ударом осеклась. Оружие выпало из рук на кровать, яд мигом впитался в простыни. С глаз ручьём текли слёзы. Она не понимала, что за слабость поселилась в теле, какие, к чёрту, сомнения? Она позволяла вытворять с собой такое — ради этого момента. Да, ей и самой было приятно, даже слишком… Но всё это затевалось ради одной единственной цели — скорейшее возвращение в Коноху с выполненным заданием, чтобы быть рядом с братом.       — Чёрт, — выругалась куноичи сквозь слёзы.       Она подхватила свободную подушку, подбежала к окну и вылезла на крышу, не забыв закрыть за собой окно, чтобы Какаши не проснулся от холода.       В голове пусто, Сакура ничего не понимала, запуталась в себе, в своих чувствах, в правилах. Ей требовалось охладиться, а утихший снежный танец и колющий кожу мороз — идеальные спутники и помощники в наведении порядка в голове.       Сакура бросила подушку на заснеженную черепицу и плюхнулась на белоснежную набивку. Поджала колени к груди, накрыв те свитером, и уткнулась в них лбом, тихо всхлипнув и шмыгнув носом. Осознание било похлеще плети: ей было хорошо не от того, что он такой искусный любовник, а потому, что душой прикипела к этому «седому» мужчине, прячущемуся за маской скуки и едких высказываний. Она была честна с собой, отвечая на извечный женский вопрос: а любит ли она его? Ответ — нет. Просто хороший человек с тяжёлой судьбой, который оставил о себе только хорошие совместные воспоминания. Он друг, в какой-то степени отец, слышащий психолог и просто интересная личность. Нет такой любви, какую она испытывает к Йоши. За Какаши она бы не отдала свою жизнь, из-за него она бы не бросила миссию и не бежала сломя голову в другую страну, но и всадить кунай в сердце не может.       — Что за ноющая соплячка, — всхлипнула она, вытирая спавшим рукавом водопады слёз. — Даже сейчас в его свитере… не могла ничего другого надеть?       Тело, словно набитое шариками ртути, подрагивало от редких, приглушенных вязанной тканью всхлипов.       Её любимый момент в году.       Хлопья снега припорашивают ещё не облысевшие деревья, создают истинную сказку… А она ноет и размазывает по покрасневшим онемевшим от холода щекам слёзы вперемешку с соплями.       — Почистить мандаринку? — в своей привычной интонации спросил Хатаке, протягивая ей оранжевый шарик.       Сакура вздрогнула, наспех вытерла слёзы и перевела на него испуганный взгляд. От влаги в глазах двоилось, но сомнений в галлюцинациях не было — рядом с ней определенно сидел Какаши, причём на второй подушке и в точно такой же позе. Она в страхе икнула, не зная, что сказать ему.       Хатаке стал чистить мандаринку, мрачно наблюдая за собственными действиями. Он хмурился, сжимал зубы, играя желваками, и напряжённо молчал, будто и сам не знал, с чего начать разговор.       — Тебе следовало убить меня, — сказал он, разломив фрукт на две неравные половинки, и протянул большую часть ей.       Сакура заторможено приняла ароматный мандарин. Её руки дрожали настолько, что могли запросто выронить фрукт. На ней лица не было — кожа слилась цветом со снегом, спала даже морозная румяность, мимика сменялась со скоростью гепарда в осознании всех происходящих событий. Дав ей время всё обдумать, Какаши ел мандарин, безразлично отламывая дольку за долькой.       — В-вы… т-ты… чёрт… Т-ты всё знал? С с-самого н-начала? — заикаясь, говорила Сакура, стуча зубами.       — Ага, — пожал он плечами, закинув в рот последнюю дольку.       — К-как?       — Прочёл свои личные дела. Кстати, как ты могла пролить кофе на мой роскошный фоторобот? — отшутился он, желая разрядить обстановку.       — П-прочел д-д-дела… — осознание волной накатывало на куноичи. Лёгкие отказывались принимать холодный воздух, она икала, хватаясь за грудь, и пыталась восстановить потухшее зрение. — З-значит, в от-теле… тогда всё, что б-было п-после… Ты просто и-гр-рал со мной?       — Можно и так сказать. Игра в поддавки. В конце ты должна была победить, но, как всегда, и здесь умудрилась налажать, — покачал он головой. — Вообще не понимаю, каким чудом тебе дали такую ответственную миссию.       — З-заслуж-жила, — пробурчала куноичи, оскорбившись его словами. — Убьёшь меня теперь?       — Успокойся, — строго вымолвил он. — Дыши ровнее, а лучше зайди в дом.       — Хватит притворяться! — сорвалась Сакура, подорвавшись с места и с силой бросив мандарин на пол. — Карты вскрылись, так и ты, будь добр, сними эту маску напускной заботы и ответь на мой вопрос!       — Не убью, — помрачнел Какаши, тоже встав с подушки.       Сакура, испугавшись его грозной ауры, которую она до сих пор отчётливо ощущала при должной концентрации, отступила назад, но запнулась громоздким тапком о снег и, спиной почистив участок крыши, летела вниз. Ей не составило труда перегруппироваться в воздухе и мягко приземлиться на заснеженную землю. Запорошило округу знатно, так что она погрузилась в снег по самую щиколотку. Белое покрывало неприятно жалило ноги; немело всё тело, но внутренний пожар возмущения всё ещё тлел и разрастался с новой силой при встрече с его холодным и ни капли не обеспокоенным взглядом. Он сжимал зубы, рассматривая куноичи, а затем и вовсе одарил надменным взглядом, пропихнув руки в карманы.       Некогда медовая, теплая и тягучая аура в секунду превратилась в мрачную тьму, заволокшую собой всё пространство. Сакура сделала шаг назад, но холодок на коже только усилился.       — Тогда сотри мне память! — выкрикнула она, сжав кулачки.       — Я не буду этого делать, — категорично мотнул он головой. Какаши сощурился и поджал нижнюю губу, сожалея о чём-то, и продолжил: — Я не собираюсь использовать эту технику на тебе… только не на тебе.       — Да ты просто видишь во мне образ из прошлого! — взорвалась она. — Рин, да? Её имя ты шептал мне на ухо! Так вот! Я. Не. Она, — прорычала Сакура. — Если тебе плевать на меня, то подумай хоть о себе. Ты же эгоист. Так сотри воспоминания ради себя! Ты знаешь, что будет, когда я вернусь в деревню?! Знаешь?! Они будут рыться у меня в голове, вывернут наружу каждое воспоминание, узнают о тебе всё, что сейчас знаю я. Если тебе и этих аргументов мало, тогда как тебе это: Орочимару знает Технику Второго — Нечестивое воскрешение. Угадай, кого он воскресит, чтобы сыграть на твоей слабости, м?!       Сакура замолчала, переводя дыхание. Она сжимала зубы, глотала холодный воздух, не в силах насытиться.       — У меня брат болен… пожалуйста… Тебе же это ничего не стоит… Ты уже столько раз проворачивал подобный трюк… Чем я особенная? — всхлипнула она. — Пожалуйста… я не смогу даже мельком на него взглянуть, если Яманака докопается до этого разговора… Они не поймут… В уставе… — она икнула, размазала по щекам слёзы, сглотнула и продолжила: — В уставе прописано, что п-пощада врага недопустима…       Он продолжал молчать, хмуро сверля девчонку взглядом, и наблюдал за самой настоящей истерикой. Она сорвалась. Столько сдерживалась, столько времени отыгрывала свою роль, что сейчас просто не выдержала. А он понял, что заигрался.       — Пожалуйста, — молила девушка. — Хочешь, я на колени встану?       Она тут же рухнула. Колени защипало от холодного снега, кожа покраснела и мигом онемела. Какаши материализовался рядом, подхватил подмышки и отнёс на веранду, так как девчонка растеряла в снегу все тапки.       — Перед кем ты падаешь на колени? — выплюнул он. — Совсем из ума выжила?       Он схватил её за руку, неосознанно сильно сжав запястье, и поволок в дом. Он тащил её за собой до самой гостиной. За ними мелкими крошками с одежды сыпался снег и тут же таял от температуры дома. Какаши грубо толкнул на диван и небрежно замотал в плед. Он расхаживал туда-сюда по гостиной, сомкнув руки на груди и изредка пуляя в неё въедливые злобные взгляды.       Психанув, подошёл к камину, краем глаза замечая, как дёрнулась Сакура в ответ на его резкие движения. Он черканул спичку, нос защекотал тлеющий запах. Прямым движением кинул ту в камин — тот тут же вспыхнул. Ноги обдало приятным жаром. Огонь первые минуты быстро трепыхал, но вскоре затихнул, успокаивая нервы треском дров. Сосредоточив всё внимание на завораживающем огненном танце, Какаши сказал тоном, не приемлющим возражений:       — Сегодня спишь здесь.       Он нехотя признался, что невольно привязался к ней, точнее, позволил себе видеть в ней совсем другого человека, хоть и знал, что подобное сыграет с ним злую шутку. Сам не понимал, почему его гнев приобрел другую форму. Он не оскорбился её колким, но определенно метким замечанием: сам виноват — в постели назвать другим именем… Он разозлился на пренебрежительное отношение к своему здоровью, хотя, казалось бы, какое ему дело? Даже сейчас Какаши не знал, о чём с ней разговаривать, когда снялись с обоих маскарадные маски. Он думал лишь о том, что в её спальне продувает окно, а в гостиной с включенным камином спать будет куда теплее.       Сакура поджала колени к груди, получше закуталась в плед и зарыдала. Она, икая и стуча зубами, продолжала умолять его и выкладывать такие факты своей жизни, о которых Хатаке и помыслить не мог.       — Ты же сильный, — гундосила она, — тебе раз плюнуть свергнуть Данзо. Так почему ты греешь свой зад в чужой стране, трахаешь Мизукаге и пользуешься своим глазом, только чтобы отвадить от себя преследование?       — Меня не интересует власть, — хмыкнул Какаши. — И Коноха уже не та, какой я её знал. Твой любимый Хокаге убил всех, кого я знал и любил… Жители настолько тупы, что верят каждому его слову, готовы предать друзей, семью и даже самих себя ради него. Они крысы, как же ты не поймёшь, глупая. Им комфортно плясать под дудку крысолова. Я им не нужен. А мне не нужна нынешняя Коноха… Зачем? Там не осталось ничего родного для меня, так зачем мне рисковать жизнью, чтобы свергнуть Данзо, пытаться устроить государственный переворот, а при удачном раскладе хлопотать над благом тех людей, которые предали меня? Нынешняя Коноха — чужая для меня, в ней нет Воли Огня…       — Что это такое? — поинтересовалась Сакура, показав курносый нос из-под пледа.       — То, о чем я и говорил, — грустно вздохнул он, присев рядом. — Твоё поколение даже не знает значения этих слов, — покачал он головой. — Воля Огня — это идеология. Смысл в том, что любовь является ключом к миру. Но Данзо никогда не разделял эту точку зрения, он считал, что ключ к достижению мира — это сила… И вот во что сила превратила и саму Коноху, и её союзников, да и мир в целом.       Сакура не нашлась, что сказать. В голове почему-то всплыл разговор с матерью, когда она говорила, что мир не построить и не сохранить с помощью силы — он держится на нечто другом. Любовь ли она имела в виду? Пыталась ли донести о стихающей Воле Огня?       — Но в твоих силах всё изменить! — сказала она, развернувшись к нему всем телом.       — Зачем? — апатично пожал он плечами. — Не вижу для себя никакой выгоды. Как ты и сказала, я — эгоист, а как известно, эгоисты не страдают альтруизмом. Пойми, я сволочь, не надо присуждать мне каких-то добрых качеств. Мне плевать, что там происходит в Конохе. Я и так отдал ей всё, что мог, а взамен получил жестокий эксперимент ёбаного чипа, из-за которого погибла моя… моя… неважно… Это тебя не касается… Хочешь, проваливай в свою Коноху, хочешь, оставайся в Кири и начни жизнь заново.       — Ты думаешь, я не думала об этом?! — всплеснула она руками. — Думаешь, я не хочу остаться здесь? Очень хочу, ты не представляешь, какой там ад! А ты спросил, могу ли я остаться? — она подавила жалкий всхлип и, сглотнув, сказала: — На мне брат, на мне забота о нём, я не могу его бросить. Он — центр моего мира, кроме него у меня никого нет.       Какаши промолчал, не найдясь, что ответить. На месте Сакуры он поступил бы точно так же. Он будто увидел, какими огромными кандалами обвешано всё её тело.       — Не только моя семья страдает. Каждая. Лишь ВПК живёт хорошо, — презрительно выплюнула Сакура. — Сделай это ради меня, ради всех жителей. Они не виноваты, им просто тщательно промыли мозги и уже одиннадцать лет продолжают эту головомойку. Сделай это ради своих погибших товарищей… и ради Рин, — застенчиво улыбнулась она, прикоснувшись к щеке напряжённого до последнего мускула мужчины. — В Конохе давно не проводятся показательные казни, ведь народ уже достаточно запуган. Последняя была, когда мне было лет пятнадцать. Но до этого я помню… чаще всего казнили «последователей Воли Огня»… Я тогда не понимала, что это значит, и никто из взрослых не спешил мне что-либо объяснять.       — К чему ты клонишь?       — Разве ты не хочешь очистить память о тех людях, которых казнили, получается, ни за что?       Какаши сжал стальные челюсти. Казалось, Сакура услышала, как стирается зубная эмаль. Он опустил голову, мрачно смотря на свои ступни. Обдумав всё ею сказанное, Какаши сказал:       — Если я узурпирую в Конохе власть… — подбирал он слова, заламывая пальцы, — ты уверена, что тебе станет от этого легче?       — Да, — не задумываясь, выпалила Сакура. — И всем жителям.       — Сомневаюсь, — буркнул он, вставая с дивана, но уже у входа остановился и, не поворачиваясь к девчонке лицом, сказал: — Я подумаю.