***
— На колени, — властно сказал Хатаке, сверля хмурым взглядом мужчину в возрасте. Некогда чёрные смольные волосы сменились пепельной сединой, а грозное бандитское лицо покрылось глубокими морщинами и несколькими нелицеприятными шрамами. Он склонил голову, смотря на плотно сжатые пальцы ног неизвестного. Вся его суть отторгала унизительный приказ, но тело незамедлительно подчинялось. Он не понимал, что вообще здесь происходит, но внутренний голос твердил о том, что именно этому человеку стоит подчиняться беспрекословно. — Моё имя Хатаке Какаши, в дальнейшем обращаться ко мне по уставу как к Шестому Хокаге. — Да, Хокаге-сама, — незамедлительно прохрипел мужчина. — Вся Военная Полиция Конохи теперь находится под моим личным командованием, а ты будешь отвечать за каждого, кто не примет мою кандидатуру… Ханс, — едко выплюнул Хатаке, сжимая до дрожи в мышцах кулаки. Какаши не ожидал, что капитаном ВПК окажется человек, очернивший последние минуты жизни Рин. Жажде мести сложно объяснить тот факт, что при смерти Ханса к бунту гражданских присоединятся сотрудники полиции, лишившиеся начальника. — Можешь подняться, — разрешил он, подавив злобу на Ханса. Какаши перекосило от его безусловной покорности. — Оцепить периметр, подавить недовольство масс в зародыше. Пригрозить, но силу не использовать. Ни один человек не должен умереть от рук ВПК. Я понятно изъясняюсь? — надавил Хатаке аурой. — Да, Хокаге-сама. — Где тело Данзо? — смягчил Какаши тон. — В морге. Желаете вывесить на главной площади? — Что? — не поверил он своим ушам. То ли Ханс из-за гендзюцу лишился умения вкладывать эмоции в предложения, став бездушной марионеткой, то ли в нынешней Конохе вывешивать мёртвые тела преступников — обыденная практика. Какаши тяжело вздохнул, сжав переносицу, и сказал: — Нет. Похороны состоятся завтра. Сопроводить в другой путь с честью… как положено хоронить Хокаге. Выполнять, — отмахнулся он. Ханс выровнялся по струнке, кивнул Какаши и удалился вглубь штаба ВПК. Сам же Какаши, тяжело вздохнув, нехотя двинулся к резиденции, не забыв прихватить переданную Хансом шляпу Хокаге. Острый козырек жёг руку, шёлковая ткань по краям тут же холодила, щекоча грубую кожу при каждом порыве ветра. Ни сенсей, ни Хирузен, ни легендарные братья-основатели не одобрили бы нынешние реалии, не одобрили бы такую смену власти, при которой вновь и вновь вынуждено страдать население. — Этот пост должен занять другой человек, — прошептал Хатаке, взглянув на красно-белую шляпу с иероглифом «огонь». — Коноха достойна лучшего правителя. Мужчина поднял голову вверх, вглядываясь в грязно-белое небо, лишённое красок. Тяжёлый воздух пропитан предвестием дождя. Снизу, у входа в резиденцию, доносился возбуждённый гул толпы; сильные порывы ветра трепали кроны деревьев, срывали остатки пожелтевших листьев, создавая шумовые помехи. Те, в свою очередь, смешивались с надоедливым звоном в ушах. Какаши не любил публичные выступления, он не знал, что говорить людям, потерявшим своего Правителя. Они не знают человека по имени Хатаке Какаши, они видят лишь убийцу их отца. И что в таком случае им сказать? Выдохнув, он сделал первый шаг по направлению к железным поручням на крыше резиденции. Здесь, когда-то давно, настолько давно, что, казалось, это было в прошлой жизни, стоял Минато-сенсей. Обаятельно улыбался и махал рукой своим выжившим ученикам, затравлено смотрящим не на нового Хокаге, а себе под ноги. Здесь, когда-то давно, настолько давно, что, казалось, это и вовсе было не с ним, они с Рин стояли внизу, держались за руки, не желая верить, что Данзо всё-таки удалось добраться до кресла Главы деревни. Сглотнув, Какаши сделал ещё шаг. Это оказалось проще, чем первый. Последующие он даже не считал, гася несвоевременные воспоминания. Вот уже показались первые люди, стоящие за пределами площади. А вот их становится всё больше и больше. Серая масса рассеялась по всей площади у резиденции. Когда они заметили человека, сжимающего в руке шляпу Хокаге, все посторонние разговоры затихли. Звенящая напряжённая тишина не прерывалась даже шумом ветра и стуком дождя о крыши домов. Прокашлявшись, Какаши усилил голос чакрой и, подойдя к самому краю, молчаливо осмотрел толпу. Он нашёл в толпе розовую макушку — внутри стало заметно легче. Сакура ободряюще улыбнулась ему и еле видно кивнула. — Официально сообщаю, что Пятый Хокаге, Шимура Данзо, погиб… — начал Какаши, сильнее сжав главный атрибут любого Каге, — … от моей руки. Ожидаемо, по площади пронеслись осуждающие шепотки и нервные вздохи редких гражданских, до последнего не верящих в страшные слухи. — Заручившись поддержкой главной организации деревни — Военной Полиции Конохи — объявляю себя Шестым Хокаге. Моё имя Какаши Хатаке. Спасибо за внимание, — сухо бросил он, развернувшись на пятках и желая поскорее скрыться в резиденции. Тяжело вздыхая, он удалялся дальше, как услышал свист сюрикенов. Какаши наклонил голову, уклонившись от прямолинейной атаки, и, развернувшись, спросил: — Мальчик, если у тебя есть вопросы — проще спросить, а не портить отношения с Хокаге. С твоей стороны это, как минимум, недальновидно. Черноволосый паренёк, четырнадцати лет на вид, испуганно отшатнулся, но толпа, выдав его, разошлась подальше, образовав пространство вокруг него. — Предатели! — завопил он. — Трусы! Вы же точно такого же мнения, он недостоин занимать место Данзо-самы! — Объяснись, — властно сказал Какаши, холодно смотря на него с крыши резиденции. — Я-я… — заикаясь начал парень, но замешкался. Шестой не сдержал презрительный смешок, подумав, что парень силён в толпе. Ожидал, что и другие его поддержат, но оказался один на один против человека, в одиночку сразившего Данзо и захватившего власть, пока все мирно слюнявили свои подушки. У любого здравомыслящего человека подкашивались коленки от ледяного взгляда Хатаке… У любого, кроме этого паренька. — Я никогда не буду служить узурпатору! — заорал он, зажмурившись и крепко сжав кулаки. — Чем ты отличаешься от Данзо?! Думаешь, сможешь что-то изменить, захватив власть таким образом? Кто-то в толпе начал поддакивать пареньку, что злило Какаши — ему вовсе не хотелось устраивать шоу на собственной, пусть и самопровозглашенной инаугурации. Он закатил глаза, решив дослушать «голос народа». — Данзо любил Коноху, несмотря ни на что! Он старался ради её процветания. А такие ушлые людишки, вроде тебя, только и думают о собственной выгоде! Как можно доверить деревню убийце? Какаши совсем тихо и незаметно материализовался в метре от паренька, заставляя того отшатнуться, а затем и вовсе упасть на землю, споткнувшись о выпирающий угол каменной плитки. Штаны смельчака-оратора вмиг промокли, впитав в себя грязь и грязную воду из лужи. — Всё сказал? — приподнял Хатаке бровь, пропихнув руки в карманы. Он оглядел толпу взглядом, отмечая, что все без исключения пятятся назад. Все, кроме Сакуры, в страхе наблюдавшей за ним. Она качала головой из стороны в сторону, умоляюще смотря на него, но сам Какаши ненадолго задержал на ней взгляд, вернувшись к мальчонке, говорившему слишком правдивые вещи. — Кто для тебя был Данзо? — В-вождем, — икнул тот, затем, замявшись, продолжил: — И приёмным отцом. — Понятно, — вздохнул Какаши. — Его похороны состоятся завтра. По всем правилам… с честью и достоинством… Вождя, — медленно говорил Хатаке, подбирая правильные слова. Он протянул пареньку руку, предлагая подняться, но тот, долго вглядываясь в большую ладонь, ударил по ней своей грязной мелкой ручонкой, отвергнув помощь. Какаши приглушённо хмыкнул, протерев руку о штанину. Он и не сомневался, что жители не смогут его принять. — Может, у кого ещё есть какие вопросы? — с нажимом спросил Какаши, взглянув на толпу. Только один из гражданских хотел открыть рот, возле Шестого с громким хлопком появился начальник ВПК — второй самый уважаемый в деревне человек после Данзо. Ханс смерил неказистого мужчину взглядом и поклонился Хокаге. Судя по мозолистым рукам, покрытыми шрамами, мужчина всю жизнь проработал на стройке. Не мудрено, что из-под его рук вышли некоторые постройки Конохи, но насколько бы гениальным строителем тот ни был, он всего лишь букашка по сравнению с грозной львиной фигурой Ханса. У строителя от осознания открывшейся картины скрутило живот. У всех, наблюдавших покорность импульсивного и жёсткого Ханса, в голове крутился только один вопрос — кто такой Шестой Хокаге, раз смог убить Вождя и подчинить его верного пса? Сглотнув, строитель отступил на несколько шагов назад, услышав лишь обрывок разговора. — Сотрудники полиции затевают восстание, — полушёпотом сообщил Ханс. — Не мои проблемы, — пожал Шестой плечами. — Разберись с этим… а зачинщиков лично приведешь ко мне. Свободен. — Есть, Хокаге-сама, — по уставу отрапортовал Ханс. Он покинул площадь так же незаметно, как и появился на ней. Какаши беззаботно повернулся к населению лицом, будто только сейчас вспомнив, что находится на главной площади. Вокруг было настолько тихо во время разговора, что можно было услышать отдалённый вибрирующий звук генератора. — Что ж… если вопросов больше нет, я, пожалуй, пойду. Пропихнув одну руку в карман, а другой продолжая сжимать шляпу Хокаге, он твёрдой походкой направился в резиденцию, так и не взглянув на зашуганных гражданских. Люди боялись разойтись, ведь по периметру возвышались мощные чёрные силуэты сотрудников полиции. Никто из собравшихся больше не был уверен в защите от них, понимая, что те прислуживают лично Хокаге и поступят так, как скажет он. Сакура бегло попрощалась с Ино — сухо, скорее, по инерции поцеловав ту в щеку, и, убедившись, что за ней никто не следит, юркнула в резиденцию. Стук неуверенных шагов эхом отскакивал от пустынных стен длинного закруглённого коридора резиденции. Она с каждым шагом ускорялась, срываясь на бег, при этом совершенно забывая о такой важной функции, как дыхание. В висках назойливо молотили сотни плотников. Сглотнув, Сакура ворвалась в кабинет Какаши, сразу же набросившись на него с криками и упреками. — Ты что наделал?! — Какаши никак не отреагировал на её приход, он продолжал молчаливо вглядываться в окно, наблюдая за медленным потоком расходящейся толпы. — К чему было это представление? Зачем ты запугал и так до смерти перепуганных жителей? Они ведь просто уйдут из деревни… А как же всё то, что ты мне говорил? Или это была ложь… Ты мне врал, что хочешь восстановить деревню? Это… действительно… просто… месть? На глаза наливались слёзы, застывали на ресницах, затуманивая взгляд. Статная отстранённая фигура Хатаке трепыхала, размазывалась, словно на невысохшую картину вылили воду, и все акварельные краски просто растеклись по холсту. Она шмыгнула носом, привычно сдерживая слёзы и давящий на горло и грудную клетку горький комок. Какаши в кармане накручивал на палец белую тонкую ленту, водил подушечками пальцев по шершавому пергаменту свитка. Он не обращал на Сакуру никакого внимания, наблюдал за подростком, смотрящим на Какаши с площади. Резко хлынул дождь, намочив лёгкую для такой осени одежду, но парень не спешил уходить. Точная копия старого знакомого Хатаке — Шикаку. Парень нахмурился из-за попадающих по лицу капель, но продолжал сверлить Хатаке взглядом. Последний же видел в этом взгляде понимание того, что не лежит на поверхности, что скрыто от глаз обычных обывателей. В его взгляде был блеск, учёный азарт, сознательно притупляемый. Хмыкнув, Какаши вышел из резиденции, бросив напоследок: — Иди к брату. На улице Шестой подошёл к промокшему до нитки сыну Шикаку и коротко сказал, встретившись с молодыми глазами, таящими в себе большой интеллект и развитую не по годам мудрость: — Как будешь готов, приходи в резиденцию, — голос Какаши не выдавал ни капли эмоций или заинтересованности. Это не был ни приказ, ни приглашение. Шикамару хоть и пытался храбриться, но в тощем теле чувствовалась настороженность. — У меня есть для тебя предложение. — Чуть подумав, он добавил: — Можешь прийти с отцом. Не дожидаясь ответа, Какаши прошёл дальше, искренне наслаждаясь опустевшими улицами и сильным ливнем. В такие моменты, когда из всех звуков слышны лишь собственные шаги, барабанный стук дождя о все поверхности, до коих дотянется, и шуршание листьев под ногами, невольно задумываешься о прошлом. Вспоминаются любые моменты жизни в случайном порядке, стоит только взглянуть в сторону старого дома или на уцелевшую лавку раменной. Вот почему он не хотел возвращаться сюда… каждый уголок напоминал прошлое. Вздохнув, Хатаке поплёлся далее, с трудом переставляя ноги. Опустив голову, он наблюдал за танцами жёлто-красных листьев на поверхности дождевого ручейка, текущего вниз, к нижним кварталам. А ведь когда-то они с отцом запускали по таким речушкам бумажные кораблики. Тогда она казалась больше и чище, тогда было весело гулять под дождём с отцом, наплевав на предостережения «заболеешь». Сейчас же… и речка радости не вызывает, и окурки по ней текут вместо детского кораблика, и под дождем ходить не так уж весело, скорее, грустно и одиноко. Одиночество ощущается острее. Он хмыкнул своим мыслям, сделав вид, что не замечает, как жители закрывают перед ним двери и зашторивают окна. С каждым разом хлопок дверей слышался звонче, передавая вовсе не страх, но скрытую агрессию. Проходя по безлюдным улочкам нижнего района, Хатаке заметил открытую булочную с деревянной вывеской. Постояв около входа с минуту, он убедился, что данное заведение не спешит закрывать перед его носом дверь. Не колеблясь, прошёл внутрь. На полках лежал очерствевший хлеб, начинающий плесневеть в уголках. Чуть поодаль, в отдельном коробке под наклоном, было несколько сладких булок с аппетитной на вид крошкой. Больше в маленькой булочной похвастаться нечем. Продавца и света также не наблюдалось. Какаши прокашлялся, привлекая к себе внимание, и громко спросил: — Есть кто? Из дальней комнаты медленно вышла миловидная старушка, сразу же улыбнувшись посетителю. Какаши бросил взгляд на её посиневшие варикозные ноги, представляя, насколько той тяжело стоять каждый день за прилавком. Подойдя ближе и оставляя за собой мокрые следы, Хатаке попросил самый свежий из имеющихся хлеб и всю выпечку, что только была. Он бы хотел купить ещё молока, овощей… да и просто нормальной еды, но все магазины закрывали двери и переворачивали табличку с надписью «закрыто». — Надеюсь, Вы не собираетесь бежать с Конохи, — усмехнулся Хатаке, — иначе мне совсем будет негде скупляться, — говорил он, сам не веря себе, что решил вдруг пожаловаться этой старушке. Пусть и в шутливой форме. — Мне некуда идти, да и кому я нужна в мои-то годы, — она беззубо улыбнулась, аккуратно складывая в пакет покупки. Какаши растрепал мокрые волосы и забрал выпечку, положив на прилавок несколько крупных купюр и не требуя сдачи. Возле выхода его окликнула продавщица и сипло сказала, вытерев слезинку с морщинистой впалой щеки: — Я верю, что ты вернёшь Конохе былое величие… Какаши. Он не поверил своим ушам, застыв, так и не повернувшись к ней лицом. Впервые его имя звучало непривычно, будто обращались не к нему, будто верили в какого-то другого Какаши, а он простой самозванец. — От-куда Вы… ? — слова застряли в горле, в голове мелькали картинки прошлого, услужливо подсказывая Какаши личность этой старушки. Он сжал пакет крепче, боясь выронить. В голове не укладывалось, что бабушка Рин всё ещё жива. Глаза предательски защипали, будто какой-то доброжелатель перца насыпал. К таким встречам невозможно подготовиться. Он расслабил кулак, натянул беззаботную улыбку и, коротко кивнув бабушке, покинул булочную. Лучше пусть ненавидят и презирают, лучше пусть закрывают перед ним двери, чем это… Он не готов к тому, что в него поверят, это гораздо сложнее и… страшнее. Страшно не оправдать их надежды, страшно оступиться и потерять их доверие, страшно быть всемирным героем, когда привык считать себя ничтожеством, не достойным даже лёгкой смерти. Едкие мысли о бабушке Рин не отпускали. Он угрюмо брёл под дождём, изредка поднимал голову вверх, позволяя крупным каплям хлестать по лицу. Вокруг так же пусто и серо, как у него внутри, только голова болела от вязких размышлений и нежелательных воспоминаний. Он знал, что в год чистки умер дедушка Рин, после старшая Нохара узнала о кончине внучки, и Какаши даже представить себе не мог, насколько сильной духом надо быть, чтобы улыбаться ему — предателю, не оправдавшему надежду… Чтобы верить в такого человека, как он. Сжав зубы до скрежета, Какаши ускорился, не обращая внимания на крупные лужи, мелкими грязными пятнами впитывающиеся в чёрные штанины. Сандалии противно хлюпали, разбавляя удручающую тишину квартала мёртвого клана. Широкая, мощеная камнем дорога до старого храма усыпана листьями, мелкими веточками и крупными каштанами, отбросившими свои колючие шкурки в стороне. Какаши взглянул на балкон одного из непримечательных зданий — квартирка Обито. Скользкие ступеньки поросли зеленью, ровная кладка искривилась под действием времени, а некогда светлый камень приобрёл зеленовато-жёлтый оттенок. Высокие традиционные ворота потеряли насыщенный красный цвет, краска облупилась, открывая обычное дерево с надоедливыми заусеницами. Табличка с эмблемой клана скрипела от порывов ветра, держась на единственном гвоздике. Крыша храма прохудилась, потускнела и осела, норовя рухнуть от веса бабочки. Одна из дверей покорежена, другая вовсе отсутствовала. Проскочив внутрь, Хатаке осмотрелся. Свечи тут же сами зажглись, освещая просторное помещение с мемориалом поклонения. За ним, скрывшись в тени, располагался маленький спуск вниз, в тайное место переговоров Учиха. Там же был камень с древними надписями, которые мог прочитать только обладатель шарингана. Хоть Хатаке и пользовался им большую часть жизни и сейчас обладал такими способностями этого додзюцу, какими не обладали даже Учихи, но его слепой глаз не мог ничего прочитать: ни обычный текст, ни предназначенный для клана. Впрочем, не особо-то и хотелось. У него другая цель. Свернув в дальнюю дверь, Какаши шёл по тёмному коридору; под ногами хлюпала вода, натёкшая с труб. В самом конце коридора был вход в другое помещение. Хатаке сразу же различил чакроподавляющий барьер, наложенный на эту комнату. В ней были старые стул и стол. На последнем же стояла запылённая походная лампа и тарелка, на дне которой копошилась крупная сколопендра, перебирая своими тонкими острыми лапками. — Вы кто? — раздался приглушённый рык из клетки. Хатаке обернулся, всматриваясь в черноту угла комнаты, отделённой от скромного интерьера толстыми прутьями. На них приклеен пергамент с запечатывающей печатью, не позволяющей ни использовать чакру, ни накапливать. — Какаши Хатаке, — спокойно представился он, положив пакет с продуктами на стол и присев на стул напротив клетки. — Я ученик твоего отца… Минато, Четвёртого Хокаге. — Отца? — недоверчиво переспросил заключённый сиплым голосом. Парень подошёл к решётке, схватившись за прутья. Его отросшие острые когти, как у животного, впились в ладонь. Пощёлкав несколько раз пыльный выключатель, Хатаке наконец включил походную лампу. Приглушённый жёлто-коричневый свет распространился по комнатке, оказавшейся ещё меньше, чем казалась изначально. Парень поморщился от резкого света, но продолжал рассматривать гостя из-под полуприкрытых век. Какаши всмотрелся в его лицо, в блекло-голубые глаза и в потускневшие жёлтые волосы, отросшие и взлохмаченные, отдалённо напоминающие причёску сенсея. Его мальчишечье лицо сохранило черты Кушины, её припухлые щеки и овал лица. А неглубокие шрамы, походившие на усы, выдавали в нём джинчуурики. Какаши отметил, что тело парня в хорошей физической форме, из-под рукавов огромной, явно не по размеру футболки выделялись твёрдые мышцы. Видно, что он занимался, дабы совсем не превратиться в овоща и хоть как-то отвлечь себя от бесконечного одиночного заточения. — Тебя ведь Наруто зовут? — задал он риторический и совсем ненужный вопрос, доставая из пакета выпечку, чуть промокшую от дождя, и распечатывая остатки еды из свитка. — Если Вы ученик моего отца, то должны знать имя его сына, — подметил Наруто. Какаши усмехнулся в ответ, понимая, что парню несвойственно доверять, и было бы глупо ожидать от него подобного в первые минуты знакомства. — И то верно, — согласно кивнул Какаши, протягивая Наруто через решётку хлеб, выпечку, пакетированный яблочный сок и пару штук онигири, приготовленных Сакурой. — Прости, выпечка немного… — Ого, — перебил Наруто, сразу же накинувшись на хлеб и рисовые треугольники, — сегодня свежая выпечка, — чавкал он, а у Какаши внутри всё сжималось. — Наруто, — аккуратно начал Хатаке, — Данзо мёртв. Он перестал жевать, недоверчиво всмотревшись в лицо гостя, но, не увидев там ни капли лжи, продолжил спокойно поглощать пищу, пожав плечами. — Вы его убили? — Да. Теперь я Шестой Хокаге, — грустно усмехнулся Какаши, отведя взгляд от голодного блондина. — Вот как, — протянул Наруто, проткнув специальное отверстие тонкой трубочкой, и попробовал сладкий сок. Он сощурился, смакуя напиток и пытаясь не завизжать как первокурсница при виде смазливого паренька. Он даже не помнил, когда последний раз ел сладкое. — Это всё, что ты можешь сказать? — удивился Какаши, ожидая совсем иную реакцию. — А что я должен сказать? — тяжело вздохнул Наруто, прекратив есть и посмотрев исподлобья на Какаши. — Моё мнение большой роли не играет. И, честно говоря, мне плевать, кто сидит в кресле Хокаге. С этой клетки особой разницы не видно, — хмыкнул он, опустив голову. Отросшая челка закрыла тусклые глаза. Казалось, в них не отражается желание жить, они не горят мечтами и стремлениями. Какаши понял, что внутри этого парня давно уже всё погасло. — Ты здесь надолго не задержишься, — придвинул он ближе стул. — Я могу освободить тебя прямо сейчас. Ты хочешь этого? — Каковы условия? — недоверчиво вскинул он бровь, не веря в бескорыстие Шестого. Какаши нахмурился, подбирая слова и раздумывая, стоит ли вообще Наруто знать эту информацию. Скрестив руки на груди, он откинулся на спинку стула, посмотрев на потолок. На нём трепыхала большая тень паука, мирно плетущего паутину возле лампы. — Знаешь, Наруто, — спустя длительное задумчивое молчание пробормотал Хатаке, — а ты мог быть моим сыном, — усмехнулся он, смущённо взлохматив волосы на затылке. — В смысле? — Хотел бы я начать свой рассказ сначала, но, думаю, ты уже знаешь, кто твои родители. — Какаши изучающе взглянул на Наруто и продолжил, не увидев на его осунувшемся лице отрицания: — Ведь ты не спросил, кто такой Минато, да и новость о том, что твой отец не какой-то безызвестный шиноби, погибший на миссии, а сам Четвёртый Хокаге, не вызвала удивления. Могу я узнать, кто поделился с тобой этой информацией? Не принимай на свой счёт, просто в моё время был такой закон, запрещающий говорить тебе о твоих родителях и об их смерти. Наруто вздохнул, опустил голову, думая, достоин ли этот человек знать правду. — Его зовут Курама, — полушепотом сказал он. — Но вы зовёте его иначе… Девятихвостый, Демон Лис, Кьюби и другими оскорбляющими его кличками. — Ты с ним разговаривал?! — опешил Какаши, напрягшись до последнего мускула. — Он мой единственный друг, — слабо улыбнулся Наруто, смотря в глаза Шестому. — И ему не нравится Ваш левый глаз, — усмехнулся он, растрепав волосы. Какаши закрыл глаз, хоть и понимал, что это не помешает ему использовать силу в крайнем случае, но может служить примирительным дружеским жестом с его стороны. — Мы с ним похожи. Это первое, что он сказал спустя несколько лет моего здесь заточения. Проникнув в своё подсознание, я увидел огромную клетку с такой же печатью, какая висит на моей уже реальной клетке. Скажу честно, я испугался, но Курама со временем объяснил, что не причинит мне вреда… точнее, не сможет. Какаши слабо улыбался, искренне выдыхая, что мальчонка хоть в своем подсознании с кем-то общался. Те, кто приносил ему еду, вряд ли стали бы вести светские беседы с демоном… с оружием деревни. — Значит, Курама рассказал тебе о родителях. — Обо всём, — поправил Наруто. — У нас было много времени, так что мне только и оставалось изучать историю из первых уст и некоторые техники. Точнее, теорию, чтобы хотя бы понимать, что такое чакра, и с чем её едят. Сами понимаете, практическое освоение техник немного… проблематично… — бросил он угнетающий взгляд на чакроподавляющую печать. Какаши молчаливо слушал его, кивая на каждую фразу и узнавая ближе. Он давал Наруто выговориться, приняв роль внимательного слушателя. — Можно вопрос? — неуверенно спросил он, когда на эмоциях выдал о суровых методах обучения Курамы и о том, какой тот ворчливый старый лис, вызвав искреннюю улыбку у Хатаке. — Конечно. — Вы сказали, что могли стать моим отцом… Что это значит? — Приёмным отцом, — поправил Какаши, вспоминая, что неверно выразился. — Когда погибли Минато и Кушина, мы с Рин, — запнулся он, — ещё одной его ученицей, хотели усыновить тебя. В память о них, и чтобы ты не остался сиротой. — Но до десяти лет я был сиротой, — недоумевал Наруто, неосознанно повысив голос. — Нам было по четырнадцать лет, когда произошёл тот инцидент. Никто бы не дал детям усыновить ребёнка. — Но вам не вечно было четырнадцать, — обиженно протянул он, сжимая кулаки. Невооруженным взглядом видно, сколько боли ему причиняет прошлое. — При достижении совершеннолетия мы вновь обратились к Хокаге с прошением… — замялся он, вспоминая неприятный разговор с Третьим, переросший в спор. — Но… — надавил Наруто. — Но ты уже был под его опекой. — К-как?.. Хатаке пожал плечами, встав со стула и смахнув со штанов невидимые пылинки, и открыл решетчатую дверь клетки. Та с противным лязгом проехалась по каменному полу, протяжно заскрипели петли. Больше Наруто ничего не сдерживало, но он продолжал сидеть на холодном полу, смотря на когтистые руки. В голове никак не укладывалось осознание, что всё детство у него был опекун. Но Третий только и делал, что раз в месяц приносил конверт с пособием и сглаживал последствия его детских шалостей. От старика даже заботой не веяло, они почти не разговаривали, лишь пару раз на отстранённые философские темы. Кажется, свою идеологию Хирузен называл Волей Огня. Но как же… поддержка, мужской пример, рассказ о родителях, защита от нападок гражданских? Разве это не входит в обязанности опекуна? Наруто встряхнул головой, подняв на Шестого взгляд. Парень еле сдерживал слёзы, осознавая, что мог бы быть приёмным ребёнком у семейной пары шиноби, учеников его отца. Он шмыгнул носом, быстро утерев непрошенные слёзы, и встал на ноги, но с клетки так и не вышел. — Я отсутствовал в деревне одиннадцать лет, — начал Какаши. — Сейчас вернулся и захватил власть насильственным путем, убил их Вождя. Я понимаю, что меня жители никогда не примут… что бы я ни сделал… Поэтому Конохе нужен другой лидер, его должны избрать массы. — Погодите, не пойму, к чему Вы клоните? — Я хотел бы, чтобы этот пост занял человек, которому я безоговорочно доверяю. К сожалению, таких можно пересчитать по пальцам одной руки, — хмыкнул Шестой. — Хокаге должен быть избран на законных основаниях. И впредь он не должен допустить узурпации власти. Данзо… и я… должны остаться чёрным пятном на страницах учебников, но никак не в реальности. Понимаешь? — Красиво говорите, Какаши-сан, — протянул Наруто, скрывшись в тени своей камеры. Он присел на койку, подвешенную за цепи к стене. Металлический скрежет на секунду наполнил напряжённую тишину, повисшую между ними. — Я правильно понял, намекаете на меня? Таково условие моего освобождения? Подлизать этим… людишкам, чтобы они выбрали меня на этот пост? А, я понял, — стукнул Наруто кулаком по ладони, откинувшись назад и прижавшись затылком к холодной сырой стене. — Хотите сыграть на том, что я жертва, мол, Данзо такой плохой, запер в подземелье десятилетнего мальчика, да не абы какого, а самого сына Четвёртого Хокаге! Жители тут же проникнутся сочувствием, забудут, что я демон, и дружненько так возьмут и проголосуют за меня. Бред! И я не хочу в этом участвовать. — Наруто, — твёрдо вымолвил Какаши, осадив разошедшегося парня, — независимо от твоего ответа, эта дверь останется открытой. Выходить или нет — решать только тебе. Также я понимаю и принимаю твои чувства по отношению к мирным жителям и шиноби. Прощение по щелчку пальцев не приходит, — вздохнув, сказал он и вернулся к столу. Медленно сворачивая свиток и перевязывая тот белой лентой, продолжил: — Я знаю, что ты хочешь сказать. Эти люди полжизни гнобили тебя и считали демоном, а другую полжизни ты провел в клетке подземелья на окраине деревни. Со мной поступили… немного по-другому… но наши ситуации схожи… И я тоже не могу их простить, — вздохнул Хатаке, пропихнув свиток в карман и повернувшись к клетке. — Понимаю, что само население не виновато, но всё равно виню их… за их слабость. Какаши усмехнулся своим мыслям, провёл рукой по уставшему лицу и сказал: — Хокаге, вроде как, не положено говорить такое… — Наруто выслушивал его, молча делая выводы. — А насчёт поста… У меня есть несколько кандидатур, подходящих на роль Хокаге лучше меня, и, прости, тебя в этом списке нет. К сожалению, народ не так глуп, как изначально кажется. Вряд ли они проглотят эту сказочку о трагичной судьбе наследника Четвёртого. Ты не появлялся в деревне столько же, сколько и я. Поэтому, вероятнее, тебя воспримут как очередного подозрительного чужака. — Вы правы, — коротко сказал он, кивнув. — От тебя мне нужно только одно, — сказал Какаши уже у выхода. Его улыбку не видно за тканевой маской, скрывавшей половину лица, лишь прищуренные глаза и «вороньи лапки» в уголках. — Будь на моей стороне. Неважно, каким образом получена власть. Важно лишь то, что ни один человек не сможет долго продержаться без поддержки и верных соратников. Наруто кивнул и прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен. Какаши без лишних слов покинул подземелье, оставляя Узумаки обдумать и переварить свалившуюся на него информацию. Наруто долго сидел в своей камере, неверящим взглядом смотря на открытую решётчатую дверь. Он настороженно подходил ближе, вытягивал руку и тут же отдёргивал назад. Несколько раз выходил и доходил до лестницы, ведущей наверх, на выход из подземных коридоров старого полуразрушенного храма. До носа донёсся непривычный запах свежести, яркие ароматы сухой травы и листьев. Он сглотнул, услышав стук дождя, молотящего прохудившуюся крышу. Испугавшись, Наруто побежал обратно в тёмную камеру, пропахшую серостью и плесенью. После нескольких подобных попыток любопытство пересилило волнение и страх улицы. Он заставил себя подняться наверх и приложил колоссальные усилия, чтобы не спасовать перед самыми воротами. На улице уже господствовал поздний вечер, тёмно-синее небесное покрывало было усыпано яркими фантиками. Вдохнув полной грудью, Наруто поднял на небо широко распахнутые глаза, не веря, что снова может смотреть на звёзды. В детстве он часто гулял такими вечерами, потому что люди либо спешили домой после рабочего дня, либо были увлечены весёлыми разговорами за рюмашкой саке и совсем не обращали на демонёнка внимания. Такими вечерами он часто смотрел на звёзды со скалы Хокаге, наслаждаясь особенным запахом ночи. Яркие точки снились ему постоянно, а после пробуждения он лежал на жёсткой кушетке с закрытыми глазами и представлял звёздное небо. Наруто сощурился, глаза заслезились от ветра. Он понял, что после кромешной тьмы для него сложно даже привыкнуть к рассеянному ненавязчивому свету луны. — Правда, красиво? — отстранённо спросил Какаши, всматриваясь в небо. — Да, — не сомневаясь, согласился Наруто, убрав длинную челку с лица. — Давно стоите? Какаши пожал плечами, не желая говорить ему, что простоял здесь полдня и уже начинал терять всякую надежду, что Наруто сможет пересилить свои страхи. Хатаке отлип от стены, возле которой прятался от ледяных игл дождя, подошёл ближе к Наруто, пропихнув руки в карманы, и сказал: — Хочешь чего-нибудь перекусить? — На протяжении одиннадцати лет я мечтал лишь об одном блюде… — Каком же? — Рамен, — сглотнул Наруто, снова всмотревшись в звёзды. Какаши усмехнулся и коротко кивнул.***
Тик-так. Тик-так. Тик-так. Ухали старые настенные часы в увязшей во тьме прихожей, их преломлённое тиканье эхом вибрировало от стен маленькой гостиной, где, сгорбившись, словно побитый пёс в дождливую ночь, сидела Сакура. Пустые глаза, не обременённые никакой мыслью, ошалело уставились в тонкий стальной лист лезвия. Старый шрам меж рёбер с левой стороны напомнил о себе обжигающей тонкой нитью. Кап. Кап. Кап. Крупные капли разбивались об алюминиевое дно раковины, срываясь со старого прохудившегося крана. Одинаковый интервал казался древней пыткой. Сейчас она чувствовала себя как те бедняги: не пошевелить ни руками, ни ногами — настолько мало сил осталось в худеньком теле. Свинцовым покрывалом накрыта вся Коноха. Над бездонным небом будто решил посмеяться какой-то мальчишка, кинув горящий уголёк в тарелку с кристально чистой водой. Дождь острыми сенбонами лупил треснутое стекло. Рваные ленты грозы рассекали чёрно-синее небо искромётно, молчаливо, затем рокочущий гром предупреждающе сотряс небосвод. В щель между откосом и рамой окна пробрался промозглый ветер. Он растрепал занавески и застыл на бледном призрачном лице Сакуры, остужая влажные дорожки слёз. В очередной раз морально истязая себя, она перевела туманный невидящий взгляд на закрытую дверь, ведущую в комнату Йоши. Ничего. За стеной не слышно кряхтения, не слышно кашля, не слышно сиплого надрывного зова «сестрёнка». И он не спит. Он мёртв. Сакура покачивалась на месте как неваляшка, обхватив ручонками острые плечики. Тело била крупная дрожь, в голове поселился вязкий туман непонимания… неверия. Сгрызенные в кровь губы еле видно шевелились, нашептывая одну и ту же фразу: — Не успела… — Не успела. — Не успела! — заорала она, в сердцах ударив половицы. Истерика прорвала дамбу, беспощадно захлестнула её, погребая под мощным потоком воды. Икота вперемешку со всхлипами и криком умирающего зверя, на глазах которого убили потомство, наполнили мрачно-серую, впитавшую запах крови квартиру. Сколько она так сидит? Помнится, переступив порог, дневного света хватало, чтобы различать мебель, сейчас же только раздвоенные силуэты. Стараясь не вдыхать металлические нотки здешнего запаха, Сакура подорвалась с пола и бросилась на выход, заплетаясь в собственных онемевших ногах. Больше невозможно было здесь находиться — одиночество сжирало, рухнувший мир пригвоздил к земле острыми осколками валунов. Гром барабанил со всех углов, разряд молнии казался таким близким и желанным забвением и в тоже время далёкой недостижимой погибелью. Щурясь от порывов ветра и попадающего в глаза ледяного дождя, Сакура добежала до резиденции и проскочила внутрь через главный вход. Её не смутило ни отсутствие охраны, ни само здание, лишённое света. Она хлюпала спадающими сандалиями, поднимаясь по ступенькам. В конце коридора располагался его кабинет. Ей всего-то и оставалось открыть дверь… и попросить его поддержки. Успокоиться и всё осознать в его молчаливом присутствии. Сакура чувствовала, что ей не хватит моральных сил принять смерть Йоши в одиночку. Всё что угодно… только не это… Но его не оказалось на месте. Вместо объятий и мягкого утешающего тембра её окатила пустота и темнота просторного кабинета Главы деревни. Поверхность мебели залилась на мгновение яркими мазками от раскатистой молнии. Тени в закромах кабинета углубились. С возвращением темноты Сакура рухнула на пол, зарывшись лицом в ладони. Истерика вновь возобладала над ней; тело дрожало, внутренности скрутило в тугой узел, а к горлу подкатил кислый комок. Сглотнув, Сакура потянулась к подсумку с сюрикенами. Всего один. Покрутив тот, мазнула подушечкой пальца по заострённому уголку. Кожа поддалась, побелела, выступила маленькая бусинка крови, губы дрогнули в ироничной полуухмылке. Когда-то подобное уже случалось. Сакура задрала футболку, зажав её в зубах, и медленно поднесла сюрикен к тонкой полоске старого шрама. Она растягивала каждый момент, смотря на острый наконечник широко распахнутыми глазами. Поднеся к молочной коже, надавила до появления крови, затем медленно провела тонкую полоску, шипя от боли. Спёрло дыхание, но… боль не помогала… — Как же я буду без тебя? — прохрипела Сакура, накренившись на бок и оставаясь валяться посреди кабинета в позе эмбриона. На Йоши всегда держался весь её мир. Она сама существовала только для него. У неё не было ни целей, ни желаний, лишь старание облегчить его мучения. Сколько себя помнила — постоянно была с братом, всегда была для него примером и опорой. А для кого теперь быть опорой? Кому теперь посвятить всю себя? Сакура всхлипнула, сильнее сжалась в маленький комочек, надавив на открытую рану. Кровь пропитала ткань футболки, вязью осталась на пальцах. А жгучая боль насильно выдёргивала из воспоминаний о прошлой жизни. Звонкий смех Йоши вибрировал в слуховых каналах, но тут же прерывался звуковой волной грома и слепящим светом молнии.***
Остались лишь формальности, чтобы закрепиться на посту Хокаге. Теперь Какаши открыты все доступы к любому месту в Конохе, но ему не хотелось пересекаться с сонной охраной склада для вещей умерших. Встреча с бабушкой Рин натолкнула его на мысль, что хотя бы парочку вещей могли сохраниться в ячейке под её именем. Вряд ли эта миловидная и добродушная по своей природе пожилая женщина так просто избавилась бы от вещей единственной внучки. Хатаке просочился сквозь плесневелые стены полуразвалившегося складского помещения, медленно проходил сквозь ровных рядов с высокими стеллажами. На каждой полочке стояла обычная картонная коробка с надписью человека, решившего сохранить вещи умерших. Вскоре он наткнулся на наклейку с надписью «Иноэ Нохара». Сглотнув вязкий ком, Какаши потянулся к коробке. Раскат молнии осветил квадратик на полу, проникнув через высокую решетчатую форточку. Коробка была лёгкая, даже не верилось, что от них с Рин осталось так мало вещей, достойных храниться в таком месте. Открыв запылённую крышку, он напрягся, дабы не выронить из рук коробку. В ней были две фотографии: общий снимок команды Минато и самое дорогое и, к сожалению, единственное их совместное с Рин фото. Смахнув толстый слой пыли с последней рамки, Хатаке замер, забыв о дыхании. На него, сквозь холодное стекло, смотрела Рин… молодая, красивая, лучезарная… родная. Ветер трепал каштановые пряди, они прилипали к губам, так некстати накрашенным блеском. Она опускала подол платьица, смущённо улыбаясь. Подтянула к себе Какаши за руку и, шепнув что-то, что он уже и не вспомнит, на ухо, заставила того покраснеть. Тут же раздался щелчок, запечатляющий смущённого раскрасневшегося парня и лучезарную хохотушку. Он погладил пальцем по бездушному стеклу, загрустив, что чувствует подушечками пальцев этот предательский холод, а не нежную кожу румяной щеки… что не чувствует ее живого тепла. Отложив фоторамку обратно, Какаши потянулся к ещё одному пыльному атрибуту его прошлого — маленькой деревянной музыкальной шкатулке. Он купил её в Стране Снега, хотел сделать подарок на пропущенный из-за миссии день рождения. Руки дрогнули, услышав чарующую мелодию, щелчки постаревших шестерёнок и скрип миниатюрной балерины. Наспех захлопнув шкатулку, Какаши взял вещи и покинул склад тем же путем, хрипя от давящей тяжести на солнечном сплетении. Чуть подсохшая одежда снова насквозь промокла, противно прилипнув к ледяному телу. Он брёл к алкомаркету, поняв, что не справится сам с таким резким потоком сознательно подавляемых воспоминаний. Сейчас ему даже в радость, что все жители попрятались по своим домам вовсе не из-за дождя, а из-за комендантского часа, и не снуют туда-сюда, не путаются под ногами, не отшатываются в страхе и не шепчутся за спиной, наивно полагая, что Хатаке глух. Только он, дождь и чёрное небо. Алкомаркет был закрыт, что совсем не удивило Хатаке. Он изначально планировал пройти сквозь стену, взять первое попавшееся пойло покрепче, бросить смятые купюры на стойку кассы и напиться где-нибудь в одиночестве. Ноги сами привели его на монумент всех Хокаге. Усевшись на выбитом в скале лице сенсея, Хатаке откупорил бутылку виски. Крышка с характерным хлопком отлетела в сторону, отскочила от волос Четвертого и скатилась вниз, закончив свой полёт на крыше резиденции. Какаши открыл шкатулку, вслушался в приглушённую мелодию, перебиваемую стуком сильного ливня, завыванием ветра, раскатистым громом и молчаливой молнией. С горла влил в себя обжигающий виски, сделав несколько больших глотков, будто воду пил. Опустив бутылку на бедро, Какаши откинулся назад, всматриваясь в небо. Совсем ничего не видно, кроме рассеянных плотных облаков, очертания которых прорисовывались с каждой вспышкой молнии. Чужая деревня. Не его. Холодная на реальность, колючая до воспоминаний. Здесь у него никого не осталось. Все друзья мертвы. Его прошлое мертво. Он сам прошлый мертв. Сейчас существует совсем другой Хатаке Какаши. И только выпив полбутылки жгучего напитка под сильным ливнем, он явственно осознал, что стал другим человеком. — Ну и чёрт с ним, — пьяно пробормотал Какаши, сделав ещё большой глоток. Ближе к утру, когда дождь прекратился, но солнце не спешило показываться из-за горизонта, Хатаке поднял над ртом опустевшую бутылку, ожидая, когда последняя янтарная капелька сорвётся с горлышка и окропит собой кончик его языка. Поняв, что не получилось добиться стадии пьяного забвения, что не получилось затуманить ясную голову, продолжающую всё осознавать, Какаши спрыгнул вниз, прихватив заглохшую от влаги шкатулку. Он приземлился на крыше резиденции, взглянув на мокрую крышку. Спустившись в само здание, Какаши на ватных ногах поплёлся в свой кабинет, вздрагивая от озноба. Поёжившись, он открыл двери теперь уже своего кабинета, но так и замер у порога. В дальнем углу, всхлипывая, сидела Сакура, уткнувшись лбом в колени. — Девочка, ты что здесь делаешь? — прохрипел он, не узнавая свой пропитый голос. Сакура подняла на него заплаканное лицо, сощурилась, пытаясь сосредоточить взгляд на расплывшемся пятне. Из-за слёз глаза противно щипали, зрение заметно упало. От её припухших покрасневших глаз и искусанных в кровь губ Какаши стало не по себе. У него не вышло напиться и забыться, к сожалению, его мозг продолжал ворочать шестерёнки, он все понимал — Сакура здесь ждала именно его… — Что случилось? — полушепотом спросил он, закрыв дверь и подойдя ближе. Она поморщилась, словно в приступе боли, и громко зарыдала, гундося в его грудь имя брата. Какаши сжал зубы и обнял куноичи, понимая, что Йоши мертв. Он не знал, что говорить в таких случаях, не знал, что сказать, когда рухнул весь мир, не знал, нужна ли в таких случаях вообще такая бессмыслица, как слова. Какаши просто прижимал её к себе, поглаживал по спутанным розовым волосам, сохранившим форму промокших сосулек, и позволял выплакаться. Сакура долго заливала влажную водолазку горькими слезами, отстранялась, размазывала по лицу сопли и продолжала рыдать, выплёскивая всю ту боль, которую хранила годами. Мрачные тени кабинета Хокаге отступили перед солнцем. Оно освещало холодным рассеянным светом немногочисленную мебель, пыльные стеллажи с громоздкими папками и книгами, широкий стол с наваленной кипой бумаг. В углу стола всё ещё стояла грязная кружка Данзо, будто ожидая, что владелец вот-вот придёт, нальёт утренний крепкий кофе и будет продолжать выполнять свои прямые обязанности. Какаши ненавязчиво уложил её на диванчик, прося немного поспать, прося доверить решение всех проблем ему. Он взял с офисного кресла свой рюкзак, радуясь, что решил оставить его здесь; распечатал футон, но взял оттуда только пуховое тяжёлое одеяло и подушку. Подложив под розовую голову перину и накрыв одеялом, Какаши позволил себе невесомо очертить кончиками пальцев контур её лица. В уголках глаз застыли бусинки слёз, пышные влажные ресницы подрагивали, а курносый носик морщился от картинок сна. Отшатнувшись, он выудил из внешнего дополнительного кармашка рюкзака смятую пачку сигарет и вышел во двор резиденции, прихватив музыкальную шкатулку. Он пропускал в лёгкие горький дым, задерживал его для достижения расслабляющей туманности в голове и выпускал наружу, следя за развеивающейся серой дымкой. Он бросил задумчивый взгляд на урну, давая себе шанс передумать. Сделал последнюю затяжку и выбросил музыкальную шкатулку. Затушив окурок об угол стены, щелчком отправил пожелтевший фильтр вслед шкатулки. Тяжело выдохнув, Какаши пропихнул руки в карманы, смотря на деревянную резьбу его подарка. Сощурившись, твёрдо вымолвил: — Прошлое должно оставаться в прошлом…