Пегилен в сапогах

      Пегилен так и не признался, как ему удалось убедить короля принять мадам де Пейрак при дворе. Тем не менее, спустя неделю после аудиенции у короля и того страшного вечера, что последовал за нею, в отель дю Ботрейи пришло приглашение для графини на представление «Мнимого рогоносца» в Пти-Бурбон. Одно дело — появиться в Лувре в его повседневных занятиях, и совсем иное — на своего рода празднике. Так началась ее придворная жизнь.       Благодаря толчее, появление Анжелики не вызвало ажиотажа, но все-таки было замечено придворными.       «Как ваше здоровье?» — спрашивали Анжелику в глаза. «Полоумная, околдованная», — слышала она за спиной. «Но король ее пригласил», — и это была правда. Никого не интересовала судьба графа де Пейрака.       Вскоре герцогиня де Монпансье пригласила Анжелику к себе на «небольшой праздник для увеселения духа». Небольшим он был назван исключительно из-за отсутствия короля.       А потом был праздничный прием в самом Лувре. Земля горела под ногами Анжелики, когда она появилась при свете люстр в многолюдном бальном зале. Ее смущало все: и платье — нарядное, но отнюдь не такое роскошное, как она носила на празднествах при муже, и шлейф забывчивой жены, и перешептывания, опасливая отстраненность придворных, но главное — ей мучительно не хватало Жоффрея, его сильной, заботливой руки, любящего взгляда, насмешливых замечаний в адрес присутствующих, его уверенности и дерзости.       Милостивый кивок Его Величества, когда тот шел сквозь коридор придворных, дал знать, что опала мужа не коснулась жены, и с графиней перестали держаться как с прокаженной.       Покровительство Пегилена не было заметным, если бы Анжелика о нем не знала. Тем не менее, возле нее то и дело оказывались то друзья из Тулузы, то незнакомые доселе дворяне из других провинций, которые приглашали ее на очередной танец. Водоворот праздника увлек Анжелику. Обладая от природы неунывающей натурой, она забыла о горестях и искренне радовалась своему успеху. Полуфлирт с партнерами по танцу и шутливые пикировки были достаточно привычными, чтобы не волновать кровь, но все же поднимали настроение.             — Все прекрасно, моя прелесть, — прошептал ей на ушко вездесущий Пегилен, когда после ухода Его Величества веселье пошло пуще прежнего. — Вы очаровали всех, но главное — король обратил на вас внимание и понял, что такая великолепная и блистательная красавица тоже может быть игривой и ласковой.       Он многозначительно, как если бы говорил о любовных нежностях, округлил глаза. Анжелика рассмеялась в ответ на его гримасу. Ее звонкий смех привлек внимание к парочке, и женщина смутилась.       — Чудесно, просто чудесно! Теперь окружающие решат, будто я волочусь за вами и имею определенный успех.       — Пегилен, я не собираюсь изменять своему мужу. К тому же я беременна. Мне совершенно не до того.       — А я и не склоняю вас к измене, — он обратил к ней взор великомученика, сохранившего надежду на спасение. — И не предлагаю наставить рога нашему дорогому графу с кем-либо еще. Да я вызову на дуэль любого, кто оскорбит его честь! — воинственно выпятил он грудь. — Но вокруг вас должна появиться некая атмосфера легкости, нежности, флирта. Ведь женщина, а тем более такая очаровательная, как вы, моя дорогая, создана для облегчения нашей земной юдоли, для удовольствия и наслаждения…       Пальцы Пегилена легко, словно крылья бабочки, выписывали изящные воздушные узоры перед Анжеликой. Женщина заворожено наблюдала за этой игрой.       — О, месье, а я начинаю понимать, почему вас считают главным сердцеедом королевского двора.       — Тсс, моя прелесть! Главным сердцеедом должен быть король, — он опять многозначительно округлил глаза. — И он очень расстраивается, хоть и не подает виду, когда его лавры кто-либо отнимает.       — Какие тонкие нюансы, месье.       — Утонченная дама обязана знать о них, — Пегилен склонился к руке Анжелики.       Во время поцелуя он обжег Анжелику коротким взглядом карих глаз. Она лишь посмотрела вслед донжуану, лавирующему среди толпы придворных, ежеминутно приветствуя и принимая приветствия окружающих. Он походил на гибкую форель, то струящуюся по течению, то порывисто плещущуюся навстречу горной речке. Бедные те женщины, которые принимают его слова и взоры за чистую монету.

* * *

      Подходил к концу сентябрь. Анжелике все труднее давались придворные развлечения и занятия — сказывалась беременность. Тем не менее, на последнем балу ее пригласил сам король, да еще и на менуэт, который они исполнили единственной парой на глазах у всего двора. Этот танец был недвусмысленным знаком внимания короля. Покинь она свет именно сейчас, ее поведение сочли бы пренебрежением. Выходя на середину зала, Анжелика волновалась — и от встречи с королем, первой после приснопамятного разговора, и от того, сможет ли она станцевать, не ударив лицом в грязь.       Поклоны, реверансы — что будет дальше? Партнеры то и дело смотрели друг другу прямо в глаза. Соприкоснутся ли их руки, или остановятся на видимости соприкосновения?       Его Величество слыл бесподобным танцором, и во многом эта слава соответствовала действительности. Анжелика знала, что прежде танцевала достаточно изящно и грациозно, чтобы составить ему пару. Игра замысловатых рисунков рук и шагов увлекла ее, словно мягкий полноводный поток. Волнение ее оставило. Глаза блестели, как ручей, выбившийся из-под тени леса. Взгляд короля таил жар молодости, прикрытый удовольствием от светской игры.

* * *

      Графиня часто бывала на приемах и у королевы, которая к ней благоволила и, казалось, испытывала затаенное восхищение, и у королевы-матери. Последняя присматривалась к соломенной вдове, не выказывая ни одобрения, ни неприятия. Несколько раз на приемах Анны Австрийской Анжелика встречала кардинала Мазарини, на руках которого непременно нежилась кошка. Кардинал был медлителен и держался отстраненно, но Анжелика заметила, что за полуприкрытыми веками всегда скрывался острый, цепкий взгляд.       В гостиных обеих королев частым гостем был сам король. Анжелика с интересом наблюдала за монархом. Король шутил редко, хотя с удовольствием выслушивал остряков вроде Пегилена, смеялся беззаботно и радовался их проказам, маленьким, но порой весьма обидным. Однако сам он высказывался немногословно, обычно по сути обсуждаемого вопроса; его слова казались Анжелике емкими, рассудительными, не лишенными здорового сарказма, и вызывали невольное восхищение. Анжелика втайне признавалась, что его чувство юмора и ощущение ситуации было ей ближе, чем темпераментное веселье гасконцев. Неужели она, пуатевилька, более близка к северянам, чем к южанам?       Пегилен при личных встречах говорил Анжелике, что король мучительно жаждет вступить с нею в беседу, но смущается. Чего он смущается? Ее вызывающей, хоть и сглаженной скорым материнством красоты? Или же испытывает вину за несправедливый арест ее мужа? Пегилен загадочно увиливал от ответа. Внимание короля воодушевляло, но женщина боялась, в ее положении любая ошибка могла стать роковой.       Придворная жизнь развлекала ее, но казалась неправильной, ведь в это самое время Жоффрей томился в тюрьме. Дегре и Пегилен неустанно распекали ее. Гасконец наставлял, раскрывая хитросплетения придворной жизни и правила выживания в этом серпентарии. От обилия деталей и нюансов у Анжелики шла кругом голова; нечистоплотность нравов вызывала отвращение, порой до тошноты; и вместе с тем, тонкая сбалансированность дворцового механизма, похожего на танец со сложным рисунком, неизменно завораживала.       Из заключения вышел Бернар д’Андижос, похудевший и погрустневший. Он не был в восторге от решения графини де Пейрак, его пылкой натуре более соответствовала откровенная и неприкрытая борьба, но сдался под натиском красноречивых убеждений Пегилена. Втайне от Анжелики славному д’Андижосу отвели свою роль в начатой игре — воздыхателя графини, пылкого и влюбленного, но не смеющего даже помыслить об отношениях с нею иных, нежели платонические.       Дегре удалось под видом священника проникнуть в Бастилию и встретиться со своим клиентом. Анжелика жадно слушала новости о муже. Адвокат рассказал, что граф пребывает в бодром состоянии духа, но томится от скуки, и с безделья даже начал приручать паука. Что касается еды и быта, то до изысканности, разумеется, ему далеко, однако и стол, и все прочее узник получает в довольстве, а его камера не сырая и теплая.       Анжелика переживала, как муж отреагирует на известие о ее придворной жизни. Но Франсуа Дегре ответил столь прямым и одновременно уклончивым образом, что женщина так и не поняла, поверил ли Жоффрей, что она решилась на этот шаг только ради него, а не ради собственного удовольствия, или же посчитал ее изменницей, но отнесся к похождениям супруги философски.       Терзаемая виной, Анжелика решила отказаться от корсетов и явить, наконец, двору свое грядущее материнство.

* * *

      — Она беременна, Пегилен, она беременна! — король замер на мгновенье и вновь зашагал по комнате. На диванчике стояла темнобокая гитара. Король остановился и взял пару аккордов, чтобы успокоиться и скрыть досаду.       — Естественное для замужней женщины состояние, сир. Вскоре и Ее Величество, если будет на то воля Бога и ее супруга, понесет.       Король недовольно глянул на гасконца. Своими неуместными шутками тот порой выбешивал. Но надо отдать должное, после его слов напряжение уходило, а Пегилен мог острить и дальше.       — К тому же размер живота дает основания полагать, что причиной беременности нашей прекрасной Анжелики является все-таки граф, ее законный супруг.       Короля даже передернуло от этих слов. Он вновь раздраженно зашагал.       — Как же теперь? Я ведь рассчитывал… — он осекся, заметив ухмылку на лице наперсника. — Что вы так улыбаетесь, Пегилен? Ведь это именно ваша идея!       — И чем же она плоха, сир? Беременные женщины тоже могут предаваться плотским утехам, причем весьма утонченным. Кстати, небольшой живот делает Анжелику в чем-то даже более привлекательной. В ее нынешнем положении она точно не понесет.       — Вы циничны, сударь, — осуждающе заметил король.       — Возможно, сир. Но разве не это качество Ваше Величество более всего ценит в простом гасконском дворянине?       Луи ничего не ответил. Признаться, больше всего он ценил в Пегилене его искушенность в любовных делах и возможность обсудить с ним свои собственные, да еще возможность при случае одолжить опытную любовницу. В общем-то, да, в своем подданном король ценил именно цинизм по отношению к женщинам. Его собственные переживания были куда более восторженны, а оттого и возвышены.