***
— Я сказал, что мы не поедем, значит не поедем! Чимина мелко трясло, пока обступившие его с двух сторон Юнги и секретарь тщетно пытались сообразить, что послужило причиной такому странному поведению. — Тише, птенчик, вдохни поглубже и расскажи мне, что случилось, — у альфы был до того вкрадчивый и мягкий тон, что Чимин мгновенно вызверился, оттолкнул руки, до этого лежащие на его плечах, и направился к выходу, твёрдо намереваясь засесть в симпатичной на вид беседке, хорошо заметной из окна приёмной, и сидеть в ней до тех пор, пока не истечёт время прыжка. В самом деле, что этот Юнги обращается с ним, как с ребёнком? И хотя Чимин подсознательно понимал, что именно так себя и вёл, бурлящее внутри раздражение так и грозилось вылиться на, скорее всего, дорогущий даже по тем меркам паркет. — Чимин! — Юнги, кто бы мог подумать, естественно рванул вслед за ним, и прямо сейчас перелезал через ограждение беседки, постепенно подхватывая чужое настроение и тоже заводясь от неподконтрольности происходящего. — Если ты делаешь это для того, чтобы снова привлечь внимание… — Снова?! — у Чимина отвисла челюсть. — Да будь моя воля, меня бы вообще не было в этой проклятой ложе, в этом проклятом времени и, ну ладно, довольно миленьком ханбоке, но если уж речь зашла о «привлечении внимания», Мистер-Дуристер, то твоё мне нужно меньше всего! — Не будь ребёнком! — А я и есть ребёнок, вы же сами так решили? Обращаетесь со мной, как с душевнобольным, но при этом впихиваете в какую-то хрень — вот это по-взрослому. — Ладно, — Юнги выдохнул и, кажется, собрал всю свою волю в кулак для того, чтоб ненароком не придушить одного назойливого… птенчика, — но извиняться за это не буду, так и знай. — Больно надо, — Чимин продолжал дуться, но на всякий случай развернулся в сторону альфы. Буквально с полминуты прошло в удушающей тишине: Чимин спокойно смотрел куда-то за макушкой Юнги, прекрасно поняв за несколько часов, проведённых в компании хранителей, что те просто не умели молчать слишком долго. — Расскажешь, что произошло? — действительно спросил Юнги, вновь кладя свою большую ладонь на плечо омеги, и выглядел в этот момент настолько мягко, настолько… заслуживающим доверия, что Чимин подумал что-то в духе: «Чёрт, эта противная задница может понять меня», и наваждение оказалось настолько сильным, что рот открылся сам собой…***
Уже трясясь в явно неприспособленном для людей, привыкших к машинам, экипаже, Чимин успел трижды проклясть себя за своё откровение: разумеется, делу это никак не помогло, а свою тайну, о которой знало не так уж и много людей — а верило и того меньше, что уж там, — он всё же раскрыл. Кажется, теперь его считали сумасшедшим. Наверное, даже по меркам людей, болтающихся туда-сюда во временном пространстве, испытывать видения это что-то за гранью реального. Чимин вынырнул из мыслей от какого-то грохота: внутреннее существо напряглось, а интуиция вопила, мол, «я же говорила»! Однако, тревога оказалась ложной: на крышу всего лишь приземлилась парочка веток, надломившихся на дереве. Во всяком случае, пока. Впрочем, на этом череда странных звуков не закончилась: Чимин услышал какой-то скрип и, не выдержав, выглянул в небольшое окошко со своей стороны, после чего тут же с ужасом отпрянул, как оказалось, прямо на Юнги. За подножку их экипажа уцепился человек, а точнее, то, что от него осталось: полусгнившая часть руки безвольно повисла рядом с правым боком, другая из последних сил держалась за выступ. На ней Чимин с ужасом обнаружил какие-то воспаления и набухшие шишки, сама кожа же его посерела и выглядела так, будто в неё несколько дней втирали асфальт. — Снова видение? — попробовал пошутить Юнги, но, наткнувшись на паническую поволоку во взгляде Чимина быстро посерьёзнел и уточнил: — Что тебя так испугало? — Ч-человек. Он был серый, и кожа… она лопалась, какое-то разбухшее воспаление на его руке! Он хотел продолжить, но Юнги, кажется, уже было ясно, что произошло. — Если не углубляться в местные наименования, которые ты вряд ли изучал, а если и изучал, то точно не с особым вниманием, — технически мы проезжаем район Ахён*, он что в твоё время, что в моё, что сейчас — та ещё помойка, даром, что близко к центру. Тут частенько можно встретить чумных, слава богу, что в XX+ веках в нём максимум могут обчистить карманы. — Чумных? — Чимин потерял дар речи. Глубоко шокированный тем, как крутанулась его жизнь за менее чем сутки, он как-то упустил из внимания тот факт, что в прошлом могут не только выглядеть, как придурки, но и переносить сотни и сотни штаммов болезней, с которыми современное общество уже и забыло, как бороться. — Да, но расслабься, — поспешил успокоить его Юнги, — мы с ним не контактировали, в местах, где обитают чумные крысы, нас и в помине быть не должно, но даже если что-то произойдёт — в моё время бубонная чума лечится одним простым уколом. — Кстати, про твоё время… — Чимин клял себя за свою инфантильность: в его распоряжении буквально был человек, живущий через двести лет после него, и всё, что они делали — бесконечно спорили, хотя у омеги был шанс, выпадающий далеко не каждому. — Что у вас с… — Приехали, — и в самом деле — экипаж затормозил возле внушительного размера дома. — Послушай, птенчик, я охотно отвечу на все твои вопросы о будущем на обратном пути, кстати, сейчас можешь обдумать, что именно хочешь узнать о XXIII веке. Мы встретимся с Говардом Чон Хосоком Сен-Виленским в считанные минуты, а также с Давельдом Сан Ыну Ван-Нимерном, хозяином поместья. — Кого? Чего? У местной знати развлечение такое — придумывать себе дурацкие непроизносимые фамилии? На секунду Чимину показалось, что Юнги улыбнулся, но тот услужливо открыл перед ним дверь — к счастью, чумного больного на ней уже не висело, — и потащил ко входу, продолжая инструктаж: — С ними обоими нужно быть милым и обходительным, но главное — ни в коем случае не говорить на темы, тесно связанные с политикой, техническим прогрессом, правами омег и альф, а также местной кухне, нынешнего образования… Иными словами, лучше бы тебе молчать. Я возьму всю коммуникацию на себя, твоя же задача — улыбаться, кивать и кланяться, улыбаться, кивать и кланяться… — Ага, — съязвил Чимин, — а я-то уж представил, как обсуждаю с вашими Говардами внешнюю политику Мун Джеина, удобство использования смартфонов и о Боги, спасибо человечеству за тостер в моей кухне. — Эй, не время для шуток! Даже смешных, — чёрт возьми, Юнги что, подмигнул ему? «Нет, у него точно раздвоение личности», — решил для себя Чимин. За время, проведённое на аркане у альфы, омега успел приписать ему ещё с десяток психических расстройств, но вот перед ними — огромные, кованые двери, ведущие если не в светлое будущее Северной Кореи, то в персональный зал плача Чимина. До этого происходящее казалось ему какой-то игрой, чем-то ненастоящим: будто он просто спит, а значит, может отрываться как хочет — всё равно потом просыпаться. Но нет. Осознание вылилось на него ушатом холодной воды: это реальность, они прямо сейчас пойдут знакомиться с супер важными шишками, которые уже как с сотню лет разлагаются в корейской земле. От внезапного озарения начало потряхивать. Неожиданно, но Юнги и тут проявил толику сострадания: крепко взяв омегу за руку, он наклонился к его уху, вызывая целую стаю мурашек всего лишь из-за одного неосторожного касания прядки волос. — Шшш, птенчик, всё будет хорошо. Чон Хосок, если попроще, неплохой человек — гениальный-то как минимум. Я понятия не имею, что наговорил тебе твой папа, и что донесли поверх члены ложи, но знай, что он не такой страшный, каким его можно вообразить. Больше половины моих знаний — это его наработки, его советы и письма. Так что расслабься и держись поближе — я буду рядом, хорошо? — А ты не такой уж и мудак, Мин Юнги, — пробормотал Чимин, покрепче сжимая чужую руку, после чего всё же неохотно распуская их пальцы. — Ты тоже ничего, птенчик. На том и порешили. Двери открылись (мимолётно Чимин успел повздыхать на позолоченные ставни, ну что за раритет), и они вошли в просторную, светлую залу с кучей невообразимых ковров, книжных шкафов и роскошным роялем у одного из окон. Она также располагала несколькими креслами, в которых, видимо, сидели те самые, как их там… — Господин Чон, господин Сан, — Юнги отвесил отточенный поклон, и омега готов был поклясться, что эти 90 градусов при желании можно было бы измерить линейкой, и она показала бы этот же результат. — Господин Чон, господин Сан, — не найдя ничего лучшего, чем тупо повторить базовый набор движений знающего человека, Чимин с чистой совестью продублировал действия старшего. — Ах, какой у вашего протеже прелестный спутник, — отозвался, видимо, господин Сан — невысокий толстый мужичок с чёрным париком в белом ханбоке. — Заметьте! Уж что-что, а омег в нашем роду выбирать умеют, — отозвался мужчина в тёмном ханбоке с вышивкой на китайском по рукавам. В отличие от своего собеседника, у него абсолютно отсутствовал какой-либо парик, как и тонна пудры на лице, призванная скрыть подступавшую, а то уже и наступившую старость. Нет, этот мужчина явно предпочитал стареть естественно, а потому не парился насчёт того, как выглядит, от слова «совсем». Это было заметно и по раскованной позе, и по глазам, в которых плясали весёлые искринки, и по смятому местами ханбоку, иже с растрёпанными, пока ещё присутствующими на голове волосами, в то время как Сан что-то там и они с Юнги были идеально прилизаны. Наверное, когда ты — Говард Чон Хосок какой-то там, о прикиде можно не волноваться. Из всего этого можно составить довольно положительную характеристику собеседника, но Чимин, смотря на него, чувствовал что-то… нехорошее. Шестое чувство и без видений орало о том, что от этого Говарда ничего хорошего ждать не стоит, а сейчас какая-то неуловимая деталь не давала ему покоя. Вспоминая слова Юнги, Чимин вздохнул и на долю секунды прижался к чужому плечу. Альфа успокаивающе посмотрел на него, и омега сразу же приободрился. В конце концов, им не коров делить и не детей сватать — сейчас он поулыбается им, где нужно, похихикает, и они разойдутся, как в море корабли. — Мальчик мой, я рад встрече с тобой и знакомству с этой милейшей омегой, но разве у Рубина не чёрные волосы? Ну, надежда на спокойную встречу умирает последней. Силясь понять, где он разглядел его волосы, если на голове всё ещё громоздился парик, Чимин словил указательный взгляд Говарда и, слегка коснувшись части парика у лица, понял, что в какой-то момент их путешествия одна из невидимок слетела, открывая взгляд на едва видную прядку волос, выбившуюся из специальной шапочки под парик. Заметить это было нереально, нащупать — вполне. Да у господина Чона, оказывается, глаз-алмаз. Стоит признаться, что Чимин понятия не имел, когда изобрели краску для волос, а потому ответить на вопрос для него было проблематично. К счастью, Юнги, как и обещал, полностью разрулил ситуацию, вытягивая откуда-то надёжно запечатанный конверт. — Произошли непредвиденные обстоятельства, господин, хранители постарались описать ситуацию в письме, — Говард протянул руку, и Юнги послушно подошёл к нему, передавая запечатанную, явно искусственно состаренную бумагу. Чимину хотелось запищать и потянуть Юнги обратно, к себе поближе, но это наверняка противоречило правилам местного этикета. — Ох, опять эти ваши штучки со временем? — напомнил о себе господин Сан, которому Чимин явно приглянулся. — Граф такой искусный фокусник, когда дело доходит до человеческого сознания. Можете себе представить, что, по его словам, у него есть тайная ложа, которая занимается путешественниками во времени? — этот Сан явно обращался к Чимину, и выглядел в этот момент до того… понятным, земным, что ли, что омега вновь немного расслабился — в конце концов, это же просто люди, что они ему сделают? Как уже повелось, минутное облегчение было поспешным. Пока Чимин мило улыбался господину Сану, Говард уже распечатал письмо и напряжённо вчитывался в каждую букву. Свернув его спустя примерно минуту, он озадаченно посмотрел на Чимина и объявил, что им с Юнги нужно поговорить наедине. Тот беспокойно сверкнул глазами: видимо, он уже решил для себя, что будет оборонять Чимина до конца, но Говард, заметив его взгляд, сказал: — Ваш очаровательный спутник, меж тем, может поговорить с господином Саном о будущем. Пользуйтесь, друг мой, такой шанс выпадает далеко не каждому, — он повернулся в сторону Сана, уважительно кивнул и прошёл с Юнги в какой-то закуток, примыкающий к зале. Господин Сан, очевидно, задался целью не дать ему заскучать. — Стало быть, вы правда из будущего? — полюбопытствовал он, жестом показав, что Чимин может присесть рядом. — Да, господин. — Прелестно. И что же там в будущем с политикой нашей Кореи? Какое положение мы занимаем на мировой арене? Процветает ли страна в вашем веке? — вспомнив свою шутку о Мун Джеине, которая стала пророческой, он досадливо поморщился и прикусил язык. — Ну, я не особо силён в политике, но из того, что знают все: Южная Корея в моё время является мощным промышленным государством, наш президент пользуется общественной любовью и, вроде бы, пока всё хорошо. — Южная? — на лице господина Сана возникло недоумение. — Ах, да! В XX веке, после японского гнёта, внутри страны произошла война, в ходе которой Корея разделилась на Северную и Южную. — Японского гнёта? — на лице альфы появилось ещё большее удивление. — Видите ли, перед этим нас ещё захватили японцы… Ему потребовалась ровно минута, чтобы осмыслить информацию и оглушительно расхохотаться. Да, на самом деле, Чимин тоже думал, что в каких-то моментах история Кореи просто до тупого смешная. После этого они ещё немного поговорили об изобретениях будущего: господин Сан явно не верил ни в одно его слово, а Чимин совершенно его за это не осуждал, но говорил, силясь поддерживать диалог. Как ни иронично, но именно на разговоре про тостер дверь закутка открылась, выпуская двух мужчин — беседа Говарда и Юнги продлилась около десяти минут. — Чимин? Всё хорошо? — первым делом осведомился Юнги. — Да. Мы с господином Саном провели очень интересную и плодотворную беседу. — Потрясающе! — Говард улыбнулся, и на секунду Чимину показалось, что у этого дня есть шанс закончиться позитивно. … Это был третий раз, когда надежда, издав протяжный вой, всё-таки умерла. Резко сократив расстояние между ними, Говард наклонился к его уху, будто целуя на прощание, и прошептал: — Будь осторожен, прелестное дитя: соблюдай правила, установленные в ложе, если не хочешь, чтобы с тобой произошло что-то очень, очень плохое. … Они покидали залу под два внимательных взгляда, и Чимин чувствовал, как его била крупная дрожь.***
* — Mais quelle dommage! — Ах, какая жалость! (франц.) * — Ахён — очень бедный район Сеула, находящийся недалеко от центра города. Характерен множеством старых домов, построенных в послевоенное время и находящихся в аварийном состоянии. Те, кто посостоятельнее, перебрались в районы получше, а небогатые люди (в том числе живущие за чертой бедности) так и остались жить в Ахёне. Несмотря на опасения Юнги, в Ахёне, как и во всей Корее, низкий уровень преступности и добрые, отзывчивые люди.