***
Оставшаяся дорога до зала Дракона прошла для Чимина в больном полузабытье. Пока Юнги уверенно чеканил шаг, омега мучился и метался, силясь если не переубедить целую ложу из людей, для которых он — пустое место, то хотя бы утихомирить свою совесть заверениями о том, что Чанёль заслуживал участь, которую ему уготовили хранители. Он же плохой, верно? Хотя, теперь уже было сложно судить о том, кто в этой истории белый и пушистый — в глубине души Чимин подозревал, что таких тут попросту нет. Тем не менее, вопрос «что делать» встал как никогда остро, ибо он всё же мог вмешаться, предупредить поверхностно знакомую омегу и знатно обломать кому-то планы… В равной степени, как и мог промолчать, просто переступив через ситуацию, как он переступил через труп напавшего на них мужчины тогда, возле кареты. По телу пробежали мурашки: тут и сравнивать нечего, в последнем случае это была самооборона, либо ты, либо тебя, а здесь… Бессвязный поток мыслей прервал тихий скрип запасной двери: они пришли прямиком к залу Дракона, где их уже дожидался Чанёль, вопреки заверениям Юнги абсолютно безоружный и сидящий к ним спиной. Чимина захватила волна любопытства: он столько слышал об этом парне, и вот сейчас у него есть реальный шанс поговорить, объяснить, что-то понять… — Я привёл Пак Чимина, как ты и просил. Только без глупостей, — неожиданно холодно произнёс Юнги, крепко сжимая локоть омеги и буквально подтаскивая его к пока ещё необозримому собеседнику. Как и следовало ожидать: тот моментально развернулся на кресле, в котором довольно удобно располагался до сих пор, и Чимин ощутил лёгкое разочарование, перебивающееся сильным удивлением при виде главного злодея ложи, безумно опасного и неуловимого Пак Чанёля. Он ожидал увидеть татуированного бугая, шрамированного типа, от которого за километр веет опасностью и, возможно, лёгкими наркотиками, а вместо этого увидел… Абсолютно обычного парня, даже миловидного и, в какой-то степени, выглядящего намного более безобидно, чем сам Чимин. У него были приятные глаза, мягкий овал лица и забавно встопорщенные уши, делающие его похожим не на межпространственного преступника, а, скорее, на спрыгнувшего с иллюстрации детской книжки полуэльфа. При виде него Чанёль несказанно обрадовался, и, словно до конца не веря своему счастью, вскочил со своего места, стремительным шагом подходя ближе. Юнги выступил вперёд в предупреждающем жесте, но Чанёль словно не заметил этого, буквально сбивая Чимина с ног своими медвежьими объятиями. Ошарашенный подобным поворотом событий омега решил осторожно похлопать чересчур тактильного потомка по спине: столь аккуратный жест должен был либо подбодрить, либо отрезвить путешественника во времени, и, очевидно, Юнги размышлял примерно в том же ключе. Стало быть, это и являлось единственной причиной, по которой Чанёля не стали оттаскивать от всё ещё удивлённого Чимина за шкирку. Однако же, когда над ухом раздался еле уловимый шёпот, омеге сразу стало понятно, зачем были нужны эти «трогательные» объятия. — Не бойся, я не собираюсь причинять тебе вред. Просто расслабься и не дёргайся, ладно? Стоит ли говорить, что после этих слов Чимин напрягся только сильнее? Тем не менее, он едва заметно выдохнул в чужую ключицу — Чанёль оказался куда более тощим и высоким, чем он, и невольно пробудил в младшем лёгкий укол зависти к своим почти модельным параметрам омежьей фигуры. Хотя, если начать задумываться о том, кто действительно был младшим в их компании… Мда, по итогу Чимин выходил глубоким старцем, хотя Чанёлю в его нынешнем обличье никто не дал бы больше восемнадцати лет. — Чимин, я так рад тебя видеть! — уже обычным голосом известил напряжённо ожидавшего их Юнги Чанёль. — Как твои родители? Возможно, тебе не говорили, но мы были очень дружны, пока… не произошло то, что произошло. — Ты имеешь в виду, пока ты не украл хронограф и не поставил под угрозу систему, разрабатывавшуюся веками? — вклинился в разговор Юнги, гневно посверкивая глазами. — И прекрати уже сжимать Чимина, как любимую плюшевую игрушку, ему наверняка это не нравится! — О, тебе правда не нравится, Чимин-и? — вкрадчиво уточнил Чанёль, даже не думая отнимать руки. — Всё в порядке, — попытался успокоить Юнги Чимин, после чего, улучив момент, дёрнул сжимавшего его омегу за рукав и, пока не передумал, быстро прошептал: — Не выходи с нами никуда за пределы зала. Чанёль выдержал абсолютно невозмутимое выражение лица, отчего условно младший начал волноваться, что его попросту не расслышали — настолько тихим и незаметным он пытался быть. Впрочем, в следующий момент его легонько погладили по спине, давая понять, что его предупреждение было принято к сведению. Чимин облегчённо вздохнул, с неким испугом подмечая, что Чанёль с первого прикосновения вызвал у него определённую симпатию — не такую странно-томительную, как Юнги, а вполне себе понятную и объяснимую. От него исходило тепло, подобное тому, что возникало каждый раз, когда омега общался с папой или братом, да пусть даже с тем же Джэхёном или тётей Джису. Абсолютное умиротворение и ощущение безопасности, которое действительно сбивало с толку, особенно учитывая тот факт, что обычно Чимин не испытывал ничего подобного, можно сказать родственного, к людям, выходившим за круг его семьи. После случайной мысли, мелькнувшей в подсознании, стало невыносимо грустно: в любой другой ситуации они могли бы стать хорошими друзьями, но нет. Чанёль скрывается с хронографом где-то в недалёком прошлом, его ненавидит вся ложа, включая Юнги, а Чимин, вроде как, на стороне последних. Вот дерьмо. — Кстати, касательно системы, — Чанёль вдруг словно подобрался, покрепче перехватывая Чимина и неотрывно смотря на Юнги. — Подумай дважды, за кого ты воюешь, и осознай, какие вещи уже сделал или сделаешь в будущем ради своего ненаглядного Бога и Господина. Ты неплохой парень, я вижу, но, боюсь, твой мозг уже промыт до состояния невозврата. Отправляйся в своё время, Чимин присоединится к тебе в целости и сохранности. Попадая в знакомый водоворот времени и видя, как в гримасе ужаса таяло перед ним лицо Юнги, Чимин понял для себя две вещи. Первое: Чанёль не просто так не разрывал с ним физического контакта и просил «не дёргаться». Второе: об опасности можно было и не предупреждать, ибо один хрупкий и миловидный омега смог поиметь целый консилиум из светлейших умов человечества, разрабатывавших план по его умерщвлению, и без его скромного вклада в это, несомненно, благое дело. Иррационально и глупо, но Чимин верил Чанёлю, и не чувствовал для себя какой-то угрозы, чего не скажешь о Юнги, который успел побелеть, позеленеть и, наконец-то, нездорово покраснеть за какие-то две секунды — впору обращаться в Книгу Рекордов Гиннеса и конкурировать с хамелеонами. Конечно, осознав происходящее, отважный альфа тут же метнулся выхватывать его из лап «коварного злодея», но было поздно. Слишком поздно.***
… Они оказались на зелёной площадке, аккурат посреди буйствующей зелени и буквально в паре сантиметров от пеньков с расшитыми нитями подушками ручной работы: немного странный контраст, но смотрелось на редкость гармонично, более того, создавалось впечатление, что за полянкой тщательно ухаживают, если не живут. Чуть повернув голову, Чимин смог рассмотреть виднеющийся за деревьями двухэтажный дом, выполненный в лучших традициях то ли японской, то ли китайской архитектуры, популярной разве что много столетий тому назад. Омега поднапрягся, пытаясь вспомнить название вот таких вот домиков с изогнутой крышей, но быстро бросил эту затею, понимая, что всё равно не сообразит. От размышлений его отвлекло осторожное прикосновение к плечу: оказалось, Чанёль уже отпустил его, и теперь нерешительно мялся рядом, не зная, как убедить младшего в своих добрых намерениях после столь впечатляющего похищения. — Если ты боишься, что я считаю тебя плохим человеком и прямо сейчас коплю воздух в лёгких, чтобы заорать — не стоит. Меня не воспитывала ложа, а того, что я слышал и видел не хватило для искренней ненависти, как у Юнги. — Да, это я уже понял, — Чанёль ещё немного помялся и неожиданно широко улыбнулся. — Ты предупредил меня об опасности, и, хотя я прекрасно знал, что хранители попытаются прикончить меня при первой же возможности… Всё равно спасибо. Это тоже очень многое говорит о тебе, как о человеке: я знал, что Бэкхён и Инмён не могли вырастить кого-то плохого, равно как и жестокого. В самом деле, кстати, как они там? — Папа хорошо, а отец… Он умер, когда я был совсем маленьким. — Боже, мне так жаль, — на живом лице Чанёля отразился искренний ужас и сочувствие. — Ничего страшного, — махнул рукой Чимин; ему вполне хватило двенадцати лет на то, чтобы научиться жить со своей потерей. — Кстати о более прозаичных вопросах: где мы? — Точно, — хлопнул себя по лбу Чанёль. — Совсем вылетело из головы. Что ж, Чимин, добро пожаловать в 1435-ый год. — Какой?! — непроизвольно вырвалось у омеги, и он с трудом преодолел желание максимально нервно взвизгнуть. Ещё ни разу до этого ему не приходилось путешествовать так далеко, и осознание, что его отбросило не на какие-то сто лет, а на целые века назад, мягко говоря, пугало. Очевидно, Чанёль заметил это по его паникующему взгляду и участившемуся дыханию, а потому поспешил успокоить его, доверительно сказав: — Всё хорошо. Могу тебя заверить, что мы находимся в наиболее безопасном месте из тех, что вообще возможны, и что нас охраняет наимудрейший человек своего времени. Ну, не только нас — вообще-то, в большинстве своём из-за гостей хозяина этого дома я и привёл тебя сюда, в столь далёкое прошлое. Не волнуйся, как только время твоей элапсации истечёт, ты преспокойно вернёшься обратно, в своё настоящее, но пока что нам нужно поторопиться, ибо люди, с которыми я хочу тебя познакомить, могут рассказать тебе очень важные и страшные вещи о Чон Хосоке… В той же степени, что это могу сделать и я. Я ненавижу навязчивую пропаганду и подачу одного мнения, как единственно верного, но этот случай — исключение. Ты должен узнать, какой засранец этот ваш Сен-Виленский, пока не стало слишком поздно. Проговорив это действительно крайне быстро, Чанёль схватил его за руку, мягко, но настойчиво уводя в сторону так заинтересовавшего омегу дома, и Чимин просто позволил ему сделать это, осматриваясь по сторонам и предвкушая иные точки зрения о так распиаренном ложей Чон Хосоке, на этот раз без подобострастия и дебильного придыхания на каждом слове. … Чанёль привёл его в светлую залу, отгороженную от улицы и остальных комнат раздвижными дверьми. Убранство внутри очень сильно напомнило Чимину эстетику всех исторических дорам, что он видел, помноженную на фильмы про ниндзя американского производства и картинки из учебников того же периода. Практически пустое помещение, и лишь всё те же подушечки, хаотично разбросанные по полу, создавали в хорошо освещённой комнате некое подобие уюта. Внезапно раздалось едва слышное потрескивание, и двери из внутренней части дома плавно разъехались, впуская в комнату трёх забавно задрапированных мужчин. Двое из них выглядели довольно молодо — один на лет двадцать-двадцать четыре, а другой на вид — совсем ещё подросток, хотя оценивать возраст по внешности, да ещё и азиатов — дело глубоко неблагодарное, даже если ты сам принадлежишь к этой расе и видишь больше, чем среднестатистический европеец. На третьем же наложил заметный отпечаток возраст: несмотря на подтянутое тело и уверенную выправку, лёгкая седина и парочка морщин выдавали в нём средний возраст, когда человек вроде ещё далёк от старости, но уже и не юн, чего не скажешь о его малолетних спутниках. — Познакомься, — отвлёк его от разглядывания занимательных личностей Чанёль. — Это Ким Тэхён — цитрин и второй путешественник во времени, Чон Чонгук — изумруд и четвёртый путешественник во времени, и Ким Намджун — янтарь и третий путешественник во времени, и, по совместительству, хозяин этого чудного дома, ставшего для меня убежищем от вездесущих глаз хранителей. Чимин ощутил некое подобие благоговения, с повышенным интересом возвращая взгляд теперь уже не незнакомцам, которые так же внимательно смотрели на него в ответ. Происходящее казалось максимально нереальным, особенно учитывая тот факт, что люди, жившие в пятнадцатом веке, представлялись ему более… древними, что ли? Мужчины же, стоявшие перед ним, за исключением вещей были очень даже реальными, абсолютно такими же азиатами, как и он, с абсолютно похожим набором черт. Ладно, хорошо, один из них был намного более красив, а другой — намного более мускулист, да и… Ким Намджун, верно? В молодости наверняка дал бы фору обоим, не говоря уже о пухлощёком Чимине с неклассической формой лица и носом кнопкой. — Не стоит так убиваться из-за того, что наши черты лица наиболее вписываются в то, что ограниченные люди с ворохом комплексов называют «стандартами красоты», — улыбнулся тот самый Намджун, присаживаясь на одну из подушек и жестом предлагая остальным собравшимся сделать то же самое. — У красоты, если ты хочешь знать моё мнение, вообще нет стандартов — их придумывают люди, у которых нет уверенности в том, что у них она есть. И никому невдомёк, что истинная красота далеко не в симметричном лице или определённых формах… Истинная красота кроется в любви, и именно поэтому эти озабоченные кролики позади меня кажутся тебе такими недостижимо идеальными, — на части про кроликов старший драматично закатил глаза, а спустя доли секунды его жест скопировали вышеобозначенные представители местной фауны, являя миру довольно забавную картину. — Не думал, что я так очевиден, — расстроился Чимин, мысленно отмечая себе потренировать невозмутимое выражение лица у зеркала на досуге. — О, дело не в твоей очевидности, а в том, что я повидал слишком много людей на своём веку, — наставительно уточнил Намджун. — Впрочем, мы отвлеклись от темы! — перебил их Чанёль, которому надоело по десятому кругу слушать философские рассуждения Джуна, на которые тот, должно признать, был большим мастером. — Тэхён, можешь рассказать ему, как ты очутился здесь, пожалуйста? — Хорошо, — до этого не выражавший особо ярких эмоций парень заметно погрустнел, и от внимания присутствующих не укрылось, как второй юноша, на вид более мужественный и взрослый, крепко сжал его руку, молчаливо поддерживая и даруя шаткую иллюзию спокойствия. — Как сказал Чанёль, меня зовут Ким Тэхён, я родился в 1200-ом году и вот уже как несколько столетий мёртв. Мне не нужно быть столь же опытным в общении с людьми, сколь Намджуну, чтобы понять, что ты шокирован. Что ж, это вполне естественная реакция, но дело вот в чём: будучи вторым путешественником во времени, я был совсем ещё ребёнком, когда начал спонтанно перемещаться во времени, и рядом со мной не было никого, кто мог бы объяснить мне, что со мной происходит. Я был напуган и не знал, что мне делать — в моё время, да и сейчас тоже, за такие вещи, не раздумывая, отправляли на костёр, а потому я не мог рассказать о своём состоянии пусть даже родной матери — она бы первая принесла вилы и накидала хворост мне под ноги. Я был в ужасе и отчаянии, а моё состояние с каждым днём становилось скрывать всё трудней. В один день я снова прыгнул куда-то — кажется, это было до тысячного года, или совсем немного после него. Так или иначе, этот прыжок изменил многое, потому что я встретил в прошлом Чонгука… и тут же влюбился, — на этом Тэхён приостановил рассказ и посмотрел на Чонгука, продолжавшего сжимать его ладонь, со смесью нежности и необъяснимой тоски. — Он был в прошлом по поручению Чон Хосока — как оказалось позже, по совершенно ужасному и бесчеловечному, противоречащему всем законам, которые этот хвалёный графоман сам же и написал, — но тогда… Мы не думали о нём, гораздо больше сосредоточиваясь на нашей любви. Какое-то время мы искренне верили в то, что у нас всё может быть хорошо, даже несмотря на разницу эпох, в которых мы жили, но потом… Случилось страшное. О нашей «связи» узнал Говард Чон Хосок Сен-Виленский. И он решил, что она греховна и недопустима для путешественников, а всё потому, что и я, и Чонгук — омеги. Он пришёл ко мне с просветительской беседой под покровом ночи, и предложил «искупить мои грехи», — на этих словах Тэхён нервно вздохнул. — Когда он показал инкрустированный нефритом кинжал, я понял, о каком именно «искуплении» шла речь, но было слишком поздно. — И как же тебе удалось спастись? — возопил потрясённый до глубины души Чимин, чувствуя знакомое головокружение и американские горки в животе. — Как оказалось, закон о «выдёргивании» одного путешественника другим работает не только в одну сторону, если кто-то из них находится при смерти. Обнаружив меня, истекающего кровью, Чонгук был безутешен, и не отпускал моей руки ни на миг. Какого же было его удивление, когда по истечении срока пребывания в прошлом он прыгнул со мной в XVII-ый век! Понимая, что к Чон Хосоку после случившегося доверия не могло быть уж точно, Чонгук не нашёл ничего лучше, как тайно элапсировать со мной к Намджуну, который выходил меня и которому я до сих пор безумно благодарен. Почувствовав, как картинка окружающего мира предательски размывалась перед глазами, Чимин выкрикнул последний вопрос, пришедший ему в голову: — Но как вы переместились на столь долгое время? Максимум же составляет всего пару часов! — Ох, малыш, тебе ещё предстоит узнать многое о хронографах и их численности… — услышал он прежде, чем неумолимые законы континуума выдрали его из такой странной, но кажущейся искренней компании, и унесли прямиком домой, в XXI-ый век.