Блэки традиционно справляли рождество, собираясь всей Семьёй на Площади Гриммо, 12.
В обычно мрачном доме прибавляли светом, домовиками доставалось и чистилось лучшее фамильное серебро.
Старинный род крайне редко устраивал приёмы и вечера, что называется, на своей территории. Блэки всегда держались более обособленно, чем другие рода. Поэтому вся Семья, как обычно, отклонила приглашения на Рождество в другие дома. Все знали об этой традиции Блэков, но всё равно продолжали из года в год звать на свои праздники.
Сириус никогда не видел в семейном рождестве ничего праздничного. Для него праздник, наполненный манерной холодностью и отвлеченными разговорами, не имел смысла.
В такие минуты он больше всего жалел, что не родился в обычной семье, где все праздники справляли шумно и весело.
Как в нормальной семье.
Лукреция уже с минуты на минуту ждала Сириуса, которого вместе с кузинами должен был привезти отец. Девочка была вынуждена скрывать своё нетерпение за неспешной беседой со своей двоюродной бабушкой Кассиопеей, сестрой дедушки Поллукса. Это была живая женщина пятидесяти пяти лет. Она никогда не была замужем и отличалась особо острым — даже для этой семьи — языком.
Родители Вальбурги — Поллукс и Ирма — приехали ещё утром, чуть позже прибыла и Кассиопея.
Брак Поллукса и Ирмы всегда был очень условным: родив троих детей, эти двое лишь упрочили свою ненависть к друг другу. Поэтому большую часть времени они проводили порознь: Поллукс — в Англии, Ирма — во Франции. Безусловно, все были в курсе их взаимоотношений, но каждое Рождество эти двое надевали маски дружелюбия и играли каждый свою роль. Кассиопея считала, что эти их Рождественские примирения — единственный раз в году, когда они находятся в пределах одной страны.
Сигнус, Друэлла и Беллатриса должны были приехать вечером. Для Беллы это было последнее рождество в этом доме. Через неделю она примет чужую фамилию, лишится поддержки родовой магии и выйдет из числа Блэков.
Арктурус и Мелания прибудут уже завтра прямо на Рождественский ужин.
В это время Вальбурга в одиночестве металась в своём кабинете. На ней было темно-алое платье, затянутое сложным чёрным кружевом, в слабом свете свечей на тонкой и грациозной шее переливались рубины. Волосы, словно уловив нервное и потерянное состояние владелицы, красивыми чёрными прядями выбивались из причёски, чего обычно Вальбурга не допускала. Она ждала приезда старшего сына и одновременно хотела, чтобы он не приезжал вовсе. Оставить все его дела в Хогвартсе безнаказанными она не могла, особенно учитывая, что в доме соберётся вся Семья.
Вальбурга с ужасом себе представляла, что Арктурус, как школьницу, может начать её отчитывать за то, что она не справляется с сыном. Или, что ещё хуже, возьмет это в свои руки. В таком случае наказания родителей Сириусу покажутся лаской. Глава рода Блэков никогда не отличался избирательностью в методах и гуманностью.
Ей надо было собраться и успокоиться. И, судя по часам, быстро.
Она тенью прошла по всему дому, тихо попросив встретившуюся Беллу занять детей и не пускать их вниз. Та, поняв причину, поднималась в малую гостиную, где сидели дети с Кассиопеей, злобно улыбаясь, и её красивые черты исказились.
Орион не сказал ни слова с того момента, как встретил Сириуса на перроне. Андромеда с Нарциссой, уловив его настроение, тоже молчали. Только средняя кузина незаметно сжала предплечье Сириуса, пытаясь показать ему своё участие.
Чуть они все переступили порог дома, Орион кивком головы указал племянницам идти наверх.
Сириус взглянул на мать.
На лице — ни одной эмоции, только неприкрытая злость в глазах.
Сириус ожидал криков с порога, проклятий. Его начинала давить гнетущая тишина и взгляд матери. Под ним он чувствовал себя жалким и потому так его ненавидел.
— Спускайся вниз, — Вальбурга отступила на шаг, открывая Сириусу проход в подвалы дома.
— Ма…
— Я сказала. Спускайся. Вниз, — чеканя каждое слово без крика, но с щемящей твердостью проговорила мать.
Отец достал палочку.
Сириус, сглотнув, пошёл. По его спине пробежал холодок.
Подземелья дома Блэков уходили на несколько этажей вниз. Сириуса иногда запирали в комнатах без окон на первом ярусе, но сейчас он чувствовал, что так просто он не отделается.
Не выдержав медленного шага сына, Вальбурга прошла вперёд него, предварительно махнув рукой, зажигая свечи — слабую попытку осветить подземелья. Орион шёл сзади.
Они прошли первый ярус.
Второй.
Третий.
Сириус никогда не был на последнем четвёртом ярусе. Тут не было даже слабых свечей. Мать достала палочку и зажгла свет на её конце. От этого тусклого холодного света лицо матери казалось ещё более жестоким. Мальчик был в коридоре, выложенным сырым черным булыжником. Тут не было ничего, кроме многочисленных дверей: от окованных железом деревянных с выгравированными рунами до простых железных дверей тюремных камер.
Одиннадцатилетнему мальчику стало страшно как никогда в жизни. На его глазах мать палочкой открыла одну из камер.
— Мама… Это же всё глупости. Неважно, где я учусь…
Орион подтолкнул сына со спины, но тот заупрямился. Сириус явно не хотел добровольно идти туда. Он всегда боялся замкнутых тёмных пространств. Отец махнул палочкой и Сириуса отшвырнуло туда.
Мальчик быстро поднялся на ноги и хотел рвануть к выходу, но решётка уже закрылась. Единственное, что он видел, прежде чем последний свет погас, это безучастные чёрные глаза матери.
***
Лукреция давно перестала слушать Кассиопею. После прихода Беллы девочка уже серьёзно испугалась. Какие бы предлоги она ни использовала, её не выпустили из комнаты. Испробовав последний из оставшихся вариант, она лишь получила Беллу, сопровождающую её в дамскую комнату.
Когда к ним пришли полуиспуганные кузины, Сириуса всё не было. Лукреция начала почти в открытую паниковать. Девятилетний Регулус тоже мрачнел с каждой минутой.
Их продержали до самого вечера, ужинали все тоже в малой гостиной. Родители не появлялись, и Сириус тоже. Когда детей отправили спать, к дверям были приставлены домовики.
Лукреция не могла уснуть. Встав с кровати, она подошла к своему окну и, широко его распахнув, девочка вышла на балкон. Шёл снег. Она любила зиму. Холодная и спокойная, надежная и крепкая, красивая и загадочная.
Свежий морозный воздух, дыхнув в лицо, остудил неспокойное настроение девочки, освободил её голову от недетских тревог. Снежинки, красиво кружась, падали на распущенные черные волны волос. Девочка уже думала уходить, но вдруг поняла, что ей совсем не холодно, а снежинки на незамерзающих пальцах не тают.
— Волшебство, — с улыбкой прошептала девочка.
***
Вальбургу не держали ноги. Не успев дойти до кресла или стула, она упала прямо посередине своего кабинета.
Чему она сможет научить детей, если сама так слаба? Она не защитит их и только потянет на дно своими собственными руками.
Такую и нашёл её Орион.
Вальбурга молча сидела на полу, прислонившись к незажжённому камину спиной. Она молча сидела и смотрела в одну точку перед собой. Всё, что в ней было от матери, тянуло её туда, вниз. Где в сырой камере лежит её мальчик. Он ведь так боится.
Орион сел напротив жены. От него пахло огневиски.
— Мы правильно поступили. Это единственный способ спасти его, — казалось, сам Орион нисколько не верил в эти слова, но они у него так часто произносились в голове, что звучали убедительно. Вальбурга не слушала его.
— Завтра Рождество.
Блэк мутным взглядом с непониманием смотрел на жену.
Вальбурга встала, махнула палочкой, скрывая покрасневшее лицо и вышла из комнаты. Вид слабости мужа вернул ей сил.
Она в одиночестве бесцельно бродила по дому, как бы вбирая в себя скопившуюся за века в нём силу и правильность. Темно-изумрудная драпировка стен, вырезанные двери, волшебные картины её родни, мирно дремавшие. Вальбурга вышла в самую большую комнату дома. Это был бальный зал. Его не использовали уже более пятидесяти лет, поэтому выглядел он пустым и заброшенным.
Вальбурга вышла на балкон. Холодно.
Оглядевшись, она заметила дочь. Лукреция стояла на морозе и молчаливо улыбалась в темноту и снег.
Закрыв стеклянную дверь, Вальбурга окончательно успокоилась. Она поступила правильно. Ради рода и других детей.
В ней вдруг как будто что-то кончилось. Теперь она знала, что уже никогда не будет слабой из-за Сириуса. Теперь ей стало всё равно, что он к ней испытывает.
В конце концов, у неё есть и другие, более правильные дети.
Сейчас, ей казалось правильным начать испытывать равнодушие к сыну, но мать обманывала сама себя. Она всегда будет за него волноваться и его любить, даже если Блэк уже никогда в жизни этого не покажет.
