Грань

      Альбом, хранящийся высоко на полке, приставленный книгами и сувенирами, никто не любил открывать. Возможно и хотели. Это как ковырять только заживающую рану – больно и мучительно, но руки так и тянутся. – Бабушка, ну бабушка! – златовласый мальчик дергает в нетерпении руку женщины, пока та не решительно нависла над полкой. – Вон, бабушка, торчит такой золотой угол, увидела? – Увидела, увидела, садись. – Ура! – у мальчика горели глаза, ему хотелось быстрее вырвать из рук любимую вещь, и стать еще чуть ближе к людям, которых он не знал, но очень любил. – Папа, мама.. – маленькие пальчики водят по лицам. Его подбородок дрожит, сигнализируя о подступающих слезах, но он тут же приходит в себя и улыбается, видя счастливые улыбки своих родителей на фотобумаге. – Ба, а когда тетя Джемре приедет? – она задавала себе этот вопрос каждый день, но когда его задавал Умут, это приносило непередаваемую боль. Если сама себя она каким-то образом убеждала, что все будет хорошо, дочь скоро будет с ними, то когда об этом говорил Умут, жестокая реальность, от которой она бежала, заставала ее врасплох. И ответ был всегда один. – Не знаю.

***

Три месяца после смерти Дженка. Пожалуй, самое гадкое чувство, это жалеть о чём-либо. О том, что сделала и не сделала, о том, чего сказала и не сказала. Об упущенной возможности или об опрометчивом шаге. Это горечь перекатывается во рту, обжигая горло и спускаясь ниже. А потом выше. Сердце терзается, и мозг не умолкает. Мне кажется, это худшая из пыток. От меня зависело очень многое, уверена в этом. Я прекрасно знаю власть моего слова над ним. Как бы это высокопарно не звучало, но это так. Но я ничего не сделала, поэтому заслужила эти пытки. Время идет и нихрена не лечит. Я заточила себя в нашей спальне, укрывшись от мира запертой дверью и задернутыми плотно шторами. Не помню, когда последний смотрелась в зеркало. Жалкий вид. Устрашающие синяки под глазами, впавшие щеки, бледная кожа. Нацепляю на себя свои самые широкие вещи, дабы скрыть худобу. Ну хотя бы постараться. – Джемре, ты скоро? – голос Дамлы звучит слишком громко, я отвыкла. – Уже иду. Ужасно не хочется спускаться, но я обещала не пропустить этот обед. Придут мама с Дживаном. И Умут еще будет. При виде меня резко все замолкают. Дамла видела меня такой, но мама с братом нет. Я давно никого к себе не подпускаю. Мама встает, сделав шаг и затормозив. И только я посмотрела на нее, она кидается ко мне, крепко обнимая. – Доченька, доченька. – ее слезы моментально пропитывают воротник моей кофты. Я обнимаю в ответ и все. Больше ничего не чувсвую. Садимся за стол под всхлипы мамы. Вскоре и они проходят, и в гостиной нависает ядовитая тишина. Ядовитая, потому что отравляет мысли и в целом не без того угрюмый день. Если даже кто-то хотел начать разговор, то все равно молчал, потому что все прекрасно понимали, к чему в итоге это приведет. Особенно, если за столом сижу я. От внезапного детского плача роняю вилку на пол. Моментально раздражаюсь. Я настолько привыкла к тишине и только к голосам в своей голове, что все эти звуки я ощущаю в стократ громче обычного. Мама укачивает Умута на руках, а я понимаю, что даже не могу посмотреть в их сторону. "Я вверяю Умута тебе, сестра." Нервно заламываю пальцы и впечатываюсь в спинку стула. И тут я облажалась, и тут я виновата. – Джемре, не хочешь подойди? Джемре! Обшивка стула сейчас по швам пойдет под моими руками. Нужно подойти. К горлу подступает ком, который я тщетно пытаюсь проглотить. Зеленоглазый мальчик смотрит на меня очень внимательно, изучает. А я изучаю его. Быстро моргаю из-за стремительно подкрадывающихся слез. Последний раз я видела его давно. Сейчас малыш – маленькая копия Дженка. Этот факт будит во мне массу разных чувств. И волнение, и трепет, и любовь, и ревность. Я представила, как Дженк нянчился с ним во время их путешествия. Как он веселил его, играл, что-то рассказывал. А потом ночами наверняка уходил в свои мысли. Совсем один. У них была вся жизнь впереди. У нас была вся жизнь впереди. Умут обхватывает своей ручонкой мой палец, и я улыбаюсь в ответ. – Малыш, как ты похож на своего отца. Ты помнишь его? – мне показалось, что все затаили дыхание, наблюдая за нами. – Помнишь, конечно, а как же. И скучаешь сильно. Как я. Да же? – я уже не чувствую слез, они просто катятся и катятся. – Хочешь, я передам ему привет от тебя? Хочешь? Сегодня же. Он очень обрадуется. Все разошлись. На улице еще только смеркается. Телефон резко вибрирует и на экране высвечивается сообщение: "Добрый вечер, госпожа Джемре. Мы ждём вас завтра на прослушивании. С уважением, господин Эмир." Сначала не могу понять, кто это, что за прослушивание. Но быстро вспоминаю, что незадолго до.. до того дня, я оставляла заявку в пару групп солисткой, и тогда мне сказали, что придётся ждать два-три месяца, не меньше. Неужели прошло столько времени? Только вчера же было сорок дней. Тут же удаляю сообщение, даже на секунду не задумываясь. Кому это уже нужно. Дженк расстроится, конечно, но я все объясню. Вот бы только ночь поскорее наступила.