Шоу продолжается несмотря на смерть Арлекина

      Юнги с Сокджином расходятся на рассвете. Солнце еще играет в прятки с кронами деревьев, но его приветливую улыбку уже можно разглядеть. Юнги, потягиваясь, идет к себе в вагончик. На завтраке нужно будет всем сообщить, что сегодня они снимаются с места и едут в следующий город. Выступлений здесь они дали достаточно, так что их отъезд не вызовет вопросов.       Сокджин, в свою очередь, хочет подремать хотя бы пару часов. Он абсолютно вымотан собственными мыслями и с трудом перебирает ноги. Кровать принимает его в свои объятия, ласково гладит подушкой щеку и укрывает одеялом замерзшие ноги. Но даже в постели мысли, как белки в колесе, не перестают бежать и давать телу энергию, не позволяя сомкнуть глаза. Сокджин переворачивается, пытается думать о своем номере, о лисах Хосока, даже о увиденном случайно трупе. Но сделав круг, мысли вновь возвращаются к Намджуну. Дикий, даже какой-то истеричный стук в дверь выдергивает Сокджина из этого водоровота, приходится встать и выйти на улицу. На пороге Тэхен, взволнованный, растерянный, он не сразу может сформулировать мысль и обходится простыми фразами.        — Они пришли. Они там. Полиция. Сокджин, там полиция. Они пришли из-за того парня?       Сокджин стискивает его плечи, заставляя посмотреть на себя. Труп нашли недалеко от цирка и было понятно, что рано или поздно сюда придут. Будут задавать вопросы, в очередной раз осматривать территорию и придираться к словам.        — Тэхен, ты ничего не видел и ничего не знаешь. Ты прогулялся в лесу и вернулся к себе, — Сокджин вдавливает голосом каждое слово, чтобы оно уложилось, запечатало все ненужные мысли и воспоминания. — Ты не видел ничего. Понял? Тэхен, ты понял меня? — он обхватывает ладонями чужое лицо и смотрит точно в глаза.        — Да.        — Повтори, — ему нужно быть уверенным, что Тэхен запомнил.        — Ким Сокджин, — чужой грубый голос слишком громкий и неприятный. Он точно не предвещает им ничего хорошего. В нем на поверхности плавает явное пренебрежение. Тэхен почему-то дергается и пытается повернуть голову на голос.        — Повтори, — просит Сокджин снова.        — Я ничего не видел. Гулял, вернулся к себе и лег спать.        — Ким Сокджин! — голос громче, совсем рядом.        — Да. Сейчас иду, — Сокджин поворачивает голову на пару секунд, чтобы оценить ситуацию и замечает его. Руки опускаются сами собой, скользят по плечам Тэхена.       Намджун стоит поодаль, но все равно совершенно ясно, что пришел он вместе с полицейскими. «На задержание» отчетливо всплывает в голове Сокджина. Ощущение, что маленький человечек в его черепной коробке достает пачку бумаг и на каждой своей огромной печатью ставит «арестовать». Боль в висках заставляет поморщиться. Сокджин знает, что Намджун должен присутствовать на подобных мероприятиях. Рассказывал сам. И сейчас он стоит там и прячет взгляд. Намджун видит, как из вагончиков начинают выходить артисты. Кто-то узнает его, улыбается, а потом видит полицию. Их взгляд заполняется недоумением, они задают ему свои немые вопросы. Намджун не знает, что ответить. Ему хочется трясти уликами, оправдывая себя, или бить в грудь, говоря, что он разберется. Но Намджун не делает ничего. Он лишь на секунду поднимает взгляд, чтобы встретиться с другим, направленным четко на него. И это режет его посильнее любого осуждения толпы.        — Молодец, — Сокджин касается поцелуем лба Тэхена и, спустившись со ступеней, идет в сторону полицейских. Величественный, прекрасный, словно Бог, сошедший со своего пьедестала. — Доброе утро! Не ожидал, что гости появятся у нас в столь раннее время. Какие-то вопросы?        — Доброе утро, Ким Сокджин. Вы подозреваетесь в нескольких убийствах и должны проследовать с нами для выяснения обстоятельств, — отчеканивает один из полицейских, поглаживая наручники на своем поясе. Сокджин видит, как же не терпится ему использовать их по прямому назначению.        — Убийствах, — повторяет за ними Сокджин. — Хорошо.        — Мы можем осмотреть ваш дом? — на вопрос это мало похоже. Дверь в его вагончик уже открыта.        — Да, конечно, — отвечает Сокджин совершенно безразлично, словно это привычная для него процедура.       Трое полицейских заходят в его дом и начинают методично переворачивать вещи, выискивая что-то. Они раскладывают по пластиковым пакетам его жизнь, его работу, его мечты и грезы. Роза на столе очень символично теряет свой первый лепесток.        — Отпечатки соответствуют! — кричит один из них из вагончика и выносит кросовки Сокджина, те самые, в которых он гулял по лесу. — Готов поспорить, что и следы крови мы на них обнаружим, — счастливо сообщает тот. Наверное, это большая удача для них — задержать опасного преступника.        — Позвольте осмотреть вас? — пока трое орудуют в его доме, еще один готовится выворачивать карманы, плюс один начеку. И Намджун.        — Да, конечно, — Сокджин поднимает руки и смотрит вокруг. Недоумение в глазах его труппы разливается, как речка после обильного ливня. Каждое слово, каждое движение полицейских — новая капля. Сокджин смотрит на Тэхена и улыбается ему ласково и нежно ровно до того момента, как из кармана не вытаскивают часы. Те самые, которыми артисты заканчивают каждое свое выступление. При ближайшем рассмотрении вещь довольно старая, потемнела и истерлась со временем, надписей на крышке уже не разобрать.        — Отдайте их кому-то из ребят, — голос Сокджина дрожит, он сглатывает, пытаясь вернуть контроль над эмоциями и выглядеть как можно более равнодушным.        — Это невозможно. Это может быть уликой, — явно издевается полицейский.        — Это всего лишь безделушка. Или вы думаете, что я убивал часами? — Сокджин протягивает руку, чтобы забрать часы, но их кидают в сторону.        — Разберемся. Намджун, лови!       Тело Сокджина реагирует запоздало, но он все равно кидается вперед в попытке поймать часы. Полицейские проворнее. Они хватают Сокджина за руки и, не удержав равновесие, тот падает на землю. Царапает щеку о мелкие камни. Кожа саднит, но Сокджин не обращает на это внимания, как и на выкрученные руки. В его глазах застыл неподдельный ужас. Эта секунда ломает его, как щепку. Глаза наполняются слезами, и Сокджин готов закричать, но…        — Намджун, ты и сам циркачом стал, — смеётся полицейский, а Намджун не может отвести взгляда от плачущего Сокджина. На сцене он плачет совсем не так, не настолько… горько? Намджун успел поймать часы у самой земли и сжимает их в руке. Он поднимает глаза и только теперь замечает, что у половины труппы такой же ужас во взгляде.        — Это всего лишь часы. Они дороги нам как память. От них нет толку, — Сокджин смотрит на Намджуна, словно просит именно его что-то с этим сделать.        — Замолчи уже, — полицейским надоедает с ним возиться. Сокджину сильнее выкручивают руки, заставляя склонится вперед. Он проезжается ботинками по земле, с трудом удерживаясь в таком положении. Уставшее тело ноет, сигналит болью в мышцах и просит отдыха.        — Юнги, Хосок, вы за старших, — Сокджин поворачивает голову, чтобы окинуть парней взглядом и улыбнуться. Чонгук дергается к нему, протягивает руку. Ему хочется закончить весь этот фарс. Сокджин и убийства? Чушь какая-то. Кто вообще в это поверит?        — Эй, парень, не подходи, — говорит один из полицейских, заставляя Чонгука остаться на месте.       Сокджин качает головой и снова улыбается, показывая, что всё нормально. Его уводят с постоя цирка в полнейшей тишине. Проходя мимо Намджуна, он говорит быстро и четко:       — Не дай им сломать часы, умоляю, всё что угодно. Я сделаю всё, что вы захотите, признаюсь в том, в чем нужно, но верните часы в цирк.       Намджун сжимает их в руке и кладет в карман. Он уходит вслед за полицейскими, не оборачиваясь и без того чувствуя взгляды, втыкающиеся в его спину острыми ножами.        — Я тебе говорил, что он чужой! — кричит Чонгук, как только полицейские скрываются из виду, откидывает от себя протянутые к нему руки Тэхена. — Он не любит Сокджина!        — Неправда! — отчаянно спорит Тэхен. Он точно так же не понимает, что происходит и почему Сокджина увели, но уверен, что это не инициатива Намджуна.        — Тэхен, он пришел его арестовывать, — Чонгуку бесполезно сейчас что-либо доказывать. — Я говорил, что этот местный принесет ему лишь боль.        — Заткнулись оба, — рычит Юнги. — Идем завтракать. С этим будем разбираться позже.       Сокджина сажают в клетку. Давно забытые ощущения всплывают под веками посеревшими картинками, когда, опустившись на кровать, он закрывает глаза. Сокджину необходим сон.