14
9 сентября 2020 г. в 17:22
Время в тюрьме течет так же, как и в любом другом месте. Каждый час кажется мучительно долгим, и день никак не хочет заканчиваться, но по итогу всё пролетает в одно мгновение. Намджун сидит на стуле, прислонившись затылком к стене, и ждет пробуждения Сокджина. В эту клетку обычно закидывают всех подряд — тех, кто выпил лишнего, подрался, украл какую-то мелочевку. Им дают возможность прийти в себя и немного подумать. Обычно здесь, за решеткой, не сидят дольше пары дней. Кого-то по истечению этого времени переводят в камеру, большинство выпускают. Сокджин в костюме, ботинках, с идеальной прической смотрится здесь чужеродно. Как птичка из детской игры, нарисованная на картоне. Она попадает в клетку, изображенную с другой стороны, нужно лишь посильнее раскрутить. Птичка оказывается поймана, а ребенок весело смеется над оптической иллюзией.
После задержания Намджун не смог остаться в отделении. Он ушел домой, поел, забрался в кровать и проспал до самого вечера. Его жизнь должна была возвратиться в свою колею. Но проигрыватель сломался, и как бы Намджун не пытался вернуть иглу на место, она постоянно соскальзывала, коверкая мелодию. Любые планы на дальнейшую жизнь выглядели нелепо, в них определенно не хватало чего-то важного. Намджун принял душ, поужинал и пришел в отделение. Его пустили без проблем, хвалились тем, что отпечатки обуви совпали просто идеально. Сомнений нет — Сокджин был там, в лесу. Дальше мысль Намджуна каменела.
Все разошлись по домам, а он так и остался сидеть и ждать какого-то откровения, с каждой минутой осознавая, что Сокджин не мог этого сделать.
Намджун уже дремлет, когда сквозь поволоку сна слышит возню. Сокджин проснулся, с трудом сел на кровати и, сжимая пальцами переносицу, мотнул головой.
— Пить хочешь? — осторожно спрашивает Намджун, поднимаясь со своего места, чтобы налить воды.
— Да. Спасибо.
Сокджин принимает стакан из рук Намджуна, пьет. Отдает его обратно так, чтобы не коснуться чужих пальцев.
— Ты убил их? — Намджун ставит стакан на стул, поглаживает прутья решетки.Он чувствует себя неуютно из-за того, что спрашивает, но и не задать вопрос просто не может.
— А какой вывод сделал ты, копаясь в моих вещах и в моем доме? — легкий укол, дающий понять, что Сокджин все прекрасно видел. — Любой мой ответ не имеет значения.
Намджун молчит. Он нажимает большим пальцем на прут, словно может его переломить в одно движение. Но металл под рукой лишь нагревается от тепла ладони.
— Скольких? — буднично уточняет Сокджин. Подобным тоном интересуются о количестве яиц в омлете, но никак не о числе убитых.
— Троих.
Сокджин кивает.
— Намджун, я понимаю, — продолжает он после небольшой паузы. — Никто не строит отношения с бродягой, не зовет его в дом, не планирует жить долго и счастливо. Наши отношения — лёгкая бабочка. Красивая, но живёт, увы, так недолго.
Сидя на обшарпанной кровати, с которой не раз блевали, которую не раз пинали, грызли, ломали, Сокджин, однако, совсем не теряет свой лоск. Он — как картина, просто помещенная в другую раму — остается собой. Отбери у него шляпу, кролика, все эти розы и бабочек, раздень его догола и выставь посреди улицы — Сокджин будет все так же величественен. Он поправляет волосы, встает с кровати и подходит ближе. Между ними лишь решетка, и можно коснуться, но они оба этого не делают.
— Часы целы? — спрашивает Сокджин, смотря точно в глаза напротив.
— Да, — выдыхает Намджун в чужие губы, до которых всего каких-то пара сантиметров.
— Верните их в цирк и дайте возможность труппе уехать. Я подпишу чистосердечное, — Сокджин пружинит от решетки, словно акробат, и возвращается в кровать.
Намджун уходит, ему нужно решить, как поступить дальше.
В помещении очень яркий свет, к нему не сразу можно привыкнуть, первое время чувствуешь себя как на допросе. В чем-то это действительно так, все эти вещи должны что-то говорить о своих владельцах или о преступлениях. Намджун держит в руках пакет с часами, сидя в небольшой комнате, примыкающей к хранилищу. Он вертит их, рассматривает, пытаясь разглядеть какие-то символы и надписи. Вещь старая и скорее всего дорогая, но в полицейском участке ей ничего не угрожает. Если даже она так важна Сокджину, он легко получит ее, как только выйдет из камеры. Сложный уход тоже не был бы проблемой. Если у часов есть другой владелец, он мог бы заявить о своем праве на них, но при изъятии никто не подал голоса. Те взгляды, полные ужаса, плачущий Сокджин — это не выходит у Намджуна из головы. С этими часами что-то не так, почему-то они должны оставаться в цирке. Намджун знает, кому задать эти вопросы. Ранним утром он идет в цирк, надеясь, что его не прикончат, как только он переступит порог.
Опустив руки в карманы пиджака, он минует мост и останавливается сразу после. Что-то там есть, пальцы чувствуют не только ткань, но и что-то ещё. Что-то маленькое. Намджуну не разу удается ухватить это, вытащить на свет.
На его ладони сердечки, те самые, бумажные, что всегда есть в арсенале Сокджина. Видимо, он положил их в карман Намджуна в их последнюю встречу. Намджун трет их, сжимает в ладони. Он не детектив и никогда им не был, даже в книгах убийцу находил далеко не всегда, но попытаться стоит. Даже если это Сокджин, если он хладнокровно зарезал троих, Намджун должен в этом убедиться и ему нужно что-то посерьезнее кусочка карты, пуговицы и пары отпечатков.