Шоу продолжается несмотря на смерть Арлекина

      Лишь за пару метров до стоянки цирка Намджун понимает, который сейчас час. Резко останавливается, врезаясь в невидимую стену, которая неощутима физически, но всё равно не дает сдвинуться. Тишина вокруг разрастается, проникает внутрь, и только где-то вдалеке ещё можно услышать звуки леса: что-то скрипит, хрустит, срывается с веток. Намджун опускает взгляд вниз. В отблеске фонарей цирка трава кажется вязкой жидкостью, волнуемой ветром. Именно так Намджун её ощущает. Он с трудом делает шаг, за ним ещё один. Намджун больше не бежит, заходит на территорию цирка медленно, пытаясь справиться с волнением. Многие уже спят, голосов не слышно, никакого балагана или обсуждения. Даже Тэхен не встречает его как обычно. Намджун идет на свет костра. И ему в очередной раз везет. Чимин лежит на коленях Тэхена с прикрытыми глазами. Свет от костра гладит его щеки, колдует над ним, вяжет свои узоры, как какой-нибудь паучок из детской сказки. Тэхен гладит Чимина по волосам и наклоняется, чтобы что-то сказать на ухо. Намджун закусывает губу. Ему кажется, что для них для всех это настоящий дом. Они оставляют свои проблемы, как обувь у порога, и здесь наконец могут расслабиться, побыть теми, кто они есть.       Намджун вынужден принести грязь в этот мир с того, другого, чтобы сделать свою реальность чуточку чище. Чимин открывает глаза и садится рядом с Тэхеном.        — Ты понимаешь, зачем я пришел? — Намджун садится справа от Чимина, сжимает руки в замок. Он дожидается кивка и продолжает: — О чем вы говорили после того, как диктофон был выключен?       Тэхен сжимает чужие плечи, и Чимин действительно ему благодарен, когда кладет свою ладонь поверх его.        — Он поставил некоторые условия, — голос Чимина сухой и скрипучий. Видно, что всё это время он напряженно думал.        — Это касается Сокджина, я ведь прав?        — Да.        — Чимин, если тебе сложно говорить, я дам тебе время, но мне нужно…        — Подожди, — Чимин сжимает теперь руку Намджуна, прося его немного помолчать. Он до сих пор не может отделаться от этого странного ощущения, которое осталось меткой где-то под кожей. Тот взгляд, постоянные попытки приобнять, прикоснуться, какие-то подмигивания — это всё осело пеплом на плечах и сколько бы Чимин не пытался стряхнуть, только размазывалось, оставляя грязные разводы. — Он обещал Сокджину свободу, сказал, что цирк может катиться на все четыре стороны, если я позволю ему касаться меня. Если я останусь с ним. Он трогал шею, пытался поцеловать и обещал мне жизнь, как в сказке. Нужно только позволить ему любить — и всё изменится.        — Я же тебе говорил, что от него пахнет смертью. Ни от кого так не пахло, — ворчит Тэхен. Он берет лицо Чимина в свои руки, поворачивает к себе и упирается лбом в чужой лоб. — Намджун его посадит.        — Пахнет смертью? Ты о чем? — Намджун тут же чувствует, как ещё больший груз опускается на его плечи и приходится стискивать зубы. Он не хотел, не искал этого. В его жизни всё было спокойно, пока не приехал цирк. Намджун был сбит с толку возникшими чувствами, а они вдобавок принесли с собой столько всего, что даже понять, рассмотреть это не получается. Бремя ответственности еще никогда не было столь тяжелым.       — У меня очень хороший нюх. Я так тебя и обнаружил, когда ты шпионил, почуял просто, — отвечает ему Тэхен.        — От Джейкоба пахнет смертью, так?        — Не только от него. От всех полицейских тоже, они ведь с трупами работают. Но ваш капитан этот, он просто воняет. От него, как от хищника, кровью пахнет так, что во рту этот привкус остается.        — Джейкоб, — Намджун качает головой и ставит воображаемую галочку напротив имени. Ту ручку они подарили ему на юбилей, приличный срок на посту капитана, идеальный послужной список. Всем участком они собрались на праздник, купили торт, украсили, как могли, помещение. На ручке выгравировано его имя. Даже если можно купить точно такую же, этого не подделать.       Дальше разговор не клеится. Намджун просто сидит рядом с ребятами и обдумывает, как быть дальше. Придется прыгать через голову. Можно попросить помочь ребят из участка, но это слишком рискованно. Вдруг кто-то с ним заодно или в курсе. Да и незаметно провернуть сбор улик или установку какой-то прослушки не получится.        — Я уеду на пару дней, потяни пока с ответом.       Чимин лишь кивает и укладывается обратно на колени Тэхена. Они так и остаются на улице вдвоем даже после того, как Намджун уходит.       Приходится включить на полную все свое умение убеждать, подтянуть любые самые незначительные моменты, чтобы пошатнуть авторитет капитана Джейкоба. На Чимина вешают прослушку. Приклеенный под одеждой микрофон давно уже не актуален, поэтому записывающее устройство просто кладут в карман и просят не особо шарить там рукой, чтобы не испортить звук. Чимин со всем соглашается. Он надевает брюки и легкую белую рубашку на выпуск, чтобы выглядеть максимально естественно и расслабленно. Перед тем, как постучать в чужой кабинет, нацепляет улыбку, даже глазки пытается строить при встрече, благо ослепленный своими фантазиями капитан фальши в этом не чувствует.        — Ты пришел. Я знал, что ты придешь ко мне, — Джейкоб начинает суетиться, поправлять какие-то бумаги на рабочем столе. — Входи.        — Я согласен на ваше предложение, — Чимин прячет оскал за кокетливой улыбкой и старается не подходить близко. И вот это капитан не упускает из виду.        — Ну что же ты, — он сам подходит вплотную, трогает плечи, теребит рукава чужой рубашки. — Я ведь так стараюсь для тебя, Сокджина твоего освобожу. Отблагодари меня. Я заслужил. Заслужил ведь?        — Заслужили, — выдавливает из себя Чимин.        — Ну так позволь мне. Тебе понравится, обещаю. Я ласковый. Всего лишь поцелуй… давай, котенок, — Джейкоб засовывает руки Чимину под рубашку, губами ищет его губы, жмется.        — Подождите. Я сам, — Чимин делает шаг назад, пытаясь сохранить хоть немного пространства. Он с трудом дышит и уже не так хорошо контролирует эмоции. — Можно спрошу сначала?        — Что угодно, — Джейкоб облизывает его взглядом, тянется носом к шее и сжимает плечи в своих тисках.        — Как вы сможете вызволить Сокджина? Его же обвиняют в нескольких убийствах, — Чимин старается подобрать формулировки, не спрашивать в лоб, но достаточно четко, чтобы потом нельзя было сослаться на то, что его не так поняли.        — Да как подставил, так и обелить смогу. Я же их всех для тебя убил, — буквально урчит Джейкоб, стараясь стать ещё ближе, притереться. — Грязные ублюдки, они так на тебя смотрели, так облизывали своими взглядами. Я всё видел. А ты только мой. Мой святой грааль, чистый и непорочный. Видишь, как я тебя оберегаю, отблагодари меня.        — Это вы их убили? — прямо спрашивает Чимин.        — Конечно я, а кто ещё. Ну всё, хватит разговоров, иди ко мне. Хочешь на коленях посидеть? А я тебя поглажу, — Джейкоб ведет рукой по бедру Чимина, сжимает ягодицу.       Чимин косится на дверь, буквально моля о помощи. Он надеется, что этих признаний достаточно, что не нужно вытягивать что-то ещё из этого человека. Поблизости ничего нет, чем можно обороняться — стол довольно далеко, на нем только какие-то папки и бумаги, кресло еще дальше, диван у стены совсем не подходит. Чимин готов обратиться хорьком, лишь бы сбежать, но тут наконец раздается стук в дверь.        — А мы не будем открывать, мы подождем, пока уйдут, — капитан наклоняется и своими сухими губами царапает шею Чимина.       Стук становится всё громче. Кто-то там за дверью готов снести ее с петель, лишь бы войти.        — Да кого там принесло, черт возьми!       Как только капитан открывает дверь, его вытаскивают на улицу, заламывая руки. Чимин какое-то время остается стоять внутри. Его трясет, он не может поверить в то, что всё закончилось.        — Какого черта! Что тут происходит, вы не имеете права! Вы хоть понимаете кто я?! — кричит капитан пока ему зачитывают его права и объясняют ситуацию.       Чимин из-за этих воплей выходит на улицу, достает из кармана записывающее устройство с микрофоном и, демонстрируя его Джейкобу, передает полицейским.       Цирк трясут, как мешок с конфетами, стараясь вытащить любую информацию, все подробности вплоть до минуты. Артистов заставляют вспоминать взгляды и слова. Чимин долго говорит с полицейскими, держится молодцом, стойко отвечает на самые откровенные вопросы и соглашается на детектор лжи. Он не утаивает ничего, кроме одной маленькой детали, но для дела она не имеет никакого значения. Цирк буквально разбирают по винтикам и каким-то чудом удается отвести внимание от отсутствия то животных, то людей на территории. Сокджин выглядит, как тряпичная кукла, которую постоянно таскает с собой девчушка с косичками. Он ходит из кабинета в кабинет, отвечая, рассказывая, пару раз приходится показать те самые фокусы и даже объяснить их принцип. Намджун следует за ним тенью и именно ее напоминает внешним видом. Совершенно бесцветный. В городе находятся те, кто оправдывает капитана и охотнее верит в то, что его совратили и подставили. Намджун долго говорит с ними, чтобы в головах даже не зародилась мысль идти в цирк с разборками.       Когда наконец всё заканчивается, в душе остается только пустота. Труппа собирается буквально за день, они не могут здесь больше оставаться. Нужно уезжать как можно скорее и как можно дальше, потому что слухи душат их и будут преследовать ещё долго. Тут и там какие-то услышанные фразы собираются в совершенно новую историю.       Намджун приходит провожать. Он не может их остановить, не вправе этого делать, поэтому забирает все время Сокджина, которое только тот способен отдать. Намджун обнимает его, целует, держит всеми силами и всем собой. Он готов помогать собирать вещи, лишь бы побыть рядом ещё пару минут.        — Так, пошли отсюда, ещё не все сделано, — Хосок уводит Тэхена с Чимином подальше, цепляет и Чонгука по пути. Они все благодарны Намджуну и каждый хочет сказать ему об этом ещё раз, но сейчас не их время. До отъезда пара минут, все уже рассаживаются по своим вагончикам.       Намджун гладит щеку Сокджина, запускает руку в волосы и целует долго, сладко. Он не может уйти, просто не может сойти с этого места и отпустить. Те ночи вдвоем и бесконечные дни расследования после тяжелым грузом давят к земле и не дают сдвинуться. Намджун не в силах поехать с ними. Он не может оставить этот город, который потерял так много и теперь надеется на него. Но сердце Намджуна из последних сил пытается сломать оковы. Оно режется об острые грани, болит и вот-вот умрет где-то внутри, чтобы потом отравлять трупным ядом душу.        — Я вернусь, — шепчет Сокджин солеными от слез губами и сам словно прикован к этому месту.       Цирк уезжает, оставляя после себя лишь примятую траву и выжженное место там, где был костер. Намджун зачеркивает в календаре день. Он остался. Говорят, время лечит, если это действительно так, то Намджун принял первую таблетку и даже не предполагает, сколько ещё ему понадобится.