talk to me, talk to me, talk to me

У Кеши дым из ноздрей выходит красиво - думает чисто для себя Лёня, сдерживая желание начать свою арт-терапию прямо тут, при нем, рисуя чужое лицо текстовыделителями на потертой толстой тетрадке, из которой в основном вырываются двойные листочки. У Лёни есть скетчбук, но зачем он нужен, когда можно тихо выводить неоново-желтым главные черты, искоса глядя на сидящего за третьей партой в развалку Макарова, прикрывая рукой свои каракули от любопытного Эдика рядом. Ему не хватало будто и так внимания, причем не самого положительного, будто он самоубийца, который самолично готов впихнуть этому исчадию ада свою прекрасную тетрадку, на многих страницах которых красуется одноклассник. Сточный и так находится в постоянно подвешенном статусе главного педика класса, так что такого инцидента ему не хватает. Кеша говорит ему что-то, а Лёне кричать хочется, хочется плакать и метать, хочется схватить Иннокентия за грудки и притянуть ближе, дышать, как загнанный зверь тому в губы и рыдать. У них с Кешей нормальных разговоров нет, хоть они, как друзья с самого детства, обещали когда-то ещё в ущербной песочнице местного детского сада говорить друг другу о проблемах, о любых, делиться невзгодами и счастьем. Они с Кешой не разговаривают - они раскуривают сигареты у него в комнате, запивая все плохим пивом, и обсуждая как же плохо жить, где все сводится к "я же по итогу все равно сдохну, Лёнька, зачем стараться" и постоянно летящему ему в ответ "стараться надо для себя и для тех, кто важны, кому ты важен" и так далее. Кеша открытый, Кеша сдержал обещание, и возможно для него их такие диалоги, наполненные гнетом ругани со всех сторон, нормальные, а для Лёни нет. Лёня тонет в своей лжи, как лягушка в сметане, тонет и не может ни на кого положиться, держась так сильно в себе, что не отличает ложь для себя от лжи для других. Он хочет открыться, он хочет кричать и плакать, биться в истерике и показывать содранные дома его ногтями обои, располосованные бедра и слишком сильно впалый живот. Лёня больной, Лёне нужна помощь, но он не может доверять даже Кеше, который открывается только для него с особенной, никому не видной, стороны, и от этого хочется блевать от себя ещё сильнее. Сточный тонет, что смешно с его фамилией, в своих отходах, депрессии, боли и зажатости, он сам себя закрыл и сам съел ключик, сам себя охраняет и никому не позволяет открыть себя, спасти себя. Он пытается кричать, но не может, скрывает все за милой и тупой улыбкой, поддерживает всех по возможности, а сам продолжает тонуть, тонуть и тонуть. Лёня хочет быть услышанным, хочет кричать, но не может. У Кеши все наоборот и они вместе такие два ебучих идиота, которых затапливает это общество, из-за которого они никогда не смогут нормально открыться друг другу и будут болезненно сжимать руки вокруг чужих плеч только при сильном пьянстве, только когда можно расплакаться, сидя на холодном балконе, только когда там можно рассказать о рпп, о родителях, о нескольких попытках выпила, чтоб забыть об этом на следующий день. И когда нибудь этот круг прервется, прервётся чужой хорошей памятью, а пока они продолжат тонуть, пока не станет поздно.