Космос. Меридиан.

"Мёртвые не хвалят, не бранят, Не стреляют, не шумят, Мёртвые не сеют, не поют, Не умеют, не живут" Егор Летов

Хайко бы наверное многие позавидовали, как же - чистейший! Родился в семье евгеников с золотой ложкой во рту! О евгениках, включая отпрысков, априори заботились, их жизнь защищал жесткий устав. Клан, опекающий род евгеников, содержал огромную армию военных и врачей только для создания условий для жизни очень важных созданий. С детства евгеников баловали, исполняя любую прихоть, окружая хрупких отпрысков со слабым здоровьем навязчивой, удушливой заботой. У каждого малыша был свой нянь, свой врач, своя огромная комната, заваленная игрушками и прочими радостями жизни. И все они были как один похожи друг на друга - пустышки, в чьи души напихали мусор из шаблонных, примитивных желаний, за которыми они, как котята за фантиком, гнались, получали и искали новый фантик. В пряничном замке исполнялись любые желания: красивые вещи, гаджеты, игрушки... живые игрушки, все, что стоило только захотеть, приносили по первой прихоти - главное, было понять, чего ты хочешь теперь и чего будешь хотеть завтра, чтобы успели доставить. Хайко жил в этом вечно цветущем саду и был, пожалуй, самым жадным до удовольствий и игрушек, ему настолько быстро надоедало все, получаемое по первому требованию, что он тосковал и злился. Хайко просто не мог понять, почему ему так быстро все надоедает? Вот Пикси, например, его брат-близнец, мог часами сидеть с одной куклой. Да каким часами?! Он неделю мог ее расчесывать, наряжать и укладывать в постельку с кружевным постельным бельем и изящной ковкой. Хайко тоже пытался: расчесывал, умывал, заплетал, наряжал, а потом брал ножницы и стриг куклу налысо. Просто потому, что она его бесила! Примитивная, пластмассовая дрянь! Почему она не доставляла ему тот же восторг и удовольствие, как и Пикси? Что, черт возьми, с ним было не так?! Но Хайко не сдавался, не в его натуре это было, поэтому он заказывал новую игрушку, необычную, и даже увлекался ей ненадолго, но уже к вечеру обычно терял интерес. Потом еще одну и еще, пока их детская не превращалась в склад из новинок. Пикси пребывал в каком-то состоянии постоянного экстаза, не спеша зарываясь в горы игрушек и выуживая оттуда очередного порой лысого любимца, который не угодил Хайко. Невыносимая скука и раздражение делали общение с Хайко малоприятным для остальной оравы детей, которая проживала с ними в резиденции рода, а так как, помимо всех прочих качеств, Хайко был еще и жутким ревнивцем, то в итоге вышло так, что с миролюбивым Пикси никто не дружил, потому что боялись отхватить от его чокнутого братца. Попытка разлучить близнецов закончилась провалом: если Пикси просто рыдал, то Хайко показал себя во всей красе, устроив такое шоу, которое даже с натяжкой истерикой не назовешь. Что он тогда вытворял, ему сложно было вспомнить, но после этого Пикси оперативно вернули туда, откуда забрали, а на самого Хайко положил глаз глава опекающего клана. Это, кстати, спасло в дальнейшем жизнь Пикси. Из-за своей скуки Хайко переключился с игрушек на окружающую среду и со временем стал замечать некоторые странности: что, например, пропадали некоторые братишки и сестренки, до которых никому из их ровесников дела не было, потому что они были слишком заняты развлечениями. Чем старше они становились, тем меньше братьев и сестер оставалось, но почему-то этого не замечал никто, кроме Хайко. Его сверстники (родственниками он их называть не хотел) были тупые и извращенные, словно вечно голодные животные. В десять лет Хайку наткнулся на книжки с картинками и заинтересовался странными строчками, которые, по его мнению, уродовали картинку. С назревшим вопросом он подошел к няньке и спросил, для чего это нужно. Когда ему наконец объяснили для чего, Хайко испытал шок, поняв, что это текст, который читают, и он, вообще-то, написан везде, даже на стенах, на дверях и на плечах у него с Пикси, и он имел какое-то значение. На вопрос, когда его этому научат, он услышал ответ - никогда, или если он станет избранным, то ему, конечно, придется научиться читать, но все равно это будет не раньше двадцати лет, а пока ему ни к чему забивать свою милую головку ненужной ерундой. Возможно, Хайко и забыл бы про это, если бы не презрительное снисхождение, мелькавшее в глубине зрачков няня. Промучавшись несколько дней, Хайко заказал еще кучу ненужного барахла, чтобы нянь, у которого он спрашивал, забыл о его вопросах, и, дождавшись, когда наступит смена другого няня, взялся за него всерьез. Вообще предполагалось, что нянь один, но на самом деле это были клоны, и Хайко умел их различать, недоумевая, как остальные, включая Пикси, не замечают, насколько разные у клонов характеры. Этот, например, когда видел Хайко, в первое мгновение слегка морщился, будто лимон съел. Поэтому, как только он пришел, Хайко выдвинул ему требование, по которому, если тот научит Хайко читать, то он в его смену не будет доставлять никаких проблем и вообще станет следить, чтобы и другие дети не доставляли неудобств. Ну а если нянь откажется, то он скажет представителю рода, что нянь заглядывал к нему в штанишки. Однажды после подобного инцидента с другим ребенком пропал один из няней и вообще няни резко сменили внешность. Естественно, побледневший нянь не смог ему отказать, и начались тайные занятия. Почему-то это даже не обсуждалось, но они скрывали то, что он учится читать, что-то подсказывало, так будет правильно. С тех времен Хайко будто вынырнул из глубокого сна и оказался в незнакомом месте. Вроде и стены те же, и огромная лужайка с аттракционами та же, и дом, и дети, число которых продолжало уменьшаться, но он увидел другую плоскость окружающего его пространства. Будто раньше он в двухмерном мире жил, а сейчас в трехмерный попал. Через некоторое время между ним и нянем, которого он прозвал Инески в честь героя из первой прочитанной им книжки (до этого у няня был лишь номер), сформировалась странная связь. Они привязались к друг другу. Хайко ждал его смену, а Инески украдкой таскал ему новые необычные книжки, в которых картинки встречались все реже и реже. Книжки открывали какой-то другой спектр чувств, эмоций, мыслей и желаний, а пряничный домик все больше напоминал уютную ферму, в которой среди выводка потом выберут самую подходящую для клана опекуна марионетку. Нянь тоже менялся, причем даже физически. У него появился какой-то особенный запах, необычная мимика, глаза стали чуть ярче и больше, острые, высокие скулы будто смягчились, сделав лицо более приятным. Они расцветали рядом с друг другом, Хайко заразил Инески любопытством, и тот, нарушая устав, принялся изучать мир и рассказывать о нем своему подопечному. Все это, конечно, было грубейшим нарушением, но они давно переступили ту черту, когда можно было остановиться. Словно губки, они впитывали информацию, придумывали новые ловкие схемы обхода удушливой заботы, которая как невидимая петля висела на шее каждого, кто подпадал под ее юрисдикцию. - Почему я? - однажды спросил Инески. Хайко оторвался от нового гаджета, к которому был с обратной стороны прикреплен планшет с контрабандными книжками, и непонимающе посмотрел на няня. - Почему я? В смысле мы же одинаковые, с одинаковым набором функций, и я свои обязанности выполнял четко по регламенту. Хайко отложил планшет, забрал у заснувшего рядом с ними Пикси недогрызенное яблоко и принялся задумчиво его жевать. - Ты смотрел на нас с презрением. - Что?! - Нянь подпрыгнул от возмущения. - Да с чего ты это взял? Ты слово "презрение" узнал только три книжки назад!!! Хайко, улыбаясь, пошарил по карманам Пикси и, найдя там подтаявшую шоколадную конфету, запихнул в рот. - Ты закатывал глаза. Однажды Венс не дошел до горшка и обосрался прям в кровати, и ты так закатил глаза, что я понял, что не меня одного это бесит. Инески сдулся, возразить ему было нечем, а Хайко посмурнел, задумчиво накручивая кудряшки брата на палец. Пикси тоже учился читать, но как и прежде, был слишком добрым, чтобы вариться в тех же чувствах, что и Хайко. - Это ведь ненормально, что Венс гадит под себя? - Хайко перевел больной, полный уязвимой беспомощности взгляд на Инески. - Ведь там другие люди? Там не растят людей как животных! Так почему мы растем как убогое зверье?! Комнатные собачки! - Не кричи, малыш... - Нянь положил теплую руку на ледяную ладошку Хайко, и звенящий голос подопечного оборвался. - Там еще хуже. Там такие, как вы, дети голодают, умирают никому не нужные. Может быть, ты станешь первым, кто сможет... Голос Инески будто выцвел, угас, не закончив фразы. Хайко понимал, что это оттого, что никто уже не верит в то, что у них есть шанс. Они живут в убогом раю, который извращает и калечит их жизни. Мозги большинства подопечных, убаюканных ласками и исполнением любых желаний, превратились в желе. Все, кто жил рядом с ними, были ужасно капризными и просто невыносимыми. Хайко, начавший глотать книги по несколько за день, не мог понять, как его мерзких, истеричных и беспомощных братьев терпят взрослые, как они умудряются исполнять каждую их прихоть? Но потом оказалось, что исполнить прихоть примитивного, ограниченного существа очень просто. Примитивное существо имеет примитивные потребности, которые нетрудно предугадать и так же несложно удовлетворить, и даже эти потребности были не их собственные, ведь все журналы с новинками, попадающими в зону доступа, были отобраны заранее, а значит, все, что в них было, и все, что могли потребовать подопечные, уже находилось в соседней комнате. Как блохи в стеклянной баночке, они смотрели на мир через искаженное стекло и желали лишь того, что им можно было желать. Они не могли мечтать ни о чем другом, кроме того, о чем им разрешали мечтать, они даже не могли вообразить ничего сложнее и интереснее яркого гаджета с веселыми мелодиями и увлекательными игрушками, в которых было множество примитивных уровней, где блуждал их невостребованный ум. Им уже было по тринадцать лет и большинство из его братьев спали в подгузниках, потому что были настолько беспомощными, что не понимали, насколько это унизительно. Хайко задыхался в сиропной заботе, подавляя желание оказать услугу своим братьями и придушить их, потому что подобное существование не просто бессмысленно, оно унизительно. Хайко помнил: в детстве их было десять, а сейчас осталось пятеро. Куда исчезла половина, неизвестно, но что-то подсказывало ему, что чем капризнее он, тем больше у него шансов выжить, потому что последний пропавший братишка был самым нормальным из всех, кто остался. В их навороченных гаджетах не было ничего, кроме бесконечного списка игр и картинок. Ни о каких новостях или книжках не могло быть и речи, никто из них попросту не знал, что такое книжка и что значит читать. С пятнадцати лет их начали учить этикету, гигиене и макияжу, тогда-то несчастные сверстники Хайко узнали, что есть разделение на пол, и если это мужчина, то по этикету ему положено носить брючки, а если девочка - то платье. В ночь после первого урока этикета Хайко тихонько давился слезами на худеньком плече брата. Это он знал, что значит быть мужчиной, а что значит быть женщиной, он прочел об этом в книжках и надеялся, что на занятиях его братьям и сестрам скажут чуть больше, чем об отличии в одежде, но те должны были и дальше оставаться примитивными, но теперь уже воспитанными животными, такими, чтобы их можно было вывести в светское общество. После одного из уроков по этикету, незадолго до того, как исчезнуть, Инески забрался с Хайко в его пещеру из игрушек и, прижав его к себе, судорожно зашептал: - Малыш, послушай меня очень внимательно и не перебивай! Если вдруг я не приду в свою смену, не ищи меня! - Хайко в панике дернулся в руках, но нянь держал его крепко. - Выслушай! Не ищи меня! Не закатывай истерик! Будто и не было меня, малыш! - Нет! Нет! Нет! - Сердце сжалось в комочек от ужаса предстоящей разлуки. По щекам побежали горячие слезы, пальцы так сильно впились в плечи Инески, что ногти, выгнувшись, болезненно заныли. - Да, малыш! Да... обещай мне, что не наделаешь глупостей. Я принес тебе накопитель, на который скачал все, что смог найти, там несколько сотен терабайт, тебе жизни не хватит, чтобы это прочесть! - ЗАТКНИСЬ! Не нужно мне ничего! Только останься со мной!!! Хайко охватил дичайший ужас от мысли, что в этом безумном, сумасшедшем аду они с Пикси останутся одни. В панике он сжимал рыдающего, как и он, няня в объятиях, вцепившись зубами в его плечо, и обхватил ногами за талию, сжимая так, чтобы никто и никогда не смог их разлучить. Из груди рвался звериный вой тоски. Он не сможет без него жить. Не сможет. Он твердил ему об этом, но это ничего не меняло. Они не принадлежали себе, так как они могли принадлежать друг другу? В душной норе из игрушек случился их первый и последний поцелуй. Они оба не умели целоваться, но прочли в книжках, что нужно коснуться друг друга губами. Сплестись языками. Это возможно было бы смешно и глупо, если бы не было так больно. Они стукались своими зубами друг об друга, кусали губы и тонули друг в друге, задыхаясь от предстоящей разлуки. - Исцарапай меня! - судорожно шептал Хайко. - Пусть на мне останутся твои следы! - Нельзя! - Мокрое от слез лицо Инески спряталось в его волосах, прижимаясь как можно ближе. - Расцарапай! Пусть не будет больно! - Хайко стукнул себя по груди. - Тут сейчас все разорвется! Помоги мне! Марево безумства окутало их, спеленало в свое душное, спасительное покрывало. Они расцарапали друг другу все тело, оставив неповреждёнными лишь руки, шею и лицо. Чем ярче была боль, тем радостнее становилось на душе. Они живы, они будут жить. Инески слизывал его кровь алыми губами, шальными глазами смотря прямо в сердце. Прежде чем уйти, он обработал его раны и оставил свою линзу, выдав последние распоряжения, как Хайко должен воспользоваться его подарком. Впервые в жизни Хайко так ждал отбой. Когда на часах пробила ровно полночь, Хайко вставил линзу и закрыл глаза. Перед глазами вспыхнул свет, привыкнув к нему, Хайко разглядел строгие коридоры, по которым шел Инески. Странных, незнакомых людей, которые иногда кивали ему, а иногда просто проходили мимо. Неожиданно за очередным поворотом нянь замер и уставился на темный квадрат. Хайко не сразу понял, что это, но когда понял, вскочил на постели и уставился на глухую стену перед собой. В глазах Инески в темноте спальни вскочил он сам, он видел себя глазами няня. Там было прозрачное стекло, через которое Инески смотрел на него. На маленькую пришпиленную бабочку за стеклом. Инески подошел к стеклу и приложил к нему свою ладонь. Спотыкаясь, Хайко выбрался из постели и, подойдя к стене, приложил свою ладонь к его. Через линзу Инески он видел, как тот видит его. Губы задрожали, а из-за набежавших слез зарябило изображение. Нянь умоляюще покачал головой. Втянув воздух, Хайко приложил свою руку к губам и дотронулся ею до стекла. Подхватив его поцелуй, Инески прижал пальцы к своим губам. Неожиданно из-за поворота вышел человек, Хайко отпрыгнул в сторону и демонстративно направился в уборную. Что-то ответив, Инески отправился дальше, и Хайко вместе с ним. Хотелось побежать следом, закричать так, чтоб услышали все и остановили это безумие, но вместо этого Хайко вернулся в постель, накрылся с головой и утонул в белых коридорах. Поблуждав еще немного по ним, Инески вышел на большую площадку, на которой не было ничего, кроме огромной прозрачной стены, за которой виднелись не зеленые лужайки которые с детства наблюдал Хайко, а черная бездна. Он даже вскрикнул, увидев ее впервые. Пришлось зажать себе рот, чтобы не проронить ни звука и не разбудить шумом дежурного няня. Под душным одеялом уже нечем было дышать, но Хайко было все равно, он таращился в пустоту глазом, на котором была линза, и чувствовал, как из-под ног уходит вселенная. Вот он, космос, в котором они всю жизнь находятся и о котором Хайко случайно узнал из книг. Все облака и дожди, все чайки в поднебесной выси были голограммой, стылой ложью, укравшей у его братьев свободу не только действий, но и мыслей, но его обворовать у них не вышло. Всю ночь напролет Инески стоял у стекла и старался моргать как можно реже, чтобы Хайко увидел космос, увидел бесконечное величие бытия. Бесконечность, необъятность непознанного. Хайко старался не дышать, таращился в ночь, истекая потом, и впитывал в себя каждую звезду, каждую пролетающую мимо комету, пока к Инески не подъехал маленький робот, наподобие робота-уборщика, поддерживающего чистоту в их комнатах. Инески бросил последний взгляд на свое отражение в стеклянной линзе космоса. Никогда Хайко не забудет этот взгляд, полный любви и отчаяния. Горло сдавило спазмом, а груди потребовался воздух. Хайко вскочил на ноги и, бросив быстрый взгляд на часы, где стрелки показывали ровно три часа ночи, забежал в туалет. Вспыхнувший свет Хайко выключил и забился в дальний угол между ванной и мягкой кушеткой. Инески шел по коридорам, следом за роботом, и к ним присоединялись няни, выходящие из других коридоров и комнат. Мелькали темные окошки с такими же спальнями, как у него. Звука не было, но Хайко будто знал, что там сейчас тихо до звона в ушах. Они шли и молчали. Их было, оказывается, одиннадцать, а не семь, как думал Хайко, и все они были как две капли воды похожи друг на друга. С каждым поворотом угол пола менялся, и няни спускались на нижние этажи, коридоры которых были уже не настолько безупречно белыми, они стали серыми и холодными, испещренными черными трубами как язвами. Они шли и шли, и он шел вместе с ними, пока путь их не закончился на самом нижнем этаже с самыми низкими потолками. Они зашли в узкое помещение, сели на холодную, безликую скамью и стали стягивать с себя одежду. - Нет-нет-нет, - зашептал в комок полотенца Хайко. - Нет-нет-нет, - стучало сердце. Каждая клеточка его тела знала, что будет дальше и в ужасе кричала, сгорая. Хайко плотнее прижал скомканное полотенце к кривящемуся в рвущемся крике рту. Пальцы мяли ткань, а тело выгибалось от боли. Он просто не мог видеть и дышать. Он не хотел существовать, хотел забрать его оттуда и спрятать в ворох своих игрушек, где они сегодня целовали и царапали друг друга. Как только няни разделись, они зашли в небольшое круглое помещение, в стенах которого были начертаны силуэты. Подошли к стене и, развернувшись, улыбнулись друг другу. Хайко видел, как шеи нянь напротив обхватывает металлическая змея. Значит, и шея Инески уже в плену. Хотелось закричать ему, чтобы он бежал, убирался оттуда. Но куда? К нему? К бабочке за стеклом? Теперь уже на знакомых лицах нянь не было знакомого спокойствия, они плакали и дрожали, смотрели друг на друга и старались улыбаться. Они что-то говорили друг другу, нервно смеялись и плакали. Когда они взялись за руки, в комнатку зашел новый нянь. Хайко не знал, откуда он это знает, он просто знал. Новый нянь поклонился им и, нажав на небольшой рычаг в стене, ушел из помещения. Белый свет в комнате сменился на красный. Что случилось дальше, Хайко не видел, потому что Инески, заботясь о нем, закрыл глаза. Из-под ресниц еще виднелось странное движение, но вскоре все замерло, остался лишь смутный, неподвижный свет из-под закрывшихся на веки глаз. Он завыл, когда понял окончательно - Инески не стало. Хайко выл и бился головой о бортик украшенной мозаикой ванны. Это было невозможно вынести, с этим невозможно было справиться. Ему было так невыносимо больно, что он выгибался на холодном полу ванной, касаясь ее лишь макушкой и ногами. Он горел внутри и плавился снаружи. Царапал себе лицо, чтобы болью телесной заглушить боль душевную, но это было нелепо и бесполезно. Бесконечный, безумный огонь выворачивал жилы в его теле, а горло тянуло от крика. Хайко бил себя по лицу ладонями, но его тощие лапки с содранными уже ногтями ничего не могли сделать, тогда он принялся биться головой об острый бортик ванной и, если бы не Пикси, возможно догнал бы душу Инески в бесконечном космосе, и они бы устремились вместе к самой яркой звезде.