***
Она не явилась на ужин. Стул прямо перед ним пустовал. А он, как дурак, весь вечер ждал этого ужина. Хотел взглянуть ей в глаза, узнать. Зла ли она всё ещё? Успокоилась? Натянула на лицо прежнее равнодушие? Видимо, не узнает. И он ни за что не признает, даже под пытками, но ещё ему хотелось просто взглянуть на неё. Что-то внутри, глубоко внутри капризно шевелилось, когда он вспоминал ту версию Эстери, что он видел на башне. — Ох, совсем забыл сказать, — бодро вспоминает Дамблдор, мазнув взглядом по пустующему месту за столом. — Мисс Малфой, к сожалению, сейчас не с нами по причине плохого самочувствия. Но не стоит переживать! — предупреждает он, как будто бы хоть одна душа исполнилась искренней тревогой после его слов. — Это обычная простуда, мадам Помфри справляется с подобным на раз-два. Вот увидите, совсем скоро снова будем сидеть за этим столом полным составом. Перед глазами Гарри в очередной раз за вечер ожили воспоминания, картинки, кадры. Только на этот раз он, прокручивая их в голове, обратил внимание на две вещи: погоду и во что она была одета. Ну конечно. Было бы странно, если бы она не заболела после этого. Мысль, робко вильнувшая в голове, заставила Гарри подавиться апельсиновым соком из кубка. Может, её навестить? Нет, нет и нет. Нет! Её срыв на башне, может, и надломил её собственный образ, но между ней и Гарри всё ещё возвышалась огромная, массивная стена, и он даже не представляет, что может случиться, чтобы эта стена хотя бы просто треснула.***
Было пусто. Где-то внутри неё — пусто. На ту агрессию, которой она отчаянно топила Поттера после обеда, ушли все силы. И чёрт знает, сколько продлится восстановление, но першение в горле, температура и слабость этому не способствовали. Физическое состояние будто захотело быть под стать моральному — для баланса. А ей теперь — мучайся. Топи себя в своих мыслях и одновременно выкашляй себе лёгкие этой едва выносимой болью в горле. Будто раскалённой кочергой по слизистой. Стоило прийти в лазарет — правда, далеко не сразу после получения первых симптомов, —принять неслабую дозу Бодроперцового зелья, и ей заметно полегчало. Физически. Возвращаться после этого на ночь в мрачную спальню не было никакого желания. И она попросила остаться здесь, на больничной койке, до завтра. А на следующий день попросила снова — до завтра. И потом тоже. И потом. Конечно, в лазарете здоровых не держат. И она врала, бессовестно врала, что чувствует себя по-прежнему плохо. Температуру, давление и горло целительница могла проверить без проблем, поэтому приходилось твердить, что она чувствует болезненную слабость. Этого уже не проверить. Да и ложью это язык не поворачивался назвать. У неё действительно нет ни капли энергии. Будто повстречалась с дементором. Снова. Как в поезде. Спрашивается, зачем ей вообще отлеживаться в лазарете? Там скука смертная. Тоскливее места не придумаешь. Но в спальне — не лучше. А тут хотя бы не нужно выходить на завтрак, обед и ужин в Большой зал, к людям, к Поттеру. Видеть его она не хотела. Злилась. Не на него — на себя. За то, что не сдержалась. За то, что выпалила ему всё, что скоблило на душе. Отвратительно. Примерно на третий день — она не была уверена, у неё все сутки смешались в одну нескончаемую временную ленту — врать про слабость было уже глупо. И организм будто решил подыграть её лжи, спасти положение своим извращённым способом. Поднялась температура. Сильно. И Бодроперцовым она не сбивалась. Причин на то не было. Мадам Помфри несколько раз проверяла — от простуды и следа не осталось. Просто температура и всё. Она бы не удивилась, если бы это просто организм уже начинал отказывать. Заколебался, закатил глаза на происходящую вокруг чертовщину, и здоровье вслед за ним, помахав ручкой, сказало «справляйся, как хочешь, без меня». Если раньше она хотя бы бродила по лазарету туда-сюда, разминала ноги, то теперь она могла только лежать бесполезным бревном на койке. Уткнувшись слегка влажным от жара лицом в подушку и уставившись пустым, усталым взглядом в стену рядом. Дни проходили по щелчку. Она даже не знала, какое сегодня число. В один день её навестил пятикурсник с её факультета. Неожиданно — она никогда с ним не общалась. Но ему тоже скучно. Вот и поболтали. Разговор вышел натянутым и до смешного недолгим. Потрясающие каникулы. И всё же — лучше, чем дома. Температура продлилась всего два дня, и это время она провела в каком-то затуманенном беспамятстве. Много спала, лежала, не понимала, проснулась уже или всё ещё спит. Сны были разными — то до безумия реалистичными своей повседневностью, то кошмарными до абсурдности. Иногда просыпалась посреди ночи, чувствуя на губах вкус слов, что лихорадочно бормотала во сне. Аппетита не было. Голова раскалывалась, аж до тошноты. На пятый день каникул ей полегчало, как будто до этого её просто сглазили, а теперь проклинающий смилостивился, махнул рукой и подумал «ладно, пускай поживет». Температура спала, и она вполне могла подняться с постели. Стала подходить к огромному, почти в пол, окну, чтобы хоть как-то развлечься. Людей в школе мало, и картинка за окном почти не менялась. Всё тот же унылый декабрь. Только злополучная троица нередко ходила туда-сюда, к хижине лесничего и обратно. Порой на белоснежном полотне за окном мелькал и Клювокрыл, которого выводили подышать свежим, морозным воздухом. — Потрясающие они существа, эти гиппогрифы, неправда ли? — задумчивый голос прямо за спиной. Эстер вздрагивает, но не оборачивается. Всматривается в отражение окна — Дамблдор. Да и по голосу понятно, что Дамблдор. Только что он тут забыл? Его манера передвигаться бесшумно раздражала до жути. Она и так пуглива последнее время. — Ты уже на ногах, — констатирует он с легкой улыбкой на губах и сверкающими глазами за очками-полумесяцами. — Это радует. Чудаковатый он. Люциус Малфой делает всё, чтобы от Клювокрыла избавиться, а он, этот директор, заговаривает с его дочерью о том, какие эти животные потрясающие. И что на такое это ответить? О да, прекрасны, как жаль что конкретно этому не сносить головы. Папочка на пару с Драко постарался. Всё ещё молчит, будто забыла, каково это вообще — говорить. Застыла, едва ли дышала. И смотрела в окне — на беззаботное создание, ещё не знающее, что грядет. — Мадам Помфри переживает, — продолжает директор. Говорил будто сам с собой, и судя по тону — его это ни капли не смущало. Наверное, не впервые? — Думает, с тобой что-то серьезное. А он так не считает? Считает, с ней ничего серьезного? Она не сдерживает тихой усмешки, на которую будто уходят все силы, и от этого ноги пронизывает унизительная слабость. Всё равно стоит, продолжает смотреть в окно. Только слегка качнулась. — Я не думаю, что ты больна. Ведь не существует такой болезни, с которой не справилась бы наша Мадам Помфри, не так ли? — Он делает паузу, будто ожидая реакции. Она лишь безжизненно пожимает плечами. — На мой взгляд, твоё состояние вполне естественно. Это тяжелый для тебя год. Многие люди недооценивают влияние морального благополучия на здоровье, и очень зря. Что он подразумевает под тяжелым годом? Побег её родного отца с Азкабана? Сплетни? Что он вообще может знать о её моральном благополучии? Да и у Поттера такого «влияния на здоровье» не происходит. А ему, она не может не признать, за три года досталось в тысячу раз больше, чем ей за этот. И что это тогда значит? Что она слабая? Очевидно, слабее Поттера. В тысячу раз. Ей вдруг стало мерзко от самой себя. Настолько мерзко, что захотелось в душ, жёсткой щёткой содрать с кожи слабость. Что старик от неё хочет? Поболтать? Или пришёл сказать что-то важное? — Как скоро ты планируешь вернуться к привычной жизни? Твой стул за нашим столом всё ещё пустует. И пусть пустует. Кому какое дело? Её никто за этим столом не ждёт. — Не знаю, — наконец говорит она чуть охрипшим голосом, потому что за последние дни едва ли говорила чаще, чем дважды за сутки. — Скоро. — Завтра Рождество. И правда. Она совсем забыла. Ей и не нужно помнить. Подарки семье — которым они вряд ли теперь уже обрадуются — она отправила заранее, а свои она ждёт без особого энтузиазма. Обычный день. Тоскливый, скучный, бессмысленный день. Ей и здесь хорошо. — На мой скромный взгляд, хотя бы праздничный ужин стоит провести в полном составе. Ты так не думаешь? Медлит. Облизывает пересохшие губы, обдумывая. Наверное, завтра на ужин придут все. И Трелони, и Люпин, и Филч, до этого отсутствующие. Рождество же. Не хотелось быть белой вороной. — Хорошо. Приду. — Прекрасно, — улыбается директор. — А то один человек в зале каждый раз поглядывает на твой пустующий стул. Думаю, он обрадуется твоему возвращению. Так. Постойте. Чего?***
До обеда она ещё была в лазарете. После него переоделась, собрала непослушные волосы в косичку, чтобы хоть как-то придать им опрятный вид, снадобье-то осталось в спальне, и пересекла замок, вернувшись в спальню, что пустовала с первого дня каникул. Подарков было достаточно. Эстер была уверена, что увидит максимум один свёрток. От матери. Люциус и Драко же всё ещё злятся. Не то чтобы её это порадовало. Равнодушие как накатило с момента появления в лазарете, так и оставалось её верным спутником до конца, стирая из её памяти, что Рождество — повод для хорошего настроения, а подаркам, как бы, нужно радоваться. Сев на прохладный пол, она без особой охоты распаковала посылки. В них не было ничего особо интересного — три книги, новое платье. Плюс сладости от Драко. И ещё прислали деньги. На случай, если она пойдет в Хогсмид. Раньше из подарков для неё могла сложиться целая гора. На то, чтобы распаковать всё, могло потребоваться всё утро. Она ведь всегда получала что-то от однокурсниц и, конечно, дарила что-нибудь взамен. Не в этот раз. Интересно, почему же. Аж тошно. Лишилась единственных «подруг» из-за Сириуса Блэка и их дурацких сплетен. Прямо-таки настоящая дружба была, пример для подражаний. Особое внимание Эстер привлекла лишь одна крохотная коробочка. Тем, что была не подписана. Открыв квадратный футляр, обтянутый бархатной тканью, она обнаружила внутри серебряную подвеску с топазом. Светло-голубым. И напоминало это сверкающее голубизной небо в солнечную погоду, которой сейчас, зимой, не хватало до безумия. И кто этот неизвестный даритель? Неужели нашелся человек, который не верит слухам? Да ещё и бескорыстно, абсолютно анонимно дарит недешёвую вещицу? Ещё немного, и она поверит так в человечность. Пока что она не то чтобы верила. Подойдя к зеркалу, она аккуратно застегивает подарок за шеей. Серебро и камень приятно холодили кожу между ключиц, а голубой цвет оттеняет её бледную, почти серую кожу. Ей нравится. Да, ей определенно нравится, как он на ней выглядит. И впервые за эти бесконечные мрачные дни на её лице появляется слабая, но искренняя улыбка. За первую неделю каникул из её памяти будто запропастилось умение общаться. Не то чтобы и до этого она была очень общительной и жизнерадостной, но теперь она не не хотела, она практически не могла, физически. И потому разумным было избегать общество любого создания — ученика, привидения, полтергейста, говорящей картины или учителя. Выскользнув из замка незаметно — для чего приходилось осторожно заглядывать за каждый угол, прежде чем выходить из-за него, — она пошла, куда глядят бездумные глаза. Надеялась, что хоть ледяной воздух освежит рассудок и поможет прийти в себя после затяжного присутствия не здесь, не в реальности, а в глубоком болоте своих мыслей. Сначала она просто сидела на бревне у озера, кутаясь в пальто и тёплый шарф и смотря, как ветер тревожит ровную гладь воды, начавшую покрываться пока что тонкой коркой льда. После снова встала, размяла замерзшие ноги. И в итоге они принесли её в неожиданное место. Массивная дверь прямо перед ней выглядела угрожающе. К хижине Хагрида она подходила так близко только на уроках. И, может, на первом курсе. Драко тогда с чего-то уверился, что Поттер планирует передавать кому-то дракона, вышел после комендантского часа из гостиной, и она увязалась за ним, пытаясь отговорить. В итоге — наказали обоих походом в Запретный лес с гриффиндорской троицей. Зачем она пришла сейчас? Уходи, уходи и не вылезай из своей зоны комфорта, — оглушающе шептал тоненький внутренний голосок. Тебе не следует общаться с такими, как этот дикарь-полукровка. Люциус презирает его. Драко презирает его. Ты должна презирать. Не получалось. Лесник как лесник. Учитель, правда, из него не очень, но зато его гиппогрифы действительно заслуживали внимания. Потрясающие создания. Что будет, если Драко или отец узнают, что она притащилась к дому лесника? Которого они с таким усердием пытаются уволить, а его любимца казнить? Ей не следует усугублять свое и без того шаткое положение. Но тело уже давно перестало слушаться помутившийся от чего-то рассудок. И она осознанно роет себе могилу, втаптывая себя в самое дно всё сильнее и сильнее. Поднимает руку. Стучит трижды маленьким кулачком, полагая, что он и вовсе не услышит этого тихого стука через настолько толстую дверь. Но она распахивается буквально через секунду. — А я вас уже зажда… — начинает здоровяк, но видя не тех, кого ожидал, застывает. Хмурит свои густые брови. Взгляд не злобный, но недоверчивый. — Чего тебе?.. Она дышит неровно, пряча неуверенный взгляд где-то в рядом лежащих сугробах. И правда. Чего ей?***
Гарри был угрюмее, чем обычно. Только-только метла мечты оказалась у него в руках, как он тут же теряет возможность на ней полетать, и теперь только и может, что любоваться ей по памяти. Это же совершенно нелогично. С чего бы Блэк стал дарить ему Молнию? Он в бегах. У него наверняка нет денег даже на одежду. И как долго учителя планируют её проверять? — У меня галлюцинации, или вы тоже это видите? — спрашивает Гермиона, и Гарри выныривает из грёз по метле. Они спускались по крутому склону от замка к хижине Хагрида, чтобы снова засесть там за книгами в попытке помочь их большому другу не потерять работу и питомца. А сейчас неожиданно, как гром посреди ясного неба, выходила из его домика Эстери Малфой. Та, чей отец и брат виноваты в происходящем. Та, кто учится на факультете, открыто презирающем педагогику Хагрида. Увидев идущих вниз гриффиндорцев, она меняет направление — до этого, судя по всему, планировала идти прямиком им навстречу, к замку, — и скрывается где-то в стороне озера. Как будто на чем-то постыдном поймали, ей-богу. — Я тоже вижу, — как-то заторможенно отвечает Рон, часто моргая. Будто проверяет, не чудится ли. У Гарри было два вопроса. Почему она не в лазарете, если уже как неделю она оттуда не вылезала? И что она забыла у Хагрида? Спрашивать вслух и не требовалось — никто понятия не имеет, как и он. Поэтому все втроем просто слегка ускоряются, чтобы дойти быстрее. Прежде чем пройти в дом, Гарри смотрит в сторону, где исчезла Малфой, будто сейчас она стоит где-то там вдалеке и только и ждёт, когда он посмотрит. Конечно, нет. Наверное, уже почти в замке. Пошла обходными путями, лишь бы с***
На праздничном ужине она выглядела как обычно. Никаких перемен. Только надела какое-то изумрудное платье в честь Рождества и повесила на шею серебряное украшение. Осанка такая же идеально-аристократичная, лицо такое же неживое и отстранённое, бледное. И волосы выпрямлены, как было раньше. — Как ты себя чувствуешь, Эстери? — вежливо обратился к ней директор, когда уже была произнесена им праздничная речь и многочисленные блюда были поданы. Гарри выцепил взглядом то, что вряд ли заметил кто другой — прежде чем она ответила, уголок её губ нервно дернулся. — Намного лучше, профессор Дамблдор. Спасибо. — Вот и чудненько. Дерек, подай, пожалуйста, отбивные, — весело попросил он какого-то первокурсника, и тот покраснел до кончиков ушей. Гарри смотрел на неё и не мог отделаться от чувства, что эта высокомерная слизеринка и та девчонка, что накричала на него в башне — совсем разные люди. Может, ему вовсе приснилось всё? Не было ни одного доказательства их столкновения на башне. Тот почти что роковой день — как в другой жизни, — теперь вспоминался туманно, расплывчато. Нереалистично. И всё же — он знал, не сон. Знал, что её что-то ломает, что она не выдерживает. Знал всё это и в то же время не знал ничего. Что у неё в голове? О чем она думает сейчас? О чем думает, смотря на него? Разрезая мясо, он мысленно проклинал то, что не существует заклинаний, читающих мысли человека. Если и существует — в школе не проходят. И точно не на третьем курсе. — Посовещавшись, мы решили устроить в воскресенье, то есть завтра, поход в Хогсмид в честь Рождества, — сообщает Дамблдор через какое-то время. — Сомневались — всё же вас так мало. Но тем лучше, меньше очередей, не так ли? — его глаза весело блеснули. — Однако прошу вас быть очень осторожными. Слушаться профессора Макгонагалл — именно она вас завтра поведет — и не уходить далеко, во всяком случае одним. На последней фразе вся веселость куда-то испарилась, сменившись глубокой, хмурой серьезностью. Гарри помрачнел. Надеется, что профессор Макгонагалл, из-за того, что их мало, не будет заставлять их ходить кучкой. Тогда Гарри вовсе в Хогсмид попасть не сможет — мантией-невидимкой не воспользуешься. Малфой, видимо, подумала о том же, потому что стрельнула глазами в него и как-то невесело усмехнулась. Тут же отвела взгляд, спрятав его в тарелке. И всё же — почему она ещё никому не разболтала? Сейчас же идеально подходящий случай: она разболтает про мантию, Гарри не пустят, и он проведет следующий после Рождества день не в Хогсмиде, как другие, а в гостиной. Но нет. Она молчала. И в глазах не бегали те хитрые слизеринские огоньки.***
Этот поход в Хогсмид показался Эстер до смешного нелепым. Лишь четыре ученика из семи могут туда пойти, какой в этом толк? У Поттера нет разрешения — учителя же не знают, что он проберется туда и без разрешения, — а двум первокурсникам вовсе ходить туда ещё нельзя, маленькие совсем. Веселая получается компашка. Малфой, Уизли, Грейнджер и тот угрюмый слизеринец-пятикурсник. И всё под неусыпным взором Макгонагалл. Уизли и Грейнджер слились сразу же — ушли, видимо, дожидаться своего Поттера. Пятикурсник тоже быстро покинул эту очень многочисленную группу людей. Сказал, нужно в «Шапку-невидимку», местный магазин одежды. Увязаться с ним, очевидно, будет неловко, но с Макгонагалл оставаться наедине — тоже. — Мисс Малфой, я понимаю, что ходить со мной — не самый привлекательный для Вас вариант, — вдруг спокойно, но строго заявляет она. — И у меня также есть свои дела. Поэтому можете пока походить по магазинам, если хотите. Только, прошу Вас, не гуляйте в безлюдных местах. — Разумеется, — со всей серьезностью откликается Эстер и быстро скрывается в ближайшем помещении, «Трёх метлах». Обычно заполненный учениками паб теперь имел внутри лишь несколько деревенских жителей да рабочий персонал. Здесь она надолго не задержалась. Думала, просидит здесь до конца прогулки, но все вокруг почему-то любят с остервенением рушить ей планы. Она допивала вторую кружку горячего шоколада, когда в паб вошли двое. Точнее, Эстери знала — трое. Они заняли дальний угол, где-то за ёлкой и заказали три бокала сливочного пива для "двух" человек. Просто смешно. Конспирация на высоте. Пока она угрюмо смотрела куда-то в пыльное окно, гриффиндорцы нередко оборачивались на неё. Что-то обсуждали. Что — она не слышала. Но нетрудно догадаться. Она-то надеялась, что её визит к леснику останется незамеченным. Куда уж там. Наверняка, поглядывал и Поттер, но этого она проверить не могла. И это так раздражало. Не до злобы, не до стиснутой челюсти и кулаков — у неё не было на это сил. Скорее раздражало, как жужжащая где-нибудь над ухом муха. Вот хоть подходи и сдирай с него эту его дурацкую мантию. Если уж смотрит, если обсуждает — пусть делает это открыто. Осушив оставшийся на дне шоколад большими глотками, слегка обжегшими язык, она рассчитывается за выпитые кружки и покидает заведение. Бродя по мёрзлым улицам, она заходит в разные магазины. Где-то через полчаса её сумка, заранее взятая с собой, уже заметно отяжелела, заполнившись несколькими чернильницами, новым пером и шоколадными лягушками. Когда она без особого интереса рассматривает всякие напоминалки и вредноскопы на полках «Дэрвиш и Бэнгз», дверь в магазин открывается под звон колокольчиков, оповестив хозяев о приходе нового посетителя. Эстер оглядывается через плечо, но никого нового не видит. Здесь были только старушка возле стенда с принадлежностями для квиддича да какая-то чудаковатая женщина, рассматривающая спектрально-астральные очки. Никто не зашел, никто не вышел. Подумав, что показалось, она покачала головой и вернулась к вредноскопам. И вдруг по ноге что-то скользнуло. Почувствовала это даже через ткань брюк. Вздрогнув, отскочила назад. Боже, да это же просто кот. Большой, рыжий кот, и это «что-то» — его хвост, которым он провёл ей по голени. Переведя дыхание, она внимательнее взглянула на него. Где-то она его видела. Не с Грейнджер ли? Она точно помнила, что видела у Грейнджер в поезде животное, до жути похожее на этого кота. Та же приплюснутая морда, те же массивные кривоватые лапы. Он что, за хозяйкой по пятам от самого замка тащился? Эстер уже возвращается к исследованию стеллажей, но кот продолжает вертеться у её ног. И когда понял, что она его игнорирует, стал легонько бодать её головой. — Да что тебе нужно, чудовище? — беззлобно спрашивает она, скорее устало и лениво. Садится на корточки, проводит рукой по мягкой, густой шерсти. Кот от этого громко заурчал. — Тебя к хозяйке отвести или что? Ты заблудился? Кот лишь ещё раз боднул её ногу головой. И тут её взгляд наткнулся на верёвку, свободно повязанную на его шее. Сначала она приняла это за ошейник, но даже Грейнджер не стала бы вешать на кота такой ошейник, нашла бы что-то посимпатичнее. А за веревку была привязана какая-то бумажка, маленькая, крепко свернутая в несколько слоев. — Это мне? — осторожно спрашивает Эстер, протянув руку. Кот негромко мяукнул, и она восприняла это за согласие. Всё чудесатее и чудесатее. Освободив записку из-под нескольких крепких узелков, она разворачивает и читает про себя: «Приходи в Визжащую хижину. Одна» Почерк едва различимый, кривой. Будто человек, писавший это, не брал в руку перо уже давным-давно. Это какая-то шутка? — Это тебе хозяйка попросила передать? — снова спрашивает она у кота, будто он мог членораздельно ответить. — Меня Грейнджер туда зовет? Он лишь больше заурчал, продолжая вертеться у её ног туда-сюда. На почерк Грейнджер не похоже. Её почерк она не знала, но уж точно эта заучка пишет опрятнее. Скорее — Уизли или Поттер. Решили разыграть её? Берут на «слабо», сможет ли она зайти в самый жуткий дом в деревне? Им совсем скучно? Она могла бы рассказать Макгонагалл. Наверняка они сейчас в этой самой хижине или неподалеку от неё, ждут, когда она придет. А придет не она, а профессор — весело же, нет? Придет и отчитает. Вычтет баллы. Весело! Обхохочешься. Драко бы это понравилось. Но его рядом нет. Ладно, она сходит. Почему нет? Главный вопрос, правда, был скорее «Почему да?», но она мысленно от него отмахнулась. Зябкая, промёрзлая пустота в груди жаждала, чтобы её чем-то наполнили. Хоть какими-то эмоциями. Хоть каким-то разнообразием в тусклых буднях. Даже если страхом перед домишкой, из которого вопят, как из пыточной. Ни один нормальный колдун и близко к нему не пойдет. А что делает Эстер? Ей простительно. За нормального адекватного человека она уже перестала себя считать. Что-то едкое и огненное бросалось в кровь, каждый раз когда она делала что-то, не подумав. Балансируя на краю пропасти. Серьёзно — она бродила по краю, как лишившаяся рассудка, не осознавая последствий и утопая в собственных эмоциях. Её швыряло из стороны в сторону, как безвольную игрушку, и она сама не до конца осознавала, что всё это делала она. Она наставила на одноклассницу палочку при всем зале. После — её отбросило назад, как будто сработал автоматически парашют, заботящийся о её безопасности. И вот, она контактирует со свитой Драко, будто ничего не случилось, хотя знала — случилось, и ничего не будет, как прежде. Она шантажировала Поттера и его дружков. После — её отбросило назад. Передумала. Забыла. Высекла из памяти чёртов разговор. Она воспротивилась воле отца. Она поссорилась с единственным своим защитником. Она позволила себе не выглядеть идеально. Она накричала на человека, которого попросту игнорировала два с половиной года. Она общалась с Хагридом. Она идёт сейчас в жуткую неизвестность, сама не зная зачем, одна, хотя ей, как и другим, это запретили. Это больше напоминало даже не ходьбу по краю, а безумный, непредсказуемый танец на нем же. И только однажды парашют за её спиной не сработает. Её не отбросит назад. И тогда уже со дна не вскарабкаться. Она плохо помнила, в какой стороне вообще хижина. Когда вышла из магазина, растерянно посмотрела по сторонам. Ещё заблудиться не хватало. Кот оказался умным. Провел по её голени пушистым хвостом, маня за собой, и потрусил куда-то вправо. Что ж, веди. Следуя за этим рыжим пушистым чудовищем, Эстер нередко оглядывалась — не маячит ли на горизонте гриффиндорский декан. Не хотелось бы, чтобы из-за какой-то глупой шутки у неё ещё и баллы вычли. А может, они этого и добиваются? Заманят её туда, куда идти ученикам не следует, а сами побегут к своему декану, сдавать Малфой со всеми потрохами. Только зачем? Жить им она никак не мешала. Перебирая в голове, как в пыльном шкафу, каждую мысль, догадку о том, зачем её туда позвали, она даже не замечает, как почти пришла. Впереди лишь изгородь, через которую когда-то Поттер протащил за ноги её брата, и вдалеке — одинокая, заброшенная хижина. Она останавливается в нерешительности. Смотрит на кота, также застывшего рядом. Он поднимает на неё свою приплюснутую мордочку. — Может, всё-таки объяснишь, зачем? Ответом ей был спокойный, безмятежный взгляд кота. — Нет? Ну и молчи дальше. Глубоко вздохнув, она проходит через поломанный забор и бредет с холма вниз, к этому богом забытому месту. Ноги проваливаются в снег, и уже вскоре низ брюк промокает насквозь. Удивительно, как не заледенел. Подойдя к жуткому, шаткому строению, она обходит его несколько раз — окна заколочены, двери вовсе не видно. Как деревянная коробка, без входа и выхода. Прислушивается, прислонившись ухом к стене — там что, вообще пусто внутри? Где Поттер с Уизли? Она снова смотрит на кота, маячащего рядом и отчетливо выделявшемся своей шерстью на фоне белоснежных сугробов. — И что дальше? — советуется она с ним, только сейчас понимая, что этой уже край — она с полной серьезностью говорит с котом. И пришла по его зову в какую-то дыру, где обитают злобные духи. Совета спрашивает. Рассудок ей, не иначе, после этого всего придется лечить. Снова возвращаться к Мадам Помфри. Или того хуже — в Больнице святого Мунго. Кот скользнул куда-то за угол, и когда она поспешно проследила за ним, он уже влезал в отверстие между досками, которыми заколотили дверной проем. Для животного, даже крупного, дырка была достаточно просторной. Но она, видите ли, не кот и не собака. — Мерлин, что я делаю? — сокрушенно шепчет она, качая головой и уставившись на серое, затянутое облаками небо. Тело, будто только сейчас осознав происходящее, вдруг воспрепятствовало: ноги ослабели, ладони, пусть и замерзшие, вспотели от волнения, а гулкий стук сердца испуганно стучал где-то в глотке. Отступать уже поздно. Настроилась уже. Да и любопытно донельзя. Встав на четвереньки, отчего колени тут же промокли, она пролезает вслед за котом через импровизированный вход. Внутри оказалось теплее, чем она опасалась. Думала, что этот затхлый дом, обдуваемый на холме всевозможными ветрами, будет изнутри ещё холоднее, чем погода снаружи. В комнате, в которую она попала, было достаточно темно, не считая редких лучей, проскальзывающих через пространство между досками, и она прислушалась, пытаясь понять, есть ли здесь кто-нибудь вообще. Где-то за стеной послышался треск горящих в камине дров. Теперь понятно, почему здесь тепло. Кажется, призраков, которыми пугают всё местное население, здесь не было. По крайней мере, сейчас. Может, они только по ночам тут шастают? Надо бы Поттера с Уизли найти и проваливать уже отсюда. Призраков нет, но жутко до безумия. Сердце вот-вот проломит ребра, если не утихомирит свой бешеный стук. Она наощупь проходит на негнущихся ногах к дверному косяку, чтобы отыскать комнату, в которой горит камин. Там должно быть светлее. Палочку, чтобы воспользоваться Люмосом, она доставать не хотела. Вдруг Дамблдор выслеживает, где и какие заклинания используют его ученики? Она не хотела выслушивать нотации потом из-за того, что она притащилась в неположенное место в неположенное время. Она ведь ещё и обещание нарушила. «Разумеется» — говорила она в ответ на то, что в безлюдные места ходить нельзя, и пошла в обитель будто бы самого дьявола, в которую не ступала нога человека, наверное, уже лет двадцать. Разумность — не её сильная сторона. Раньше да, раньше она могла похвастаться своей вечной трезвой рассудительностью. Не сейчас. Не в этот безумный на события год. Шорох за спиной заставляет замереть, а сердце — будто увеличиться в размерах и заколотиться с новой силой об ребра. — Глазам своим не верю, — севший, охрипший голос откуда-то из полумрака. — Думал, не придешь. Лица незнакомца было не разглядеть. Видны лишь очертания его истощенного тела. Но ей и не нужно было его видеть, чтобы понять. Голос сообщил достаточно. В полумраке стоял Сириус Блэк.