Центр внимания

Первая мысль, забредшая в ее голову — услышат ли в деревне, если она закричит. Вторая, служащая ответом первой — может быть, и услышали бы, но у неё ледяной ужас встал поперек горла и едва ли давал дышать, не то что произнести хоть звук. Как итог, никто, ни единая душа не знает, где она сейчас. Не знает, с кем она сейчас. И где чёртовы дементоры, когда они так нужны? Он делает шаг к ней, и она, будто отзеркаливая, одновременный шаг назад. Лучи света, пробивающиеся через заколоченные окна, осветили его лицо, и она судорожно вздохнула. Его тёмный взгляд, отчаянный до безумия, лихорадочно скользит по ней: выхватывает глазами сперва волосы, затем каждый миллиметр лица — и после тело, хрупкое миниатюрное тело. Смотрел, будто не веривший. Не смевший надеяться, что когда-нибудь увидит. Мурашки пробегают по коже, настолько резко и ощутимо, что она невольно передергивает плечами. Ещё один его шаг вперед. Ещё один её — назад. — Не подходи ко мне, — пытается пропитать голос стальной самоуверенностью, но прозвучал он настолько жалобно, что больше напоминал скулёж. Сделай хоть что-то! — вопил внутренний голос. Но у неё не было той ненависти к Блэку, лютой ярости, которой владел Поттер, и повстречавшись с ним вживую, она не может рассчитывать на помощь взбурливших в крови эмоций. Её эмоция была ей же врагом. Звериный страх позволял лишь отступать, пятиться, позорно дрожать, как тонкий лист пергамента, всем телом. Блэк будто опомнился, поморгал несколько раз, как-то нервно. Напоследок обвел её беглым взглядом и будто бы успокаивающе протянул вперед ладони, словно разговаривал с особо опасным созданием, сбежавшим из клетки. Хотя, образно говоря, на деле всё было с точностью наоборот. — Тебе не нужно меня бояться. — Не подходи, — сквозь зубы. И он действительно замер. Опустил руки. Взглянул на неё как-то обречённо. Внутри всё сжалось, обхватило ребра, аж до колющей боли. Что происходит? — Двенадцать лет… нет, не стоило этого… я всё погублю… но как я мог не?.. лишь бы всё не пошло к чертям… — шепчет несвязно, как в бреду, смотрит на Эстер невидящим взглядом. Снова выныривает из безумных мыслей, оживая. Снова смотрит на неё осознанно. — Послушай… — начинает он, делая ещё один уверенный шаг к ней. Я не хочу слушать. Я хочу бежать, бежать, подальше отсюда, подальше от своей плоти и крови. Вдруг она наконец вспоминает, что, вроде как, волшебница. Что, вроде как, не беспомощна. И выхватывает из кармана палочку, с шумом скинув с плеча сумку на дощатый пол. Чтобы было удобнее. Но палочка предательски ходит ходуном в её руке из-за лихорадочной дрожи, пронизывающей тело. Ну что, страшно? Испугался трясущейся тринадцатилетки? Какой стыд. Он усмехается. Сначала один раз, потом второй, и в итоге заливается приглушенным, каким-то сдавленным смехом, будто смеяться физически больно. С нервными, безумными нотками. — Убери, пока не поранилась, — говорит он почти заботливо. И ухмыляется, оголяя гнилые зубы. Какая же ты трусиха, — шепчет она себе же в мыслях, скривившись. Мерзость по отношению к самой себе сдавливает легкие. От своей бесполезности, трусости, никчемности. Злоба наконец просыпается после долгого непробудного сна где-то в грудной клетке и стремительно подкатывает к горлу. Пальцы крепче обхватывают палочку, челюсть стискивается почти до боли, строго очерчивая скулы. — Не глупи, убери её. Я не причиню тебе вреда. Не убирает. Почти не моргает, чтобы ни на секунду не выпускать его из виду. И в её глазах что-то блестит тёмным, жутким и безысходным. Как на башне. — Да брось, неужели ты правда думаешь, что я обижу собственную дочь? — говорит Блэк свободно, непринужденно, как со старым другом, раскинув руки в стороны. Да. Думает. Правда думает. Что ещё остаётся, когда лицо твоего собственного отца висит на каждом углу, как особо опасное? И что вообще нужно делать при такой встрече? Что думать? Как реагировать? Что чувствовать? В школе, даже магической, такому не учат. Зря. — Ты пытаешься убить собственного крестника! — почти рычит она в ответ. Он явно растерялся — ссутулил плечи, нахмурил взгляд. — Что? Нет, я… Эта временная его рассеянность с силой вливает в вены Эстер неожиданную для неё смелость. Будто они поменялись местами. Будто в угол загнали не её. Делает крохотный шаг к нему, сжимая в руке палочку. Половицы напряжённо скрипят. — Ты убил толпу маглов! — продолжает она перечислять его грехи. Ещё шаг — к нему. Он, в отличие от неё ранее, не отступал. И потому расстояние между ними сокращалось. — Я не… — дёргано качает головой, в сторону. — Ты убил Петтигрю! Своего друга! Шаг. — Нет… Палочка уже почти упирается в его усеянную татуировками, исхудавшую грудь. Через тонкую, будто восковую кожу, выпирают кости. Тюремная одежда висит лохмотьями. — Ты предал Поттеров! Лучших друзей! Это становится последней каплей, явно лишней. Опасной, как извержение давно заснувшего вулкана. Потому что Блэк взрывается. — Я не убийца! — взревел он, почти что сотрясая криком этот дряхлый дом. Эстер содрогается от неожиданности. Одно движение — и её палочка оказывается в его руках. Без всякой магии, без всякого экспеллиармуса. Просто выбил из её ладони. Запястье заныло от удара. — Прости, прости… — встревоженно бормочет он, увидев, как она прижимает ноющую руку к груди. Взорвавшийся вулкан снова угасает, возвращается в спячку. — Я сильно?.. Прости. Мерлин, я так давно не говорил с нормальными людьми… я отвык… в другом виде проще… — снова шепчет, будто не ей. Что он имеет в виду под «другим видом»? Эстер никогда раньше не имела дела с обезумевшими людьми, и происходящее её ужасало до парализующей паники. А Блэк безумен, безусловно безумен — как ещё описать моменты, когда он бормочет лихорадочно, дико, едва слышно, отчего до неё долетает даже не каждое слово. — Но Лили и Джеймс… — выдыхает он и стискивает челюсть. Эстер нервно сглатывает. Их имена она слышит впервые. Из уст её окружения они всегда были «Поттерами», нечто неопределенным, безликими жертвы предательства ужасного маньяка-Блэка. Его рассеянный взгляд наполняется свирепой злобой. — Я бы ни за что… никогда! не предал бы их. Я бы лучше умер. Помедлив, смотрит на палочку в своих руках, и эта секундная злость снова растворяется в его тёмно-серых глазах — его эмоции напоминали магловские американские горки. Не знаешь, чего ожидать, и это ужасало больше всего. Осторожно крутит в руках. Проводит грязными, дрожащими пальцами вдоль неё. — У неё была похожая… да, почти такая же. Я помню, всё ещё… Не спрашивай, не спрашивай, не спрашивай… Лучше не вступать в диалог. Убираться отсюда. Подальше отсюда, от этого безумия, витающего в пыльном, спёртом воздухе — О ком ты говоришь? — вырывается у неё, словно против её воли. Блэк поднимает на неё взгляд, уголок его губ дергается. — О твоей матери. Что-то внутри обрывается. В лёгкие врывается воздух, заставив в удивлении приоткрыть рот. Отшатнуться назад, как от хлесткой пощечины. Она никогда не слышала о своей матери. Ни от Малфоев, ни от однокурсников. Она будто не существовала вовсе, существовало лишь какое-то размытое пятно, без имени, без лица. Все столько говорили о Блэке, о том, что она дочь убийцы, что она даже забыла, что она дочь… кого-то ещё. Что у неё когда-то была мама. Родная. Хотелось спросить — столько всего спросить! — но тело не слушалось, и она лишь рвано дышала, слегка ссутулив плечи. Блэк ещё раз взглянул на палочку. Махнул ею в сторону, и комната залилась тусклым светом от старых свечей. И снова уставился на Эстер, исследуя её своим торопливым, безумным взглядом. — Знаешь, я думал, ты будешь её копией, — признается он едва слышно, с трудом шевеля губами. Качает головой. — Но нет, ты больше… больше я. Хотелось до хрипоты кричать ему: «я ни капли на тебя не похожа!», но пора перестать врать хотя бы себе самой. Весь мир, и даже её подсознание, твердит одно и то же. А она всё ещё отрицает? Наивная. Факт их схожести её пугает до чёртиков. Нужно отсюда выбираться. Одному Блэку известно, каким будет исход этого разговора. И внутренности болезненно закручивались в страхе этой неизвестности. — Хотя и её черты есть… — говорит не ей, снова себе, совсем тихо. И вдруг закрывает глаза. Воскрешая под веками утраченный образ той, с кем он сравнивает Эстер. А её беглый взгляд — за его спину. К дыре, через которую она пролезла сюда. Снова на него. Его глаза всё ещё закрыты, почти зажмурены. Не видит. Он не увидит её. Сердце колотится бешено. Ноги ватные и едва слушающие её. Но нужно уже что-то делать, а не оставаться безвольной куклой в руках случая. И она рванула к выходу, на скорости падая перед дырой на пол коленями, чтобы сразу же перелезть через невысокий проход. Выход перекрывается прямо перед её лицом. Широкая доска, до этого лежащая где-то на полу, поднялась в воздух и с грохотом припала к стене, отнимая путь к отступлению. Нет, нет, нет. Дрожащими пальцами хватается за край доски, пытается отцепить его от стены. Не взирая на появляющиеся от этого мелких царапин на ладонях, не взирая на колотящееся сердце где-то в глотке. Не выходит. Прибито намертво. — Давай же, — не унимается она, лихорадочно дёргая препятствие на себя. — Ну давай… Приходится принять — против магии физическая сила бессильна. Тем более сила той, кто эту силу использовать не привык. Унизительный стыд скользит по венам, шепча очевидное: её заперли в доме её же палочкой. Её же отец. Кулак в ярости ударяется об эту чёртову доску, будто это как-то поможет. Костяшки отзываются тупой болью. — Тебе не нужно убегать, — говорит Блэк где-то за спиной. — Ты не должна меня бояться. Она нервно, невесело усмехается. Конечно. Конечно! Всего-то преступник. Мысль о том, что он не менее пяти минут назад сказал, что он не убийца, теряется в клубке остальных, наполненных отчаянием и тревогой мыслей. Её трясёт, и она не может совладать с этой дрожью. Блэк садится рядом с ней, но она не поворачивает голову к нему. Испепеляюще смотрит на заколоченный выход, плотно сжимая губы. Желая отодвинуться как можно дальше, но отчего-то сидит, как сидела. — Я не тот монстр, каким меня описывают. — Тогда отпусти меня. — Не могу! я не могу, пока… я-я должен тебе всё рассказать. Ты должна всё понять. И я отпущу тебя, обещаю. Эстер обречённо выдыхает, прикрывая глаза. Кивает, понимая, что выбора у неё все равно не остается. И медленно, осторожно поворачивается к Блэку, опираясь спиной на прибитые к дверному проему доски. Его измученного лица коснулась улыбка. Не усмешка, не ухмылка, а самая обыкновенная улыбка. Он поднимается на ноги и шумно вздыхает. Собирается с мыслями. И рассказывает. С самого начала. — Пока я был взаперти там, в Азкабане, мне помогали две мысли: что я заперт несправедливо и что где-то там, на свободе, есть ты. Эстер против воли дергается. Подобные откровения всё ещё имели непривычный, чужой привкус. Она всё никак не могла вдолбить в голову, что перед ней — её родной отец. Что смотрит он на неё не как случайную девчонку, а как на свою дочь. Которую когда-то держал на руках, которую представлял в воображении на протяжении всего этого безмерно долгого времени. Это было так дико, чуждо и — душераздирающе. — Но второе… — делает паузу, сжав губы, — эти гады, дементоры, у меня отняли. Первая мысль не счастливая, и им было на неё плевать. Но мысль о семье, о дочери — конечно, это для них одно из лучших лакомств. И после этого я жил местью. Желанием убить предателя. Я зарекся, что когда выберусь на свободу, это будет первое, что я сделаю. Убью его. И только потом, только после этого я мог бы найти тебя… но не выдержал. Не сумел противостоять искушению. Когда ты так рядом. Он помедлил. Облизнул пересохшие от долгого рассказа губы. — Я захотел увидеть тебя ещё до Хогвартса. Гарри я видел, — дополняет он, и Эстер поднимает на него удивленный взгляд. — Подошел к его дому, просто взглянуть… но к твоему дому было подходить опасно. Это же не магглов дом, а волшебников. Да ещё каких волшебников — у этих снобов наверняка целая свора прислуги. Я бы не остался незамеченным. И решил подождать. Чтобы не запороть план. В доме повисло молчание. Эстер устраивается чуть удобнее — всё это время она сидела на полу, чуть вытянув вперед ноги и уперев предплечья в колени. Нарцисса увидела бы — ужаснулась. Леди так не сидят. Костяшки всё ещё приглушённо болели, колени легонько ныли от того, что она не совсем удачно на них приземлилась в попытке сбежать, а вот запястье почти прошло. И главное — всего этого бы не было, если бы она сразу согласилась выслушать. — Впрочем, и сейчас это тоже опасно, — дополняет он, раскинув руки в стороны. Осматривает обшарпанные стены, будто видя впервые. — Этот дом… думаешь, здесь никого не бывает?.. Ещё как бывает. Пришлось узнавать, когда полнолуние… на всякий случай. Полнолуние? Это вообще как связано? Она непонимающе хмурится, но он не обращает внимание. Продолжает. — К тому же, ты могла прийти не одна. У меня был запасной план, если ты придешь с кем-то, но есть проблема посерьезнее. Если ты хоть кому-то расскажешь об этой встрече, всё полетит к чертям, и сейчас говорить с тобой — это такой огромный риск… Впрочем, что за жизнь такая, без риска, правда же? — ухмыляется, блеснув глазами. На какое-то время он умолк, ожидая, возможно, что она всё же скажет «я никому не расскажу». Этого не происходит. Вся эта история всё ещё кажется какой-то неестественной, далекой, непривычной. Когда полгода тебе вся школа старательно утрамбовывает в мозг одну версию, а сейчас нужно в ускоренном темпе поверить в другую — голова идёт кругом. Почти что буквально  — комната иногда покачивалась перед глазами. — Ты за всё время ни слова не сказала, — констатирует Блэк, окидывая её изучающим взглядом. — Скажешь что-нибудь? — У меня только один вопрос,  — делает паузу, сглатывает. Поднимает на него взгляд.  — Есть хотя бы одно доказательство всему, что ты сказал? В конце концов, ему ничто не мешает — если он действительно сумел сохранить рассудок — за эти годы просто выдумать правдоподобную, подходящую ему историю. Времени было предостаточно. Блэк усмехается. — Я знал, что ты потребуешь доказательств. У меня есть два. Или, может, три. Положив палочку — её палочку, о существовании которой она даже успела забыть — куда-то в карман тюремной одежды, из которой, видимо, так и не переодевался за все это время, он закатывает левый рукав, показывая предплечье, через бледную кожу которого ярко просвечивали вены. — Как минимум, я не Пожиратель. — Покажи другую руку, — звучит уверенно, хотя на деле сомнение и страх безжалостно грызли её изнутри. — Метка всегда только на левой, — отвечает он, одергивая обратно рукав. — Я думал, если человек прожил двенадцать лет в семье Пожирателя, такие вещи должны быть известны. Секунду она смотрит на него непонимающе, чуть сузив глаза. После — как по щелчку, всё встает на свои места. Будто до этого из жизни, из знаний Эстер был вырван большой кусок. Эта дыра жужжала где-то в подсознании, твердила о том, что есть нечто, о чем она не знает, но Эстери только отмахивалась, как отмахиваются от надоедливой мухи. Как она не догадалась раньше? Малфой-старший никогда не говорил напрямую о своей причастности к Пожирателям Смерти при ней. Но то, с каким спокойствием он говорил о похождениях «Темного Лорда», то, как отзывался о нечистых кровью, то, как говорил с Драко о чем-то, что никогда не доходило до её ушей по разным причинам… как она не догадалась раньше? Какая же глупая. Драко всегда знал больше неё, она чувствовала это. Раньше она думала, что это касается только её родной семьи. Оказывается — нет. Оказывается — она ошибалась на протяжении всей своей жизни. От неё скрывают буквально всё. Практически с самого её рождения. А ведь иронично. Ровесники оказались правы, зовя её за глаза дочерью Пожирателя. — Ты бы знала, как я был взбешен, узнав, что тебя, мою дочь, отправили к этому ублюдку. Не к Андромеде, не к кому-то из моих друзей… а к этому. Небось, ещё и навязали тебе свои отвратительные взгляды? И что это должно значить? — Я на Слизерине, если ты об этом, — отвечает с достоинством, высокомерно сверкнув глазами. — Да неважно мне, на каком ты факультете, — равнодушно бросает он, махнув рукой. — Главное, чтобы… чтобы человеком была неплохим. Хотя каким человеком можно вырасти в этом змеином логове? Чёртовы Малфои… Она упорно делает вид, что пропустила высказывание о её семье мимо ушей. Задумчиво прикусывает нижнюю, чуть потрескавшуюся губу. — Ты говорил, у тебя два доказательства. Метки у тебя нет, ладно. Второе? Сама поражалась, как спокойно стала с ним говорить. Вспомнить начало — едва могла выдавить из себя хоть одно жалкое слово. Теперь аж требует от него чего-то. Доказательств. И самое удивительное не это. Самое удивительное — он позволяет ей это. Требовать. Говорить на равных. Какой-то беспомощной тринадцатилетке. Люциус никогда ей этого не позволял. А тут — почти незнакомый человек. — Петтигрю. Как я говорил, он умеет обращаться в крысу. И ты наверняка знаешь, что от него остался только один палец. Если ты посмотришь на этого гаденыша, увидишь, что у крысы нет одного когтя, — и указал на свой безымянный палец левой руки, изрисованной уже выцветшими татуировками. — Я был бы безмерно благодарен, если бы ты вдобавок притащила крысу мне, — прижимает ладонь к груди в почтительном жесте. — Но учитывая, что ты мне даже не особо-то веришь, на помощь я могу вовсе не рассчитывать. Так? Она утвердительно кивает. — Скажу откровенно, — через несколько тихих секунд говорит она с шумным вздохом. — И отсутствие Метки, и крыса — не самые лучшие доказательства. — Согласен. Возможно, не лучшие, — медлит, думая о чем-то. Эстер замечает, что его веко пару раз нервно дергается — видно, тик. — Поэтому у меня есть третий вариант. Ты же не выкинула мой подарок? О чём это он? Несколько секунд она непонимающе роется в собственной памяти, оживляя перед глазами все свертки, что она распаковывала, и после осознает. — Та подвеска — от тебя? — Пф, подвеска! Скажешь тоже, — ворчит он. — Магический артефакт. Ну или что-то в этом роде, не суть. Да, от меня. И я так понимаю, ты не разобралась, как он работает? Как он работает? Магический артефакт? Если бы он был как-то заколдован, он бы уже явно успел проявить себя. Прошло больше суток. — Зато я хотя бы теперь знаю, что в замке нет людей, которых тебе нужно опасаться. — бормочет, снова тихо, снова самому себе. — Знаешь, как работают вредноскопы? — спрашивает уже чуть громче, чтобы она точно расслышала. Это она знает вполне уже неплохо — в том магазине только и делала, что рассматривала эти волчки, пока не зашел кот. Всё это — будто в другой жизни. Будто прошло уже столько времени. А сколько прошло на самом деле? Как долго она уже здесь? Спина и шея, тем не менее, уже изрядно ныли от неудобного сидения на прохладном полу. Значит, долго. — Крутятся при опасности. — Именно. Эта вещица работает по такой же схеме. Камень заколдован на то, чтобы светиться, когда рядом кто-то, кому доверять, ну, мягко говоря не стоит. Только в разы симпатичнее, чем какой-нибудь волчок, и можно носить везде. А потому и дороже в сотню раз. Всё же серебро и топаз. Сколько же он потратил на этот подарок? И главное — откуда у него деньги? Он в бегах. Он всё ещё даже не сменил тюремную одежду. И такие подарки? Звучит неправдоподобно. Озвучивать свои мысли она не стала. Задумалась на другую тему. — То есть, я правильно понимаю, — начинает она, — если рядом кто-то, у кого плохие намерения, топаз светится? Блэк кивает. Эстер поколебалась в нерешительности. Она не расстается с этим украшением с момента получения. Снимает только в душе и во сне. Но демонстрировать этот факт Блэку, высунув подвеску сейчас из-под пальто, не хотелось. Но как иначе? Ладно. Плевать. Расстегнув пуговицы у ворота верхней одежды, она нащупывает цепочку и тянет вверх — камень оказывается в руке. Не светится. Точно такой же, как при получении. Может, он просто сломан? Да и это же подарок Сириуса Блэка. Он мог как-то запрограммировать его на то, чтобы при нем он не срабатывал. Так что и третье «доказательство» его невиновности — сомнительное. Наконец, она поднимается на ноги, чувствуя, как они затекли. Молчит. Не смотрит на Блэка, стоящего неподалеку, а задумчиво проводит рукой по шероховатой поверхности одной из досок, которыми заколотили окна. — Допустим — только допустим — я тебе верю, — говорит она спустя какое-то время. — Но я не понимаю, зачем ты все это рассказал. Что это меняет? Она неуверенно оборачивается через плечо, будто не зная, стоит ли смотреть на него, говоря эти слова. Сама понимая, что эти слова тяжелые, вязкие, и забрать их уже будет нельзя. — Я же не стану тебе помогать. Ты же и сам понимаешь, что мы… мы же друг другу никто. Голос в конце дрогнул, но Блэк, кажется, не замечает. Ему не до этого. В его глазах мелькает густая, чёрная, как нефть, боль. — Не моя вина в том, что тебя отняли у меня, — отвечает он тихо. Ей тут же хочется забрать слова обратно, схватить руками и запихнуть в глотку, никогда не произносить. Хотя знала, что так и будет, и все равно позволила себе произнести. Глупая. Почему от этого взгляда её грудную клетку обхватывает колючая проволока, болезненно впиваясь? Почему ей есть дело до чужой боли? До этого не было. Никакого дела. Никогда. — Я знаю, — поспешно добавляет она. — Но это же не меняет сути. Да и готова поспорить… я далека от твоих ожиданий относительно своей дочери. Меня воспитывали совершенно другие люди. Судя по всему, сильно отличающиеся от тебя самого. — Да брось ты, от этого воспитания ты же не стала разделять взгляды Волан-де-Морта, — от произнесенного вслух злополучного имени она едва заметно дергается, — а это главное. Ответом ему было многозначительное молчание. Сомнение ощутимо скользнуло в его рассеянном взгляде. — Не стала же?.. — неуверенно уточняет он. — Я на Слизерине, — повторяет она, тоном надавив на название факультета. Он качает головой. И будто не дышит. — Мерлин… — ошарашенно шепчет Блэк на сдавленном выдохе. Запускает пальцы в свои спутанные волосы. Смотрит куда-то в сторону, отступив на шаг назад. — Эти уроды навязали тебе, что человека можно убить, если его кровь недостаточно чиста? У неё не то чтобы было свое мнение на этот счет. Почти с самого рождения этот факт воспринимался как само собой разумеющееся, это мнение усердно втаптывалось родственниками в её несформировавшийся детский ум и подпитывалось в Хогвартсе, со стороны всех однокурсников. Уже как третий год. Драко придерживается тех же идей. А Драко — единственный человек, которому она действительно доверяет. И только сейчас, из уст почти незнакомого человека, мнение которого она вовсе не должна перенимать, эти слова показались ужасающими. Чтобы не отвечать, пришлось зацепиться за другое. — Придержи язык, — говорит она с неожиданным для себя ядом в тоне. — Ты говоришь о моей семье. Она думала, это заставит его растеряться. Перевести тему. А он плотно сжимает челюсть, вперив в неё пылающий взгляд серых глаз. — Я — твоя семья! — восклицает спустя недолгое напряженное молчание. — Вовсе нет! — выпаливает, даже не особо задумываясь над сказанным. Ярость уже безвозвратно ревела в груди. Разводит руки в стороны. — Тебя не было рядом! Были рядом они. Двенадцать лет! Я жила с ними бок о бок, они удочерили меня! — делает паузу, переводя рваное дыхание. Прикрывает на секунду глаза, успокаивая разбушевавшееся темное нечто под кожей. Продолжает спокойнее, тише, но также твердо: — Это всё не твоя вина. Но факт остается фактом. Блэк рассерженно кивает головой, шумно втягивая в легкие пыльный воздух. По нему видно — он уж точно не успокаивается. И не планирует. — И ты так легко принимаешь все слова своей… семьи, — он кривится от этого слова, — на веру? Что маглов можно пытать, убивать, порабощать? Ты это хочешь сказать? — Нет, я… — Ты хочешь сказать, что ты на стороне Пожирателей? Потому что твой приемный отец — Пожиратель? — Вовсе я не на… — А хочешь знать, как умерла твоя мать?! — вдруг взревел он, уничтожая в пух и прах весь остаток уже и так начавшей крошиться решительности Эстери. — А?! Её убили! Всю её семью уничтожили! По приказу Волан-де-Морта! Может, приказ исполнял даже твой якобы папаша, которого ты сейчас защищаешь! Их убили, потому что они просто боролись за справедливость! Они этого заслуживали? Твоя мать это заслужила?! Ты росла сиротой, в чужой семье, двенадцать лет именно из-за них, из-за гребанных Пожирателей! И сейчас ты защищаешь их? Их взгляды? Убили всех Маккиннонов, до одного, могли бы и тебя убить, беззащитного младенца, если бы ты не была по счастливой случайности в тот момент со мной! Грудную клетку сдавило. Убили. Уничтожили. Истребили. Могли убить и её. Она едва заметно качает головой в сторону, будто не подпуская это осознание близко, не позволяя охватить рассудок. Не выходило. Осознание скользкой змеёй уже уверенно, виляя, подбиралось всё ближе. Если Люциус — Пожиратель, то и вся эта многочисленная семья — вероятно, тоже. Все эти люди, приезжающие в поместье на праздники, улыбающиеся ей, дарящие дорогие подарки. Кто угодно может являться убийцей её матери. Кто угодно мог оказаться её убийцей, если бы она не была у отца в тот момент. И никто. Ни слова. Не сказал ей об этом. Комната вдруг качнулась перед глазами, и ноги бы точно не выдержали тяжести хлынувшего на неё осознания, подкосившись, если бы не стена рядом — она впивается в гнилые доски пальцами, чудом удерживаясь на ногах. — Люциуса я не защищаю, — безжизненно отвечает она. — Я его… я ненавижу его. Она сама не понимает, зачем сказала. Зачем приоткрыла щелочку в собственную душу, которую запирала всевозможными замками всю свою жизнь даже от себя самой. Даже в голове она не допускала такого оглушительно громкого слова, как "ненависть". Страх — да. Ненависть? С тяжелым выдохом из Блэка выходят остатки всей злости. Смотрит на Эстер обеспокоенно, едва ли сдерживает себя, чтобы не подорваться к ней. — Он… он обижал тебя? Она выдавливает из себя усмешку. — Что подразумевается под «обижал»? Блэк медлит. Усиленно думает и, нервно сглотнув, практически несвязно спрашивает: — Я… ну не знаю… хоть раз ты плакала из-за него? На это она отвечать уже не собирается — и так сказала лишнего. Хотела бы забрать свои слова или стереть собеседнику память, но не выйдет. А её безмолвный взгляд тем временем говорит Блэку куда больше. Он стискивает кулаки. — Встречу его — все кости переломаю. Все до единой. Она вздрагивает. Сама не зная, от чего. Просто дергается, будто услышала нечто ужасающее, леденящее душу, отвратительное до тошноты. На деле — наоборот. За неё заступились. Ее готовы защитить. Впервые в жизни. Конечно, Драко заступался за неё перед ровесниками. Но Люциус — совершенно другой уровень. Её готовы защитить перед Люциусом. Человеком, который, как она думала, не имеет никаких границ. Которому никто не посмеет и слова поперек сказать. За всё время, проведённое в этой хижине, Эстер впервые взглянула на человека перед ней иначе, с широко открытыми глазами, а не через призму всех ужасающих слухов и сплетен. Только сейчас она разглядела в чертах этого, как она недавно считала, маньяка-убийцы — своего отца. Человека, который готов глотки рвать за свою дочь, которую он даже не знает. Он же рискует всем, своим планом мести, своей свободой, только чтобы встретиться с ней. Поговорить. Рассказать правду. Либо он безумен, либо она правда по какой-то немыслимой причине дорога ему, хотя он даже толком не знает её. Может, и то, и другое. — Я не на стороне Пожирателей, — говорит она дрожащим голосом, пытаясь оправдаться непонятно зачем. — Просто я… всю мою жизнь мне твердили одно и то же, а сейчас… просто… Мерлин, как всё сложно. — Успокойся. Вовсе я не считаю, что ты можешь быть действительно плохим человеком, Веста. Я виню не тебя, а этих… — Как ты меня назвал? — спрашивает заторможенно, будто имени понадобилось время, чтобы дойти до её слуха, в отличие от других слов. И такое смутно знакомое имя. Что-то в памяти зашевелилось, какой-то расплывчатый отпечаток в ней, совсем свежий. Но это бессмысленно. Где бы она это услышала? Блэк смотрит на неё, не мигая, несколько секунд. Поджимает губы. — Точно, — выдыхает он, легонько кивая головой. — Они же назвали тебя по-другому. Думал, они хоть сказали… на самом деле, без обид, но имя тебе не то чтобы подходит. Эстери Малфой. Как пафосно. В их духе, не в моем. — Назвали… по-другому?.. — она почти что задыхалась, выловив из его слов лишь одно предложение и без разбора пропустив мимо ушей всё остальное. Двенадцать лет её называли не её именем. Не тем, с которым она родилась. Чужим. Тем, что выбрал Люциус с Нарциссой. Она будто вовсе всё это время была другим человеком. Не тем, каким должна была быть. Если бы Сириуса не подставили, сейчас всё было бы совершенно по-другому. Другая жизнь, другой характер, другая она. Тошнота подкатила к горлу. — И как меня зовут на самом деле? — вопрос дается с трудом. — Веста Марлин Блэк. Марлин — так звали твою маму. Марлин Маккиннон. На мгновение Эстер покопалась в воспоминаниях — не произносилось ли это имя хоть раз в стенах холодного поместья. Она не может вспомнить. Не может. Кажется, не произносилось. Даже если они знали это имя когда-то, вряд ли дали бы себе труд хотя бы запомнить на долгое время. Это же не их уровень. Кот, прошедший мимо них, заставляет опомниться, вынырнуть из размышлений. О его существовании она вовсе уже успела забыть. Где он был все это время? В другой комнате? Скользнув хвостом по ноге Блэка, он быстро подбегает к самой большой из прорех в окне и, вытянувшись на задних лапах, царапает стену. Эстер на секунду думает, что он просто просит открыть ему проход, чтобы он мог выйти. Но Сириус насторожился — обеспокоенно посмотрел на Эстер. Подошел ближе, заглянул в щель, чуть сощурившись от непривычно яркого света. — Чёрт, — вполголоса говорит он. — Там учитель. Это что, Макгонагалл?.. Она что, все еще преподает? Сердце Эстер заходится в разы быстрее. Тоже подрывается к окну, смотрит между досками. Сюда, к хижине, пока что ещё вдалеке спешит профессор Макгонагалл, явно напряженная. За ней следом — Грейнджер, Уизли и слизеринец. Судя по следам на снегу, которые Уизли время от времени старается незаметно смести ногой, шел сюда ещё и Поттер. Какого черта они идут сюда? — Как долго я уже здесь? — спрашивает Эстер, оглянувшись посмотреть на свечи. Добрая треть каждой из них уже была расплавлена. — Понятия не имею. Уже вечереет.  — Эстер пришла сюда примерно в середине дня.  — Мне нужно уходить. Да. Нужно. Его не должны увидеть. Но как ему уйти? До ближайших деревьев, за которыми можно скрыться, ещё идти и идти, на фоне сугробов Блэка будет не заметить невозможно. — Как? — её голос дрогнул, вопреки её усилию сохранить самообладание. — В дело вступает «запасной план», которым я бы воспользовался, приди ты не одна. Планирует трансгрессировать? Да он выглядит ходячим трупом, в таком состоянии можно что угодно сотворить — не хватало, чтобы он лишился руки или ноги, просто пытаясь переместиться в другое пространство. Она растерянно смотрит на него, вопросительно подняв брови. — Увидишь, — отвечает он, махнув рукой. — А пока, — он достает палочку из кармана, и Эстер рефлекторно делает шаг назад, будто он собирался наставить ее на неё. Но он лишь сокращает расстояние между ними двумя большими шагами и впихивает палочку в её пальцы. Его руки задерживаются на её ладонях, не отпуская, и от этого прикосновения у неё внутри что-то сотрясается. — Прошу тебя, Веста. Прошу — не говори никому. Ни единой душе. Его взгляд — болезненный, отчаянный, безумный. А его пальцы крепко стискивают её дрожащие ладони. Она пытается откопать глубоко в себе силы сказать «хорошо», но не успевает — он уже отстранился. Посмотрел на неё напоследок внимательным взглядом, будто это была, вероятно, их последняя встреча и он хотел получше её запомнить. И затем — она едва ли не вскрикивает. Всё произошло за считанные секунды. Перед ней стоит Сириус Блэк, секунда — и она уже смотрит на огромного чёрного пса. За весь этот необычайно длинный разговор он ни разу — ни словом! — не упоминал, что может обращаться в животное, как и Петтигрю. Смотрит на неё осознанным, человечьим взглядом. Подходит ближе, и она едва ли перебарывает желание отшатнуться. Пытается удерживать в голове скользкую мысль, что это не большое страшное опасное животное, а просто Блэк. Чуть наклонив голову, он утыкается носом ей в ладонь. И она неосознанно, даже не подумав, что делает, касается пальцами его чёрной шерсти, осторожно проводя по макушке. Кот, решив, что прощание затянулось, пихает мордочкой заднюю лапу пса, и тот, переглянувшись с «другом», направляется к выходу из комнаты, куда-то вглубь дома. Эстер на ватных ногах спешит за ними, просто посмотреть, что они планируют делать. Но когда она заходит в соседнюю комнату, видит только, как собачий хвост исчезает в дырке в полу. Если кто-то сюда зайдёт, будет очевидно, что это проход. Заозиравшись, она натыкается взглядом на плоскую потрепанную деревяшку и, взяв её  — хотя она была тяжеловата для её слабых рук, — поспешно накрывает ею проход. Слуха касается треск огня. Камин. Взмахнув палочкой, она гасит очаг, стирая следы недавнего присутствия здесь, и тут же воздух холодеет. Вроде всё? Ничего не забыла убрать? Свечи, — устало вспоминает она. В быстром темпе возвращается в прошлую комнату, гасит свет и здесь. Дыхание уже сбилось от спешки и необъятной паники. Забирает с пола сумку и вешает её на плечо. — Фините! — произносит она, направив палочку на доску, которой Блэк — казалось, уже целую вечность назад — преградил ей дорогу к отступлению. Доска с грохотом падает на дощатый пол, и Эстер, не теряя времени, пролезает наружу, стиснув зубы от непрошеной боли в ушибленных не так давно коленях. Вовремя — та группа людей почти подошла. Макгонагалл, увидев ученицу живой и вроде здоровой, облегченно выдыхает, замедляя шаг. Крупица надежды уже уверенно зарождается груди, полагая, что все может и обойтись, но тут же тускнеет. Потому что лицо декана вдруг резко серьезнеет, сменяя собой радость облегчения, и губы сжимаются в тонкую полоску. А это уж точно не предвещает ничего хорошего. Ей, кажется, от гриффиндорского декана достанется неслабо.