***
Первый учебный день после каникул тянется бесконечно, липко и довольно-таки мерзко. История Магии — скука смертная, что неудивительно: учитель-то умер давным-давно. На Нумерологии она действительно старалась слушать, ведь профессор Вектор — на редкость строгий учитель, и даже смогла что-то ляпнуть наобум в ответ на вопрос, за что получила дополнительные очки. Хоть какая-то компенсация за утраченные пятьдесят. А вот Зельеварение было поистине интересным. И поистине паршивым. После случившегося в кабинете Снейпа он её существование игнорировал вовсе, и это было лучшее, что могло случиться, потому что лучше так, чем лютая, беспросветная ненависть. Если её посреди ночи разбудят и спросят, что бы она выбрала — открытую Снейповскую ненависть или Аваду в лоб, она бы выбрала второе без сомнений. Но на практике это игнорирование закончилось. И спокойствие вместе с ним. Практика для неё была словом, приводящим в леденящий ужас. Каждый раз хотелось соврать, что она плохо себя чувствует, покинуть класс зельеварения и забиться в самый укромный уголок. На лекциях прицепиться к ученикам трудновато. Конечно, можно задавать вопросы — Снейп прекрасно этим пользовался, нередко задавая вопросы по сложности на несколько классов выше, — но всему классу одновременно вопрос задать нельзя. И придраться ко всем тогда, соответственно, тоже. На практике под раздачу попадают все без исключения. Эстер старалась делать всё идеально. Тщательно сверялась с рецептом на доске, чтобы не ошибиться. Предрасположенности к Зельям у неё никогда не было, так что она и понятия не имела, как всё исправить, если всё пойдёт наперекосяк. Лучше уж не рисковать. Снейп нервировал даже своим присутствием. Ходил вдоль рядов, нагнетая обстановку до предела, проверял зелья, по мелочи унижал гриффиндорцев и помогал слизеринцам. Типичная практика. Наконец, он удостоил и её стол своим присутствием. Внутри всё скрутилось в тугой узел. Она замирает в ожидании, — Зелье должно иметь ядовито-оранжевый цвет. Здесь же умеренно-оранжевый оттенок. Эстер рассеянно моргает, смотря на это непроницаемое лицо. Он даже не смотрит на неё. Смотрит на зелье и будто разговаривает с ним, а не с ученицей. Господи. Он правда сейчас докопался до оттенка? Нет, безусловно, это важно. Всё это важно. Зельеварение — тонкая наука, всё должно быть идеально. И она молча, безмятежно проглотила бы критику, если бы… если бы у Гойла за соседним столом зелье не было болотное. А у неё, видите ли, недостаточно ядовитый оттенок оранжевого. Поттер вон там тоже с ингредиентами напутал — она видела мельком, как он кидает в котел совершенно не то растение, после чего жидкость зашипела и стала куда менее густой, чем требовалось. А критикуют её. За оттенок. — Сколько сушеных пауков было добавлено? — ледяным тоном продолжает он, не сводя взгляда с густой субстанции в кипящем котле. Глубокий вздох. Спокойно. — Четыре, сэр. — Теперь всё ясно, — презрительно отзывается он, и Эстер сжимает кулаки незаметно, пытаясь погасить начавший растекаться по жилам гнев. — Следовало положить три. В таком случае, Ваше зелье совершенно бесполезно. И он взмахивает палочкой, опустошая её котёл. Внутри что-то оборвалось. Да она… она… весь урок… проще было вовсе ничего не делать! У неё спина ноет, и голова раскалывается, и ноги гудят от неподвижности на протяжении часа. И результат её труда сейчас просто исчез в воздухе, обдав её теплом и неприятным запахом. Снейп поворачивается к ней спиной, чтобы пойти дальше по ряду. — На мой взгляд, — начинает она сквозь зубы, и он замирает, — Вы несправедливы, сэр. Кто-то умудряется добавить вместо имбиря корень мяты, а вы из-за каких-то пауков… — И кто же этот умник? — сурово прерывает он, заставив её вздрогнуть. Эстер стреляет глазами за спину Снейпа, в Поттера. Он только сейчас обнаружил свою ошибку, обреченно выдохнул и устало прикрыл веки, понимая, что его ждёт. Ожидал неминуемого «Этот умник — Поттер, сэр», а после — уничтожение его зелье из котла и причитания Снейпа. — Я задал вопрос, — напоминает профессор, когда пауза затягивается. Ну что, будешь упираться до конца? Будешь идти по головам ради выгоды? А впрочем — это даже выгодой назвать нельзя. От того, что чужое зелье удалят, её собственное не появится. Разве что восторжествует некоторое подобие справедливости. — Никто, — выдыхает она одними губами, невесомо. — Что? — наклоняет голову ближе, будто ослышался. Лучше бы ей весь этот разговор послышался. Дернуло её вообще ляпнуть про эту дурацкую мяту? Почему она всё больше и больше теряет контроль над собой, теряет здравый ум и холодную рассудительность? — Никто. Должно быть, мне показалось. Извините. — Показалось? Так это Вы, в таком случае, не способны отличить корневища имбиря от корней мяты? Кто-то рядом гадко усмехается. Дэвис и Булстроуд. Потрясающе, над ней откровенно потешаются слизеринки, у которых по всем предметам вместе взятым оценка наберется меньше, чем у неё — по любому предмету. Разве что не брать в счет Зелья. Какой стыд. — Что ж, я считаю разумным задать индивидуально Вам, мисс Малфой, сразу два эссе, — сообщает Снейп, и Эстер готова поспорить, что в его черных глазах отчетливо читается скользкое злорадство. — Однако пока Вы не сказали о корневищах, в планах у меня было лишь одно. Итак, чтобы в полной мере разобраться в пройденной теме, распишите известные случаи тяжелого отравления зельями, где была допущена лишь одна ошибка в ингредиентах. Не менее пяти случаев, описанных подробно, с причинами и последствиями. Второе — «разновидности корневищ растений и их применение». На примере не менее десяти. Можете приступать прямо сейчас, работа объемная. Класс. Класс! Кто-нибудь ещё будет писать эссе в этом классе? Нет? Может быть, Гойл? Нет! Ни одна душа! Во всем классе! Долгопупс не в счет. У него что не практика — новая тема для эссе. Стиснув зубы, Эстер раздраженно усаживается на свой стул, и с громким звуком отодвинув свой котел подальше, достает из рюкзака пергамент и перо с чернилами. Боковым зрением видит — на неё всё ещё смотрят несколько человек. В том числе, кажется, Поттер. Ну и чего смотрите? Представление окончено. Как ей хочется покинуть класс. Встать, перевернуть этот дурацкий стол и умчаться в коридор. Но она сидит и, крепко стискивая в пальцах перо, окунает его в чернильницу. Поднимает взгляд. На Поттера не смотрит, смотрит на Драко. В его серых глазах непонимание мешалось с сочувствием. Что, Драко, не понимаешь, чего мне не сиделось спокойно? Я, вот, тоже, черт возьми, не понимаю! До конца урока она, безропотно глотая бушующую под кожей злость, пишет второе эссе, решив оставить первое на потом. Всё же для первого нужны какие-то источники, книги, справочники, а для второго она вполне могла полагаться на одну лишь память. В растениях она разбиралась, в общем-то, неплохо. Если бы она только не ляпнула… Кончик пера настолько вдавливается в тонкий пергамент, что кажется — лист вот-вот порвется. Звенят колокола, и ученики, быстро завершая работу, аккуратно разливают свои зелья по пробиркам. Гойла, кажется, так и не смущало, что его зелье почему-то тёмно-зеленое, а в некоторых других бутылочках Эстер отчетливо видит лапки пауков, которые, как бы, должны были полностью раствориться. Зато пишет эссе она. Это же она тут самая непутевая, бестолковая ученица. — Не жди меня, иди, — не отрываясь от написанного, говорит Эстер брату, подошедшему к её столу. — Сейчас допишу абзац и догоню. А то мысль собьется. — Точно? — Угу. Драко пожимает плечами и идёт к дверям, где его уже ждут слизеринцы. Что она там писала?.. «Также в целительстве используется асфодель, многолетнее травянистое растение, обладающее тонкими продолговатыми листь…». Дописать слово ей не удается. Снова кто-то нависает над партой, слегка загораживая свет, льющийся от окна. Раздражённо вздохнув, поднимает взгляд. — Ну и что это было? — спрашивает Поттер, кивнув головой в сторону стола, за которым работал на этом уроке. — А какие предположения? — наигранно-любезно интересуется она, сложив пальцы в замок прямо перед собой. Поттер щурит глаза, вглядываясь в её лицо. Что ты хочешь прочитать? Что я дура бестолковая? Спасибо, и так знаю! Иди, куда шел. — Ты потом этим снова шантажировать планируешь? Что у тебя на уме? Какая вульгарная банальность. Мог подумать подольше. Цокнув языком, Эстер поднимается из-за стола и, скрутив пергамент в сверток, запихивает в рюкзак. Допишет потом. — Конечно, я же только и делаю в свободное время, что придумываю коварные планы, — бормочет себе под нос она, застегивая рюкзак. Молния заедает. Ещё один тяжелый вздох. Поднимает взгляд, встречаясь почти в упор с его зелеными глазами. — Иди ты к черту, Поттер. И стремительно уходит из класса, чуть не сбив с прохода Уизли и Грейнджер, которые шли от своих мест по направлению к другу. Какой-то дурдом.***
После обеда — Трансфигурация, и всё, свободна до конца дня. Мысль, уютно устроившаяся в голове ещё со вчерашнего вечера, не давала покоя и не позволяла сидеть, как нормальный человек. Сидя за слизеринским столом, Эстер то осматривала чужие столы, в том числе учительский, то нервно барабанит пальцами, то сверлит взглядом знакомые рыжий и черный затылки. Ей казалось, что все могут прочесть её мысли и уличить в задуманном. А эти двое — тем более. Где там третья, кудрявая голова? А, вон там, рядом, да. Она тоже могла бы разоблачить великий и ужасный план Эстери Малфой. Она нервно усмехнулась своим мыслям. Сомнения безжалостно грызут нервную систему. С одной стороны — в том, что она хочет сделать, нет ничего противозаконного. С другой стороны — если это увидят, появятся вопросы. Появится ещё больше теорий, сплетен, слухов. Оно ей надо? Конечно, не надо. Но никто и не увидит. Обед близится к концу, и все стали рассеиваться по своим делам дальше. Кто-то — на следующий урок, кто-то — по гостиным. Дождавшись, когда ряд учеников достаточно проредеет, она, взяв с тарелки несколько бутербродов и какую-то булку с мясом, незаметно заворачивает их в салфетку и сует в рюкзак. На превращениях казалось, что минутная стрелка идёт в обратном порядке, всё удлиняя и удлиняя и без того бесконечный урок. Когда колокола наконец ободряюще прозвенели, Эстер сказала брату, что она забыла спросить у профессора Вектор кое-что о домашней работе, поэтому он направился в гостиную, а она — в совершенно противоположную сторону. Дорога, подобно уроку, удлинялась в процессе прохождения. Не глупи, — мысленно сказала она сама себе. — В Визжащую хижину и то спокойнее шла, а тут такой пустяк. Перед тем, как подняться по ступеням в совятню, она помедлила, прислушалась. Жар ударил в лицо, и кожа слегка покраснела, а ладони вспотели. Кажется, никого нет. Ещё раз на всякий случай оглянувшись, она подходит к небольшому столику и ставит на него рюкзак. Достает оттуда сверток с едой и заранее написанное вчера вечером письмо. На всякий случай перечитывает текст, очень слабо походящий на официальную переписку. Без приветствия, без обращения. Сразу по делу. На днях я спросила Уизли о его крысе. Он сказал, что Живоглот «съел» её почти сразу после Рождества. Как это понимать? Ты всё-таки добрался до Петтигрю? Если да, что планируешь делать дальше? Не знаю, где ты прячешься, но лучше не приближайся особо часто к Хижине. Все только и твердят, что я была там, очевидно, чтобы встретиться с тобой. Доказательств нет, и вряд ли кто-то к ней вообще приблизится, но всё же лучше не рисковать. И внизу подпись. «Веста». Мысль, как именно подписаться, вчера долго сверлила череп. Эстери или Веста? Второе имя такое чужое, непривычное, странное. Но первое — тоже чужое. И ничуть не меньше второго. Во всяком случае, это безопаснее. Первоначальное имя никто, кроме Сириуса, вероятно не знает. Если письмо попадет не в те руки — никто не поймет, кто автор. Наверное. Найдя сову побольше — все же нужно будет нести не только письмо, но и еду, пусть и в небольшом количестве, — она аккуратно прицепила посылку к её лапкам. Не с первой попытки. Руки унизительно тряслись. В конце ещё раз оглянулась через плечо — вроде никого. — Доставь это Сириусу Блэку, ладно? — совсем тихо, наклонившись к сове поближе, будто здесь всё же кто-то был и мог услышать имя. Услышать, выскочить из-за угла и крикнуть разоблачающее «ага, попалась!». От нелепости этой мысли Эстер усмехается. Сова утвердительно ухает на её «ладно?». Задумавшись, Эстер осторожно проводит пальцами по серым перьям, но нежность птице явно не нравится — кусает за палец, заставив негромко вскрикнуть. И после — улетает искать адресат. Нет, нужно точно свою сову заводить. Здешние слишком недружелюбные. До ужина времени ещё достаточно. Чем занять время теперь, когда главное дело дня, которого она боялась и которого так ждала, позади? Наверное, самый адекватный вариант — уроки. Уроки, уроки, уроки — безудержная, насыщенная молодость. Ещё и чёртово эссе по зельям. Громкий смех, отскакивающий от стен замка, заставляет её вглядеться вдаль. Там, в коридоре, возле окна — слизеринцы. Двое членов сборной по квиддичу — Флинт и Монтегю — и, конечно, Паркинсон, которая её будто бы уже преследует кошмарной тенью. Рядом с ней, кажется… Гринграсс? Да, она. Дафна. Можно резко развернуться и пойти обходным путем, через более длинный коридор. Тогда её не заметят, и она со спокойной душой дойдет до гостиной. Но с другой стороны — она серьезно будет избегать учеников со своего же факультета? Нет, серьезно? И она напускает на себя максимально безразличный вид, идёт спокойно, с прямой осанкой и придерживая лямку рюкзака на плече. — Блестящая идея, — сквозь смех заявляет Паркинсон. — И кто до этого додумался? — Прикалываешься? — отвечает Маркус. — Естественно, Драко. Кто ж ещё? Это ж до чего там Драко додумался? Эстер чуть ускоряется, чтобы, во-первых, быстрее пройти возможное неприятное препятствие, а во-вторых — узнать у Драко в гостиной, что вообще происходит. А коридор, как назло, будто не заканчивается. — Только нужно тогда плащи поправдоподобнее откопать, чтоб шрамоголовый точно поверил и грохнулся наконец, — заявляет Монтегю. — Да я думаю, что ему издалека пень покажи — на дементора подумает. Так что с плащами точно всё прокатит, можно не париться. — Матч обещает быть интересным, — усмехается Паркинсон. Понятно. Можно даже не спрашивать. Где уже там поворот к подземельям? — Так, так, так, кого я вижу-у, — неожиданно растягивает Пэнси, мерзко и раздражающе. Игнорируй её. Просто игнорируй. И иди дальше. Вот так, молодец. Но она вырастает прямо перед Эстер, преграждая дорогу. — Чего тебе? — устало и безнадежно. Паркинсон расплывается в гадкой ухмылке. — О-о, мне много чего. Например, как насчет сказать, ради чего наш факультет потерял баллы? М? — Да-а, мне тоже интересно знать, — подключается Флинт, приблизившись к ним. А вот это вот плохо. А вот это уже опасно. Паркинсон — всего лишь тринадцатилетка, как и Эстер, её нет причин бояться. Флинт — семикурсник. Вдобавок оставшийся на второй год. То есть этому высокому шкафу уже восемнадцать. И он капитан квиддичной команды. Соответственно, здоровяк по определению. К ним в команду других почти и не берут. Ему делать нечего, кроме как докапываться до третьекурсницы? — Что ж вы не спросили, когда Драко рядом был? — спрашивает Эстер, подняв взгляд. Уверенный, безразличный взгляд, хотя рука нервно, трусливо вцепилась в лямку рюкзака почти до побеления костяшек. — Струсили? Вам самим от себя не противно? — Малфой, мы спим в одной комнате, — напоминает Паркинсон. — У меня было море возможностей спросить. Но, знаешь, не было настроения. А сейчас у меня как раз настроение… — Настроение злобной стервы? — перебивает Эстер. — Очень мило. В этом мы с тобой не сходимся. Делает шаг вправо, чтобы обойти, и Паркинсон делает шаг в ту же сторону, не пропуская. Закатив глаза, она разворачивается и собирается пойти всё же другим путем, через длинный коридор. Но всё, конечно, не может быть так просто. Если бы всё было просто, это была бы точно не жизнь Эстери Малфой. Подключается Монтегю, преграждающий ей дорогу к отступлению. Ещё один шкаф. Ещё одна проблема. — Ты не ответила на вопрос, — говорит он. Дафна оставалась неуверенно стоять у окна. — Что там было такого важного, в этой хижине, что ты отдала за это гребанные пятьдесят баллов? Она нащупывает в кармане мантии палочку и незаметно сжимает в руке. На всякий случай. Просто на всякий случай. Хотя так хотелось кинуть в них чем-нибудь. Авадой, редуктой — неважно. Или, она не знает, Империусом каким-нибудь, чтобы они расступились молча и дали пройти. Как они сделали бы под взглядом Драко. Господи, Драко — сплошной ходячий Империус для них. И где он, когда так сильно нужен? — Пыталась найти ваши утерянные мозги и чувство собственного достоинства, — отвечает Эстер, повернувшись лицом к стене, чтобы видеть полубоком и Грэхема, и Паркинсон с Флинтом. — Увы, не нашла, вы уж меня извините. — Ух ты, у малышки Эсси прорезались зубки? — умилительным тоном спрашивает Паркинсон и наклоняет голову в бок. — Как давно? — С тех пор, как вы вдруг неожиданно переобулись. Два года пресмыкались передо мной, а теперь что? Стало скучно? Спрашивать было даже незачем. Прекрасно знала — скучно. Это же их единственное развлечение. Отлавливать учеников по одному и докапываться к тем, кто, по их мнению, не сможет дать отпор. Ещё год — или даже полгода — назад она и представить не могла, что окажется однажды на месте тех, до кого докапываются, к кому пристают и кого пытаются поддеть разными способами. Ей бы кто-то об этом сказал, и она рассмеялась бы. До меня? Правда, что ли? Да вы, должно быть, шутите. — Если я общалась с тобой нормально, это не значит, что я пресмыкалась, — с отвращением отзывается Паркинсон. Ну конечно. Эстер насмешливо фыркает. — Но, знаешь, ты всегда была странной. Никогда не указываешь гриффиндорцам, где их место, всегда отмалчиваешься. Просто тихая, — делает шаг к ней, — скучная, — еще один, — серая мышь, — и тыкает пальцем ей куда-то под ключицу. — Что в тебе вообще от Слизерина? Ты как на этот факультет попала? Эстер делает шаг назад, потому что находиться так близко к Паркинсон стало до тошноты противно. А сзади Монтегю. Сзади ловушка. Бросает на него через плечо презрительный взгляд, будто только сейчас вспомнив о его существовании. И поворачивается обратно к Паркинсон, гордо расправив плечи. — С каких пор в Слизерине должны учиться поголовно безмозглое быдло? Паркинсон с Флинтом переглядываются, мерзко усмехаясь. Как же хочется ударить. Да и серая мышь? Серьезно? Эстер не особо страдала завышенной самооценкой, но факт того, что в прошлом году на день святого валентина ей пришло девять валентинок, а Пэнси — всего две, уже о чем-то, вроде как, говорит. Хотя отрицать глупо — может быть, дело в том, что она сестра Драко. — Разумеется, нет, — отвечает Пэнси надменно, скрещивает руки на груди. — Но люди с характером. А куда спрятался твой? — делает паузу, будто ожидая ответа. Она не ждет. Никакой ответ ей не нужен. Как же тошно от неё. Эстер знает, что попытка заведомо обречена на провал, но всё же снова пытается пройти мимо, в пространство между семикурсником и третьекурсницей. Ну конечно, они резко «смыкают ряды», перекрывая путь. — Хотя не могу не признать: в этом году он стал приоткрываться, — продолжает Паркинсон. — С чего это вдруг, а, Эс? В чем дело? Стала брать пример с папочки? Не отвечай. Вижу, что да. Даже волосы… — Пэнси подходит ближе и оттягивает одну прядь Эстер, разглядывая неровные волны. Эстер не выдерживает — отпихивает её руку от себя, скривившись от отвращения. Как смеет она что-то говорить про её отца? Да что она вообще знает? Злая, обиженная на жизнь девчонка, только и умеющая, что пресмыкаться, сплетничать и поднимать себе самооценку за счет других, ведь больше ничего ей самооценку не поднимет. Эти слова жгут язык и небо, желая быть высказанными, но с языка срывается совсем другое. — Ещё хоть слово — и я испорчу тебе твою симпатичную мордашку. Вульгарно. Банально. И неинтересно. Эстер хочет себя по лбу ударить от этой глупости. Но лишь сильнее стискивает палочку в кармане. — Знаешь, на твоем месте я бы придумывала угрозы понеобычнее. Например, «я натравлю своего папашу на тебя, если не успокоишься». Ты же можешь натравить? Вы как, переписываетесь? М? — Можно проверить, — ухмыляется Флинт и срывает рюкзак Эстер с её плеча. — Эй! — кричит она, но Монтегю подрывается с места, встает между ними, не подпуская её к Маркусу. — Вы совсем оборзели? А ну отдай! Пытается обойти Грэхема, но он не дает. Смеется, гадко смеется. Паркинсон чуть правее него тоже откровенно веселится. — А то что? — спрашивает Флинт и бесцеремонно вываливает содержимое рюкзака. Учебники валятся на пол, чернильница падает следом и, открывшись, забрызгивает тёмно-синим цветом пергаменты. — Хм-м, кажется, писем нет? — Вроде нет, — хмыкает в ответ Грэхем, ногой отпихивая один учебник, чтобы внимательнее рассмотреть остальное. Эстер погружается в какую-то прострацию, будто разом накрыли куполом. Смотрит безжизненно на свои же разбросанные вещи, слышит усмешки, и ничего не делает. А под кожей всё кипит, горит злостью, выжигает внутренности. Она вцепляется зубами в нижнюю губу до боли, пытаясь загасить ненависть. Их больше. Неразумно, это будет неразумно вступать в открытый конфликт. Сохраняй здравый рассудок. Не уподобляйся им, это того не стоит. — Слушай, а я вот всё чаще задумываюсь, — неожиданно начинает Паркинсон, тоже не преминув пнуть одну из книг. — Если проблески характера у тебя, вероятно, в папочку… то твоя молчаливость в мамочку? Почему о ней ничего неизвестно, а? Паркинсон сама не понимает, что копает себе яму? В её голове осталась хоть одна клетка мозга? Это же опасная зона. Опасная. Лучше замолчи. Гринграсс это, видимо, понимает. Осторожно пихает Паркинсон локтем. Той плевать. Она видит лицо Малфой и понимает, что нашла уязвимую зону. А для неё это высшая ступень блаженства. — Она была такой же психованной, как Блэк, или чуть получше? И что с ней стало? Может, она просто бросила теб… Не договаривает. Потому что эти слова ударяют Эстер куда-то в затылок, разрывая остатки рассудительности в клочья. Потому что Эстер выбрасывает вперед сжатую в кулак руку. Костяшки отзываются сильной болью. Паркинсон с приглушенным криком хватается за нос, и из-под пальцев у неё хлынула кровь. Секунду все находятся в безмолвном удивлении. А после — Флинт, перекосившись от злости, тянется за своей палочкой. Свою Эстер сжимала уже давно, поэтому выхватывает её раньше и выкрикивает первое, что приходит на ум. — Ваддивази! — разлетается по холодному коридору эхом. Тяжелые учебники поднимаются с пола в воздух и с остервенением бросаются на Флинта, сбивая его с ног. Распластавшись на полу, он пытается отбиться от приставших книг и чернильницы, разбрызгивающей чернила. Сцена забавная, но Эстер не до смеха. Монтегю тоже направляет свою палочку на Эстер, и та встречает его ответным жестом. Они не сводят друг с друга прожигающих насквозь взглядов, крепко сжимая каждый свое оружие. Паркинсон тем временем судорожно держится за нос в попытке остановить кровотечение, а Гринграсс бледнеет, бледнеет, не понимая, что делать. — Ты охренела?! — наконец выдавливает из себя Пэнси. Флинт наконец додумывается использовать магию, чтобы отделаться от бьющих его письменных принадлежностей, и поднимается на ноги. Тоже направляет палочку на Эстер. Та ничего не отвечает Паркинсон, лишь покрепче сжимает вибрирующую от напряжения палочку. Пальцы на удивление не дрожат, мышцы руки напряжены до предела, и костяшки отзываются приглушенной болью от недавнего удара. В груди клокочут ненависть, лютая ярость и безмерное отвращение — всё одновременно, перемешиваясь, заглушая друг друга. Какой-то бешеный калейдоскоп чувств. — Пэнс, пойдем в лазарет, — тихонько говорит Дафна, дергая Пэнси за рукав её мантии. — Вот уж нет, сперва эта дрянь получит свое, а потом уже!.. — визжит та, как разъяренная, бешеная кошка, и каким-то чудом достает из кармана палочку, другой рукой все еще зажимая кровоточащий нос. Растерянность и легкая дымка страха вклиниваются в тот эмоциональный калейдоскоп. На неё угрожающе направили оружие трое из четырех. Двое из этих трех — игроки в квиддич, громадные парни, выше её не меньше, чем на голову. Один из двух — совершеннолетний старшеклассник. И что, черт возьми, делать? На уроках такому не учат. Если бросит еще хоть одно заклинание, другие два бросят в неё что-либо в два раза хуже. Ненависть сильнее, и на её фоне страх притупляется, теряет яркость и насыщенность. А потому Эстер стоит уверенно, прямо, с чуть приподнятым подбородком и взглядом, горящим чем-то темным и рискованным. Палочка направлена на самого, должно быть, опасного из присутствующих — Флинта. — Да ну её, Пэнс, — продолжает Дафна. — Она уже крышей едет. Оставь её. Паркинсон только злобно качает головой. И вдруг — растерянно поднимает взгляд куда-то к потолку, за спиной Эстер. Та не оборачивается. Наверняка какой-то очередной дурацкий ход. Вот сейчас она обернется, опустит палочку, ага, и по ней — сразу три заклинания. Ещё чего. Но к перепуганному взгляду Пэнси подключается и Дафна, а после — парни. Монтегю даже опускает палочку, уставившись на потолок. У Флинта в глазах читается «серьезно, что ли?». Да что происходит-то? — хочет крикнуть Эстер, но всё объясняет знакомое безумное хихиканье. Ох черт. Пивз. Едва она успевает это осознать, как её будто погружает под воду, накрывает огромной ледяной волной, обхватывающей каждый сантиметр кожи. Мантия тут же тяжелеет, неприятно липнет к коже, а рука, держащая палочку, непроизвольно опускается под этим напором. Протерев рукой мокрое лицо, Эстер оглядывается: слизеринцам, пусть уже и начавшим к тому моменту трусливо пятиться, досталось не меньше. Они стояли, растерянные, перепуганные, будто только что, до этого, не угрожали никому наставленными палочками. На полу распростерлась лужа, полностью покрывая лежащие там учебники и пергаменты. А под потолком — Пивз в яркой шутовской одежде, с железным ведром в руках. Это столько воды — да ей даже мини-бассейн можно было бы наполнить — уместилось в таком ведре? Больше было похоже, что по коридору цунами пронеслось. Хотя — это же Хогвартс. Удивляться тут нечему. — Не разбегайтесь, детишки, сейчас принесу ещё! — и полтергейст снова заливается сумасшедшим смехом, от которого бегут мурашки по коже. — Кому не хватило, кто хочет искупаться? Хватило сполна всем. Дафна брезгливо стягивает с волос что-то склизкое и тянущееся, сильно напоминающее водоросли. — Ой, ну нафиг, — проследив за этим движением, бросает Флинт и круто разворачивается. Ускоряется и, часто оглядываясь, спешит из коридора подальше. Монтегю следует его примеру, идя спиной и не сводя взгляда с веселящегося под потолком полтергейста. — Не думай, что это конец, — злобно угрожает Паркинсон, хватает Дафну за локоть, и они спешат следом. — Испугали-и-ись? — пронзительно тянет Пивз, увидев убегающих детей. Видимо, решив, что за второй порцией лететь уже неинтересно, он быстро подлетает к Флинту и, размахнувшись, ударяет капитана квиддичной команды ведром. Несильно, но громко — звонкий звук отскакивает от стен и разлетается по коридорам. Слизеринец ускоряется, прикрывая голову руками, но Пивз не отстает и продолжает забавляться. Эстер выплевывает остатки воды, случайно попавшей в рот, и ещё раз протирает лицо рукой. С шумным вздохом, устало осматривает свои вещи. Совсем рядом, у её ног, по поверхности лужи проплывает начатое эссе по Зельям. Ну вот какого черта? — Эй, дуэлянтка, с тобой все нормально? — насмешливый голос откуда-то из-за спины. Эстер рефлекторно стискивает покрепче палочку в руке, но, оглянувшись, видит близнецов Уизли. Опускает руку и слегка сутулится от накатившей на нее усталости. Что они-то здесь забыли? Почти шаг-в-шаг, параллельно, они идут к ней. Внешний вид их вполне отчетливо говорят о характере: рубашки не заправлены и торчат из-под жилеток, ало-золотые галстуки завязаны слабо и небрежно. — Если хотите позабавиться над представлением: вы уже все пропустили. Проваливайте, — огрызается она и снимает со своего промокшего насквозь плеча длинную водоросль. День и так больше походил на катастрофу, ей для полного счастья ещё и гриффиндорцев не хватает. Не поднимая взгляд на близнецов, она протирает капли со своей палочки. Надо бы это безобразие на полу осушить, и свою одежду заодно, но в голове — перекати-поле. Какая там формула у чар осушения? — Ничего мы не пропустили, — сообщает один из близнецов, засунув руки в карманы. — Пивз тебе на подмогу пришел, вообще-то. Чего? Сил на расспросы и раздумья не было. Поэтому она просто поднимает замученный, вопросительный взгляд. Мокрая прядь волос падает на один глаз. — Увидели несанкционированную дуэльную потасовку, — начал объяснять второй, — подумали, что надо выручать, и по секрету сообщили нашему драгоценному полтергейсту, куда можно вылить воду из его не менее драгоценного ведра. Он как раз подыскивал себе жертв. А просто заступиться — было трудно, конечно. Просто помочь нельзя, нужно вылить ушат ледяной воды, от которой она сейчас дрожала, как лист на ветру, на неё и на все её вещи… ладно. Она просто устала. И её раздражало всё, без исключения. Неважно, как помогли, главное, что помогли. Другой вопрос — с чего это вдруг. — И с каких это пор гриффиндорцы слизеринкам помогают? — спрашивает, раскинув руки в стороны, отчего мокрая мантия негромко хлюпает. Уизли усмехаются. — Мы ж не из-за тебя это сделали, а, скажем, из-за вопиющей несправедливости, — отвечает один из них и на последних словах делает тон торжественно серьезным. — Трое на одну, — поддерживает его брат. — Четверо на одну, вообще-то, — поправляет первый. — Ну, у одной из них не было палочки. — В общем и целом — всегда пожалуйста. А мы потопали дальше. Но «потопать дальше» у них не выходит, потому что из-за угла появляется профессор Макгонагалл. Она явно куда-то спешила, но, появившись в коридоре, тут же замирает на месте. Эстер устало прикрывает глаза. Её сегодня в покое оставят? — Что здесь произошло? — ошарашенно спрашивает она, скользя внимательным взглядом по луже, в которой плавали школьные принадлежности, затем по мокрой Малфой и после — по сухим близнецам. — Что вы опять натворили? — Вот так всегда, Джорджи, — усмехается Уизли. — Чуть что, сразу мы. — Это Пивз, профессор, — отвечает его брат. — Пивз опять вылил воду на учеников. Макгонагалл строго смотрит на них, сжав губы, но, кажется, верит. Покачав головой, достает палочку и одним лишь взмахом заставляет всё это болото испариться, оставляя вещи Эстер, ещё влажные, валяться на полу. — Что ж, помогите мисс Малфой справиться с оставшимся беспорядком, — приказывает она со всей привычной сталью в голосе. — И не дай Мерлин я узнаю, что вы к этому все же причастны. И, смерив их троих взглядом — Эстер упорно прятала свой взгляд где-то в каменных стенах, — пошла дальше, наполняя коридор эхом своих шагов. — Я справлюсь сама, идите, — буркнула она, когда звонкий звук шагов стих. Села на корточки и принялась запихивать мокрые бумаги в не менее мокрый рюкзак. Близнецы переглянулись. Один из них — вроде бы Джордж — достал палочку, и Эстер рефлекторно едва заметно дернулась. Но он, очевидно, не планировал наставлять палочку на неё, а наставил на её рюкзак и произнес заклинание. Ткань рюкзака под её пальцами стала сухой, обдав Эстер паром от вышедшей влаги. Бумаги тоже высушились. — Так-то лучше, — говорит он, и Эстер не может не признать, что он прав, но вслух ничего не говорит. Ещё ей помощи от Уизли не хватало. Люциус и Драко всегда презирали Уизли, так что… А с чего она должна прислушиваться к Люциусу? И снова она путается. В мыслях, убеждениях, отношении. Путается во всем, ничего не понимает, ничего не знает. Можно кто-то распутает этот клубок вместо неё? Вытащит её мозг, поколдует над ним и вернет обратно. Со свежими мыслями и правильными убеждениями. — Всегда пожалуйста, — произносит второй брат, хотя она явно не благодарила, и они, обойдя её, всё ещё сидящую на корточках и застегивающую снова наполненный рюкзак, идут по коридору. А на Эстер вдруг накатывает волна паники. Куда ей-то идти? В гостиную она вернуться не может. Там, наверняка, эти четверо — или хотя бы двое, Пэнс и Дафна могут быть в лазарете, — и второе столкновение с ними она уже не переживет. В самом буквальном смысле — её попросту в порошок разотрут, без сожалений, и потом развеют унылый прах над замком. Конечно, там может быть Драко, он в случае чего защитит, но если его там нет? Рисковать нельзя. Единственный остающийся вариант — библиотека. Доделает уроки. Починит порванные и иссохшие учебники, придав им прежний вид. Но ей так не хочется оставаться одной. Одиночество сдавило глотку и не отпускало эту ледяную хватку. Если она останется одна, мысли накатят беспощадной волной, и она не выплывет. Точно не выплывет. После стычки со слизеринцами её будто облили грязью, а не водой, и ей не хочется допускать эту грязь и в голову. — Эй, подождите! — кричит она вслед удаляющимся спинам близнецов, и они оборачиваются. Удивленно переглядываются. Эстер чуть ускоряется, закидывая на плечо лямку рюкзака. Догоняет их возле поворота. — Она что, решила все-таки поблагодарить? — с шуточно заговорщическим тоном спрашивает у брата один из Уизли, чуть наклонившись. — Она? Нас? Смешно, Фредди, смешно, — отвечает Джордж, будто бы Эстер тут не было. Фред усмехается, окидывая Эстер вопросительным взглядом. Она смахивает с лица все еще влажные пряди волос. — Так что Вам угодно, любезная дуэлянтка? — интересуется он с наигранной почтительностью. Сердце колотится бешено, и голосовые связки сперва отказываются работать. Переведя сбитое дыхание, она всё же неуверенно спрашивает: — Можно попросить вас об одолжении?***
Несмотря на то, что Рождество было больше недели назад, и даже ёлку уже убрали из гостиной, здесь всё равно сохранилась тень всеобщего праздничного настроения. За две недели Гарри уже успел отвыкнуть от вечных разговоров в гостиной факультета, от смеха и веселья. Уже как два дня все вернулись с каникул, а кто и чем занимался дома — обсуждалось до сих пор. Они с Роном корпели над домашним по прорицанию. Надо было снова напридумывать какую-то мрачную чушь, которую им вдвоем было ударовано увидеть. — Спорим, она будет в восторге, если я напишу, что на весенних каникулах меня собьет магловский автомобиль? — с усмешкой говорит Рон, выводя буквы пером на пергаменте. — Тогда уж пиши поезд. Чтоб наверняка, — отвечает Гарри и потирает виски, сам думая, что бы ещё такого написать. Лаванда, сидящая с Парвати неподалеку, недовольно цокает языком. — Вы даже не пытаетесь увидеть! — возмущается она. — Если бы вы делали всё, как профессор Трелони говорит… Гарри едва перебарывает колющее под кожей раздражение. — Умерли бы от беспросветной тоски, — заканчивает за неё предложение Фред, вошедший в гостиную с братом. Лаванда оскорбленно закатила глаза и, решив не обращать внимание на непутевых учеников, влилась в разговор с Парвати и ещё какой-то девочкой. Фред тем временем расслабленно усаживается в кресло напротив Рона и Гарри, сидящих прямо на ковре, и задерживается взглядом на последнем. — Гарри, ты прямо-таки нарасхват. — Да-а, мы, конечно, знали, что ты у нас популярный мальчик, но все равно удивлены. И очень горды, — поддерживает его Джордж, садясь на подлокотник и закинув руку на спинку кресла. — Да о чем это вы? — задает Рон вопрос, который у самого Гарри вертелся на языке. Гарри нравились близнецы, они были ему почти что старшие братья. Но их привычка сначала шутить и забавляться, а потом уже говорить серьезно — легонько подбешивала. По крайней мере, когда это касается его самого. По крайней мере, когда он уже час сидит над нелюбимым предметом и у него трещит голова. — Тебя Малфой зовет, — наконец объясняет Фред. Неожиданно. Слишком неожиданно. Гарри выпрямляется, чуть нахмурив брови. — Малфой? Что ему надо? Неужели он настолько отчаялся в своем пожизненном желании как можно чаще докапываться до гриффиндорцев, что аж решился выдернуть Гарри из гостиной? Ужина дождаться — не судьба? Фред и Джордж с многозначительными ухмылками переглянулись. — Не «ему», Гарри, а «ей», — поправляет Джордж. — Она ждёт тебя на Астрономической башне. — И нет, мы понятия не имеем, что ей надо, не смотри на нас так, — дополняет Фред. «Ей»? Серьезно, ей? Что ей потребовалось от него? Сегодня на зельях она была настроена явно не дружелюбно. Он, конечно, может и сам облажался — зря ляпнул про возможный шантаж, но её поступок действительно только больше запутывал его в попытках разобраться во всем, что касалось её странных перемен настроения. А сейчас сама его зовет? На башню? — Но будь осторожнее, — предостерегает Фред, всё не переставая усмехаться, — настроение у неё… боевое. — Ага, а то гляди — порчу кинет. — Или просто врежет. Кто знает, Гарри, кто знает… У него сейчас голова взорвется похлеще, чем от "бомбарды". Какая порча? Какое «врежет»? Что вообще произошло? И с чего она стала бы просить их, близнецов Уизли, позвать его? У всех Малфоев без исключения на семью Уизли аллергия. — Так, ладно, я ничего не понял, — вздохнул Гарри, поднимаясь на ноги. — Где она, вы сказали? На Астрономической башне? Близнецы синхронно кивают. — Может, мне с тобой пойти? — предлагает Рон, глядя на друга снизу вверх. — Ну, они сказали, у неё что-то с настроением. Фред и Джордж рассмеялись. — Наш ты бестолковый братец, мы пошутили. По-шу-ти-ли. — Ага, Гарри ничего не угрожает. Так что дай голубкам побыть наедине. Гарри уже почти вышел из гостиной, когда услышал. Голубкам? Схватив с первого попавшегося кресла круглую подушку, он кидает наобум, куда-то в сторону кресла Фреда. В ответ — смех сразу трех Уизли. — Промазал! — крикнул сквозь смех Джордж, но Гарри уже пролезал через проход под картиной. Нет, серьезно, он и Малфой? Она же… Малфой. Его аж передернуло. И что, всё-таки, ей могло понадобиться? Почему не дождалась ужина? Нескончаемые вопросы грызли черепную коробку всю дорогу. Он даже не заметил, как прошел уже все коридоры, наполненные редкими шастающими от безделья учениками, и оказался у башни. Оставалось подняться только по ступеням. У него почти что дежавю. Та же башня, та же странная встреча, и сегодня у неё вроде была та же непривычная прическа. Лишь бы всё не закончилось, как в тот раз. Наполнив легкие воздухом, Гарри осторожно поднимается по ступеням. Холодный уличный воздух проворно скользнул за шиворот, заставив поежиться. Он качает головой, не веря. Что он вообще тут делает? Мог бы сидеть в теплой гостиной, дописывать прорицания и болтать с братьями Уизли. В итоге что? В итоге притащился на башню зачем-то. Зачем-то к Малфой. Он надеялся, что она хотя бы скажет что-то важное. Поднявшись наверх, видит знакомую фигуру у парапета. Она стояла всё ещё в слизеринское форме — почему-то после уроков не переоделась, — и смотрела куда-то на раскинувшееся на территории школы озеро. Её волосы отчего-то влажные, а те пряди, что уже подсохли — распушились и стали непослушнее обычного. Гарри подходит ближе, к ограждению, и она вздрагивает. Будто забыла, что кто-то вообще должен прийти. На глазах вроде нет слёз. Уже хороший знак. Уже не как в прошлый раз. Впрочем, в прошлый раз её образ холодной слизеринской принцессы разошелся трещинами. Чем она удивит в этот раз? Малфой медлит, не начинает говорить, будто и вовсе никого не звала и ни с кем не хотела разговаривать. Может, близнецы пошутили? Тогда это очень жестокая шутка. Она потирает чуть замершие ладони, уперевшись локтями в парапет, и Гарри замечает, что рукава её мантии тоже влажные. Вопросов в копилку добавилось, как минимум, сотня. Это он сумасшедший или мир вокруг него? Что вообще происходит? — Я ужасный человек? Этот вопрос застает врасплох. Как неожиданный удар по голове. Удивляло даже не столько, что её это интересует, сколько то, что она задает этот вопрос ему. Ей важно его мнение? Гарри? С каких пор? И что отвечать? Да, бесспорно — она далека от идеала нравственности и высоких моральных принципов. Но ужасный. Это слово не подходило ей. Это слово было неподходящим, неправильным, ненужным, — это не она. Она не ужасна. — Ладно, хорошо, не отвечай, — усмехается она, когда пауза затягивается. Смешок выходит нервным и совершенно не веселым. — Знаю, что могла быть лучше. Просто я… я… знаешь… Мерлин, я так запуталась, — выдыхает она и прячет лицо в ладонях. Гарри не знает, что сказать, что сделать, как реагировать — он будто застал сцену, которую заставать нельзя. Запрещено. Слишком сокровенно. С пометкой «не подходить, опасно». Он здесь, должно быть, лишний. Она отнимает руки от лица и тяжело вздыхает, выпуская в морозный воздух пар своим дыханием. — Как я хочу, чтобы всё просто наконец закончилось, — шепчет она, смотря невидящим взглядом куда-то на холмы, не на него. На него она ещё ни разу не взглянула прямо, осознанно. Будто его здесь вовсе не было. — Что закончилось? — осторожно спрашивает он, сам не понимая, откуда в голосе появилось беспокойство. Он беспокоится? За нее? Вы, должно быть, шутите. Она не отвечает. Смотрит куда-то вдаль, задумчивая, погруженная в себя. Будто не здесь не он, а всё-таки она. Всё-таки она в каком-то своем мирке, не здесь. — Совсем недавно произошла одна вещь. Уж извини, не буду говорить, какая именно… — медлит. Глубоко, тяжко вздыхает. — Но я почему-то подумала, что после этого моя жизнь должна кардинально измениться к лучшему. Вот уж не знаю, почему, но я действительно тешила себя этой надеждой. И сейчас, пока я стояла и ждала тебя здесь, я вдруг поняла, что нет. Ничего не изменится. Я буду возвращаться каждый год к одним и тем же людям, в один и тот же чертов дом… и рядом будут одни и те же придурки, которых друзьями назвать язык не повернется. «Возвращаться к одним и тем же людям, в один и тот же чертов дом…», — как на видеокассете отмотал Гарри в мыслях. Это значит, что она относится к Малфоям, как и он — к Дурслям?.. Да быть такого не может. Ну нет. Она же не выглядит так, будто её в чем-то ограничивают, морят голодом, заставляют убираться и готовить. А если посмотреть на неё и её брата — вовсе вполне себе счастливая семья. Гарри и представить себе не может, чтобы он общался с Дадли так, как она общается с Драко. И всё же — что-то внутри неприятно зашевелилось. Заскребло длинными когтями, зашептало — у них больше общего, чем он думает. — Всё даже не то чтобы не изменится. Всё становится только хуже и хуже. Каждый божий день происходит какая-то несусветная чертовщина, и я уже просто устала. От этого всего. — Что произошло сегодня? А с ней явно что-то произошло. Не просто так она выкладывает всё, что лежит у неё на душе. Не просто так. Эстери Малфой ни за что не стала бы разламывать свою безразличную маску собственными руками, если бы — причем совсем недавно — что-то бы ни произошло. Только — из-за чего? Из-за чего на этот раз? Она молчит. Снова растирает ладони, думая о своем. Как он может помочь, если она не говорит всего? Она зачем-то приоткрывает свою душу, но всё равно держит его на расстоянии, на расстоянии вытянутой руки. А чтобы понять, чтобы помочь — нужно подходить ближе. Другой вопрос: с чего он вообще хочет ей помочь. Очнись, Гарри, — заверещал внутренний голос, — она сестра твоего самого главного школьного врага. Она вечно делает что-то для своей выгоды. Она вечно врет. Она дочь Блэка, в конце концов. Заткнись, — мысленно отвечает он своему внутреннему голосу и поворачивается телом к Малфой, руку все еще держа на парапете. — Малфой?.. — обеспокоенно, тревожно, с чуждым ранее сочувствием. Она отрицательно качает головой, показывая: нет, она не скажет. Почему она просто не расскажет, что произошло? — В любом случае, я позвала тебя не для этого, — выдыхает она, выпрямившись. Гарри даже не замечал, что до этого она была непривычно ссутулена, будто под тяжестью чего-то, что он увидеть не мог. — Не знаю, чего я разнылась… в общем, я хотела тебя предупредить. — Предупредить? — Да, о матче. Когда будешь играть с Когтевраном, вероятно на поле появится несколько фигур в длинных плащах. Они будут изображать дементоров, но это… это мои придурки-однокурсники. Просто не обращай на них внимания. На безумную секунду ему показалось, что она хотела сказать что-то о Блэке, что он что-то задумал, и она решила предупредить Гарри об этом, потому что не выдерживает. И даже сердце замерло в тот момент, но когда она рассказала о матче — он облегченно выдыхает. А в голове вопрос — почему она ему об этом рассказывает? Если он увидит дементоров, он может потерять контроль и проиграть матч. Конечно, он тренируется с профессором Люпином отгонять дементоров, но он всё равно может запаниковать. А если он запаникует и проиграет, выиграет Когтевран. А после — Слизерину будет нетрудно побить их и выиграть школьный Кубок. Ей разве не нужен Кубок? — Даже не спрашивай, я не знаю, зачем я это говорю, — усмехается она. Поправляет распушившиеся волнистые волосы. — Но у меня есть два варианта, хоть как-то обосновывающие мой внезапный порыв. — И какие это варианты? — спрашивает он, и его губы неожиданно растягиваются в улыбке, как и её. Он правда стоит с Малфой на башне и улыбается? Нет, мир определенно сошел с ума. — Первое — они правда придурки. Нет, серьезно. Ты представить себе не можешь, как они меня бесят. И если они провалятся в этой глупой затее, я только рада. Неожиданное откровение. Неужели среди всей этой шайки слизеринцев у неё нет друзей? Она их всех не переносит? Конечно, он помнит, как она наставила на Паркинсон палочку в ту ночь в Большом зале. Конечно, он не раз слышал, как некоторые слизеринцы обсуждают её за спиной. Но мысль о том, что у этой слизеринской принцессы нет друзей, как-то странно била в мозг, разрушая последние остатки её фарфорового образа. У неё же, теоретически, должно быть море друзей. А если не друзей, так хоть свита, поклонники. Кто угодно. Да и Драко… он же наверняка в числе тех, кто хочет вывести его из игры. Гарри бы не удивился, если этот план Малфой и придумал. И его сестра всё равно решила рассказать всё? Помешать своему же брату? Она никогда ему не мешала. Что бы он ни делал, какую бы мерзость ни задумал — она всегда лишь наблюдала, не вмешиваясь. Гарри уже делает вдох, чтобы задать сотню появившихся вопросов, но она будто уже прочитала его мысли и потому продолжает: — Есть и второй вариант. Я правда устала быть такой. Раньше я… — делает паузу, облизывает пересохшие губы. — Раньше я думала, что если я не делаю ничего плохого, остаюсь на нейтралитете — значит, я уже не плохой человек. Но сейчас я, кажется, понимаю. Если ты не делаешь ничего, чтобы какую-то пакость предотвратить, то ты не лучше человека, который эту пакость совершает. — Почему ты так резко поменяла свое мнение на этот счет? Люди же по щелчку не меняются. Такого не бывает. — У меня есть на то причины. Теперь уже есть, — и смотрит ему в глаза, осознанно, пронзительно. Впервые за весь этот разговор. И он, к своему удивлению, видит в её глазах тёмную, тягучую боль, заставившую у него самого в груди что-то шевельнуться. Отчего она, эта боль? Что она скрывает? Что могло настолько поменять мировоззрение человека? Как же ему хотелось пробраться к ней в голову. Узнать ответы на все вопросы. Возникала даже безумная мысль приготовить сыворотку правды и подмешать ей, да вот только в нем слишком много человечности. Даже по отношению к ней, слизеринке Малфой. Она снова отворачивается. Чуть наклоняется и, уперевшись локтями в высокое ограждение, подпирает голову руками. Удивляет его всё больше и больше. — Иногда мне кажется, что ты сидишь на каких-то магических наркотиках, — признается он с усмешкой. Что ж, его время откровений. — Почему? — вопрос уставший, ленивый и слегка безразличный. Но Гарри все равно отвечает: — Тебя бросает из одного настроения в другое. То ты помогаешь нам с Хагридом, то огрызаешься. То посылаешь к черту, то, вот, предупреждаешь… а когда ты расспрашивала про крысу Рона, я бы не удивился, если бы оказалось, что ты правда была под чем-то. Вот зачем тебе было знать о его крысе? — Я правда себе крысу хочу. — Не надоело врать? Малфой усмехается. Медлит. — Надоело. Значит, даже не отрицает, что врала. И наверняка не только об этом. — Тогда зачем ты… — Ты не поймешь, — перебивает так резко и с таким холодом, что он едва ли не отшатывается. И она выпрямляется, до идеальной осанки. Вот опять. Из одного настроения в другое. Что с ней происходит? Этот вопрос он за последние несколько месяцев задает, наверное, в тысячный раз. — Не так давно ты говорила, что я единственный, кто тебя понимает. Ещё один её смешок. Натянутый, но смешок. Может быть, она действительно просто медленно сходит с ума? Но в чем причина? — «Или должен был понять», — цитирует она себя же. Да что ей мешает объяснить? Почему она просто не может рассказать всё, что её тревожит, грызёт, беспокоит, и тогда он точно поймет. Успокоит. Попытается помочь. Помочь. Слово всё ещё такое непривычное. Помочь Малфой. Как в каком-то до жути нереалистичном сне. — Скоро должен быть ужин, — отстраненно бросает Малфой, делая шаг от парапета. Наклоняется и поднимает с пола рюкзак с учебниками. Она что, ещё даже в гостиной после уроков не была, чтобы вещи туда отнести? — Я, пожалуй, пойду. Не забудь про предупреждение: на матче будут не дементоры. И не говори никому, что это я тебе сказала, ладно? Гарри кивает, понимая, что не может и слова почему-то сказать. Мысли заняты другим, витают где-то высоко, даже выше этой башни, самой высокой в замке. Малфой разворачивается и неспеша, практически прогулочным шагом, идет к выходу, пока Гарри всё ещё стоит, стоит у парапета и думает. — Малфой, — негромко зовет он, когда она уже почти скрывается на лестнице. Медленно оборачивается, вопросительно подняв брови. — Ты не ужасный человек. Вовсе нет. Ответом ему было удивление. Она удивленно замирает, смотря на него, будто он только что кинул в неё заклинание или жестоко оскорбил. Не моргала и, возможно, даже и не дышала. И неожиданно — её глаза блестят, краснеют. Заполняются слезами. Почти вовремя спохватившись, она кивает и отворачивается, пряча свою слабость, хотя прекрасно знала — он уже всё увидел. Не сказав ничего, она спускается по ступеням, быстрее, чем шла до этого. И всё же, несмотря ни на что, разговор закончился почти так же, как в прошлый раз. Слезами и ускользающей в полумраке фигурой Малфой, которую по непонятным причинам до безумия хочется догнать.