***
Это шествие по тоннелю выглядело безумным. Оно начиналось гордым рыжим котом и замыкалось тремя: Блэк и Поттер поддерживали Уизли, не способного идти самостоятельно. Посередине — Люпин тащит Петтигрю, скованного наручниками, и чуть позади — Грейнджер, и сама Эстер. Она едва ли перебарывала желание подскакивать на месте, как лучащийся безмерным счастьем ребенок. Шла, казалось бы, спокойно, как всегда ровно и с прямой спиной, но внутри всё трепыхалось чем-то живым и горящим. Потому что всё складывалось куда лучше, чем она могла представить в начале. После долгого, непередаваемо напряженного выяснения отношений было решено отправить Петтигрю в Азкабан, а не убивать. Чтобы оправдать Сириуса. Итоговый подсчет: она больше, вроде как, не предательница, Сириус, вроде как, не кровожадный психопат, и его вскоре оправдают в суде. Разве может быть новость лучше? Может быть, он даже… даже… Нет. Она не смеет уже надеяться. Лучше не тешить себя ложными надеждами, чревато болезненным разочарованием. Вряд ли в первое время после Азкабана и всех этих догонялок с дементорами он захочет брать на себя такую ответственность, как полноценная забота о дочери. — И всё же — почему ты мне не рассказала? — спрашивает Поттер с легкой отдышкой, не называя имени, но Эстер понимает, к кому он обращается. Оборачивается к нему и идёт по тоннелю вперед спиной. Занимательный вопрос. Почему не рассказала, что виделась с родным отцом, которого ты, вот, как бы ненавидишь и буквально убить желаешь? Даже не знаю... — А ты бы мне поверил? Давай же, посмотри мне в глаза и скажи: ты б поверил? — парирует она, используя тот же метод, что и Поттер несколько часов назад, когда спрашивал у нее, за дело ли получил Драко. — Без каких-либо весомых доказательств. Поттер неопределенно качает головой и прячет взгляд где-то в рыхловатой земле, по которой они шли. То-то же, — думает Эстер и поворачивается обратно. — Не вини её, Гарри, — вступился Сириус, тоже рвано дыша. Уизли, пусть он и всего лишь подросток, тащить было трудновато, особенно в узком темном тоннеле с неровной землей под ногами. — Это же я её попросил. Попросил ни единой душе… она тут ни при чем. Поттер вздохнул, переваривая информацию, которая и так уже как минут двадцать была у него в голове и должна была перевариться уже давно, но только сейчас запустились нужные процессы. Это тяжело. Она понимала. Тяжело за пару часов разбиться об якобы настоящую суть человека, а потом встать, отряхнуться и увидеть, что этой настоящей сути вовсе нет, и ты всё не так понял. Врезался напрасно. Всё было запутанно, и она всё понимала. Несколько секунд он молчит, и Эстер уже решает, что разговор замялся, но слышит за спиной: — Ладно… прости, Малфой. И Вы, Сириус, тоже. Просто и вы меня тоже поймите… Прости, Малфой. Эти слова почему-то странно зазвенели в ушах громовым эхом. Ей следовало бы тоже сказать в ответ «прости», она полгода скрывала слишком многое и слишком важное, но язык будто не слушался, и тело — тоже. Её будто сильно куда-то дернули, как при трансгрессии, но только тело всё ещё оставалось в тоннеле, а душа словно уплыла в какое-то темное, пыльное место, где её поставили перед самой собой и задали вполне резонный вопрос. А ты правда всё ещё хочешь оставаться Малфой? После всего. Теперь, когда настоящего, родного отца оправдают. Правда хочешь? Она чуть замедляется, равняясь с Поттером и отцом в и без того узком пространстве, хотя места, на удивление, для неё хватило. — Знаешь-ка что? — тихо спрашивает она с каким-то бойким, несвойственным ей вызовом, и он поворачивает к ней голову в смятении. — Не называй меня больше Малфой. Пожалуйста. Поттер хмурит брови, не понимая. — И как мне тебя называть? — Догадайся, — и легонько кивнула в сторону отца. Ещё несколько метров они проходят в тишине, но не давящей, а какой-то безмятежной, уютной. Поттер думает о чем-то, затем — негромко усмехается. — Когда я в прошлый раз назвал тебя Блэк, ты неслабо так разозлилась. — Правда? — удивляется Сириус. — Хотел бы я на это посмотреть. После этого короткого разговора он неслабо развеселился. Непонятно, так ли на него повлияла новость, что его дочь только что попросту отказалась от своей приемной фамилии и приняла ту, с которой родилась, но он будто помолодел на лет десять, не меньше. Казалось, рядом с ними идет не её отец, а какой-нибудь старший брат. С искрящимися глазами и улыбкой на губах. Они уже приближались к выходу. Проход был ещё уже, чем сам тоннель, поэтому им пришлось встать в небольшую очередь. Люпин, не особо церемонясь, пропихнул вперед Петтигрю, держа его за плечо, следом — Грейнджер. Теперь её очередь. Перед тем, как выбраться наверх, она зачем-то оглядывается через плечо на этот темный тоннель, виднеющийся за спинами отца и гриффиндорцев. Вздыхает. И карабкается наверх, меж больших корней спящей на данный момент ивы — должно быть, Живоглот уже успел нажать на узел, заставляющий вспыльчивое дерево застыть. Боже. Кто бы мог подумать? Заходила несколько часов назад в тоннель, будучи Эстери Малфой. Выходит, будучи Вестой Марлин Блэк. Как будто сняла с себя слой того, что ей никогда и не принадлежало, стянула тонну каменных масок и пустила на ветер, подальше от себя. Давно следовало это сделать. Она уже и не помнила, когда в последний раз действительно чувствовала себя Малфой, чувствовала себя частью этой холодной семьи, в которой ей никогда не было места. Солнце уже давно зашло за горизонт, окутав школьную территорию летней вечерней темнотой. Повеяло холодом, и Веста чуть съежилась, обняв себя за плечи. Отошла в сторону, давая проход тем, кто был в тоннеле за ней. Подвеска, спрятанная под рукавом, всё ещё изливала тусклый рассеянный голубоватый свет, как делала это на протяжении целых часов. И, должно быть, так и будет продолжать, пока Петтигрю не отведут к дементорам. Сделав глоток свежего, прохладного воздуха, она с каким-то нежным умиротворением взглянула на замок, виднеющийся меж верхушек деревьев. В нем гостеприимно горели огни, и только легкий туман придавал замку несколько пугающий вид. Ещё утром она мечтала быть такой же, как каждая вторая ученица этой школы, не имеющей проблем, больше напоминавших мини-катастрофу, а не мелкие повседневные неурядицы. Мечтает ли она об этом сейчас? Уже было до лампочки, если честно. Проблемы и так разрешились. Кто-то осторожно коснулся её локтя, и она вздрогнула, оборачиваясь. — Можно с тобой поговорить? — спрашивает Сириус неуверенно. Она разве может ответить "нет"? После всего? Сириус, видимо, считает, что может, поэтому она всё же кивает. Он уводит её ещё чуть дальше в сторону и, обернувшись через плечо, зовет: — И ты, Гарри, подойди, пожалуйста. А вот это уже любопытно. Поттер, помогавший Уизли поудобнее устроиться на траве, чтобы сделать передышку, поднял голову. Обвел Блэков взглядом и, сказав что-то друзьям, подошел ближе. Веста посмотрела на него и на отца и поразилась собственной мысли о том, как правильно и как естественно те выглядят рядом друг с другом. Будто так всегда и должно было быть. Рядом. И эти люди совсем недавно дрались друг с другом? Оба подростка стояли, готовые внимательно слушать и уже, честно говоря, сгорающие от любопытства, но Сириус всё не решался. И в этой скомканной нерешительности Веста узнает себя. Он — взрослый, тридцатипятилетний человек, но в его серых глазах она видит такого же молодого, бойкого юношу, каким он, наверное, был, когда она только родилась. У него же отняли двенадцать лет жизни. По несправедливости он перескочил их, этот долгий период, одним рывком. Если так подумать, душа его не многим старше её самой. В Азкабане она неминуемо поистрепалась, получила неизлечимые язвы и рубцы, но если так подумать, душой он был старше её лишь лет на десять. Не на двадцать два года, как должно быть. — Я тут подумал… — тихо начал он, и слова его слегка путались. — Я знаю, что у вас сейчас свои семьи, вы к ним уже, должно быть, привыкли… но, может, вам бы хотелось, я не знаю, жить со мной… У меня есть дом, там есть место для всех… Он правда предполагает, что она способна ответить нет? Она? Очнись, никто не может прочесть твои мысли. Твои страхи. Твой ночной кошмар наяву. Разве что лишь боггарт, что уже дважды уличал её в её скрытых слабостях, леденящих кровь. Но боггарта здесь нет. — Я же твой крестный, Гарри, ты знал? — Поттер растерянно кивает. — Вот… так что Лили и Джеймс назначили меня твоим опекуном. Я пойму, если вы не согласитесь… Они оба тормозят, тормозят не по-детски, но Поттера отпускает первым. — Шутите? Не соглашусь? Конечно, я согласен! До Весты всё ещё не до конца доходило полное, всеобъятное осознание. Она может не вернуться в Малфой-мэнор. Никогда. Больше никогда не переступать порог этого страшного особняка. Наверное, возникнут какие-то проблемы. Веста слабо в этом разбиралось, но Сириус, должно быть, потерял какие-то там родительские права, попав в Азкабан?.. В конце концов, сейчас она официально числится дочерью Малфоев. Но он наверняка с этим разберется, да? Он сделает всё, чтобы она снова стала его дочерью, она уверена. Веста как-то рвано выдыхает, всё ещё не веря. Ей больше не придется справляться со своими проблемами самой. Есть Сириус. Он со всем разберется. В ответ на поттеровское согласие по лицу Сириуса скользит искренняя улыбка, хотя взгляду не удается утаить, что он тоже не до конца осознает происходящее. И смотрит на Весту в ожидании её ответа. Затянувшегося ответа, поэтому его тело чуть напрягается. Неужели он правда думает, что крестник согласится, а она, его родная дочь, упрется и откажет? Глупости. Повинуясь какому-то непонятному ей самой порыву, она делает один крохотный шаг к отцу, пока тот не сводит с неё взволнованного взгляда. Затем второй шаг. И на третьем она утыкается ему в грудную клетку, обвив руки вокруг его измученного, худого тела. Она чувствует его удивленный выдох на своем затылке. О, поверьте, она удивлена не меньше. И затем — его дрожащая отчего-то рука ложится ей на голову, прижимая к себе чуть сильнее. А в груди усиленно, уверенно копошится чувство чуждого ей ранее уюта, накрывающего с головой, словно пышным теплым одеялом. Ей этого не хватало. Как же ей этого не хватало. Семейного тепла. Слово семья всю жизнь в её голове отчетливо ассоциировалось со строгой, суровой официальностью. Даже Драко она толком никогда не обнимала. Разве что — когда были совсем детьми, мало что понимающими и по-детски не испорченными подростковой напускной самодостаточностью. Драко. Как она о нём не подумала? Как могла хоть на секунду о нем забыть? Ведь, даже всего лишь мысленно отрекаясь от своей семьи, она отрекается и от него, от своего брата. Как она ему всё объяснит? И какова будет реакция? Ей даже не хотелось об этом думать. Подумает об этом потом. Не сейчас. Сейчас всё было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и это опьяняло. У неё слишком мало в жизни было таких моментов. Поттер, видимо, почувствовав себя неуютно лишним и чужим, сделал шаг спиной назад, но Сириус своевременно поднял на него взгляд. И протянул руку, приглашая в это странное безумие. Тот помедлил, не будучи до конца уверенный. А затем выдохнул и подошел ближе. Сириус обнял крестника одной рукой за плечи, и тот обнял также в ответ, а другую руку нерешительно, аккуратно положил на спину Весты, будто боясь получить ожоги, если не соблюсти достаточную осторожность. Или, напротив, боясь обжечь её, как фигурку, способную растаять и превратиться в бессвязную кучу при одном лишь прикосновении постороннего. Она не обожглась. И он — тоже. Это было так дико, но в то же время правильно, правильнее, чем все годы её жизни вместе взятые. Их жизнь изменится. И пора привыкать быть частью чего-то общего. Быть частью одной безумной, странной и непривычной, но семьи. — Гарри! — нарушил этот безумный момент взволнованный тон Грейнджер. Поттер отпрянул и посмотрел в сторону, откуда донесся голос. Веста, всё ещё легонько держась за отца, тоже повернула голову, чуть растерянно и устало. будто только-только вынырнула из какого-то манящего сна. Нет. Лучше бы она не видела. Нет, нет, нет. Из-за свинцовых облаков угрожающе показалось, нависнув прямо над ними, яркое, идеально круглое пятно. Не значащее совершенно ничего хорошего. Люпин ведь принял сегодня лекарства, так ведь? Так, ведь? Ответом её безмолвному вопросу было то, как подорвался к Люпину Сириус. Как попытался привести его в чувство, но поздно: обращение безвозвратно началось, растирая в пыль человеческий облик учителя, являя перед ними страшного чудовища с голодными, обезумевшими глазами животного. Веста застыла, не понимая, что ей делать. Бешеный взгляд, мечущийся от превращающегося оборотня к отцу, вдруг застыл на Петтигрю, за которым никто уже не следил. Мерзко ухмыльнувшись, он помахал ей своей когтистой грязной рукой и в ту же секунду — обратился. — Нет! — закричала она, едва узнавая свой же надорвавшийся голос, полный отчаяния. Всё ещё видя в темной траве светлый хвост, она рванула за ним. Никогда ещё она не бежала так быстро, едва ли чувствуя под ногами землю. Поттер выставил вперед руку, чтобы остановить — крыса была совсем рядом с оборотнем, опасно, запретная зона — но она только с раздражением обогнула его и продолжила свой сумасшедший марафон. Ну же, ещё немного! Сердце колотилось бешено, в ушах звенел пульс оглушающе, сдавливающе и почти болезненно. С последним рывком она падает на землю коленями и смыкает пальцы на извивающейся крысе. Поймала. Облегченный вдох уже успевает сорваться с её губ. — Ай! — болезненно вырвалось у неё, когда обезумевшая крыса вонзила свои грязные, острые зубы в тонкую кожу её рук. Несмотря на боль, она продолжает сжимать в руках дрожащее тельце. Петтигрю не унимается, совершенно отчаявшийся в желании сбежать, трусливо скрыться. Кусает ещё раз. И ещё. Вонзает свои зубы настолько глубоко, насколько мог, желая причинить как можно больше боли, лишь бы выбраться. Она не выпускает. Морщится от боли, граничащей с невыносимой, отдергивает то один укушенный палец, то другой, перебирая в руках так, чтобы он не выскочил, но не выпускает. Ей нельзя. Она не должна выпускать. Эта чертова крыса — единственный шанс на её лучшую жизнь. На жизнь с отцом. На то, о чем она неосознанно грезила с самой встречи с ним. Нельзя. Как бы больно ни было — а боль была адская, — нужно держать. Её уже трясло, и глаза заполняются слезами. Нельзя. Это будет несправедливо. Попросту несправедливо, после всего, что только что произошло, грубо отнять, будто ей это и не предназначалось. Что вы говорите? Счастье? Нет, это не вам. Вышла ошибка, извините, отдайте, мы отдадим кому-нибудь другому, вы не заслужили. — Уймись, ты, — бормотала она невнятно, сотрясаясь всем телом. Пелена перед глазами мешала, но она все равно видела в бледных, уже окровавленных руках ополоумевшего грызуна. Он всё кусал, и кусал, и кусал. А руки всё ослабевали, горя от боли. — Нет, нет, нет… Почему никто ей не поможет? Где они? Где этот Поттер? Разве он не видит?.. Она попыталась прислушаться — где-то рядом рычание: и оборотня, и пса; скулеж, клацанье зубов. Драка. А она ничем не может помочь. Но давайте будем честны, даже без крысы она бы ничем не помогла. Так она хоть что-то делает. Хоть какую-то пользу приносит. Если только удастся удержать эту сволочь. Наконец — она почувствовала, практически физически почувствовала, как последние капли сил ускользают из её рук. И крыса вместе с ними. Шмякнувшись из ослабших пальцев прямо на землю, Петтигрю не терял ни секунды — рванул куда-то в темноту. Веста тут же вскочила на ноги, качнувшись, и побежала следом, пытаясь выцепить расплывающимся от слез взглядом бегущее крохотное тело, но не могла. — Нет, Мерлин, пожалуйста, нет, — шепчет она дрогнувшим голосом и в панике хватается за лицо, невольно пачкая его собственной кровью с отзывающихся адской болью и пульсацией пальцев. Как она могла выпустить? Как она?.. Беспомощность, ненависть к самой себе, бесполезность и унизительная никчемность окружили её, раздавливая своей хваткой со всех сторон, со всей беспощадностью. Она всхлипнула, еле дыша. Уже ничего нельзя было сделать. Как она могла? Она должна была держать, держать, несмотря ни на что. Это её вина. У них не осталось виновника. У них не осталось единственного доказательства невиновности Блэка. Его не оправдают. Она не будет жить с ним. Она вернется в Малфой-мэнор. Боже. Зачем она только понадеялась раньше времени? В этих дурацких мечтах она взлетела настолько высоко, что столкнуться с твердой поверхностью земли, разбив все грезы в жалкие осколки, было невыносимо. Сириус. Нужно найти Сириуса. Сказать ему, рассказать, что она облажалась. На едва слушающихся ногах она оборачивается, пытается рассмотреть, что происходит. Оборотня уже нигде не было. Снейп успел очнуться и сдерживал Грейнджер и Уизли, которые куда-то пытались бежать. Куда?.. да, к Поттеру. Поттер бежал в неизвестном направлении. Очевидно, где-то в той стороне был Сириус. Тяжело дыша, она помчалась туда же, но кто-то схватил её за руку и потянул обратно. Снейп? Снейп… чего ему неймется? — Отпустите! — взвизгнула она, пытаясь вырваться, как совсем недавно трепыхался в её руках Петтигрю, но учитель не отпускал. Она тоже должна была не отпускать. — Я спасаю тебе жизнь, безмозглая ты девчонка! — и тряхнув её за плечи, указал на что-то темное в небе. Весте пришлось прищуриться, чтобы наконец сфокусировать зрение. Дементоры? О нет, нет, нет. Тогда ей точно нужно туда. Она не знает, что она сделает, но ей нужно туда, нужно к отцу. Почему он ее не отпускает?.. Отпустите! На крик уже сил не хватает. — Мерлин, что у тебя с руками? И с лицом? — ошарашенно спрашивает Снейп, мазнув взглядом сначала по многочисленным укусам, а затем по случайным отпечаткам крови на лице. — Я не справилась, — безжизненно бормочет она, но будто не ему, а себе, воздуху, всему миру. — Я не справилась… он убежал… я не смогла… как я могла не… Не заканчивает фразу. Совершенно обессилев, падает на траву коленями и прячет лицо руками, сотрясаясь в отчаянных рыданиях. Она не справилась.***
Веста смутно помнила, как вообще оказалась в лазарете, в котором пахло зельями и мазями. Как оказалась на больничной койке и как успела провалиться в беспамятство. Проснулась уже с зудящей болью в ладонях и пальцах, покрытых белыми бинтами, уже успевшими слегка окраситься кровью изнутри. Первый вопрос, коснувшийся губ: — Где папа? — и резко села на постели, щурясь от яркого света в попытке оглядеться. При иных обстоятельствах она бы удивилась этому чуждому слову. Папа. Не Сириус. И даже не отец. Но сейчас было плевать категорически на всё, лишь бы узнать, что он в безопасности. Грейнджер, сидящая на краю соседней койки, вздрогнула и повернулась. Чуть поодаль — на постели лежал ещё один пациент, с рыжими волосами и перебинтованной ногой. Уизли. Что произошло? Как они все оказались здесь? — Эстер… — с сочувствием, тихо произносит Грейнджер, но тут же одергивает себя. Прикрывает на секунду глаза и качает головой. — Веста… Сириуса схватили. Он в башне. Его ждет поцелуй дементоров. В груди что-то лопнуло. Её сердце, кажется. Видите? Кровь по стенкам ребер, это сердце лопнуло, она больна, оставьте её в покое. Хочется кричать, но во рту сухо, суше, чем в пустынях. Лишь резко встает с постели, отчего качается в сторону, но вовремя улавливает равновесие, выставив трясущиеся руки в стороны. — Я пыталась разбудить Гарри, — продолжает Грейнджер спокойно, негромко, хотя в карих глазах что-то заметно полыхало. — Он не просыпается. Дементоры… ему сильно досталось. Я не знаю, когда он проснется. Только сейчас она замечает Поттера. Он лежит без сознания, без очков, бледно-зеленоватый, на койке, на которой и сидела Грейнджер. Он должен проснуться. Как бы хреново ему ни было — Сириус вот-вот лишится души. А Поттеру его судьба, кажется, небезразлична, если Веста хоть насколько-то разбирается в людях. Веста садится по другую сторону койки и пробует тряхнуть ослабшее тело за плечи. Ещё раз. Ноль реакции. — Ну же, Поттер, давай… — бормочет она безумным шепотом, всё дергая его, пытаясь хоть как-то разбудить. — Давай же, ты, придурок, просыпайся… — Веста, — укоризненно смотрит на неё Грейнджер, но та лишь раздраженно отмахивается. Сейчас не до формальностей. Разве ему не хочется сбежать от своих родственничков? Разве он не хочет спасти крестного? Он должен проснуться. Ладно. Остается лишь… он ей за это только спасибо скажет. Веста, нервно сглотнув, слегка размахивается и ладонью ударяет его по щеке, отчего тот сильно вздрагивает и распахивает глаза. Тяжело дыша, резко садится, щурясь: без очков ничего не видит. Её же собственная ладонь горит режущей болью от этого удара, но она быстро оглядывается и находит его очки на соседней тумбочке. Раскрывает и неаккуратно цепляет их ему на нос. Он тут же поправляет их сам. Не понимая, что вообще происходит. — Дементоры собираются поцеловать Сириуса, — поспешно объясняет она, прежде чем он успевает хотя бы прийти в себя. Нетерпеливо поднимается на ноги. — Потому что Петтигрю сбежал, — на последних словах голос предательски дрожит. Это она виновата. Поттер вскакивает следом. Слегка покачивается. Удивительно, как вообще на ногах держится, после столкновения с дементорами. — Мы должны помочь ему. — Естественно, должны, — обреченно шепчет Веста. — Но как? В открытые двери входит директор, невозмутимый до невозможности. Они трое подрываются к нему, пытаются объяснить, в чем дело, едва ли не перебивая друг друга, и он слушает без удивления. Он хоть чему-нибудь когда-нибудь удивляется? Они прямо сейчас буквально рассказывают ему, что в убийствах виновен не Блэк, а какая-то жалкая крыса. И после он сам начинает говорить что-то, что вводит Весту в состояние совершенного непонимания. Какое время? Какое начало? Какие три оборота? Наконец, высказав всё, что посчитал нужным — то есть, по мнению Весты, ничего полезного — он покидает лазарет. Веста смотрит на Поттера и чуть успокаивается, видя, что не она одна не поняла ни слова. А Грейнджер, как обычно, все поняла. Необоснованное раздражение снова скользит меж ребер. — Прости, Рон, у тебя сломана нога, — обращается она к рыжему дружку и резко поворачивается к Весте. — Ты уверена, что хочешь с нами?.. — нерешительно спрашивает она, обеспокоенно глядя на бинты на руках. — Ты сейчас шутишь? Ты думаешь, это меня остановит? Да даже если бы у неё нога была сломана, она бы всё равно поковыляла с ними, что бы они ни задумали. Ползла бы. Неважно. Всё ещё не уверенная в чем-то, что знала только она, Грейнджер достает из-под ворота розоватой кофты длинную цепочку. Растягивает её ещё больше и накидывает сначала на Поттера, затем на Весту. Сперва она не понимает, что это, но после — приглядывается. Удивленно вздыхает. Спрашивать зудящий на языке вопрос пока не стала. Не хватало ещё, чтобы Грейнджер накрутила слишком мало или слишком много, отвлекшись. Крохотные песочные часы завертелись, и лазарет стал расплываться пятнами и фигурами, будто их запихнули в странный, поломанный детьми калейдоскоп. Чувство тошноты едва ощутимо подступило к горлу — Веста никогда не пользовалась ничем подобным, да и где бы она достала?.. Когда всё приходит в норму, Грейнджер стягивает с них цепочку, и Веста наконец спрашивает: — Откуда он у тебя? Ты же… — запинается, прикусив язык, чтобы не ляпнуть навязанное семьей слово, — магглорожденная. — О чем вы? — не понимает Поттер, озираясь. Не понимает, куда делся Уизли, не понимает, почему стало светло. — Что происходит? Грейнджер тяжело дышит. Приподнимает песочные часы на уровень глаз, чтобы показать. — Гарри, это — маховик времени. Макгонагалл мне его дала, чтобы я могла быть на двух уроках одновременно. На двух уроках одновременно? Она совсем на учебе помешалась? Ей делать больше нечего? Весь этот год Грейнджер бывала сразу на двух уроках? Конечно, она не знала. Откуда она могла знать? Только сегодня они в одной команде. Уже даже как-то забылось, стерлось из мыслей, что они не друзья и друг о друге ничего не знают. Ощущение, будто прошел не один день, а по меньшей мере месяц. Неужели ещё вчера они действительно были по разные стороны баррикад? Не ходили никуда вместе? — Путешествия во времени… — отрешенно шепчет Поттер, уставившись в одну точку. Времени было мало, поэтому Грейнджер тянет его, всё ещё обдумывающего полученную информацию, за рукав, к выходу. Веста — следом. Да уж. Путешествия во времени. Этот год может стать ещё безумнее, нет? Но ей было не до размышлений о том, насколько дико всё то, что происходит сейчас. В голове пульсировала только одна мысль — найти и оправдать отца.***
Всё проходило более, чем успешно. Веста особо не влезала в план действий, только делала, что говорят. Спасли Клювокрыла, предупредили себя самих же броском в голову Поттера трехчасовой давности, скрылись в лесу, переждали, подошли ближе к Гремучей иве — какая-то безумная цепочка действий. И вот — момент Х. Из тоннеля выходят их прежние «версии» и отделяются друг от друга. Люпин, Грейнджер, Уизли и Петтигрю — остались у норы; Блэк, Веста и Поттер — отходят в сторону. Говорят. Увидев это их непривычное объятие со стороны, Веста потупила взгляд. К щекам приливает кровь. Поттер рядом с ней тоже неловко поёжился. Они выглядят там, вдалеке, как семья. А кто они друг другу сейчас? Друзья? Знакомые? Семья? Нынешняя сложившаяся ситуация абсурдна до безумия. Кем они друг другу были ещё вчера? Как минимум — никем. Как максимум — никем в квадрате. И сейчас почти такие же, далекие друг от друга, как две крохотные планетки в разных концах страшно огромной вселенной. А в то же время — близки, как никогда. Кто-то спутник, кто-то планета, неважно кто из них кто, но за какие-то безумные сутки они стали неразлучны. Почему в её жизни всё так противоречиво до сумасшествия? Почему всё не может быть просто? Почему к ней не может подойти какой-нибудь человек, отвести в сторону и сказать: люби эту семью, а эту не люби; с этими общайся, а других игнорируй; чувствуй, как надо, а как не надо — не чувствуй, не мечтай, не дыши. Тебе это не надо. Луна начала неспешно появляться в поле зрения Люпина, и обращение не заставило себя долго ждать. Веста переминалась с ноги на ногу в нерешительности. Что она полдня назад говорила? Что-то про судьбу? Так посмотрите же на неё, решительно нерешительную, идущую меж огромных стволов деревьев по лесу и строющую свою собственную жизнь сама. Поттер догоняет её сразу же, потому что она не торопится. Всё ещё думает. Усиленно думает. — Ты что творишь? — разводит руки в стороны в яростном непонимании. — Иду ловить крысу. Звучит так просто, а на деле — ни черта не просто. Но кто поймает ее вместо нее? Кто ещё подставит свои детские руки под укусы, чтобы потом мучиться от каждого прикосновения к коже? Грейнджер настигает её следом. Как какая-то тень Поттера, от которой не убежишь, не спрячешься, пока он сам не сбежит. — Ты не слышала, что я говорила Гарри у хижины? — ошарашенно спрашивает она, вглядываясь в её непроницаемое лицо. Забавно — по лицу Весты не скажешь, что она чувствует, а внутри неё тем временем волны отчаяния швыряют её из одного состояния в другое. — Мы не должны появляться на людях. — Слышала, — спокойно и вежливо. Как отвечают строгим профессорам на уроках. — Но я и не появлюсь. Дождусь, когда другая "я" выпустит его из рук, и поймаю. Грейнджер раздраженно вздыхает, выпуская в воздух пар своим дыханием. Холодеет. Это не к добру. — А если ты увидишь себя? Ты же не сразу ушла, а была там ещё какое-то время. Веста смеется. Ей не до смеха, но она смеется, потому что рассудок уже уплывает куда-то безвозвратно. — Поверь, — говорит она с усмешкой, — в тот момент мне явно было не до того, чтобы высматривать в темноте другую версию себя. Она не унимается. Терпение натягивается всё больше, и больше, и больше. Когда порвется? — И все равно! Кто угодно ещё может случайно увидеть… Снейп, я, Рон. Кто угодно! О, вот сейчас. Вот и порвалось. Надо же, как быстро. Она думала, протянет дольше. Стискивает кулаки, отчего становится больно в ладонях и пальцах, и звенящая сталь выталкивает из тона прежние мягкость и спокойствие: — Грейнджер, уйди-ка с дороги. Если я сказала, что ничего не случится — ничего не случится. Она хотела бы верить в это сама, но — уж извольте. Не верила. Пыталась убедить других в том, во что сама не поверила бы ни на секунду. Ведь когда у неё хоть что-то шло по плану? — Но если… — Уйди. С дороги, — цедит сквозь зубы. — Я должна поймать его. Нужно оправдать отца. У Грейнджер терпение тоже разрывается по швам. И кто же победит в словесной схватке двух третьекурсниц? Она раздраженно вздыхает, не выдерживая: — Твоя слизеринская натура погубит нас всех! Веста щурит глаза, чуть отрезвев. Да о чем это она вообще? — Какая еще слизеринская натура? Поттер тоже не понимал ничего. Совершенно. Следил за их словесными выпадами, как за ожесточенной игрой в пинг-понг. И не говорил ни слова. А что бы он сказал? Какую сторону бы выбрал? Вот уж вряд ли в таких ситуациях удастся остаться на нейтральной территории. — Твое желание эгоистично до безумия. Существуют правила, и их придумали не просто так. Ну вот возьмешь ты эту крысу и что? Можешь сделать только хуже! Куда уж хуже? Просто куда? Всё и так катится в пропасть, и она пытается остановить этот обвал из последних сил. Какого черта ей мешают? Если бы в начавшей разрушаться горе какой-то полоумный выбежал бы на середину, выставив руки вперед, чтобы остановить камни, возможно даже жертвуя собой, хоть кто-то выбежал бы вслед за ним, пытаясь отговорить? Нет. Времени бы не было. И времени сейчас тоже нет, а они тратят его на глупые споры. — Гарри, хотя бы ты ей скажи! — молит наконец Грейнджер, втягивая Поттера в то, во что, судя по его взгляду, он бы ни за что не хотел быть втянут сейчас. — Мал… — начинает он, допуская ту же ошибку, что и Грейнджер в лазарете. Привычки, знаете ли, так быстро не выводятся. Но он тут же поправляет себя: — Блэк, Гермиона права. Это слишком необдуманно. Это гриффиндорец говорит ей о необдуманности? Где же их хваленое безрассудство? Где жажда риска? Она сейчас гриффиндорка больше, чем они двое вместе взятые. И впервые при подобной мысли ей не хочется в отвращении скривиться. Ей попросту не до этого. — Вы не понимаете… его должны оправдать. Должны. Я не могу вернуться к Малфоям, я не смогу уже больше без отца. Вот так просто. Подумала — сказала. Просто сразу всю подноготную. Без подробностей, без деталей — но саму суть. — Слушай, я понимаю… — говорит Поттер, выставив ладонь вперед, будто в попытке успокоить. Правда думает, что её это успокоит? Сама наивность. — И не меньше тебя хочу, чтобы его оправдали. — Ох, серьезно? Тогда какого черта? Раздражение накатывает теперь и на него. Как цепная реакция. Она была первой, и он — замыкающее звено. Теперь уже все трое накалены до предела. — Опасно играть с временем, как ты не поймешь? Она не хотела понимать. Не хотела слушать. Хотела только схватить эту чертову крысу и увидеть перед глазами отца, счастливого отца, которого оправдали и отпустили на волю. Даже если весь Хогвартс её во время этого заметит, уличит в играх со временем. Это меньшее, что её сейчас волновало. — Да идите вы все, — бросает она неприязненно и решительно огибает их обоих, уже почти кипя от злости. Вот-вот наверняка пойдет пар, глядите. Поттер хватает её за запястье, резко останавливая. — Отпусти. Или ударю. Угроза слабовата, но что ещё она может сделать? Достать палочку? Погрозить порчей? Ей не хватало очередной нелепой дуэли. И главное из-за чего? Не отпускает. Она дергает руку на себя, упираясь ногами в корни рядом стоящих деревьев, но он держит крепко. Откуда в нем столько сил? В ней сил нет ни грамма. Пытается вырваться, всё пытается и пытается, но не выходит. Какая же она все-таки слабая. Беспомощная. Никчемная. Глаза вдруг защипало. — Пусти… — бормочет едва различимо. И пихает его свободной рукой в плечо, пытаясь выдернуть другую из его почему-то железной хватки. Ещё раз. Пихает, толкает его, хочет высвободиться, но Поттер не отпускает. Какого черта он не отпускает? — Блэк… — шепчет он, пытаясь вразумить. А у неё всё больше глаза слезятся, и в горле разрастается ком, от которого она ни слова вымолвить больше не может. Бьет его по грудной клетке в попытке отстранить от себя, но выходит слабо, неубедительно. Где все её силы? Ещё раз, и ещё. Ему не больно, а ей — да. Раны под повязками горят нещадно, а она всё продолжает. — Веста, успокойся, — доносится откуда-то со стороны голос Грейнджер, но Веста не слушает. Выплескивает на Поттере всю обиду, всю несправедливость, пихает его, бьет ослабшей от боли ладонью и качает отрицательно головой: мол, не собирается она успокаиваться. Слёзы уже стекают по щекам, холодеющие тут же. Удивительно, как не замерзают до ледяной корки. Они не понимают. Не понимают. Она должна его поймать! Как она вернется в дом Малфоев? Она же уже отреклась от собственной фамилии. Она — другой, какой-то новый человек, уже не Малфой, и ей теперь возвращаться в прежний дом, в их, Малфоеву, обитель? Вот уж нет. Это как бросить беззащитного, крохотного грызуна в вольер с клубком огромных змей. Съедят без сожалений, даже костей не оставив. Просто был — и нет. Никаких следов. Как они этого не поймут? Почему не понимают?.. Веста громко всхлипывает и перестает попытки нормально ударить Поттера. Наоборот, неожиданно прижимается к нему, уткнув мокрое от слез лицо ему куда-то в плечо. Ещё один всхлип. Ещё и ещё. Она рыдала у него на плече, пока он растерянно смотрел на Грейнджер, будто та должна ему как-то помочь. Грейнджер стояла в не меньшей растерянности. И Поттер просто отпустил наконец запястье Весты и положил обе свои ладони ей на спину, прижимая к себе в ответ и пытаясь хоть как-то утешить.***
Её еле удалось привести в чувства. Будто что-то внутри лопнуло, какая-то защитная пленка, и всё, что копилось, выплеснулось наружу. На ни в чем не виноватых Поттера и Грейнджер. Поттера в особенности. И удалось вовремя: другим Гарри и Сириусу требовалась помощь. Срочная. Поттер в последний момент вызвал патронуса — к глубочайшему удивлению Весты, ведь ему, на минуточку, всего тринадцать — и отогнал целую стаю дементоров, круживших, как падальщики, над озером. — Ты уверена? — спрашивает Поттер у Грейнджер, помогая Весте вскарабкаться на спину гиппогрифа. Веста крепко прижимает колени к бокам Клювокрыла, уже сейчас, на земле чувствуя подступающий к далекому подсознанию страх. А они ещё и лететь на нем будут? Прямо-таки совсем лететь? В облаках? Над землей? Можно она не полетит? — Да, — решительно отвечает Грейнджер, кивая. — Вам нужно спасти Сириуса, а вчетвером мы не поместимся. Встретимся у фонтана. Поттер встает на толстый корень дерева и отталкивается от него, в прыжке забираясь на спину Клювокрыла. — Прошу тебя, будь осторожна, — говорит он подруге, держась за плотную шею, усеянную бело-серыми перьями. — И вы, — отвечает Грейнджер с искреннем переживанием в карих глазах и, чуть помедлив, скрывается за стволами деревьев, спеша в сторону замка. Ей бы туда же. В замок. В безопасность, в приятное тепло и спокойствие. Нет, ей нужно к отцу. До помутнения в рассудке нужно. Как доза какого-нибудь магического наркотика. Увидеть. Помочь. Понять, что с ним всё в порядке. Успокоить натянутые до почти полного разрыва нервы. — Держись крепче, — бросает Поттер через плечо, и Веста обхватывает дрожащими, все еще ноющими руками его талию, крепко прижимаясь как можно ближе. — Давай, полетели, — сказал он, чуть нагнувшись, Клювокрылу, и тот начинает свой бешеный разгон. Ветер сразу же ударяет в лицо. Веста утыкается лицом в плечо Поттера, чувствуя, как крупная дрожь пронизывает всё тело. Взмах огромными крыльями — и они разрезают воздух, поднимаясь выше. И выше, всё выше. Вскоре лес становится лишь каким-то темным размытым пятном, а хижина и Гремучая Ива — просто далекими крупными точками. Она бы закричала до хрипоты, до срыва голоса, но дыхание перехватило, и она только и может, что как можно крепче жаться к Поттеру, который, кажется, не боялся этой пьянящей высоты вовсе. Как он может? Как может не бояться? Когда поступаешь на Гриффиндор, тебе делают прививку "анти-страх"? Или как это у них происходит? Почему он не боится, а она — да? В чем их различия? Во всем, — шепчет неприятно внутренний голос. Наконец, массивные лапы гиппогрифа касаются каменной поверхности башни, останавливаясь. Веста вытирает глаза, что слезились от ветра. Смазано осматривает башню: через плотную решетку виднеется измученная фигура Сириуса, отчаянная настолько, что при виде этой картины в груди отвратительно щемит. Слезать с Клювокрыла — пустая трата времени, поэтому Веста всё ещё сидит на гиппогрифе, когда достает из кармана палочку и наставляет её на решетку. — Бомбарда! Сама бы она до этого заклинания не додумалась, мозг работал слабо, измученный буквально всем, что творилось в этом сошедшем с ума мире. Его незадолго до полета предложила Грейнджер, подумавшая, что Блэк будет заперт магией, так что Алохомора вряд ли поможет. Умно, но Весте было уже до лампочки. Главное, чтобы было действенно. И оно было: решетчатая дверь, а вместе с ней и куски стены заодно, с грохотом взрываются, пуская в воздух клубы пыли и обломков. Сириус не медлит — поднимается на ноги и, озираясь, выходит из своего временного заточения. — Нужно лететь, — тяжело дыша, спешит сказать Поттер в ответ на растерянный взгляд Блэка. — Быстрее. Тот кивает со всей серьезностью и, оттолкнувшись от одного из особо крупных пыльных обломков, взбирается за спину Весты. И только после этого она облегченно выдыхает, будто до этого не дышала вовсе. Внутри что-то сдувается, все обиды, вся злость, все глупое раздражение. Отец на свободе. Ему ничто не грозит. Разве что дальнейшие годы жизни в бегах. Всего-то. Неужели ничего нельзя сделать? Почему он должен прятаться от министерства за то, чего не совершал? Отвечать не за свои поступки? Если бы она только поймала крысу! Всё было бы иначе. Совершенно. Глаза снова слезятся, и теперь уже не от бушующего ветра. Это унизительно. За последние сутки она плачет слишком много. Эмоции накатывают на неё огромной волной всё чаще, заставляя нырять с головой, и ей не удается выплыть. Она гребет руками отчаянно, цепляется за воздух, но выплыть — слишком трудная задача. Она скорее задохнется в своих чувствах. Жалкая, — подумала она про себя, до боли прикусив губу. Жалкая, бесполезная… Мысли разрывают голову, пока они летят, разрывая крыльями облака. В груди всё больше разрастается пульсирующая по краям пустота, потому что когда они спустятся, когда коснутся отрезвляющей земли, настанет прощание. Прощания — худшее, что придумало человечество. И в который раз она убеждается, что чем больше чего-то не хочешь, тем быстрее это наступает, окутывая своим безжалостным мраком. Грейнджер, как и договаривались, стояла у фонтана в ожидании. Нервно поглядывала по сторонам — не идет ли кто-нибудь. — Я не знаю, как мне вас отблагодарить… — выдыхает Сириус после того, как спустился с Клювокрыла. Подает Весте руку и помогает ей слезть. Почувствовав ногами твердую землю, она прячет в стороне взгляд заплаканных, покрасневших глаз. Делает вид, что смотрит куда-то вдаль, на Запретный лес. Делает вид, что думает о чем-то, хотя она старалась не подпускать ни единой мысли, потому что знала: увязнет. — Всё же в порядке? — спрашивает Грейнджер. — Да, да, всё прошло хорошо, — отвечает Поттер со скользнувшей по лицу улыбкой. Но когда он смотрит на Сириуса, улыбка неминуемо меркнет, омрачаясь. — Я не могу улететь с тобой? О, она бы этого хотела. Тоже хотела бы просто взять и улететь сейчас с отцом, неизвестно куда, неизвестно насколько. С отцом и Поттером, если тот хочет. — Нет, Гарри… — печально сообщает он, качая головой. — Нет. Твое место здесь. Как и твое, Веста. Она выдавливает из себя болезненную улыбку, отрешенно кивнув. Грейнджер, видя, что момент слишком личный, сокровенный, отходит в сторону, к Клювокрылу, слегка заскучавшему и чистящему свои перья клювом. Веста хотела бы отойти тоже. Уйти, не прощаться. Такое мучительное слово — прощание. Ей ещё ни с кем не приходилось прощаться. Всё бывает в первый раз, но она хотела бы, чтобы этого раза не было. Сириус говорит что-то Гарри об его отце, об их схожести. А ей рыдать хочется. Она сдерживает себя из последних сил, с трудом подавляя внутренний крик отчаяния. — Те, кто нас любит, всегда с нами. И ты можешь найти их здесь, — и указывает ладонью на сердце Гарри. Веста не выдерживает и негромко всхлипывает. Сириус тут же поворачивает голову к ней, но она отворачивается, закрыв лицо руками. Сколько слез она за сегодня пролила? Можно насобирать целый бассейн. Что о ней подумает Поттер, что подумает отец? Просто какая-то размазня... отвращение к самой себе сковывает легкие. Сириус подходит ближе, кладет ладонь ей на плечо. Она отчего-то вздрагивает. Кто бы мог подумать, ещё полгода назад она до смерти его боялась. Она отнимает руки от лица, и он берет её ладони в свои, смотрит на уже потемневшие от грязи и крови бинты. — Это?.. Это мой провал, пап. — Петтигрю, — отвечает она зачем-то, хотя хочется молчать, не произносить ни звука больше. — Я пыталась его поймать. Я, я не смогла… боже, прости меня… я не смогла его задержать… — Тш-ш, всё хорошо. Слышишь? Всё хорошо. Не переживай. Ты сделала всё, что было в твоих силах. Не вини себя. Это всё — только его вина, — он медлит, большим пальцем осторожно проводя по бинту. Ей не больно, наоборот, будто его прикосновение забирает всю боль и растворяет в этой непривычной отцовской нежности. — Если я когда-нибудь до него доберусь… черт, да даже Мерлин его не спасёт. В том числе за то, что он сделал с тобой. Господи, подумаешь, раны! Они заживут. У Помфри наверняка есть какие-то мази для этого. Всё это заживет. Ей плевать на боль в руках, потому что внутри боль была паршивее в тысячу раз. Вот что уже не залечить мазями. А так хотелось бы. Они живут в волшебном мире. Почему ещё не придумали зелья и снадобья для лечения рубцов на душе? — Я так хочу жить с тобой, — признается она, пытаясь подавить очередной всхлип. — Я не хочу возвращаться к этим… к этим… Его серые глаза сочатся сочувствием, беспокойством, заботой. Никогда она ещё не получала столько искренней, совершенно чистой заботы, как от него. Едва знакомого человека. — Прости меня, что обнадежил тебя так рано. Мерлин, мне не следовало предлагать тебе всё это до того, как всё не разрешилось. Это жестоко… мне не следовало… Это жестоко, но его вины здесь нет. Это жестоко, потому что её приёмный отец сам по себе жесток, и она бы скорее жила в бегах с родным отцом, чем вернулась в богатое роскошью поместье к приемному. — Знаешь… — начинает она, но не решается продолжить. Прикусывает губу до боли. Ей так хочется рассказать ему. Рассказать о синяке на скуле, о голоде, которым её наказывали за правду, за справедливость, в которую она впервые верила. Чтобы он защитил, чтобы не дал этому повториться. Чтобы сказал хоть что-то по этому поводу, выслушал, успокоил. Но ей не следует. Если она скажет, он может не улететь. Он может захотеть встретиться с Люциусом, чтобы тот действительно пожалел, что поднял руку на его дочь. И тогда уже Сириуса поймают. Тогда уже его не спасти. Конечно, ей хотелось, до жути хотелось, чтобы он сделал хоть что-то, помог, спас, позаботился, не дал ей рыдать одной в холодных стенах поместья от жестокости, что никогда не должна выливаться на тринадцатилетних детей. Но она не станет. Она бывает эгоистична. Конечно, бывает. Не настолько, чтобы подвергать опасности свободу — может, и жизнь тоже — отца из-за своих глупых страхов. — Да?.. — спрашивает он обеспокоенно, когда это «знаешь» остается без продолжения на слишком долгое время. Она качает головой и натягивает на лицо улыбку, от которой больно почти физически. — Нет, нет, ничего. Я... я просто хотела сказать, что буду скучать. Очень. Его губы растягиваются в улыбке, и он заключает её заплаканное лицо в ладони. Смотрит прямо в глаза. И всё-таки — глаза у них почти одинаковые. — Я тоже буду скучать, очень скучать. Я только-только тебя обрел, а уже… — он не заканчивает, тяжело выдохнув и прикрыв глаза. Решил не выливать на неё собственные чувства, видя, что сделает только хуже. Помедлив, снова открывает глаза и смотрит на неё, вылавливая взглядом каждый миллиметр лица, чтобы запечатлеть в памяти на как можно дольше. — Умоляю, Веста, оставайся сильной. Ради меня. Она кивает, и по щеке катится ещё одна слеза, которую Сириус осторожно вытирает дрожащей рукой. Наклоняется и нежно касается губами её макушки напоследок. Боже, всё хуже и хуже… — Пора, — осторожно напоминает Грейнджер, подойдя чуть ближе, но всё ещё на достаточном расстоянии. Сириус серьезно кивает и нехотя отходит от дочери. Смотрит на неё до последнего, идя спиной, а после — тяжко вздохнув, разворачивается и взбирается на гиппогрифа. — Спасибо вам, — обращается он сразу к трем. — За все. Клювокрыл расправляет свои огромные крылья и, разбежавшись, взмахивает ими, взмывая в ночное небо. Весте только и остается, что безжизненно смотреть заплаканными, уставшими глазами на удаляющуюся в небе точку, постепенно сливающуюся с облаками. Нужно оставаться сильной. А так хотелось просто сломаться окончательно. Сломаться с треском, как какой-нибудь тоненький прутик. И рыдать, рыдать…