***
К неудовольствию Драко, Весту никогда особо не влекло к квиддичу. Она могла поболеть за школьную команду без должного энтузиазма, могла выслушать болтовню Драко об этом, но в общем и целом — ей не был интересен спорт. Поэтому весь этот ажиотаж, крики, веселье, шум и радость скорее раздражали, чем подбадривали. Хотелось кричать. Почему вы все веселитесь?! Почему с трепетом ждете матча, болтаете, смеетесь, пока мне так паршиво? Хотелось быть эгоистичной до безумия. Потому что её жизнь — какой-то ледяной ад, и ни одна душа об этом не знает. Палатку Люциус поставил, очевидно, с помощью магии, несмотря на указ её не использовать, чтобы не явить маглам всю прелесть существования мирка, о котором те даже не знают. Но чтобы Люциус Малфой вел себя как магл? Не использовал магию? Августовское солнце безжалостно било в глаза, поэтому Веста щурилась, прикрывала глаза руками и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Когда несколько месяцев проводишь в заточении в холодном поместье, жаркая погода, которую она никогда и не любила, уже становится пыткой. Когда их временное пристанище было готово, она уже сделала шаг ко входу непримечательной на вид темной палатки, когда Люциус выставил прямо перед ней свою трость, не давая пройти. Внутри всё сжалось. — Ты помнишь правила? Настолько сухо и холодно, что Веста бы не удивилась, если бы оказалось — где-то в Антарктиде потеплело. Весь лёд ушел сюда, в его слова и взгляд. — Да, отец. И в горле от этого отец в очередной раз будто запершило. Организм хотел вытолкнуть с кашлем из легких это отвратительное, неподходящее слово, жалящее язык. — Повтори их. Она бы закатила глаза, но в ту же секунду живо представила, как в ответ на этот невинный жест Люциус размахивается и этой же самой тростью попадает ей по лицу. Конечно, утрированно — трость он пока ни разу не использовал, — но лучше не рисковать. А трость в эту секунду он использует по-другому: подцепляет рукоятью в виде серебряной змеи её подбородок, будто было противно коснуться её открытой кожей, и заставляет поднять голову, чтобы смотреть ей в глаза, которые она не без оснований усиленно прятала. Взгляд же не может лицемерить. Она это помнила. И сейчас в её глазах черти бегали, а нужно было, чтобы наоборот — затишье, ледяная пустыня. Где её хваленое слизеринское умение теперь, когда ей нужно лгать, глядя в глаза взрослому человеку, знающему о лжи всё, а не такому же неопытному школьнику, как она сама? — Не говорить, когда не спрашивают. Не просить называть меня по первоначальному имени. Не привлекать внимание. Не разговаривать со своими «грязными дружками», если они встретятся по дороге. Как по бумажке, дословно. Ей и не нужна была бумажка — правила, повторенные не раз за это утро, были будто выцарапаны у неё под черепом. Чтобы не забыть. Чтобы играть свою роль. А задремавшая на время лютая злость тем временем несвоевременно пробуждается в глубинах застывших на лето эмоций, словно тысячелетний дракон, почуявший манящее золото впервые за долгие века. Грязные дружки… тоже мне… Не сейчас. Она даст свободу эмоциям потом, а сейчас — роль. — И ты, разумеется, будешь все правила соблюдать? — Разумеется. Возможно, поверил, а возможно — нет. Вот кто прекрасно лгал и прятал свои эмоции глубоко внутри — ей оставалось только гадать, для чего он взрастил в себе эти черты, и предположения навевали мурашки. Никогда не узнаешь, что у него в голове. Когда он убирает трость, Веста зачем-то скользит взглядом по Драко и сталкивается лоб в лоб с его сочувствием. В груди ноюще щемит. Это его сочувствие сейчас ни к чему. Ей напротив нужно окрепнуть в своем решении, чтобы без сожалений, без оглядок, а он… вечно у неё всё идет не так, как следует. Дает сбой. Вся она тоже какая-то неправильная, сбитая, поломанная. И чему тогда удивляться, что планы вечно катятся к чертям?***
После всего — играть роль кроткой, послушной дочери трудно. А вселенная сегодня была особенно жестока, потому что свела её с людьми, с которыми ей видеться не следовало. Веста увидела Поттера, Грейнджер и всё семейство Уизли ещё до того, как они расселись по местам. Только-только зашла с отцом и братом в Высшую ложу, и взгляд сразу против воли зацепился сначала за рыжую шевелюру младшего из Уизли, затем — за его дружка. Откуда у них вообще билеты в Высшую ложу? Их здесь нет, — мысленно успокаивала себя Веста, — представь, что их здесь нет. Разумеется, Люциус не мог не подойти к министру, как раз разговаривающему с главой семейства Уизли. Соответственно, Весте и Драко пришлось подойти тоже. Ближе. Веста прятала взгляд в полу, чувствуя, как колотится непослушное сердце. — Добрый вечер, министр, — ровным тоном произнес Люциус и протянул рук. — Вы, должно быть, незнакомы с моей семьей. Это мой сын Драко и дочь Эстери. Ой, нет. Опасная зона. Лишь бы Фадж не ляпнул… пора ли уже начинать обратный отсчет до?.. Или министр не настолько глуп? — От чего же? С Вашей очаровательной дочерью я уже имел удовольствие познакомиться в июне, когда приезжал по делу Сириуса Блэка, — с приветливой улыбкой сообщил он, и Весте только и оставалось, что замереть под взглядами приемного отца и министра. — Она ещё попросила называть её мисс Блэк, когда я обратился к ней, как к мисс Малфой. И всё. И — крах. Всё же настолько глуп, да. Почему нельзя было промолчать? — Вот как? — тон Люциуса всё ещё остается ровным, спокойным, но ощутимо начинает звенеть знакомая сталь. — Простите ей этот порыв, министр. Она была не совсем в себе в конце года из-за происходящих тогда событий. Правда же, Эстери? На Люциуса она не смотрит — не самоубийца, — но взгляд поднимает, встречаясь с доброжелательными карими глазами Фаджа, и нацепляет на лицо скромную улыбку. — Разумеется. Конец года для меня был сильным стрессом. Боже ж ты мой, как же тошно. — Что же, что же, понимаю… Ничего он не понимает. Ни тогда, ни сейчас. Она всё ещё помнит, как он хотел наградить Снейпа Орденом Мерлина за то «мужество», которое он оказал, решив противостоять Блэку и доставив тем вечером четверых подростков и самого преступника в замок. Его, конечно, не наградили, ведь Блэк сбежал — отчего он стал ещё злее и невыносимее, — но сам факт… Люциус напоследок окатил её презрительным взглядом, будто говоря глазами: позже жди разговора, и переключил свое внимание на Уизли-старшего. Не желая слушать вежливо-неприязненную перепалку, Веста отошла чуть в сторону и заняла свое место в ложе. Хотелось иметь сейчас мантию-невидимку. Ведь Поттер прожигал её растерянным взглядом. Она почти чувствовала, как на её коже появляется дыра, обуглившаяся по краям. Отчего ты растерян? Чего не понимаешь? Думаешь, я могу броситься к тебе, болтать, как со старым другом, или хотя бы поздороваться? Сама наивность. Даже сейчас, говоря с другими, Люциус наверняка следил за каждым её движением, за каждым взглядом, наблюдал, как маньяк, помешанный на контроле. Потому что подозревает. Веста точно знала — подозревает. И знала, в чем. Какого черта он такой умный? Тиран тираном, а будь он глупее — было бы уже легче. Но нет же. И потому, когда Веста всё же поднимает взгляд, она никак не реагирует на чуть неловкую улыбку, брошенную Поттером, будто они закадычные друзья. Окатывает его волной едва ли выносимого ей самой холода, играя роль послушной дочери. В серых глазах — напускной лед. Ей так хотелось вместо этого всего — всё же пойти к нему. Подорваться с места. Расспросить. Засыпать тонной вопросов. Не только контроль Люциуса останавливал её. Раздражение, легкая обида, разочарование смешались в кучу и скреблись со всех сил. Он обещал писать ей. Тогда, после той беготни в конце года, он сказал, что будет писать. И в поезде подошел, отвел в сторону, предупредил: Сириус будет писать тебе через меня. Для безопасности. Сириус писал бы ему, а он уже в своем письме передавал бы его слова Весте на случай, если Малфои будут проверять отправителей. Он обещал и не сдержал обещания. Ни одного письма. Никакой информации. Где был он и его письма, когда ей каждое утро хотелось кричать в подушку от давящей неизвестности? От незнания, где Сириус и что с ним? И всё же — она рада, что увидела всю троицу. И без того догадывалась, что они будут на чемпионате, но теперь, когда предположение подтвердилось, облегчение накатило теплой волной, и дышалось уже легче. Главное — не упустить шанс. И так уже упустила один шанс. Буквально из рук. Рефлекторно она скользнула взглядом по сложенным на коленях ладонях. Ни одного шрама на бледноватой коже, ни одного физического напоминания об её ошибке — все шрамы только в памяти, в голове, под кожей, в легких.***
— Ты же не собираешься сбегать? — с язвительной усмешкой спрашивает Драко, расслабленно улегшись на кожаном диване. С усмешкой, потому что ему смешно. Звучит смешно же, ну. Она? Сбежать? Глупости. Веста натягивает на лицо такую же несерьезную усмешку, будто лепит себя из глины. Другую себя, чужую, ту, от которой противно до одурения. Драко перекидывает из руки в руку зеленое яблоко, о чем-то задумавшись. Недовольно цокает языком. — Отец уже параноит. Зачем все эти предосторожности? И правда, зачем? Зачем нанес на палатку, в которой они сейчас сидели, чары, отталкивающие любые заклинания изнутри? Даже не снаружи, нет, изнутри. Нет, Драко, он не параноит, он её хитроумные планы, в отличие от тебя, насквозь видит, несмотря на все тщетные попытки кротостью и повиновением усыпить его бдительность. Люциус — не какой-то школьник. О чем она думала? Ничего, она справится. Правда же? Не просто так она на Слизерине. Их животное — змея, а змеи всегда найдут выход в безвыходном пространстве, проскользнут куда угодно. И откуда угодно. — Всё равно я не собираюсь торчать здесь, следя за тем, чтобы ты якобы не убежала, пока там всё веселье. Веселье. Веста смотрит на него несколько секунд, затем проходит ближе к дивану и садится в рядом стоящее кресло. Скользит взглядом по черному канделябру — почти единственному источнику, от которого лился свет в этом мрачном пространстве расширенной палатки; по резному столу из темного дерева, стоящему чуть поодаль. Оттягивает время, задумавшись. В его словах отчетливо прозвучала крохотная нотка сомнения. Лучше бы у него сомнений не было вовсе, лучше бы он прямо сейчас встал и пошел глазеть на это дурацкое представление пожирателей, ведь уже достаточно стемнело. Неизвестно, когда вернется Люциус — времени не то чтобы много. — А ты осмелишься ослушаться отца? — спрашивает с искусственной насмешкой. Драко поворачивает к ней голову, нахмурившись. — Я имею в виду… он же наказал тебе следить за мной. Ты осмелишься покинуть пост и пойти смотреть на весь этот хаос? — кивает головой в сторону выхода из палатки. Издалека уже слышались приглушенные крик и шум. Значит — началось. Дойдет ли паника, интересно, до этой части лагеря? Здесь по большей части — дружки Люциуса. Им было бы бессмысленно палить по своим же. И всё же, наверное, здесь остались люди, не участвующие в безумном шествии, так что, может, волна хаоса хлынет и сюда. — Для этого должна быть поразительная сила воли… — продолжает Веста непринужденно, будто вела светский разговор о погоде. А внутри всё сжималось почти до боли. — Хочешь сказать, у меня нет силы воли? Что и требовалось ожидать. Драко сел из лежачего положения на диване и смерил её вскипающим взглядом, крепко сжав в руках яблоко. — Это ты мне скажи. Я же не утверждаю, а спрашиваю. Он усмехается и поднимается на ноги. — Если я обычно слушаюсь отца, это не значит, что я его боюсь, ладно? Уважение — не страх. Её аж передергивает, незаметно, но ощутимо. Уважать Люциуса… кошмар. — Я ничего подобного и не говорю, — невозмутимо отвечает она и невинно пожимает плечами. — На самом деле, лучше, наверное, не рисковать… правда же — вдруг узнает? Тут уже была тонкая грань. Очень тонкая, почти что ходьба по лезвию ножа. Он же не собирается действительно оставаться? Если он её послушает — это будет шах и мат самой себе, хотя должен был быть противнику. Кто мог подумать, что Драко станет её противником? Когда этот мир сошел с ума? — И это говоришь мне ты? — усмехается, но как-то нервно. — Ты, которая шлялась с поттеровской шайкой в конце года, кричала на каждом углу, что ты Блэк, и дерзила отцу? — Что уж тут поделать, люди меняются. Я одумалась. Это уже было зря — лишнее. Неправдоподобно. Надо было сказать иначе. Если снова переводить на шахматы — она подставила под удар ферзя. Но не всё потеряно, король ещё на месте. Веста устало поднимается на ноги вслед за братом и скрещивает руки на груди. — И я объясняла тебе, почему я с ними «шлялась». Где-то за пределами палатки — крик. Топот ног убегающих перепуганных людей. Драко и Веста это пропустили мимо ушей, как пропустили бы шум из волшебного радио. — Да, объясняла, что пыталась узнать об этом своем Сириусе Блэке. Но это не меняет сути. Ты же знаешь, я никогда не одобрял твоей одержимости затеей разузнать все о кровных родственничках. Одержимости. Слово-то какое мерзкое. Веста берет из его рук яблоко, чтобы принять более невозмутимый вид, и откусывает. Боже, какое же кислое, почти до слез в глазах. Как он такие ест? Ещё один крик где-то вдалеке. — Ты, кажется, пропускаешь всё веселье, — снова натянув непринужденность, сообщает она и кивает головой в сторону выхода. — Хочешь — иди, хочешь — нет. Мне-то что? Правда, если отец узнает… — Не узнает, — прерывает её Драко. Подходит ближе, практически угрожающе нависая над ней со своим ростом. Когда он сделался таким высоким? — Только если ты не сбежишь. Она усмехается и делает ещё один укус. Ей не весело, совершенно не весело, ей кричать хочется от происходящей чертовщины, но она усмехается. — Драко, ты мне не доверяешь? В ход идет тяжелая артиллерия, потому что черт знает, когда вернется Люциус. Нужно поспешить. Он пронзает её подозрительным взглядом, чуть сощурив свои серые глаза. Высматривает что-то в её невозмутимом лице, даже не предполагая, что творится сейчас под этой напускной невозмутимостью. Ну же, сможет прочесть то, что прочитал Люциус, несмотря на все её старания? Сможет? Драко качает головой, будто отвечая на этот не озвученный вопрос. — Ты рискуешь потерять это доверие. Я серьезно. Пренебрежительная улыбка через силу скользит по её губам, словно спрашивая: ну что за глупости? Как я могу его потерять? Как малышка Эсси может тебя предать? Может. К сожалению, может. И сейчас, когда она смотрит в его знакомые глаза, внутри всё рвется по швам, и хочется разрыдаться. Он же её брат. Он защищал её в школе. Он таскал ей еду, когда её сотню раз наказывали голодом и даже несколько раз попадался, за что был наказан — конечно, не так, как она, но важна сама суть. Был наказан и все равно продолжал эти попытки. Как может она его предать? Но он боится отца. Он никогда не осмелится сказать ему — отец, ты заигрался, она ничего тебе не сделала, оставь её в покое. Осуждать его за это она не может, но и продолжать так жить — тоже. Фамилия Малфой душила её, как душил бы чересчур туго завязанный галстук. Впрочем, и слизеринский галстук ее действительно душил — на факультете ситуация не лучше, чем дома. — Не делай глупостей, хорошо? — просит Драко, и вина скребет её внутренности, заставив чуть съежиться. — Когда это я делала глупости? Драко усмехается. — Последний год — постоянно. Делает шаг к выходу спиной, всё ещё смотря на сестру. После качает головой каким-то своим мыслям и выбирается из палатки, отчего Весте на несколько секунд становятся видны бегущие люди и огонь где-то вдалеке. Он застегивает молнию. И произносит запирающее заклинание. Ну конечно. Доверие доверием, а рисковать не хочется. Веста выдыхает, будто не дышала до этого вовсе. Кидает недоеденное яблоко в корзину и устало протирает лицо дрожащими руками. И что теперь делать? Ей казалось, она вовсе не доживет до этого момента, чтоб хоть на секунду задуматься: а что ей делать в тот момент, когда она все же останется одна? Эти грезы же были такими далекими, туманными, расплывчатыми. Сердце колотилось безумно, выбивая об ребра неровный ритм. Если её поймают… лучше, наверное, не пугать себя ещё больше заранее. А ситуация складывалась не лучшая. Снаружи она заперта заклинанием Драко, которое можно было бы вдребезги разбить самой банальной Алохоморой. Но — изнутри колдовать нельзя. Люциус постарался. Даже не стал отнимать у неё палочку, хотя за лето это было нередким наказанием. Будто решил посмеяться: держи, вот, себе палочку, можешь поиграться, всё равно она тебе не поможет. Как тошно-то. Взгляд бешено скользил по палатке, цепляясь то за одно, то за другое. На кухне же должны быть ножи? Проверила — нет. Ну да, зачем ножи, когда есть магия… А если просто палочкой? Натянуть ткань палатки посильнее — и воткнуть? Проверила — нет. Ткань слишком плотная. Это даже забавно. Все лето у нее теплилась в груди мысль о побеге, чтобы сдаться прямо на финишной прямой. Пробежать марафон и в конце, у ленты, сказать «что-то слишком сложно, я пожалуй рухну здесь, в двух шагах». Она же уже одна, за ней никто не следит, оба Малфоя слишком заняты, нужно просто выбраться. Всего-то. На глаза попадается канделябр. Нет. Точно нет. Её убьют. Проткнуть в стене дыру и вылезти через неё — одно. Сделать такое — другое. А какие остаются варианты? Она не видит никаких вариантов. Может, если бы столько эмоций разом не нахлынули на хрупкое, мутное сознание, она бы увидела, но сейчас она оставалась слепа к другим вариантам. Только если один — просто забыть. Осталось полторы недели до начала учебного года. Можно перетерпеть, запихнуть своё упрямство куда подальше и пережить всего полторы недели. А там целый год без каких-либо проблем… Отвращение от самой себя подкатило к горлу. Веста знала, что так и будет. Вчера стояла перед зеркалом, смотрела себе в глаза и говорила: ты струсишь. Но нельзя же так просто сдаваться. Что сказал бы отец? Отец. Сердце болезненно сдавило. «Впрочем, что за жизнь такая, без риска, правда же?», — его голосом в голове. Резко, чтобы сомнения не успели подкрасться в голову, она хватает канделябр со стола. Рука дрожит, поэтому огонь от трех свечей дрожит тоже, словно в своем безумном танце. Она убирает палочку в карман и хватает освободившейся рукой свой кожаный рюкзак. Наполняет легкие воздухом. И подносит огонь к плотной ткани стены. Пламя переходит на палатку мгновенно. Веста боялась, что Люциус нанес на стены и какое-нибудь отталкивающее огонь заклинание, но, видимо, он её недооценил. Отойдя на несколько шагов назад, потому что огонь опалил её своим горячим дыханием, она смотрит на результат своего труда — пламя пожирает ткань молниеносно, раскрывая Весте большую дыру, горящую по краям. Какое-то безумие… Ставит канделябр обратно. Закидывает рюкзак на плечи. Разбегается. И перепрыгивает через огонь. Оказавшись снаружи, озирается — хаос уже захватил эту часть лагеря. Люди бегают, спасают попавшие под огонь вещи, прячутся, кричат. Среди всеобщей паники никто и не заметил выскочившую из горящей палатки четырнадцатилетку. Тяжело дыша, оглядывается на свое прежнее пристанище, что сейчас неумолимо полыхало ярким костром. Она могла бы потушить. Сейчас она уже может колдовать — просто залить водой из палочки и всё. Но пусть Люциус идет к черту. У него золота — море. Купить такую же палатку для него — всё равно что пообедать в каком-нибудь кафе. А так она чувствует себя хоть немного отомщенной, и это непередаваемое чувство скользит по венам, в какой-то степени окрыляя, вбрасывая в перепуганное сознание адреналин. Лишь бы только её не поймали. Пробегая мимо, кто-то случайно толкает её. Веста вовремя делает шаг в сторону, сохраняя равновесие. Нервно сглатывает. Хорошо, она выбралась. Что дальше? Часть лагеря, которая ей нужна, — за лесом. Нужно в лес. В этот темный, пугающий своей неизвестностью лес, где уже скрывались другие паникующие волшебники. Едва ли чувствуя ногами землю, она, оглядываясь, спешит в ту сторону. Вечерний воздух опаляет прохладой кожу, но огонь с разных сторон не дает замерзнуть, как и колотящееся в груди сердце, разгоняющее в панике кровь по телу. Спокойнее. Вдох-выдох. Нужно просто добраться до леса. Но мысль о том, что она сейчас совершенно одна в огромном полыхающем лагере, а где-то поблизости рыщут пожиратели, способные отволочь её обратно к Люциусу, болезненно сжимала легкие, не давая нормально дышать. Полоснувший над головой свет заставляет пригнуться. Она в ужасе припадает к земле, прикрывая голову руками. Оглядывается через несколько долгих секунд — кто-то кинул в неподалеку стоящую палатку заклинанием, отчего та практически взорвалась, раскидывая землю и остатки ткани в стороны. По земле она, всё ещё низко нагибаясь, ползет за высокое ограждение, разделяющее два земельных участка друг от друга. Прислоняется спиной к деревяшке, переводя дыхание. Достает палочку — на всякий случай. Она знала, что Пожиратели собираются издеваться над маглами. Но зачем рушить лагеря волшебников? Для веселья? Какое-то безумие. Они все — безумны. Возможно, она тоже — кому взбредет в голову сбегать от жестокого родителя в такой момент? Стараясь не дышать слишком громко, она выглядывает из-за ограждения — конечно, там Пожиратель. Именно он, кажется, и взорвал палатку. Главное — не попадаться ему на глаза. Её не должны увидеть. Не должны отвести обратно. Даже от одного только его жуткого вида внутри всё переворачивается, и мурашки по коже. Поэтому она не сводит с него взгляда, почти не моргает, чтобы ни на секунду он не вышел из её поля зрения, хотя глаза щипало от поднявшейся из-за всеобщей беготни пыли, и от дыма хотелось выкашлять себе легкие. Ну же, уходи, дай мне выйти из убежища и скрыться… Наконец, он скрывается среди полыхающего лагеря. Она облегченно выдыхает и поворачивается обратно. Вздрагивает. Прямо перед ней — Пожиратель. Высокий, лицо скрыто под капюшоном и маской. Наклонил голову в бок, рассматривая её. Она едва ли успевает отреагировать, когда рядом с ним воздух наполняется черным дымом, а после — среди дыма возникает фигура в таком же плаще, с такой же маской, но чуть ниже. Тот, которого она видела только что. Лёгкие сковывает ужас. Она хочет отползти назад, но за спиной деревянное ограждение, и ей только и остается, что вжиматься в него лопатками, всё ещё сидя на сырой земле. — Так, так, так, — произносит высокий, но голос приглушен и искажен из-за маски. — Где-то я её видел. Мозг думает усиленно, отчего голова почти разрывается. С одним она бы ещё возможно — с огромной натяжкой — справилась бы. Но двое? — Да это Малфоева девчонка, — бросает второй и оглядывается на всё ещё сбегающих с разных сторон людей. — Ты что здесь забыла? — рявкает он, заставив её вздрогнуть во второй раз. Придуманная ложь, по обыкновению, скользит в мозг не более, чем за секунду. Заблудилась. В палатку попали заклинанием, я выбежала, но не могу никого найти. Ну же, скажи это. Просто соври, как делала это уже миллион раз за всю свою жизнь. Но страх встал поперек горла, беспощадно накрывая её паникой, и зубы были крепко стиснуты, не давая и рта открыть. Она только тряслась крупной дрожью и смотрела на двоих пожирателей, как испуганная, загнанная хищниками лань. Тот, что пониже, наклоняется и грубо хватает её за локоть, рывком поднимая на ноги, отчего тупой болью заныло плечо. — Нужно отвести её к Малфою. — Ему сейчас явно не до этого, — говорит высокий и разражается отвратительным смехом. Взгляд Весты падает на задымленное небо вдалеке — четыре крохотных фигуры летают, вертятся в воздухе, а под ними — чёрное пятно, которое, если приглядеться, становится целой толпой Пожирателей, продолжающих неумолимо рушить всё на своем пути. Тошнота начинает роиться где-то в груди. Какая же мерзость. Думай, думай, думай… — Хочешь, чтоб в эту дуру каким-нибудь заклинанием отрикошетило? Думаешь, Малфой нам спасибо скажет, если её грохнут ненароком? — А ты хочешь все веселье пропустить? Подался в няньки маленьким девочкам? Мерлин, они правда сейчас прямо при ней обсуждают её судьбу, словно её здесь вовсе нет? Пока все в ужасе убегают при одном только их виде? Хм-м, отвести-ка ли девчонку к одному из монстров, что сейчас разносят палаточный городок? Или оставить её на произвол судьбы и пойти присоединиться к кровавому шествию? У неё ещё и голова от страха кружится, и пульс в висках всё стучит, стучит… Её не должны отвести к Люциусу. Он не поверит в эту бредятину про попавшее в палатку заклинание, от неё живого места не останется за побег и порчу его имущества. Правую руку Пожиратель всё ещё сильно сжимает, и она не сомневается — синяки останутся точно. Левой, свободной рукой она сильнее сжимает палочку. Нет, она не успеет. Стоит ей только поднять палочку, её выбьют из рук. Даже если попадет заклинанием в одного, оставался второй… — Решай уже, — рявкает высокий, и Веста понимает, что шанса уже не будет. — Экспульсо! Синий луч куда-то в землю, а после — взрыв. Всех троих отбрасывает в разные стороны вместе с вырванными, летящими во все стороны клочьями травы и земли. Веста падает на спину в нескольких метрах от них, приземлившись на рюкзак, что отнюдь не смягчало падение. Боль волной тут же отдается по всему телу, на несколько секунд практически парализуя. Удар выбил весь воздух из легких. Времени лежать не было. Не видя, где пожиратели, из-за поднявшейся в воздух пыли, она кое-как поднимается на ставшие ватными ноги. Едва не задыхается, держась за бок. — Мерзкая девчонка! — проревело где-то сбоку, а после — красная вспышка с другой стороны. Веста рванула в сторону, уворачиваясь от брошенного в неё оглушающего заклятия. И бросает такое же в ответ. А после — бежит в сторону леса, хотя перед глазами всё расплывается. Бежит со всех ног, едва чувствуя собственное тело, крепко сжимает палочку в руке. Перепрыгивает разломанные вещи, оббегает всё ещё горящие, дымящиеся палатки. Вслед ей кричат очередное оглушающее, но она вовремя кидается в сторону, отчего заклятье отбрасывает не её, а поломанную часть ограждения. Пытается прислушаться, бегут ли вслед за ней или стоят на месте, но пульс стучит в висках слишком громко, оглушая звоном. И бежит, бежит, хотя ноги уже болят, в боку колет, и легкие работают почти что на последнем издыхании, качая воздух с большим трудом. Когда врывается в лес, отчего пространство вокруг становится темнее из-за нависающих сверху высоких деревьев, хочется остановиться или сбавить темп, но это риск. Она не знала, преследуют ли её. Вряд ли. На самом деле, вряд ли за ней стали бы бежать. Парочка заклятий в спину — да, но играть в догонялки? Не в их характере. Вероятно, они уже идут к тому шествию, присоединиться в устроенном безумии. Идут рассказывать Малфою, что его девчонка выжила из ума и напала, чтобы сбежать. А она всё бежала, потому что боялась убедиться в обратном. Боялась, что остановится, а её схватят за волосы и потащат к Люциусу, волоча по земле. Боялась, что всё это было напрасно. Перед глазами всё продолжает плыть, размываться в одну несвязную кучу, а в ногах уже даже не усталость, а практически боль. Сколько она бежит? Сколько ещё бежать? Корни деревьев всю дорогу мешают, но только на особо крупном ей не удается вовремя оторваться от травы, чтобы перепрыгнуть, и она цепляется за него ногой. Руки и колени встречаются с твердой землей в сильном, болезненном ударе, отчего из глаз практически брызнули слезы. На то, чтобы встать, сил нет, и она отползает в сторону, припав спиной к дереву, чьи корни и послужили ей препятствием. Дышать практически больно, воздух обжигает сдавленные легкие. Ноги болят, почти что пульсируют от слишком непривычной скорости. Мерлин, какой же ужас. Ещё вчера вечером она и представить не могла, как всё обернется. Побег представлялся более… спокойным. Напряженным, разумеется. Но она не думала, что он закончится возможным преследованием Пожирателями. А закончился ли? Это же ещё не конец. Она ещё не в безопасности. Она даже понятия не имела, где она, куда убежала, где люди. Понятия не имела, что с ней будет дальше и что будет, если люди Малфоя всё же её найдут. Ей захотелось разрыдаться, но она одернула себя. Сама виновата. Сама решилась на побег. Чего она ожидала? Прислонившись затылком к зеленому влажному мху на дереве, она взглянула на ночное небо. Ещё вечером оно было усеяно звездами. Сейчас небо мутное, сплошь застеленное смогом от пожара. Где-то вдалеке гремит очередной взрыв, и относительную тишину разрезает испуганный крик нескольких людей, пробегающийся эхом по лесу. Нужно встать. Бежать дальше. Или спрятаться в лучшем месте. А сил не было совершенно. Ободранной ладонью она касается грудной клетки, словно пытаясь так угомонить сбитое, бешеное сердцебиение. Дышит, глубоко дышит, стараясь наконец прийти в себя. И неожиданно — в небо кто-то стреляет зеленой вспышкой. Сперва появляется череп, затем из рта вылезает крупная змея. — Нет, — шепчет она одними губами, невесомо. Кто-то умер? Зачем запустили этот знак? Неужели без жертв не обошлось? Люди где-то в лесу думают, видимо, о том же, потому что испуганные возгласы проносятся очередным эхом между многочисленных деревьев. Нужно пойти на звук. Кажется, людей там достаточно. Лучше, чем сидеть в пугающем, холодном одиночестве, сковывающем легкие тугой проволокой. Опираясь о покрывшийся мхом ствол дерева, Веста осторожно поднимается на ноги, чувствуя, как ноют ладони и колени, которые она подставляла при падении, как ноют спина и плечо, и в ушах звенит от многочисленных взрывов. Какой-то один сплошной, непрекращающийся кошмар… Несколько долгих секунд она на всякий случай всматривается в темноту, из которой бежала. Никаких силуэтов, никакого шороха бегущих ног. Никого. Вздохнув, она спешит в сторону, откуда недавно кричали. Больше никаких звуков не было, и приходится бежать практически наугад, тщетно всматриваясь вдаль в надежде увидеть каких-нибудь волшебников. Этому лесу когда-нибудь уже будет конец? Неожиданно — вдалеке мелькает рыжая голова. Веста останавливается на секунду, чтобы всмотреться без расплывчатости в глазах. И да, впереди люди, но не Рон, как она подумала сначала. Два высоких парня и одна девушка. Вдалеке ещё люди, перепуганные, озирающиеся, но ей нужны именно Уизли. Веста облегченно выдыхает и, используя практически последние силы, бежит к ним, ускорившись, насколько возможно. Когда она приближается на достаточное расстояние, случайно хрустнув под ногами сухими ветками, близнецы резко поворачиваются, наставив на неё палочку. Оба. — Тихо, тихо, — бормочет она, подняв ладони и замерев в парализующем испуге. Один из братьев опускает свою палочку, облегченно выдохнув. Вероятно, подумал, что это Пожиратель пробрался со спины. Второй близнец — почему-то не опустил. — Мерлин, что с тобой случилось? — испуганно спрашивает младшая Уизли, скользя по Весте взглядом и выцепляя вниманием ободранные ладони, испачканную травой и землей одежду, запыхавшийся вид. Не отвечает. Смотрит на одного из близнецов, всё ещё державшего палочку. — Что натворил твой отец? — спрашивает он, не сводя с неё взгляда. Хотела бы она знать. Эта неожиданная неприязнь практически ударяет по лицу. Кто бы мог подумать, что она бежала от одного презрения, чтобы встретиться с другим. — Фред, успокойся. Посмотри на неё: она сама напугана, — примирительно просит его сестра, положив ладонь на вытянутую руку Уизли. Фред нехотя опускает палочку, но глаза всё ещё сочатся злостью. — Ставлю десятку галлеонов на то, что Малфой в этом замешан, — с отвращением говорит он. — Наши братья — и папа — непонятно где, а на небе эта хрень, — он кивает головой в сторону Смертного знака. — Говори. Веста впервые видит близнецов Уизли такими. Она не то чтобы их хорошо знала, но когда видишь их на фоне вечно веселыми и беззаботными, а сейчас — скованными ужасом и злостью, — в голове огромная путаница. Будто небо поменялось с землей, пространство перекувыркнулось, и теперь на всё приходилось смотреть иначе. — Я ничего не знаю, п-правда, — говорит сдавленно, чуть хрипло, дрогнув на последнем слове. Дыхание всё ещё рваное. Мысли путаются: — Мне нужно найти… я… где… где Поттер? И Грейнджер. Где вся троица? — Зачем тебе Гарри? — хмурится девчонка-Уизли. Хочется бросить раздраженное «Не твое дело», но она лишь шумно вздыхает, проглатывая этот ненужный сейчас яд. Да и это может стать её делом. Их делом. Лучше сказать сразу. — Мне нужно спрятаться. Я сбежала от Люциуса. Даже непривычно. За несколько недель привыкла к сухому, горькому на вкус «отец», а теперь это «Люциус» с привкусом сладкой, приятной мести, таящей на языке. Уизли удивленно, непонимающе переглядываются. Фред тихо присвистнул. — Могу объяснить всё потом. Сейчас мне нужно спрятаться, — повторяет она с чуть большей настойчивостью. — Я не знаю, станет ли он сейчас меня искать, но он может. А я не хочу возвращаться. Пожалуйста. Они же должны помочь, правда? Они же наверняка из тех, кто не оставляет в беде, и прочее? Но кто она такая, чтобы помогать ей? Её приемная семья замешана в том, что происходит сейчас. Буквально несколько лет Веста окатывала семейство Уизли немой неприязнью. — Ну пойдем, беглянка, — как-то невесело усмехается Джордж и кивает головой в сторону, куда шли другие люди вдалеке. Веста присматривается и видит между деревьями пустующий палаточный лагерь. А ей ещё пять минут назад казалось, что лесу не будет конца. Уизли правда помогут? Ей? Верится с трудом. Пытается найти подвох, но мозг слишком вымотан этой нелепой погоней. Да и перед ней же гриффиндорцы, какие тут подвохи… Дорога до их палатки кажется вечной, и она всё время оглядывается и вздрагивает каждый раз, когда случайно принимает какое-нибудь дерево за высокую фигуру в плаще. В лагере тихо. Перепуганные волшебники возвращаются кучками. Некоторые палатки всё ещё дымятся. Весте вспомнилось, что она сотворила с палаткой Люциуса. Ужас последствий мешался со злорадством. Он и Драко уже добрались до неё? Узнали, что она сбежала? Как отреагировали? Столько вопросов, и она не хотела знать на них ответ. — Кто это? — устало бросает один из старших братьев Уизли, когда Веста проходит в палатку. Куда более скудно обставленную, чем Малфоевская, но главное — теплую изнутри и скрывающую её от чужих глаз. Это был высокий худощавый парень с длинными волосами, собранными в хвост. Его рука кровоточит, и он прижимает к ней слегка грязную тряпку, уже окрасившуюся в красный от крови. Чуть поодаль сидит в кресле ещё один Уизли, коренастый, в изорванной и перепачканной рубашке и шрамами на руках. Около дальней стены — Перси Уизли, она видела его в школе, старостой был. Сейчас — стоит с разбитым носом. И всё это — следствие желания Пожирателей повеселиться, развлечься. Устроить представление. У неё сердце неприятно сжалось, разливая по телу тягучее, липкое отвращение. — А ты догадайся, — усмехается Фред, проходя вглубь палатки и стягивая с себя куртку. — Спорим, ни за что не угадаешь? — поддерживает Джордж, развалившись на кресле. Тому явно не до споров и игр в угадайку, он только устало прикрывает глаза и качает головой. Разговор замялся как-то сам собой. Веста неловко стоит на одном месте, переминаясь с ноги на ногу. Чувствует, что вторглась в личное, неприкосновенное пространство, которое не должна осквернять своим присутствием. Это так неправильно. Даже с младшим из братьев она особо никогда не общалась, хотя видела его в школе ежедневно, а тут столько Уизли на один квадратный метр. И она — как лишнее звено. На самом деле, ей не привыкать. — Будешь чай? Согреться, — осторожно интересуется младшая, будто боится перепугать Весту ещё больше. Она кивает, и тогда Уизли аккуратно кладет ладонь ей на спину, подталкивая к деревянному прямоугольному столу. Стянув с себя рюкзак и положив рядом, она садится на не особо удобный стул. Кровь сразу приливает в уставшим ногам. Моргать чуть больно, потому что песок попал в глаза. Пытается протереть их трясущимися руками — выходит с натяжкой. Всё равно больно. Вскоре перед ней появляется дымящаяся чашка. Веста прикладывает слегка замершие, грязные от падений руки к горячей чашке, отчего изодранные ладони мгновенно засаднили. Вечно у неё страдают именно ладони. — Эстери Малфой? — удивляется Перси, подойдя ближе. До этого, видимо, не рассмотрел лицо незнакомой гостьи. Разумеется, он её помнит. Перед глазами — сцена в Большом зале. Он тогда прилип к ней, Паркинсон и Драко, когда она впервые вспылила, и не отлипал, пока она не успокоилась и не ушла. Это тогда было начало конца, начало какого-то сложного механизма, который привел её теперь к тому, что она — вовсе не Эстери Малфой. Как давно это было. Будто в другой, не её жизни. Не в силах хоть что-то ответить, она кивает и делает глоток чая, слегка обжигая горло. А длинноволосый Уизли прислушивается. Услышав знакомую фамилию, всматривается в её лицо, будто пытаясь подметить сходства с Люциусом. Коренастый приблизился. Ещё б узнать все их имена, но если она попросит представиться — всё равно не запомнит. Не сейчас. Голова и так трещит по швам от произошедшего. — Она сбежала из дома, — объясняет младшая в ответ на ещё не озвученные вопросы. А у этих уставших лиц вопросов появляется ещё больше, и Веста с неохотой осознает, что нужно сказать хоть что-то, хотя хотелось молчать, молчать, и ничего больше не говорить, пока весь этот кошмар наяву не растворится окончательно. — Я объясню всё позже, ладно? Когда придет ваш младший брат, и Поттер, и Грейнджер… чтобы не рассказывать дважды. — Где они, кстати? — интересуется тот, что с изодранной рубашкой. К слову — да. К слову — где эта неугомонная троица? Она бы не удивилась, если бы они сейчас пытались как-нибудь остановить Пожирателей чуть ли не голыми руками. Это же гриффиндорцы. Лишь бы в неприятности им влезть. Кто бы говорил, — шепчет внутренний голос, и её губы едва заметно кривятся. — Мы случайно разделились, — объясняет Джинни. Близнецы в разговоре не участвовали, тихо обсуждали что-то свое, иногда косясь в сторону Весты. — По идее, они должны были уже нас нагнать, но… — голос дрогнул, поэтому за этим «но» ничего не последовало. И пространство зазвенело безмолвным ожиданием.***
— У меня галлюцинации или?.. — первое, что говорит измотанный младший Уизли, зайдя в палатку. Взгляд у всей троицы был примерно один и тот же, словно те были родственными душами, и эмоции одного раздаются волнами другим двум. Отец Уизли растерянно замер у входа, не понимая, кажется, каким образом в их доме стало на одну не рыжую голову больше. Веста невозмутимо делает глоток. Это уже вторая кружка, и чай со своим сладковатым, травянистым привкусом неслабо успокаивал нервы, а от общего уюта и тепла, мягко окутывающих её, вовсе клонило в сон. Спать, к сожалению, нельзя. Нужно рассказать. Она обещала. Но что именно рассказывать? Не станет же она вдаваться в подробности своеобразности воспитания Малфоев. Знаете, меня голодом морили, и личные вещи отбирали, и запирали в комнате, и время от времени могли по лицу ударить… — Что там со знаком? — интересуется Перси, когда Веста уже почти открыла рот, чтобы начать, объяснить и покончить уже со всем этим. С одной стороны, она благодарна — можно ещё немного посидеть без расспросов, и всеобщее внимание переключится наконец с неё на другой объект. С другой — стукнуть его захотелось, потому что она уже почти настроилась. Мистер Уизли принялся рассказывать, на время будто забыв о незваной гостье, и троица постоянно что-то вставляла, дополняла. Поттер, тем не менее, не мог перестать бросать на неё секундные взгляды, будто предполагал, что она вот-вот исчезнет, а её присутствие действительно окажется просто галлюцинацией. Как выяснилось — знак не был следствием убийства, а запустил его кто-то палочкой Поттера, подставив какого-то домового эльфа. Этот вечер способен стать ещё безумнее или дальше уже некуда? Главное — никого не убили. А знак распугал Пожирателей, и, возможно, Люциусу сейчас вовсе не до того, чтобы разыскивать сбежавшую дочь. А Драко?.. где Драко и что он думает по поводу всего? Вряд ли ей уже выпадет возможность узнать. — А теперь, — шумно вздохнув, начинает мистер Уизли и проходит вглубь палатки, ближе к Весте, — что у нас здесь делает Эстери Малфой? Так и хотелось крикнуть — не называйте меня так! У меня другое имя, другая фамилия, я не Эстер, не Малфой, это был другой человек, это уже не я. Но откуда им знать? Поттер тоже подошел ближе, уперся плечом в деревянную колонну, поддерживающую потолок. Вглядывается в её лицо, вопросов не задает, будто хочет прочесть ответы сам, в её взгляде. А она прячет взгляд в кружке, судорожно сжимая её саднящими ладонями. — Я сбежала, — тихо сообщает она вновь прибывшим. А затем дополняет новой информацией для всех: — Люциус запер меня в палатке, заколдовал её чаро-отталкивающими заклинаниями изнутри, чтобы я не сбежала, и ушел. На несколько секунд палатка погружается в тишину, нарушаемую только потрескиванием огня в камине и далекими разговорами с улицы. Она почти что могла слышать, как крутятся шестеренки в их головах в процессе обдумывания полученной информации. Мистер Уизли сел за стол напротив неё. — Зачем тебе было сбегать? — спрашивает он осторожно, словно перед ним был не подросток, а зверек, сбежавший из-под надзора людей в заповедниках, который вот-вот может наброситься первым. Ей бы хотелось рассмеяться с этого вопроса. После всего, что произошло за лето, после этого кошмарного года. Но никто не знает, что происходит в холодных стенах Малфой-мэнора, кроме самих Малфоев. И она не уверена, что стоит это распространять. — Скажем так, мы с ним не сходимся во взглядах. По сути, это не ложь. Этот механизм, запустивший изменения в мировоззрении, запустился, как минимум, уже полгода назад, и всё не перестает работать — менять, менять… — Твой папаша же был среди тех, кто под масками, да? — выпалил младший Уизли и плюхнулся на стул рядом с ней. Его глаза прямо-таки горят мыслью уличить наконец Малфоя-старшего во всех бедах. — Мы видели её братца, — сообщает он братьям, кивнув головой в сторону Весты. — В лесу. Он почти что признался, что их папаша был один из тех гадов. Видели её братца. Видели Драко. В груди неприятно защемило мучительной тоской. Нечего себя жалеть, — запричитал внутренний голос. — Сама сбежала. Это было твое решение. Рон уставился на неё в ожидании хоть какой-нибудь реакции, и она кивает. Тот оборачивается к отцу с ликующим видом. — У нас нет весомых доказательств, чтобы его засудить, — устало объясняет тот. — Слова дочери — особенно, скажем, обиженной на своего отца — ничего не дадут… Обиженной. Нет, ещё немного, и она действительно зальется сумасшедшим смехом. Нервы уже изорваны до невозможности, напоминали драную тряпку, а не часть организма. Младший Уизли тут же поник. И к столу подходит один из старших, который с короткими волосами. Как они сами-то между собой не путаются, интересно? — Как ты умудрилась сбежать, если, как ты говоришь, Люциус Малфой запер тебя магией? Её губы дрогнули в нервной усмешке. Стоит ли им рассказывать? Или соврать, что помещение загорелось из-за случайно попавшего в неё заклинания? Посчитают ли её уже сошедшей с ума? Или только она себя таковой считала уже около полугода, не понимая, почему её бросает из одного состояния в другое, как какую-нибудь полоумную? — Подожгла палатку свечой. Фред снова присвистнул, так же, как и когда услышал о самом побеге. — Кто ж знал, что юная Малфой может быть такой оторвой? — И не говори, Фредди, — поддерживает Джордж. — Не давайте ей здесь в руки свечи. А то мало ли что. — Я б всё отдал, чтобы глянуть, как он сейчас носится по лагерю после их разгрома министерскими, и даже в палатку вернуться не может, потому что её беспощадно подпалила его же дочь. Мистер Уизли стреляет укоризненным взглядом в веселящихся близнецов, мол, бедняжке явно не до шуток сейчас. Но Веста только усмехается, задумчиво уставившись в одну точку. Да, она бы тоже хотела посмотреть. — Хорошо, ты сбежала, — выдыхает через время мистер Уизли, как бы подытоживая. — И что ты планировала делать дальше? Вот и решающий момент. Последние, итоговые аккорды. — Я… эм-м… — начинает она нерешительно и наконец поднимает взгляд на Поттера, который всё это время почему-то молчал, не задавал вопросы, только смотрел. — Я хотела найти тебя. Напроситься, не знаю, пожить недельку… Его брови удивленно поднимаются, скрываясь под непослушными волосами, падающими на лоб. А что, в принципе, такого? Блэк предлагал жить им втроем вместе. Просто минус Сириус. Суть-то одна. У неё же попросту нет никаких больше вариантов. Потом, после Хогвартса, что-нибудь придумает, но сейчас нужно где-то пожить до начала учебного года. — Вообще-то… я сейчас живу у Рона, — сообщает он, и у Весты внутри что-то обрывается и падает вниз. Да ладно. Неужели её «хитроумные» планы обрушатся так нелепо? Просто потому что Поттер решил погостить у друзей? Напрашиваться к ним она же точно не станет. Их и так там миллион, а дом, как говорил Люциус, крохотный. Неизвестно, насколько он преувеличивал, желая унизить, но если смотреть правде в глаза, вряд ли его слова сильно отличались от действительности. Да и она их толком не знает. Поттера тоже, но их хоть что-то связывает, пусть связующий мост и был ещё слишком хлипким, готовым рассыпаться в пепел при любом дуновении особо сильного ветерка. — Но даже если бы я был дома, то… я же с маглами живу. А Дурсли — худшее, что придумало человечество, серьезно. Вот уж вряд ли они бы согласились… И что ей, черт возьми, делать? Она случайно представляет, как неловко возвращается к палатке, от которой остался один только пепел, смотрит на разозленного Люциуса, метающего молнии взглядом, и говорит «Я передумала, можно вернуться?» Хочется скривиться от отвращения к самой себе. — Ну, а почему бы ей не пожить с нами? — непринужденно интересуется младшая. — Одним больше, одним меньше. Как она может так легко ко всему относиться? Её не смущает, что Веста — вроде как Малфой? Вроде как дочь очевидного Пожирателя? Вроде как слизеринка? А если вспомнить второй курс, то её приемный отец вовсе вроде как виноват в крайне неприятном инциденте с той, кто Весте сейчас спокойно чай наливает и предлагает помощь. Теперь несколько пар похожих друг на друга глаз уставились на главу семейства. — Я бы с радостью, но… ты меня пойми, я не очень-то одобряю побеги из дома. Твои родители наверняка сейчас сильно переживают. Как бы там ни было, именно они ответственны за тебя и твое благополучие до твоего совершеннолетия. Благополучие. Если так, то Люциуса вполне можно назвать одним из самых безответственных людей в колдовском мире. Вот у кого родительские права на неё нужно было бы отнять, а не у Блэка, скрывающегося сейчас в бегах. — Так что я попросту не имею права… — продолжает монотонно объяснять мистер Уизли, жестикулируя одной рукой, но тот парень с разодранной рубашкой перебивает: — Пап, так и скажи, что боишься Малфоевой реакции. Если и боится — судить его сложно. Кто не боится-то? Разве что Поттер. Но он вообще какой-то бесстрашный. — Чего?! Чарли! Вовсе я не… конечно, я не… — он так разволновался, что кровь аж прилила к лицу, и слова не могли связаться в полноценное предложение. После он вздыхает и задумчиво поджимает губы. Поворачивается к Весте: — Я с радостью приму тебя у нас дома. Безусловно, это ещё следует обсудить с Молли… — Я не думаю, что мама будет против, — снова вклинивается Джинни. Едва заметно Веста выдыхает. Осознание того, что у неё есть убежище на полторы недели, плавно обволакивали мозг, позволяя наконец хоть немного расслабить натянутые нервы. — А чего ты не могла дождаться сентября? — недоумевает Рон после недолгой паузы. — Ну то есть… осталось-то полторы недели. Сбежала бы в конце учебного года. — Резонный вопрос, — соглашается длинноволосый, промывая тряпку, которую недавно прижимал к кровоточащей руке. У неё сейчас голова взорвется. Слишком много людей, слишком много незнакомых лиц. И все слушают её, девчонку, которую даже не знают. Что она может ответить? Вопрос-то резонный, но ужасно труднообъяснимый. Поттеру она ещё могла бы попытаться объяснить, перед ним уже не привыкать бесконечно ныть. Перед целой толпой Уизли… Дело ведь было даже не то чтобы в том, что ей была противна каждая секунда в этом поместье. Дело в том, что так она обрывает все связи. Все нити — до последней. Разом, болезненно. Если бы она прождала полторы недели и уехала в школу, не было бы никаких кардинальных изменений. Прошел бы ещё целый год перед её побегом. Целый год, чтобы, возможно, передумать. А так — она клещами вырвала саму же себя из этой семьи, что следовало сделать давно. Давно следовало вытащить ненужное звено из чужой цепочки. — Люциус грозился за какую-нибудь очередную дерзость не пустить меня в Хогвартс. Не знаю, насколько он был серьезен, но не хотелось рисковать. Это тоже было, по сути, правдой. Только Веста, на самом деле, не была уверена в серьезности этих угроз. Люциус даже на Кубок мира её притащил, потому что опасался, как бы в обществе не пошли слухи, что он чем-то обделяет своего ребенка, ведь билетов на чемпионат семье, как многим в министерстве известно, досталось три. А тут ещё и не пустить в школу? Нет, он бы на это не пошел. — Он кажется мерзким типом, этот ваш Люциус, — бросает Чарли, скрестив руки на груди, отчего ещё заметнее становятся шрамы от каких-то ожогов. Что ж, эта семейка кажется всё интереснее и интереснее с каждой минутой. Тяжело признавать, но она их, возможно, недооценивала. — Не представляешь, насколько, — тихо бормочет Веста и делает глоток чая. Всем детям разрешили поспать несколько часов перед отъездом, чтобы набраться хоть каких-то сил. Палаток, как выяснилось, у них было две, одна для девочек, поэтому её отправили вместе с младшей Уизли и Грейнджер. И словами невозможно передать, насколько ей было всё дико и непривычно. С Грейнджер она никогда особо не ладила, как и с любым из гриффиндорцев, как с любой маглорожденной. С Джинни тем более, она же Уизли, якобы предательница крови. Они обе — якобы грязь под ногами, существование которых она должна якобы игнорировать. Мировоззрение всё продолжало и продолжало рушиться, как карточный домик. Нет, разумеется, он начал рушиться давным-давно. Но от фундамента так легко не отделаешься. Спать с ними в одной палатке? Ещё год назад она бы ужаснулась такой мысли, попыталась бы отвертеться и спала бы хоть на улице, но не с ними, потому что ей не позволено. Сейчас же ей хотелось только рухнуть в постель, пусть и не особо удобную, и закрыть уставшие глаза, забыв обо всем произошедшем и обо всем происходящем. В груди где-то теплилась легкая, дымчатая благодарность. Уизли позволили ей жить с ними. Надо же. Сценарий её жизни пишет человек с больной фантазией? Иначе не объяснить подобные перемены. Её б ещё какие-нибудь Грейнджеры приютили для полноты картины, для полноценного сюрреализма. Несмотря на тепло и уют, ей не удается провалиться в манящую темноту. Под кожей скребли страхи, что в любую минуту может нагрянуть озверевший от ярости Люциус и уволочь её обратно домой, в жуткие стены поместья. И никогда оттуда не выпускать, до самой смерти от одинокой старости. — Веста? — тихо и неуверенно зовет Грейнджер, разрезая сонное молчание. Молчание, но не тишину. Тишина и так была нарушена происходящим снаружи: люди не хотели ждать и покидали лагерь сразу же, переговариваясь и убирая последствия хаоса. Чего ей не спится? На секунду колет мысль, как быстро та стала звать её Вестой. Даже не Блэк, а Вестой, с самого начала, с самого отречения. Будто они были старыми подругами, что пережили долгую разлуку, и наконец встретились. А в её голове она всегда — Грейнджер. Привычки так быстро не сдерешь из-под черепной коробки. — М? — устало откликается она, повернув голову к гриффиндорке. В темноте был виден силуэт, приподнявшийся в постели. — А как ты планируешь идти в Хогвартс?.. Учебники, мантии, канцелярия… тебе придется всё покупать заново? Грейнджер правда думает, что Веста не продумала этот вопрос? Что бросилась в омут с головой, не думая о последствиях? Нет, возможно, она могла бы… ладно, конечно, могла бы броситься. Несколько раз об этом думала: просто вылезти через окно дома и бежать, бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого особняка. Когда было совсем невыносимо. Но холодная рассудительность всегда перевешивала безрассудную вспыльчивость. Потому что на её стороне был леденящий страх неизвестности. Сейчас впереди тоже была неизвестность, но она хотя бы знала, что не будет одна. — Почему ты назвала её Вестой? — сонный голос откуда-то с кровати Уизли. Прекрасно, третья тоже не спит. Что, устроим девичник? — Эстер меня назвали Малфои. Изначально я — Веста, — объяснила она Джинни и затем ответила Грейнджер: — Чары незримого расширения. — Серьезно?.. Они же безумно трудные. Если пол-лета проводишь в заточении своей же комнаты, времени на освоение тяжелых чар появляется больше, чем достаточно. Пытаться колдовать, правда, приходилось тайно, в перерывах между наказаниями, когда Люциус отнимал палочку. И это делало ситуацию ещё труднее. — Разумеется, получилось далеко не сразу. Но получилось. Когда хочешь сбежать из-под крыла Люциуса Малфоя, мотивации для обучения неслабо прибавляется. Веста услышала, как Грейнджер удивленно хмыкнула и откинулась обратно на подушки. Когда мистер Уизли пришел их будить, Веста так и лежала без сна. Устало поднялась с постели, провела руками по лицу. Лишь бы она побыстрее оказалась подальше отсюда, от этого ночного кошмара наяву. А тело болело. Неприятно, ноюще болело практически всё: спина и бок от взрыва, устроенного ей же, руки и колени от падения в лесу, ноги от долгого бега по неровной местности, голова от шума и невыносимого кома мыслей, роющегося под черепом. Вещи ей собирать было не нужно, поэтому она лишь привела саму себя в порядок магией — к безмолвному укору мистера Уизли, ведь его детям он запрещал до семнадцати лет ей пользоваться вне школы, но чужому ребенку запретить не мог, по крайней мере не сейчас, не этой ночью — и теперь сидела за столом, откинувшись на спинку неудобного деревянного стула, пока все в ускоренном темпе наводили порядок. Следя за этой семейкой, она всё ещё не могла до конца осознать, что проведет с ними полторы недели. Они были такими… странными. Непринужденными. Открытыми. Где вся официальность, покорность? Это было так чуждо. И что самое странное — они так спокойно решили помочь. Той, что совсем не знали как человека, той, что обходила их стороной три года из-за навязанной отцом к ним неприязни. Просто увидели потерянную девочку, нуждающуюся в помощи, и решили предоставить эту помощь… нет, как же это всё же странно. Закинув последнюю свою вещь в рюкзак, Поттер садится на стул рядом с ней. Ей хочется заговорить с ним, но все силы будто растворились, позволяя только дышать и моргать, больше — ничего. Никаких движений. — Почему ты не отвечала на письма? В уставший мозг не сразу проникает смысл вопроса. Она поворачивает к нему голову и хмурит брови. — Какие… — начинает она, но осеклась. Письма. Он писал ей письма. Осознание доходит до них одновременно, будто их головы были связаны какими-то невидимыми мыслительными нитями. — Малфои, — выдыхает он раздраженно. — Малфои, — подтверждает она его догадку, отрешенно кивая. Не давать дочери письма, просто потому, что тебе не нравится адресант этих писем — просто уже край. Или это очередной подвид наказаний за неповиновение? А она-то была убеждена, что он попросту забыл о ней. Незримые оковы, сковывающие её грудную клетку обидой, когда она думала о нём, распались, как по щелчку. Он помнил. — И часто ты мне писал? — Часто. Несколько секунд молчит. Задумчиво поджимает губы. — Надеюсь, не писал прямо о папе? А то я не удивлюсь, если Люциус читал все письма до единого. — Писал, конечно, но завуалированно. Вряд ли он понял, о ком я. Иначе наверняка устроил бы тебе разнос. Трудно не согласиться. Веста только пожимает плечами. А он качает головой, всё ещё не до конца осознавая эту мысль. Эта новость неслабо выбила его из колеи, сильнее, чем прежние мысли, что она не отвечала просто потому, что не хотела. — Я, конечно, подозревал, что он будет читать, но чтобы вовсе тебе их не давать?.. — Это же Люциус, — сокрушенно выдыхает она. — Мне следовало догадаться. Драко, интересно, знал? А Нарцисса? Что ей не позволяют переписываться с человеком, с которым она хотела переписываться? Да о чем это она, наверняка знали… она всегда всё узнает одной из последних в этом доме. Какое-то время они молчат. Потому что неловко. Потому что как себя вести? Она всё лето считала, что он всего-навсего её кинул. Он всё лето, вероятно, считал, что она передумала и решила попросту отменить все те свои изменения в конце года, вернуться к прежнему, более привычному образу жизни. А теперь все представления снова рушатся. Перси, который копался в каких-то бумагах у стола, отходит подальше, поговорить с отцом, и Веста, чуть понизив тон, спрашивает: — Известно, где Сириус?.. — Где-то в южных странах. Где именно — не говорит, естественно. Разумно. Письма наверняка миллион раз рисковали попасть в чужие руки. Веста вздохнула и представила отца где-то на белом песке, рядом с морем, омывающим раскаленный берег теплыми волнами. Где бы он ни был — лишь бы ему ничего не угрожало. — Он страшно за тебя переживал, — дополняет Поттер, всматриваясь в ее задумчивое, исхудавшее и бледное лицо. — Говорил, что если до конца лета не ответишь на письма, да ещё и в школе после этого не появишься, он этот ваш мэнор по кирпичу разнесет. Её губы растягиваются в легкой улыбке. Хотела бы она посмотреть на его противостояние с Люциусом. С учетом, разумеется, если одержит победу Сириус. И всё же — она правильно поступила, решив сбежать. Как бы она ни хотела увидеть папу, как бы ни мечтала, чтобы Люциуса поставили на место, всё же для Сириуса Блэка, разыскиваемого почти всем колдовским миром беглеца, появляться в Англии — самоубийство. Со всеми проблемами она справится сама. Ей главное знать, что папа где-то там, в безопасности, и она может теперь написать ему в любое время и получить ответ. А рядом теперь ещё каким-то немыслимым чудом появились люди, готовые её приютить, готовые помочь и готовые поддержать. Она справится.