***
— Даже если жабросли не помогут, и ты со временем отключишься, русалки, наверное, вытолкнут тебя на поверхность, — говорила Веста, пока они втроем с Поттером и Долгопупсом пересекали школьный двор в направлении озера, куда группками стекались и другие школьники. Февраль выдался не снежным, больше сырым и грязным, но всё равно холодным до лихорадочной дрожи, поэтому Веста лишь больше куталась в шерстяной шарф и темное пальто, прячась от сильного ветра. Не хватало ещё заболеть посреди года. Поттер, в красной хогвартской форме, будто вовсе холода не чувствовал. Лишь нервно дернул плечом. — О да, это совсем другое дело, — тон сочится иронией. Веста, на самом деле, даже была не то чтобы уверена в том, что говорила — некоторые русалки бывали настроены, в общем-то, агрессивно. Обычно они дружелюбны, но пару раз за год она могла проснуться от того, что какая-нибудь совсем не признающая волшебников русалка настойчиво долбится в окна слизеринских спален копьем. К счастью — в окна заколдованные и не способные разбиться. Но Дамблдор же должен оказывать на русалок какое-то влияние в испытании, верно? В испытании… нырять в озеро в такую холодрыгу, ко всем тем чудищам — кому это вообще в голову пришло? — Ну, ты хотя бы не умрешь. — Угу, спасибо за поддержку. Ещё бы найти Рона с Гермионой… где их носит? С того момента, как Грюм передал, что Макгонагалл их ищет, они с Поттером их больше не видели. У Весты даже закралась мрачная мысль, что, может, никакая Макгонагалл их не ищет, а это всё Грюм что-то замыслил, хотя это больше походило на фанатичную теорию заговора, коими Веста никогда не увлекалась. Она ему просто не доверяла. Не могла понять, почему, эти механизмы работали на интуитивном уровне, шестеренки крутились сами, без какого-либо внешнего воздействия. Выглядит он, конечно, жутко, но это ещё не повод его в чем-то подозревать, всё-таки мракоборец. А вот превращение им Драко в хорька — уже повод. Да, ненадолго, да, другие ученики неслабо повеселились, но мракоборец стал бы так поступать? А использовать на учениках Непростительные только для того, чтобы показать им нагляднее — уже край маразма. — Ты просто бесишься, потому что у тебя не получается сопротивляться Империусу, — небрежно бросил Уизли, когда она пару недель назад высказала свое недоверие. Ну да, ну да, просто завидует, что у великого волшебника Поттера выходит, а у неё — нет. А так, поводов для беспокойства — ни одного, пустяки… Грейнджер и Поттер тоже особо не прислушались. Первая была вся в уроках, второй — в испытаниях. Обоим не до каких-то теорий. А теперь Уизли и Грейнджер нигде нет. И пусть Веста не любила проигрывать, но если окажется, что она очень даже не права сейчас в своих подозрениях, она вздохнет с облегчением. Перебравшись через половину озера на заколдованной и плывущей сама по себе лодке, они разделились: Поттер в отчаянии и страхе — к чемпионам, Веста и Долгопупс, оба в тревожном волнении, — к уже почти собравшимся в полном составе зрителям. Рядом с этими зрителями было стоять дико. Слизеринцы разместились на этих импровизированных трибунах повыше и подниматься к ним не было никакого желания, но стоять неподалеку от гриффиндорцев даже с Грейнджер, Поттером или Уизли было не по себе, а сейчас она — вовсе без всех них. С Долгопупсом зато, который с ней никогда не говорил, а когда пытался — почти что заикался, потому что, как ни крути, она слизеринка, да ещё и бывшая обладательница фамилии Малфой и нынешняя обладательница фамилии Блэк, что для большинства — не лучше, а то и хуже, ведь о его невиновности знали только, скажем, избранные. Ситуация нелепа до крайности. Когда по речи Дамблдора о том, что чемпионам нужно будет найти утерянное сокровище, стало ясно о непричастности Грюма к пропаже двух участников их странной компашки, Веста тихонько выдохнула, прислонившись затылком к одному из тонких столбов, что были неотъемлемой частью этой огромной конструкцией, держащих зрителей над водой. Замёрзшее от низких температур железо приятно холодило голову, не давая крови под кожей кипятиться в страхе за Поттера. Страх за Поттера. Она когда-нибудь перестанет удивляться тому, какой резкий поворот приняла её жизнь? Вроде — привыкла, будто всегда такой была, а вроде — словно это не она, не её жизнь, не её эмоции и чувства. — Если ты убил Поттера, я убью тебя, — тихо говорит она Долгопупсу, который обеспокоенно рассматривал зеленоватую поверхность воды, где только что скрылся скрюченный от принятия этих его жаброслей чемпион. Долгопупс, по обыкновению, побледнел. Он же понял, что это шутка, да? Ожидание было изнуряющим. Ажиотаж стих, и все только ожидали, когда же в мутной воде появится первая голова, освободившая своего узника. А этого ожидать стоило не скоро — у чемпионов было около часа на поиски. Подняться, что ли, наверх?.. Поогрызаться со слизеринцами, хоть взбодрится. Здесь гриффиндорские дружки Поттера только как-то неловко и неодобрительно на неё поглядывали. Хотя после всех раз, когда их видели с Поттером за этот год вместе, да и тем более после Святочного бала, стоило уже привыкнуть, что — эй, с добрым утром, Веста вроде как за хороших. — Сделаете ли ставку, юная дуэлянтка? От толпы отделились две рыжие головы в шапках. От такого обращения Веста устало нахмурилась, не желая копаться в запылившихся закромах памяти, но затем — перед глазами сами поплыли неясные воспоминания. Точно. Дуэлянтка. Всё ещё помнят? — Вынырнет ли наш дорогой очкастый друг? — нежно раскладывая серебряные и медные монеты по кучкам на доске, использованной под игровые ставки, с азартом произнес второй близнец Уизли. Кто из них кто — Весте даже думать было лень. — А вы только и ждете, чтоб не вынырнул, и тогда можно будет забрать его Молнию? Близнецы усмехнулись, практически одновременно, как единое целое. Повернули голову в сторону относительно мирной глади озера, которую колышет только бушующий зимний ветер, и встали по обе стороны от столба, который она уже минут десять использовала как подставку для спины, ведь сидения были только на ярусах повыше, а тут только стоять да стоять. — Именно так. Как можно подумать иначе? — заговорщическим тоном один из близнецов. — А если не вынырнет и малыш Ронни, можно забрать его комнату под склад для наших товаров. Звучит заманчиво, правда? Улыбка, граничащая с усмешкой, коснулась её слегка покрасневшего от щиплющего мороза лица. Их несерьезность развеселит даже покойника. Из немногочисленной толпы, стоящей на ногах — некоторые уже давно разбрелись по верхним ярусам, потому что час провести на ногах хотелось не всем, — вынырнула ещё одна голова старшеклассника с темными дредами. Гриффиндорец окинул внимательным взглядом Весту, стоящую между близнецами, и покачал головой каким-то своим мыслям. Знакомы они не были, но она не раз его видела с братьями Уизли, да и это он, кажется, комментировал школьные матчи. Только с его комментариями и было хоть как-то интересно наблюдать за происходящим на поле. По крайней мере, ей. — Скрываемся. Там Макгонагалл, — предупреждает он и указывает большим пальцем себе за спину, где действительно между учениками и учителями лавировал гриффиндорский декан в их сторону. — Так, дуэлянтка, мы, конечно, извиняемся… — …но мы вынуждены отчалить, — заканчивает за близнеца другой Уизли. — Макгонагалл почему-то не любит ставки. Вот удивительно-то. С чего это вдруг? И они втроем скрываются в другой стороне, но Макгонагалл уже выцепила внимательным взглядом их направление и стремительно идет туда же. Кого-то ждут долгие, гневные причитания. Но на что можно было надеяться, когда завлекаешь несовершеннолетних делать ставки на деньги, пусть и небольшие, будучи сам несовершеннолетним? Настроение у неё всё-таки поднялось, и пусть она осталась снова в одиночестве, в ожидании коптиться уже было не так уныло. Погруженная в мысли, какие-то рыхлые и несвязные, она даже не замечает, как проходит час, за который чемпионы уже должны были управиться. И вот, уже появляются первые участники сего безумства, тяжело дышат, плывут к трибунам, поднимаются. Старшеклассники окружают Диггори и Чанг, расспрашивая, подбадривая и радуясь тому, что их чемпион выплыл первым. Делакур, появившаяся многим ранее этих двоих без своего узника, стояла в стороне в окружении шармбатонцев и угрюмо смотрела в воду. То ли переживала, что выбыла из испытания, то ли беспокоилась о сестре. Где Поттер? Что происходит с человеком, когда заканчивается действие жаброслей? По идее, если бы он умер от нехватки воздуха, его бы, вероятно, подняло на поверхность, а он все где-то плавает. Но ведь мог и не от нехватки кислорода — в озере слишком много ужасающих, агрессивно настроенных существ. В тревоге Веста заламывала пальцы, посматривала на других присутствующих, нервно прикусывала губу и слизистую щек, переминалась с ноги на ноги. Чего она так переживает? А ноги уже ноют. Могла бы уйти наверх и сесть, необязательно же идти конкретно к слизеринцам, можно просто занять какое-нибудь место в отдалении. Но она почему-то всё стоит, здесь, внизу, неподалеку от судейского стола. Чтобы что? Первой подорваться к Поттеру,***
— Меня назвали за сегодня «дамой сердца» Виктора уже седьмой раз за день, — с раздражением положив рюкзак на парту, жалуется Грейнджер и усаживается рядом с Вестой. На курс Древних рун было записано не так уж много учеников, это скорее дополнительные, поэтому здесь можно было рассаживаться и перемешиваться меж факультетов, как душе заблагорассудится. Такой шанс упускать было нельзя, поэтому уже с декабря эти двое сидели за одной партой. — А что ты хотела? Ты же его «сокровище». — И ты туда же? Веста усмехается, раскладывая перед началом урока письменные принадлежности — толстый учебник, свертки пергамента. — Нет, не туда же. Но знаешь, что я тебе скажу? Наплюй, — открыла заранее крышку чернильницы и повернулась к Грейнджер, сцепив пальцы в замок. — Меня слизеринцы именуют предательницей крови, чего я, в принципе, не особо стыжусь, а в прошлом году я для всех без исключения была помощницей кровожадного убийцы-предателя. Так что — Грейнджер ещё несильно досталось. Гриффиндорка принялась доставать не один только учебник, а учебники, потому что пользовалась дополнительным материалом на уроках. Тот толстенный том, которым пользуются обычно старшекурсники, она в библиотеку так и не сдала, решив оставить «для легкого чтения». — Лично я никогда не считала, что ты причастна. Так что исключения, всё же, были. Это не сильно меняло ситуацию. В прошлом году они друг другу приходились, как минимум, никем, а как максимум — вот неожиданность, тоже никем. — Я польщена. — И ещё эта Скитер… — продолжала Грейнджер, и в её тоне звучало очевидное: терпение заканчивается, заменяясь открытым недовольством. Отложила пергамент и в негодовании махнула руками, уставившись куда-то выше доски: — написать статью о том, что я играю сердцами двух чемпионов! Мы с Гарри же просто друзья. — Ты передо мной оправдываешься? Грейнджер будто не слышала. Бывает такое, когда человек просто выговаривается, выговаривается, и собеседник ему нужен словно бы для галочки. Это не задевало, напротив — даже как-то забавляло. Словно наблюдаешь за человеком, что безмятежно беседовал сам с собой. — И Паркинсон наплела какую-то чушь про приворотное зелье… вот как, как она умудряется добывать информацию и брать эти жалкие подобия на интервью? Журналисты везде путь себе проложат, это же очевидно. Как именно — не очевидно, но чего ещё было ожидать? Почему бы просто не наплевать? У Весты, к счастью, всё обошлось, никаких статей от главной сплетницы всея Пророка не выходило по её душу, но лишний раз зарекаться лучше не стоит. — Не знаю, но, поверь мне на слово, в замке её точно не было, — отвечает Веста, сильно снизив тон и наклонившись поближе к собеседнице, потому что в класс уже вошла профессор Бабблинг. — К глубочайшему моему сожалению, я вижу слизеринцев большую часть своего дня. Ни разу не замечала, чтобы они каким-то образом обменивались информацией со Скитер. — Это всё так странно… — прошептала напоследок Грейнджер и принялась переписывать название новой темы с доски в конспект. Не то слово. И из-за этой Скитер Весте снова приходилось сталкиваться лбами со слизеринцами. Сначала те значки про настоящего чемпиона, теперь — выпуски «Пророка» про Поттера, лесника Хагрида, Грейнджер, везде мелькают глупые заголовки, колдографии, огромные надуманные статьи. Единственным средством борьбы были заклинания, брошенные украдкой, прямо в газеты, которые тут же воспламенялись в руках слизеринцев к их праведному гневу. Зачем она это делает — неизвестно. Троица даже не знает, какую отчаянную борьбу она ведет с этими гиенами уже почти год. А те всё свирепеют от такого поведения Весты, но всё ещё не осмеливаются что-нибудь ей сделать, так и захлебываются в своей пустой желчи. Жалкое зрелище. На самом деле, это неслабо помогало отвлечься. От мыслей о том, что делать потом, по окончанию года, ведь остались считанные месяцы. Пока был только один вариант — на первое время напроситься всё же к Уизли, помогать им всячески по дому взамен на приют, чтобы не было так стыдно, и, может, там уже что-нибудь да придумается. Наивно, но что оставалось? Отвлечься от мыслей помогали и попытки помочь Поттеру с этим его третьим испытанием. Вместе с троицей она после уроков ежедневно вычитывала различные заклинания в учебниках, помогала их отрабатывать, сама тоже чему-то да училась. И непонятно, для чего именно она это делала — всё же из желания не думать о других вещах или из искреннего желания помочь. «Лучше бы я тоже подала заявку на участие тогда уж и участвовала в этих чертовых испытаниях вместо тебя…» Теперь эта фраза уже не звучала в голове уверенным звоном, а скорее отскакивало туманным, нелепым эхом. Как она вообще могла подумать, что кто-то согласится на это добровольно? Только умалишенный, и другие три чемпиона, видимо, действительно не в своем уме, если подали заявку сами. Даже просто помогать готовиться к этому безумию — жутко и выматывающе. А участвовать? Может, это она просто трусиха, недостаточно гриффиндорка и прочее, но её передёргивало от одной лишь мысли оказаться в том озере на месте Поттера. Или в лабиринте, к которому они столько времени готовятся теперь.***
Удивительно, как быстро проходят, ускользают прямо из пальцев и теряются дни, недели, месяцы, когда чего-то очень сильно не ждешь, желая, чтобы это «что-то» не наступало вовсе. Казалось бы, только вчера было Второе испытание, только-только он почувствовал, как невидимые оковы, сковывающие и давящие, звякнули, отцепляясь от него наконец, при мысли о том, что до Третьего ещё далеко. И вуаля — уже через несколько дней. Через несколько дней чертово испытание. Успокаивало только то, что они много готовились и готовятся до сих пор. Да и, независимо от исхода, уже максимум через неделю весь этот ужас, от которого стыла кровь, будет позади, и Гарри вздохнет с облегчением, отмучавшись. Хотелось бы, конечно, выиграть. Не зря же вообще мучился? Тогда, может быть, отсеялись бы те единицы, которые продолжали носить унизительные значки, перестали бы его принижать и гадко дразнить без повода. И Чжоу, может быть, взглянула бы на него иначе. Нет, конечно, он понимает, что она уже с Седриком, и он не собирается как-то встревать в чужие отношения, как бы сильно она ему ни нравилась, но… вдруг. Просто вдруг. Легкое, крохотное, несерьезное, теплящееся где-то глубоко в недрах подсознания — «вдруг». — А может, ещё Авифорс?.. — подперев подбородок кулаком, интересуется Рон, сидя за партой. Профессор Макгонагалл разрешала им использовать кабинет Трансфигурации под подготовку. Более того — даже трансфигурировала несколько стульев в кресла, а один стол — в диван, для удобства. Вроде строгая донельзя, а вроде — более понимающая, чем многие преподаватели вместе взятые. — И зачем Гарри уметь превращать человека в стаю птиц? — не отводя глаз от самого плотного из имеющихся учебника, отвечает Гермиона, сидя неподалеку. Гарри разместился в одном из глубоких кресел и тренировал заклинание помех на летающей по классу мухе. — Если ему и так уже известно, как замедлить и оттолкнуть противника? — Даже если не пригодится, это же всё равно круть! Гермиона помотала головой задумчиво и убрала за ухо мешающуюся прядь волос. — Пустая трата времени… — прошептала она, всё ещё плавая где-то в учебнике, в длинных статьях, а не в реальности. — Лучше использовать это время для оттачивания уже изученных заклинаний. Раздражение вырвалось у Рона тяжким, недовольным тоном. — Гарри, ну ты ей скажи. — Да мне без разницы, — оттолкнув застывшую в воздухе муху к дальнему окну взмахом палочки, пожал Гарри плечами. Поднялся на ноги и повернулся в сторону дивана. — Блэк, ты как думаешь? Он уже давненько от неё ничего не слышал, весь вечер она молча читала учебник в поиске полезных заклинаний, устроившись на диване в дальнем, темном углу, освещенном лишь одной свечой с колышущимся от легкого ветра, просачивающегося из крохотных щелей в стене, огоньком. Приглядевшись, он увидел — она спала. Голову прислонила к слегка колючей обивке спинки дивана, учебник всё ещё зажат в расслабленных руках, веки плотно закрыты. Они вчетвером всё ещё были в школьной форме — не тратили время после уроков на то, чтобы пойти по гостиным и переодеться, поэтому она также оставалась в юбке, слегка помявшейся от этого слегка свернутого положения. Диван выглядел не самым удобным, коротковатым, даже для Весты, пусть она и невысокого роста. Ему стыдно. Боже, знал бы кто-нибудь, как сильно ему было стыдно, этот стыд практически выжигал в нем тлеющую дыру. Экзамены ему сдавать не нужно, но этим троим — да. А в оставшееся от подготовки к его испытанию время они зубрили сдаваемые ими предметы, жертвуя сном и, иногда, полноценными приемами пищи. Те двое не замечали отсутствия слизеринки в разговоре — продолжали спорить насчет этого Авифорса, который, честно уж говоря, действительно вряд ли пригодился бы в лабиринте. Гарри подошел к дивану и аккуратно забрал книгу из её рук. Тихо положил на одну из рядом стоящих парт. Будто только этого и дожидаясь, спящая освободившимися руками обхватила себя за плечи, съежившись. Замерзла? Уже июнь, но ночи были прохладными, даже в замке. Гарри холода не чувствовал, но Веста когда-то жаловалась на то, что у неё слабый иммунитет, слабый организм. Редко раньше бывала на солнце, не занимается спортом, питалась не всегда правильно. Чего ещё ожидать… Стянув с себя гриффиндорскую мантию и оставшись в рубашке и жилетке, Гарри наклонился и укрыл Весту мантией, словно одеялом. В таком положении, слегка наклоненном, ему становится виднее её бледность и залегшие под глазами синяки. За месяц подготовки она выдала миллион предполагаемо полезных заклинаний, и только сейчас он задумался, сколько часов сна она потеряла в их поисках. Почему она вообще ему помогает? Да, они друзья, но… но что? Почему его вообще должна смущать бескорыстная помощь с её стороны? Несмотря на всё время, проведенное вместе, она всё ещё казалась отстраненной. Далеко не пустой куклой, но как будто бы далекой картинкой. Даже сейчас, с этими дурацкими синяками под глазами, она казалась какой-то внешне идеальной, словно на её лице была до безумия реалистичная маска, каменная или фарфоровая. Почему он всё никак не избавится от ощущения этой фарфорности, что тенью преследует её в его глазах? Даже захотелось коснуться её умиротворенного лица, её ровной кожи, чтобы убедиться — не фарфор ли. Повиноваться этой безумной, дикой мысли он, к счастью, не успевает, потому что Рон со скрипом стула встал из-за парты и замер, увидев заснувшую. Гарри тут же непринужденно выпрямился. — Блин, я, может, тоже спать хочу. Гермиона, услышав это, повернулась боком на деревянном стуле и тоже взглянула на диван. Удивленно приподняла брови. Почему удивленно? Им всем здесь, не только Весте, не помешало бы отдохнуть. А Гарри поработает, поучится — всё нормально. Это только его проблемы. — Ты можешь поспать, — спокойно отвечает он Рону. — Правда. Вы оба можете… у вас скоро экзамены, вам нужно отдохнуть. Я справлюсь сам. — Ну уж нет, кидать тебя мы не собираемся, — качает Рон головой и берет очередную книгу с огромной стопки. Плюхается в одно из кресел. — Но, может, справедливости ради, тогда и её разбудим? — говорит, специально увеличив громкость собственного голоса. Гарри и Гермиона оба на него недовольно шикают, чтобы был потише. — Ладно-ладно, я просто пошутил…***
Все в волнительном ожидании, взбудоражены, ждут хлеба и зрелищ, а Весту сдавливает жестокое беспокойство. С самого утра — и дело не в экзаменах, которые ей предстояло сдать перед тем, как пойти лицезреть последний этап Турнира. Как вообще можно сидеть за партой и писать, как отличить волшебный бешеный огурец — другими словами, цапень — от магловского, и что делать, если яд первого попадет на кожу, когда вечером твой, вроде как, друг будет сражаться Мерлин знает с кем или чем, скрытый густой стеной огромного лабиринта? Какой-то дурдом. Как выяснилось после экзаменов, к Поттеру приехали мистер и миссис Уизли и старший их сын, Билл. После обеда все Уизли, вместе с Грейнджер и Поттером, подтянулись на школьный двор в непринужденной беседе и обсуждении экзаменов и грядущего тура. Весте ничего особо не оставалось, кроме как присоединиться к ним, хотя воспоминания о том, какой чужой и лишней чувствовала она себя в Норе, всё ещё были со всей беспощадностью свежи. — Ну ничего, пусть на втором испытании вам не повезло, но ещё остался лабиринт, так что не теряйте надежду, — поддразнивала она близнецов, и те смеялись, остря в ответ, но никто из присутствующих больше не понимал, о чем речь. Это хоть как-то поднимало ей настроение, расшатывая общую безжизненность. А за шутками скрывалась настоящая тревога. Не может же с ним ничего случиться серьезного, пока здесь Дамблдор и министерские, правда же? Всё пройдет нормально, нормально… Иногда казалось, что она переживает даже больше Поттера. Тут, конечно, можно было поспорить, учитывая, с каким сосредоточенным лицом он нервно повторял все выученные заклинания, но всё же. — Чего такая уставшая, всю ночь плакат в поддержку шрамоголового малевала? — ядовитая усмешка Драко слева за слизеринским столом на торжественном пире. Веста всегда старалась садиться ближе к краю, подальше от основной малфоевской компашки, но Драко её даже из-под земли, казалось, достанет. — Кричалки какие-нибудь вызубрила, м? Делая глоток тыквенного сока, она, даже не смотря на брата, уже привычно показывает ему средний палец, чтобы не распыляться и не тратить нервы на бессмысленные словесные перепалки. Надеялась, что хоть на турнире отдохнет от слизеринцев — куда уж там. — Малфой, налево, — ледяной тон декана, от которого мурашки ползут по коже. Она замирает на полпути к правой трибуне, где разместились гриффиндорцы, словно пойманная поличным и нехотя бредет вслед за слизеринцами под пристальным взглядом Снейпа. Кто придумал рассаживать учеников по факультетам? Глупость какая-то. Межфакультетская дружба никого не волнует? Из-за этой отстраненности было только хуже, никто не мог легкой беседой отвлечь её от тревожных мыслей, так сильно грызущих мозг. Да, Драко ещё пару раз заговаривал с ней в привычном издевательском тоне, с целым набором мерзких шуточек по поводу её обеспокоенного вида, но, естественно, это не помогало — наоборот. Шум душил, душил… да ей было бы проще ожидать результатов где-нибудь в замке, подальше от всей этой суеты. Какой прок сидеть на трибунах, если весь тур проходит за стенами лабиринта? Разницы никакой, даже если бы она сидела в подземельях. Чемпионы уже давно скрылись, и люди обсуждали лабиринт или болтали о чем-то своем. Нельзя было придумать испытания, которые проходили бы на глазах присутствующих? Два задания из трех зрители просто сидят в ожидании. Очень увлекательно, зрелищно, да. А перед глазами Весты — взгляд Поттера, когда он собирался с духом, прежде чем идти. Сначала он, разумеется, искал поддержки в лицах Грейнджер и Уизли, но затем скользнул взглядом по слизеринской трибуне в поиске, очевидно, кого. Она улыбнулась ему, но как-то нервно, не сумев спрятать под маской волнение, и она теперь мучила себя мыслями — смогла ли она дать ему ту поддержку, в которой нуждался и которую, вероятно, дали ему другие двое его друзей? Тем временем уже минуло полчаса… скукотища. Серая, тоскливая скукотища, хотя скучно, кажется, здесь было только ей: в остальных жизнь била ключом. Такое событие! Турнир! Последнее испытание! Кто же выиграет? Ей даже такую банальщину не с кем обсудить. Хотела прогуляться до соседней трибуны, поболтать хотя бы с близнецами, что сидели ближе всех к лестнице, ведущей на небольшую поляну посередине, но никто больше не бродил меж трибун, и она не решилась выделиться. Сорок минут, и вот, из игры выбыли сразу двое: Крам и Делакур. Поттер всё не появляется, значит, всё в порядке. Или наоборот — валяется где-то без сознания и даже не в состоянии поднять палочку за подмогой. И зачем она это представила? Тревога в очередной раз сдавила ребра, почти до болезненного треска. Если с ним всё в порядке, ему осталось состязаться с Диггори. Как символично — сначала за девушку, теперь за кубок победителя. В первом выиграл Диггори, возможно и второе заберет он. В мыслях скользкой змеей вильнула обида — зря готовились столько времени? Каждая минута тянется длиннее вечности. Там случайно нет ограничений в виде временных рамок? Они же до ночи бродить могут. И это, судя по всему, было не так уж далеко от правды — минул час, никого из этих двоих не было. Второй час — безрезультатно. Уже даже учителя и судья забеспокоились, беспокойство волной пробежалось по многим присутствующим. Значит, это не только паранойя. Эти двое уже действительно могли успеть найти кубок. На третьем часу её уже начало клонить в сон, веки отяжелели и норовили закрыться, но от прохладной вечерней погоды её пробивала дрожь, хоть как-то её бодрящая. Или дрожь не только из-за погоды? С ней уже даже заговорили двое слизеринцев с третьего курса, но вскоре свернули разговор под прожигающим взглядом Малфоя, которого боялись (точнее, боялись его отца) даже многие старшеклассники, а уж на младшеклассников он тем более навевал первородный ужас. Чертов слизеринский принц. И наконец — трибуны накрыло куполом взбудораженных криков. Люди поднимались на ноги, аплодировали, заиграла торжественная музыка, и все вглядывались куда-то в одну точку, некоторые будто сами не понимали, куда нужно смотреть, но смотрели, по инерции. Многие стали высыпать с трибун прямо на небольшую поляну, перекрывая таким образом Весте вид. Она тоже подскочила, как напружиненная, и принялась выглядывать объекта, или объектов, всеобщего ажиотажа. Неожиданно — крик ужаса Делакур. В грудной клетке холодеет. Что произошло? Меж толпы появилась небольшая временная прореха, и Веста видит то, чего видеть не хотела бы. К горлу подкатывает желание кричать, практически наполняет легкие, но её губы плотно сомкнуты, не давая крику свободы, и зубы стиснуты почти до боли. Обстановка за считанные секунды накалилась до предела. Тронешь воздух — будто бы посыпятся искры. Где все его гриффиндорские дружки теперь? Когда он один, в окружении одних лишь учителей, склонился над телом, то ли рыдая, то ли говоря что-то — она не могла разобрать издалека. Всех словно парализовало. Может, кто-то и хотел подорваться к Поттеру, но что-то всех до единого замораживает, удерживая на одном месте, будто бы ноги приросли к земле. Её парализовало тоже. Они говорили, что обезопасили турнир в этом году. Говорили, что жертв не будет. Веста, с трудом оторвав зациклившийся на этой жуткой до мурашек картине взгляд, принялась высматривать Грейнджер и Уизли — уж они-то должны помочь, должны подорваться к другу. Они пытались. Мистер Уизли не давал. Неизвестно, чем он руководствовался, может, не хотел, чтобы дети смотрели на такое, но он держал их, раскинув руки, не давал этим двоим пройти и подбежать к Поттеру и бездыханному телу. Слизеринцев не держал никто. Они, очевидно, больше не шутили, не язвили, но и бежать к этому зрелищу навстречу — не хотели. Зачем им это? Весте страшно и Весте не хочется приближаться, но кто ещё способен приблизиться? Когда все окутаны плотным одеялом ужаса и непонимания? Без каких-либо препятствий она практически слетает вниз по лестнице на едва ощутимых ногах и огибает толпу, лавируя между заставшими фигурами учителей и судей. Перед глазами всё плывет, она почти не чувствует собственное тело. Кто-то оглянулся, кто-то попытался не дать ей пройти, выставив вперед руку, но она проворно проскользнула под ней, а кто-то крикнул: — Держите всех на своих местах! Весту уже держать было поздно, потому что она упала коленями на траву возле Поттера, что дрожал крупной дрожью над обездвиженным серым телом с пустыми серыми глазами. Ей не хотелось смотреть на тело — смотрела на Поттера, что судорожно цеплялся за пуффендуйскую форму своего некогда соперника. Дамблдор пытался его отцепить, успокоить, сказал что-то, что она не разобрала, чужие слова не доходили до размытого сознания. Веста тоже предприняла попытку отвести Поттера от тела, но тщетную, он будто бы прирос. — Я здесь, Гарри, — шептала она, и она не была уверена, что он её вообще слышит во всеобщем шуме. Кто-то кричал, кто-то плакал, музыка всё ещё играла, словно выбивая похоронный ритм своей былой торжественностью. — Я рядом. Гарри, я рядом… Что за глупости? Как ему это поможет? Как ему поможет то, что она рядом? Но слова сами лились с губ, она даже сама не до конца была уверена, что говорит, в попытке увести Поттера. Только когда рядом появился Амос Диггори, отец погибшего, Весте удалось кое-как поднять Поттера на ноги, но тот продолжил, не моргая, смотреть на лежащего на траве Седрика, будто его взгляд, наполненный обжигающей болью, был к нему прибит посмертно. Тогда Веста потянула его за грязное, испачканное кровью запястье, резко разворачивая. И обняла, обхватив его едва ли слушавшимися руками. Поттер не сопротивлялся. Обхватил её руками тоже, сжал в крепком объятии. Настолько крепко сжал, что заныли рёбра, настолько, что из легких вырвался судорожный выдох. Откуда в нём столько сил? Ей было практически больно, но она терпела, дрожащей рукой проводя по его спине. Ему это нужно. Нужно успокоиться. Он был не многим выше неё, поэтому через его плечо она видела ту картину, что пыталась скрыть от него самого. Безутешный отец плакал над телом своего сына. — Мне жаль, Гарри, мне так жаль… — продолжала дрожащим от кома в горле голосом шептать ему куда-то то ли в шею, то ли прямо в ухо. Амос Диггори продолжал кричать, плакать, проводить ладонями по застывшему лицу сына. Когда этот кошмар наяву закончится? Где кнопка «выключить», погасить, растворить происходящее в каком-нибудь дыму? — А ну-ка отлипни от него, — грубый, каркающий голос откуда-то справа. Веста как-то интуитивно поняла, что говорят ей, хотя ничего не видела за пеленой, возникшей перед глазами, но не послушала. И тогда чья-то рука резким движением разделила их, так грубо, что ей пришлось сделать несколько маленьких шагов спиной, чтобы не упасть, потеряв равновесие. — Пойдем, парень, — обхватывая плечо Поттера одной рукой, просипел голос, и Грюм, ковыляя, повел его в другую сторону, как безвольную куклу, повисшую на едва передвигающихся ногах. — Куда вы его ведете? — бросает вслед Веста, не в силах догнать, остановить. Боль Поттера словно передалась ей, влилась в вены, отравляя, и теперь сковывала, мешала двигаться. Вопрос так и остался без ответа, и она так и осталась стоять в холодящем непонимании и ужасе.***
Те полчаса — или минут сорок, час, ощущение времени куда-то безвозвратно пропало — показались одними из самых мучительных за всё время. Она не понимала, что случилось, не понимала, где Поттер. Непонимание раздавливало со всех сторон, перемешиваясь в одну кашу из отчаяния и скорби. Казалось, даже стены Хогвартса кричали от боли потери одного из учеников. Весь мир словно замер. Кое-как нашла Грейнджер, Уизли и его родителей. Все обеспокоены, все пытались найти Поттера, а Весте не хватало воздуха в легких выдавить «Его куда-то увел Грюм». Да и что это даст? Она не знала, куда именно. На полдороги к лазарету, в котором те намеревались, видимо, разузнать, куда делся пропавший, её остановил Снейп. Сказал пройти с ним. Зачем — на этот очевидный вопрос всех присутствующих он ответил, что её зовет Дамблдор. Это ещё не хватало. Что она может сделать? Чем она может помочь? Зачем бы её стал звать директор? Идти куда-то в одиночестве со Снейпом, с одним из самых ненавистных ей в этом мире людей? Сейчас? Ей хотелось забиться в дальний угол и плакать, потому что она вообще не понимала, что происходит. Диггори она лично не знала. Но смерть витала в воздухе, заставляя хотеть выкашлять эту скорбь из легких. Она не привыкла видеть бездыханные тела. Миссис Уизли не хотела её никуда отпускать, но лед и равнодушие в голосе Снейпа почему-то были убедительны, и никто не мог перечить. Тишина в коридорах давила на мозг, заставляя прокручивать и прокручивать в голове увиденное. Подсознание было беспощадно и трепало, царапало и резало с остервенением. Можно ли отбеливателем вычистить картинку перед глазами? Заставить забыть? Снейп в молчании довел её до кабинета Дамблдора, а дальше, почему-то, не пошел. Может быть, оно к лучшему. Декан скрылся в коридорах мрачной тенью, и Веста поднялась по каменным ступеням. Даже не было никакого интереса. Интриги. Загадки — что же её ждет? Зачем её вызвал сам директор? Что бы она ни увидела, у неё не хватит внутренних сил на хоть какие-либо эмоции, и без того уже выжали, как губку. Пусто. Примет всё с безразличием на бледном лице. Такая элементарная вежливость, как постучать перед тем, как зайти, куда-то запропастилась из головы, и она сразу, без предупреждения, толкнула от себя легонько дубовую дверь. Присутствующие в кабинете застыли. Поттер с поникшей головой и стеклянным, до крайности уставшим взглядом сидел в мягком кресле перед столом Дамблдора. Тот стоял на ногах неподалеку, тело напряжено, а в глазах глубокая задумчивость, даже когда он повернул голову по направлению к гостье. Увидев последнего, третьего присутствующего, Веста шире распахнула глаза, тут же ожив. Тепло от мозга пролилось вниз до самых ног, заставив взбодриться, ощутить хоть какие-то, покалывающие чувства в онемевшем теле. Ноги сами понесли её к нему. Она обхватила его руками, прижимаясь головой к худой груди, и Сириус положил ладонь ей на макушку. Даже как-то забылось, что в кабинете ещё есть директор, ещё есть Поттер, которому, должно быть, объятие было нужнее. Сдерживать себя было бы просто мучительной пыткой. Она так давно его не видела. Уже больше года. Несмотря на регулярную переписку, ей иногда казалось, что всё это было сном, образ Сириуса был расплывчатым, туманным и далеким, как легкая форма галлюцинации. А теперь — рядом, она обнимает его, чувствует его дыхание. Живой. Существующий. Ей должно быть стыдно за то, какое счастье сейчас чувствует? Поттеру, откровенно говоря, паршиво, всем паршиво, а ей улыбаться хочется. Эгоистка? Наверное. У неё не получалось почувствовать другое, не получалось заставить себя не чувствовать счастье, выставить перед этим счастьем руку и не позволить накрыть с головой горячей волной. Сириус отстраняется и садится на корточки перед ней, из-за чего приходится смотреть на него сверху вниз. Дрожащими пальцами он проводит по её лицу. — Я очень скучал, — хрипло и тихо. В сером взгляде — нежность и тоска. — Но, как бы мне ни хотелось, сейчас я не могу дать тебе того внимания, которого ты заслуживаешь, малышка. Нужно до конца выслушать Гарри и убедиться, чтобы он отдохнул. А потом мы с тобой поговорим, ладно? Его слова даже не до конца доходили до её сознания, один лишь голос, знакомый, теплый, успокаивал, почти убаюкивал, раскидывая все тревоги, как патронус — дементоров. Поговорим... о чем они поговорят? О чем-то конкретном или он просто хотел поговорить с ней о чем угодно? Вряд ли Дамблдор позвал бы её для обычной болтовни. Или, может, просто хотел, чтобы она его увидела? Чтобы он увидел её? Она закивала, всё же осмыслив услышанное, и Сириус поднялся на ноги. — Присядь пока, — осторожно потянул её за руку по направлению к дальнему креслу. И в этом движении было столько осторожности и нежности, что при мысли о том, как её хватал за руку Люциус, оставляя темные пятна на тонкой коже, в груди непонятно защемило, заставляя практически съежиться от тех воспоминаний, как от удара. Сириус уже вернулся к Поттеру и директору. Присутствие Весты никак не повлияло на дальнейший разговор: его словно просто поставили на паузу и теперь продолжили с того момента, где остановились, а Веста становилась третьим лицом, зрителем, ни на что не влияющим. Сперва она не совсем понимала, что происходит, потому что пропустила слишком важное начало, но после Дамблдор, чтобы лучше усвоить сказанное, кратко пересказал слова Поттера, уточняя у него, ничего ли не упущено. И уже после этого у неё в легких похолодело, словно кто-то распахнул настежь окна, впуская внутрь ледяной ночной воздух. Окна были плотно закрыты. И этот холод вытеснил возникшее счастье, которое уже, казалось бы, прочно осело у неё под кожей, а теперь — растворилось под натиском испуга. Темный лорд? Вернулся? Поттер дрался с ним на дуэли? Похоже на ужасающий ночной кошмар, не более. А мысль, что это всё взаправду, и что этот кошмар Поттер пережил своими глазами… хотелось хоть как-то поддержать его, но она не находила слов, и язык отказывался слушаться. Да и что-то ей подсказывало — что бы она сейчас ни сказала, ему легче не станет. Никому от каких-то лишь слов после такого легче бы не стало. Такие события режут глубоко, оставляя гноящиеся рубцы, а впоследствии — ужасные шрамы. — Теперь тебе нужен отдых, Гарри, — заботливо напомнил директор, словно не он сейчас выпытывал у него все подробности произошедшего. — Сонное зелье и покой… я полагаю, Сириус, ты захочешь побыть с ним? Он уверенно кивнул, обеспокоенно всматриваясь в поникшее, мрачное лицо крестника, из которого словно высосали жизнь. Если бы Весте сказали, что он повстречался с дементором, она бы не удивилась — разницы почти никакой. — Да. Но сперва поговорю с Вестой, если ты не возражаешь, Гарри. Я скоро приду к тебе в лазарет. — Могу я подождать вас двоих здесь? — его тон безжизненный и слегка севший. Сердце от этой картины судорожно сжалось, и под кожей словно длинные иглы. Его просьба оправдана. До больничного крыла отсюда — идти и идти. Кто после такого захочет брести в одиночестве с тяжестью всех этих мыслей на опущенных плечах? На обессилевшего Поттера было мучительно смотреть, но отвести взгляд — ещё мучительнее. Поэтому она даже не сразу вспомнила, что отец хотел с ней поговорить, не сразу пошла к лестнице наверх, на маленький уединенный балкончик кабинета. Сириусу пришлось её даже осторожно подтолкнуть, потому что ей не хотелось уходить, не хотелось оставлять Поттера одного, хоть тот и был, фактически, с Дамблдором. А должна была, казалось, подпрыгивать от радости, мчаться вверх по ступеням, потому что наконец поговорит с ним, с отцом, чей голос не слышала так давно, в чьи глаза не заглядывала целую вечность. Сириус напоследок смотрит через перила балкона на макушку Поттера, виднеющуюся снизу, и тихо, почти что шепотом, говорит: — Прежде всего, вынужден спросить. Ты думала над тем, где будешь жить? Этот вопрос режет довольно-таки болезненно, глубоко, разрывая какие-то наспех возложенные картонные надежды. Увидев отца, она напрочь забыла об этой её нависшей проблеме. Неосознанно посчитала, почему-то, что за неё всё решит он, поможет, ей не нужно будет волноваться. Наивная. Всё так просто не бывает. — Я… — начинает слишком громко, и голос, словно осознав это, дрожит, заставляя начать предложение заново, куда тише: — Я планировала первое время потесниться у семьи Уизли, где провела остаток лета. Сириус понимающе кивает. Помнит то письмо в августе. — А потом? Ей самой хотелось бы знать. Отчаянно хотелось. Мысли тут же сбиваются, не давая сконструировать, правильно построить речь. — Потом… я думала, что в крайнем случае, напишу тебе... спрошу. Мне показалось, ты мог бы… не знаю, что-нибудь сделать. Я понимаю, что ты и так в бегах, просто… Не договаривает, потому что не знает сама, «просто» — что? Сама сбежала, сама пускай и несет ответственность. На губах отца почему-то возникает улыбка, легкая, но искренняя. — Выдыхай, твоя интуиция тебя не обманула. Я могу кое-что сделать и, естественно, сделаю. Веста подняла рассеянный взгляд, зацепившись за эти слова, как за спасательный круг в бушующем море, полном акул. Ей же не послышалось? Если послышалось — это будет больно. Ещё больнее. Она устала. — Сперва я поговорю с Андромедой, моей кузиной. Знаешь её? По документам она получается тебе тётей, хотя вряд ли в стенах Малфоевского дома она хоть раз упоминалась. Пока всё не уляжется, поживешь с ней, ладно? Я ей всё объясню. — «Пока всё не уляжется»? — цитирует она, нахмурившись. Непонимающе качает головой. — Пару недель. Может быть, даже меньше. Всё ещё ничего не понимает. Почему пару недель? Андромеда на большее не согласна приютить дальнюю родственницу? Конечно, мало кто был бы рад перспективе заботиться и нести ответственность за практически чужого человека, но... что Весте остается? Видя растерянность в глазах дочери, Сириус усмехается. Добродушно, с каким-то блеском в глазах. — Нужно выполнить несколько поручений Дамблдора… И потом я заберу тебя с собой. Помнишь, я тебя приглашал жить со мной? Заберет её? С ним? Они будут жить вместе? Он заберет её домой? Всё, как он и хотел прошлым летом. Потребовалось-то только год в страхах и тревоге пережить. Осознание всё ещё не до конца доходило, не накрывало с головой. Словно кто-то сейчас выпрыгнет из-за угла, щелкнет вспышкой и крикнет, что это всё розыгрыш. — Получается, мы будем жить втроем? — всё ещё неуверенно, робко, хотя губы уже так и норовят растянуться в улыбке. Норовят до тех пор, пока лицо Сириуса при этом вопросе не мрачнеет. Почему? Что она сказала не так? — Втроем?.. — это слово отдается горечью. Прикрыл глаза, покачал головой. — Нет, к сожалению — нет. Гарри придется вернуться к родственникам. — Но почему? — голос почему-то дрогнул. Неужели она так хотела, чтобы Поттер был с ними? Разве радость не должна захлестывать её настолько, что забываешь обо всех остальных? Разве не должна она уже подпрыгивать от счастья и представлять, какое потрясающее лето её ждёт? Может быть, будет потом. Всё это будет потом, а пока перед счастьем её отделяла плотная стена нерешенных вопросов. Почему Поттер не может жить с ними? — Это очень сложно… я сам не уверен, что могу объяснить. Но так нужно. Ему так будет безопаснее. И не стоит ему пока говорить, что ты будешь со мной, хорошо?.. Он узнает всё потом. Пока не стоит. Эта просьба, такая простая, почему-то колет особо болезненно. Скрывать что-то от Поттера? Опять? Из-за отца? Опять? А разве что-то остается? Ещё какие-то варианты? Нет. Конечно, больше никаких вариантов. Поджав губы, она утвердительно кивает. Если так Поттеру будет безопаснее — ладно.***
Меньше всего ему хотелось бы сейчас идти на последний, прощальный перед каникулами пир. Это невыносимо. Люди шепчутся, смотрят на него, как на умалишенного, после статьи Скитер, строят теории, гадают, как действительно погиб Седрик. Его уже тошнило от этого всего, чуть ли не буквально, и хотелось куда-то убежать, подальше от замка и вездесущих глаз. А вместо этого нужно идти в Большой зал, где, несомненно, снова упомянут Седрика, и сотни этих глаз устремятся именно на него. Долго размышлял — лучше идти в зал намного заранее или намного позднее? Чтобы не идти вместе с остальными, не идти в толпе и с толпой. Если заранее — его мало кто увидит входящим внутрь. Если позднее — увидят входящим почти все. И он пошел за час до ужина. Один, без Рона и Гермионы, сказал, что хотел бы побыть один, и просто бродил по коридорам, потому что в зале, естественно, ещё даже не было накрыто. Сел на один из подоконников, прислонил затылок к каменной стене и просто смотрел на хогвартские окрестности, словно застывшие после произошедших событий. Мир застыл, и от этого внутренности отравляюще выворачивало. Прибежища он здесь, в этом уголке, не нашел: некоторые ученики время от времени проходили мимо по коридору, оглядывались на него. Переговаривались, естественно. Да уж. Побыл в одиночестве. Так тошно, что словами не передать. Почти что скривился от этого горького привкуса во рту. — Поттер? Он дернулся, едва заметно. Повернул отяжелевшую голову, словно в неё налили свинца. Блэк. Её он последнее время видел редко. Сам не знал, почему. То ли просто как-то не пересекались, то ли она избегала. Зачем, правда, непонятно. Даже просто подумать над этим — сил нет. — Ты чего один? — и села на краешек подоконника рядом с ним. Он неопределенно пожал плечами. Не хотелось даже использовать голосовые связки, тело словно атрофировалось. Лучше бы память атрофировалась. Лучше бы он не помнил этих глаз: стеклянных — серых, и яростных — красных. Как у змеи. Мимо прошли двое пуффендуйцев-старшеклассников, бросив на Гарри внимательный взгляд, словно хотели вычитать в его глазах ответы на все вопросы. Хотят ответов? Через час — пир. Всё узнают. А от него пусть все отлипнут. — Хочется сбежать от этого всего, да? Читать мысли умеет? Гарри бы не удивился, жизнь внутри словно застыла, забыв, как правильно реагировать на простые вещи. Одно только бесконечное, сухое безразличие, от которого першило в горле. Всё ещё ничего не произносит, только поднимает голову, посмотрев в её обеспокоенные глаза. Его взгляд говорит больше, чем любой ответ, сказанный вслух. — Пойдем. — Куда? — первое слово за эти долгие минуты вышло хрипловатым. Блэк не отвечает, только кивает в направлении коридора. Гарри, честно говоря, шевелиться не хочется вовсе, хочется превратиться в бездвижную каменную статую, но он почему-то поднимается на ноги и идет — следом. Странная. На несколько дней словно забыла о его существовании, а теперь — помочь пытается. Беспокоится. Надо же. Куда именно она его ведет, он понял только на второй трети пути. Усмехнулся — иронично. И эта усмешка была первой за долгое время безжизненности на его лице. Они взобрались по ступеням, и теплый июньский ветер ударил в лицо, слегка растрепав волосы обоим. Подошли к парапету. — Я давно здесь не была, — с глубоким вздохом говорит она, уперев локти в поверхность парапета. Беззаботно прикрыв глаза, подставила лицо всё ещё трепавшему их сухому ветру. — Последний раз, когда я был здесь, я был с тобой, — зачем-то продолжает он разговор, хотя губы отчаянно хотели оставаться сомкнутыми до конца дня. — И ты была вся мокрая. Почему-то. С чего он вообще это помнит? Помнит, как его позвали близнецы, как шел к башне в пылком непонимании, помнит их разговор. Не дословно, естественно, но приблизительную суть — да. Сейчас у неё, интересно, возникают мысли, ужасный ли она человек? Или уже отпустило давным-давно? — Я тебе разве не рассказывала, что случилось в тот день? Гарри отрицательно помотал головой, и Веста с откуда-то хлынувшим энтузиазмом принялась за рассказ — недолгий, но поднявший шкалу его настроения на пару делений. Учитывая его состояние последние дни — это уже маленькая победа. — Вот ты смеешься, а мне не смешно было, — укоряет она его за возникшую на его лице улыбку, хотя сама улыбается. — Четверо на одну! — Теоретически — трое на одну. Ты говорила, Гринграсс была без оружия. — Сути это не меняет, — лениво махает она рукой. И они стоят какое-то время в тишине, почему-то совершенно не неловкой. Есть люди, с которыми молчать рядом мучительно, тратишь время на попытки придумать тему для разговора, и всё равно не выходит. С ней — нет. С ней комфортно молчать. Но мысли грызут его, обгладывая нервы, и ему не хочется держать всё это внутри черепной коробки. Может, если высказать их кому-то — станет легче. Наивно? Или имеет смысл? — Скоро ужин, — невзначай бросает он. — Ты не хочешь на него идти? Всё ещё нет сил удивляться тому, что она каким-то невообразимым способом снова читает мысли. Любой другой мог бы воспринять это за намек пойти уже в зал, и он был уже готов объяснять, что он вовсе не этого хочет, а наоборот... А она — поняла сразу. Она, возможно, единственная, кто хоть отдаленно понимает его сейчас. Они все время в этом плане друг друга понимали как-то лучше других, интуитивно, понимали, что это внимание, которое накрывает горячей удушливой волной — не манит, а напротив, хочется избавиться от него, спрятаться, убежать в самую далекую степь. — Дамблдор точно что-то скажет о Седрике. — И это же правильно. — Да, но… "Но" что? Естественно, это правильно. Его память нужно почтить, нельзя об этом молчать. Люди должны знать, что случилось. — Я всё это понимаю, да. Но слушать это будет невыносимо. — Не могу представить, через что ты сейчас проходишь, — тихо начинает она, обеспокоенно вглядываясь в его лицо, пока он смотрел куда-то на дальние виды школьного двора, — но, на мой взгляд, тебе следует пойти. Так ты проявишь уважение к Седрику. Проявит уважение? То, что он принес его тело — недостаточно? То, что он хотел отдать всю тысячу галлеонов его родителям, а не оставить себе?.. Злость покалывала под кожей, и он уже было пожалел на секунду, что подумал, будто бы она его понимает, пожалел, что пришел сюда с ней, как вдруг она нерешительно кладет свою маленькую ладонь поверх его. Он вздрагивает. — Я знаю, что это сложно, — говорит она, и её тихий, непривычно робкий голос оказывает какое-то успокаивающее, умиротворяющее действие, словно он снова выпил какое-либо зелье в лазарете. — Но остался последний вечер. Последний рывок. Перебори себя и пойди на ужин. Думаю, тебе необходимо быть там, так будет правильно. Ладно. Последний рывок. Нехотя, но он всё же кивнул. После этого рывка — каникулы. Даже неизвестно, что хуже: возвращение на Тисовую улицу или эти вечные перешептывания и взгляды в Хогвартсе. Во втором случае у него хотя бы были друзья поблизости. И в это понятие «друзья», ранее состоящее только лишь из двух человек, прочно вклинилось ещё одно имя. Удивительно, как много может изменить один год. В прошлом году они стояли здесь, даже далеко не приятели. Толком друг друга не знали, а сейчас у обоих на счету, как минимум, пара моментов, когда один поддерживал другого в одни из самых тяжелых моментов. Сейчас они оба могут назвать друг друга друзьями. Сейчас — она здесь ради него, чтобы ему было легче. Сейчас она рядом.***
Поезд стремительно уносил всю четверку подальше от Хогвартса, подальше от всех бед и проблем, случившихся в его стенах, чтобы через два месяца снова привезти их сюда, в новую гущу событий. Веста об этом не думала. Боялась даже предположить, что принесет им новый учебный год. В голове у неё сейчас было впервые за долгое время ясно и спокойно. Будущее наконец, впервые за очень долгое время, обрело очертания. Сперва свои объятия раскроет дом Андромеды Тонкс, самой адекватной, по словам Сириуса, из сестер Блэк, а после — сам Сириус. Она будет жить с отцом, о чем весь этот год и мечтать не смела, чтобы не разбиться о практичную твердую землю, если мечты, в которых она витала, не сбылись бы. Такой опыт у нее уже был, и он был крайне болезненный. Не хотелось разбиваться снова. — Я так понимаю, с Сириусом ты говорила о том, где будешь жить? — уточняет Поттер только сейчас, спустя неделю после тех событий. Смотрит в окно, за которым уносились вдаль знакомые виды. И как он догадался? Почему не спросил сразу? Словно вспомнил только сейчас, вспомнил о проблеме, что нависала над ней целый год, но о которой она ни разу ему не жаловалась, чтобы не навязывать лишние тревоги. Грудную клетку удушающе сдавило. — Да. — Понимала, что односложным ответом не отделается, поэтому решила отмучиться сразу: — Его двоюродная сестра Андромеда приютит меня. Неполная правда — не ложь же? Ей так надоело врать. Даже для чьего-либо блага. — Я рад, что у тебя всё налаживается. Его слова звучат искренне, и от этого только хуже. Как может быть он за кого-то рад, когда у самого в жизни происходит такая чертовщина? Веста натянула на лицо улыбку, хотя хотелось не этого. Хотелось — выпалить, что она будет жить со своим отцом, и она бы очень хотела, чтобы он жил с ними после всего, что ему не посчастливилось пережить. Но прикусила язык, с которого почти вот-вот полились все эти слова. Обещала, что не скажет ни слова. Оставшуюся дорогу она почти не вступала в разговор троицы. Совесть грызла беспощадно. Раньше ей казалось, что у кого, у кого, а у неё совести и подавно нет, жилось же как-то без неё спокойно. А теперь что? Откуда она взялась? Как заноза в пальце, которую не достать, как бы ни пытался. Также саднит и также раздражает. Когда поезд стал замедляться, угрызения совести заменились волнением. Впервые она едет с Хогвартса не в знакомый дом, а прямиком в чужой, незнакомый. Она никогда не видела Андромеду. Какое впечатление она на неё произведет? Похожа ли Андромеда на Нарциссу или скорее больше на Сириуса? Раз уж вышла за маглорожденного — вряд ли на Нарциссу. Уже, вроде как, легче. Огромного количество вещей, как у других, у Весты не было — всё помещалось в рюкзак. Как прошлым летом его заколдовала, так и оставила, надеясь, что никто не заподозрит неладное, если учесть, что все тащат сундуки, а она налегке, с одним лишь рюкзаком за плечами. Впрочем, первого сентября никто внимания особо не обратил. На Кингс-кроссе было полно народу, как и всегда. Но свои семьи вся троица нашла довольно быстро, поэтому уже вскоре пришло тягостное время прощаться. — Пиши, что у вас там с Крамом, — шепнула она Грейнджер на ухо, когда подруги размыкали прощальное объятие. Пусть та и говорила, что с Виктором они решили остаться с друзьями, всё равно покраснела. И кивнула. При прощании с Поттером их обоих, кажется, кольнула ощутимая неловкость. Но они же уже обнимались, верно? И на третьем курсе, когда их обнял Сириус, и в конце третьего испытания. Весте иногда даже казалось, что на ребрах всё ещё осталось ощущение того, как сильно он её сжимал в попытке задушить собственные эмоции глубоко в себе. Оставил тень своим прикосновением, заставляя вспоминать. Сейчас всё-таки обнялись на прощание, но коротко, неловко, почти не касаясь друг друга. Уизли только кивнул — уж с кем, но с ним их отношения колеблись где-то на шкале «почти приятели», и то иногда эта шкала слегка падала, поэтому до объятий ещё так же далеко, как идти сейчас пешком до Китая. Когда все распрощались — троица разбрелась в разные стороны. Поттер к Дурслям, выглядящим очень недружелюбно настроенными и чувствующими дискомфорт от нахождения здесь; Грейнджер к своим родителям, которые тоже выглядели, как не в своей тарелке, но уже держались попроще; и Уизли к своей огромной семье. А теперь резонный вопрос. Куда ей-то идти? Андромеду и её мужа она в глаза не видела. Даже на семейном полотне портрет одной из сестер Блэк был выжжен, а её колдографий она и подавно не имела. Но Сириус наверняка должен был хоть как-то обозначить, как выглядит Веста, верно? Вряд ли он решил кинуть её в неизвестность с головой, как кидают детей в воду, чтобы те научились плавать. Её-то должны найти. Уверенность в этом всё больше растворялась в голове по мере того, как всё больше редела толпа на станции, а она всё неловко стояла у одной из колонн, рассматривая каждую проходящую мимо женщину, проверяя на сходство с Нарциссой. Отец писал, что с Андромедой он поговорил. Она это точно помнит. Присниться ей это не могло. Писал, что она встретит её на станции. Тогда где она? — Приветик, — звонкий голос откуда-то справа заставляет подскочить на месте, и сердце сразу заходится от неожиданности. — Ты же Веста, да? А это — Андромеда?.. Нет, глупая догадка. Андромеда при всем желании не могла бы выглядеть настолько молодо, она старше Нарциссы. Яркие розовые волосы обрамляют заостренное лицо, а в глазах беснуют какие-то беспричинно радостные огоньки. Веста рассеянно кивает. — Я Тонкс, — представляется девушка, увидев замешательство Весты, и протягивает руку. — Твоя кузина. Кузина? То есть дочь Андромеды? Это уже имело больший смысл. Только ребенка одной из сестер Блэк Веста представляла иначе. Пожимает в ответ руку, причем Тонкс — почему она просит называть её по фамилии? — сжала ладонь довольно-таки крепко. И не скажешь, что в ней столько сил. — Мама попросила тебя забрать. Ну что, потопали? Так. Ладно. «Представляла иначе» — очень мягко сказано. Не в плохом плане. Просто в непривычном и сочащимся густой, вязкой рассеянностью. С ней, видимо, точно не соскучишься, пусть она и была старше лет на десять, минимум. И несмотря на общую растерянность, Веста от этой легкости и непринужденности в манерах кузины почему-то улыбнулась. Кажется, это лето обещает быть увлекательным.