Центр внимания

Ей казалось, что назначение Грейнджер и Уизли старостами никак особо не повлияет на их уже ставшую привычной школьную рутину. Куда уж там. С первых же шагов по слегка качающемуся на рельсах поезду эти двое, горячо и искренне извинившись, ускользнули в сторону вагона старост, куда вход Поттеру и Весте, очевидно, не доступен. Поэтому поездку — или хотя бы её половину — остаткам этой странной четверки придется провести вдвоем. Или втроем, если младшая Уизли, довольно бодро идущая где-то вдали, протискиваясь между толпами ещё не рассеянных учеников, и не редко с кем-нибудь здоровающаяся, решит провести время с ними, а не с однокурсниками. На душе у Весты и без того что-то скреблось и неприятно ворочалось. Только что провожала задумчивым взглядом большого черного пса, что стоял на краю платформы. Пока экспресс не завернул за угол и не скрылся вдали, отделяя отца и дочь друг от друга на ближайшие несколько месяцев, до зимних каникул. На то, что Поттер поднимет ей настроение, надежды никакой не было — самому паршиво. Всем паршиво. А это лишь пятый курс. Люди на него и на вокзале, и в поезде оглядываются, пихают друг друга локтями, особо смелые даже пальцами указывают, переговариваются. Другими словами — все прелести быть знаменитым. — Я всё не понимаю, — начинает он, чуть повысив голос, чтобы перекричать стук колес и гам разговоров, когда они вдвоем идут вдоль состава, — ты-то чего не стала старостой? Учишься же хорошо. Если бы старостами становились из-за учебы, Грейнджер пополнила бы эти ряды еще будучи маленькой крохой-первокурсницей. Веста усмехается, заглядывая через стеклянную дверь в очередное купе, но, видя, что и здесь занято, не особо церемонно пробирается дальше сквозь кучки нерасторопных учеников, будто здесь и вовсе никого не было. — Поттер, не забывай, что старосты назначаются деканом, в моем случае — Снейпом. Я стану старостой только через его труп, — объясняет она очевидное, слегка качнувшись вбок из-за поворота поезда направо. Поправляет слегка съехавшие лямки уже родного рюкзака на плечах. — Идея, конечно, заманчивая… но куда прятать тело? Только если растворить его же зельями, за каждый промах в которых он снимает по миллион баллов с каждого гриффиндорца. А в случае Весты просто включает свой я-ненавижу-тебя-и-весь-этот-мир режим и испепеляет её, превращая в бессвязную кучку порошка, лишь парочкой метких фраз. — Вот вроде знаю тебя уже второй год, а всё ещё сомневаюсь, когда ты шутишь, а когда нет, — почти серьезно отвечает он, поравнявшись с ней, потому что толпа более или менее рассосалась. Уже почти до конца поезда прошли, ведь заходили с середины, миновали около полдюжины вагонов, а ни одного свободного купе так и не встретилось. Неужели так трудно тем, кто сидят по одному, сгруппироваться и не занимать то пространство, что могли бы занять другие? — Думаешь, я способна на убийство? — с искусственно-язвительной ухмылкой спрашивает Веста, и Поттер всматривается в её лицо, будто бы это что-то ему даст. В её голову же он пролезть не может, как бы ни пытался. Даже если бы мог, это бы не принесло никакого результата, потому что она сама ответа на этот вопрос не знает. Иногда она об этом всерьёз размышляла. Не в плане того, что у неё есть какие-то зачатки маньячки, а в плане — а что если. А что если самооборона? Что если придется? Смогла бы? Времена сейчас мрачные, и это навевает мрачные, зыбучие мысли. Даже если тебе совсем недавно только исполнилось пятнадцать. — Кто тебя знает, — после паузы в несколько секунд заключает Поттер, и это кто её знает описывает её куда лучше, чем любой другой возможный ответ. Они переглядываются, оба не понимая, как обычная шутка, построенная на неприязни к Снейпу, превратилась в подобие серьезных размышлений, и оба смеются, даже как-то позабыв заглядывать в мелькающие на фоне стеклянные дверцы купе. Но судя по тому, что Уизли сейчас вдалеке и всё ещё ищет места, можно не переживать, не пропустили ли они свободное местечко. Наконец, та останавливается у одного из последних купе и, спросив что-то у, очевидно, присутствующего там человека, машет этим двоим рукой, зазывая к себе. Видимо, всё же придется делить пространство с кем-то малознакомым. Мест всё равно нет, так хотя бы стоять на ногах до вечера не будут. Лишь бы это оказался кто-то адекватный или хотя бы молчаливый. Удача не на её стороне, потому что, когда она миновала, казалось, бесконечный коридор и заглянула в купе, увидела девочку, явно далекую от её понятия адекватности. Одно из мест занимала ученица с сильно растрепанными, почти белыми волосами, глаза навыкате устремлены в перевернутый журнал, а на бледном лице будто бы навечно запечатлена удивленная гримаса. Что-то о ней Веста слышала. Когда-то давно и как-то краем уха. Полоумная Лавгуд. Дожили. — Я, пожалуй, могу и в коридоре доехать, — поджав губы, заявляет она, кое-как спрятав под равнодушной маской едкое презрение, рвущееся наружу, к воздуху, и делает неуверенный шаг назад. Поттер берет её за локоть, не позволив сделать второй. Довольно-таки крепко. И стояли они близко. Достаточно близко, чтобы она слышала его тихий шепот, который не слышала бы Лавгуд. И достаточно близко, чтобы она прокляла себя за мысль о том, почему её вообще волнует, как близко они друг к другу стоят. — И куда же делось твое летнее дружелюбие? — почти что на ухо, и это заставляет вздрогнуть. В ребрах что-то непонятно ёкает. Ей непонятно, почему, и непонятно, почему она вовсе обратила на это внимание. Она загребает в лёгкие воздух сквозь плотно стиснутые зубы. Налепляет на лицо вежливую, но фальшивую улыбку. Уизли и Лавгуд сидели в купе, совсем рядом, и вторая даже особо не обращала внимание на почему-то застывших в дверях учеников, словно это в порядке вещей. У Лавгуд в целом почему-то в порядке вещей слишком много того, что, по идее, ни для кого не считается порядком. Уизли, вон, нахмурилась, слегка вытянув в непонимании шею вперед. Мол, вы идете? Они идут? — Летом в доме чудиков не было, — объясняет она, и тоже шепотом. Стук колес перекрывает её голос, оставляя его доступным только Поттеру, что уже отпустил её локоть, но она не спешила сбегать. — Хочешь сказать, Грюм не чудит время от времени? — А ты попробуй быть не дружелюбным с Грюмом. Я бы на тебя посмотрела. — Блэк, мест нет. Давай не ворчи. И несильно подталкивает её внутрь ладонью, положенной ей на спину поверх легкой белой блузки. Пути для отступления нет, поэтому она, тяжко вздохнув, будто была главной великомученицей всея Хогвартса, размещает уже снятый рюкзак на полках для багажа и садится ближе к окну. Веселая выйдет поездка — прямо напротив Полоумной. Та тем временем наконец опускает свой журнал и внимательно, даже слишком внимательно рассматривает новоприбывших. Вроде даже не моргает. Словно восковая фигура, которой попросту незачем моргать. Она вообще живая? — Ты Гарри Поттер, — заявляет она, чуть наклонившись вперед, к Поттеру, только-только усевшемуся рядом с Вестой. Тот сразу смешался. Сцепил пальцы в замок и локти разместил на коленях, что делало его слегка ближе к сидящим напротив собеседницам. Прокашлялся. — Да, я знаю, — отвечает он и неловко поджимает губы. Хотелось бы рассмеяться с дикости ситуации, но почему-то не выходит, смешок застрял где-то в гортани. У Джинни вполне выходило: она сидела, приложив руку к лицу, неумело пряча насмешливую улыбку. Забавляется, значит. Отстраненный, затуманенный взгляд Лавгуд перескальзывает на Весту, отчего ей сразу становится до раздражения некомфортно. Нервно сглотнув, она, как защитная реакция, с легким вызовом приподнимает подбородок, и в глазах — открытая неприязнь. — Тебя я тоже знаю, — отрешенно говорит девчонка, будто сама удивлялась этому. — Вот как? — с нескрываемой издевкой произносит Веста, невозмутимо изогнув одну бровь. — Твой папа — Сириус Блэк. Это же вымышленное имя, правда ведь? Вымышленное имя. Вымышленное?.. Веста покрутила это слово в голове с разных сторон, словно ослышалась, словно неправильно поняла смысл, нужно просто посмотреть под другим ракурсом. Но неправильно понять невозможно, поэтому, удовольствовавшись вариантом, что смысла никакого вовсе нет, она просто продолжает наблюдать за театром одного актера. Чем Лавгуд ещё удивит? — Я как раз хотела спросить про одну теорию… это правда, что Сириус Блэк — никакой не убийца? — спрашивает она заговорщическим тоном, и в мутном сером взгляде взметнулось хоть какое-то оживление. Веста насторожилась, чувствуя, как напряглись, окаменели внутри мышцы. Уже становится интереснее. — Он солист музыкальной группы. В папиной газете написано, что он не мог совершить того преступления. У него было в тот момент свидание с поклонницей. Джинни рядом с Лавгуд прыснула в кулак, старательно сдерживая полноценный смех. Где Полоумная и её отец живут, что им приходят подобные идеи? В каком-нибудь поле, усеянном веселенькими травами? Веста уже было открывает рот, причем губы тоже дернулись в усмешке, чтобы как-то прокомментировать, но Поттер несильно пихает её локтем в руку. Хочет сказать, его этот цирк не забавляет? Не находит эту девчонку, мягко говоря, чудаковатой? Веста пихает его в ответ. Чтоб не затыкал. — А у тебя не осталось случайно того выпуска? — подавляя смешок, невозмутимо интересуется она. — Это как раз он, — перевернув в нормальное положение пестрый журнал, отвечает Полоумная. — Я могу позже отдать его тебе насовсем, на память. У меня таких с собой шесть… На обложке нарисована далекая от оригинала карикатура на Фаджа, министра магии, тень которого душит приподнятую в воздухе тень гоблина. Интригует. Внизу, на последней строчке, фраза, которая создана, вероятно, чтобы заманивать читателя: Сириус Блэк — злодей или жертва? — Боюсь узнать, зачем такое количество, — с откровенной насмешкой говорит Веста и получает очередной слабенький толчок в бок локтем Поттера в качестве предостережения. Снова отвечает ему тем же, но теперь сильнее. Пусть угомонится уже. Святоша. — Чтобы не растерять все до последнего, конечно же, — задумчиво поясняет Лавгуд, скользя туманным взглядом по страницам. — Мои вещи любят прятать, а я очень не хочу, чтобы папин труд был напрасен, — беззаботно добавляет она, пожав хрупкими плечами, а у Весты какая-то неприятная слякоть скапливается в груди. Язвительная усмешка тут же меркнет, заставляя уголки губ опуститься. То, что над ней издеваются — очевидно. Сама же в мыслях её Полоумной зовет. Тогда почему такая реакция? Как будто она до этого не догадывалась. Но что-то грызло. Скребло длинными когтями. Она сама не могла понять, что именно. Лавгуд с такой любовью, нежностью отзывается о своем отце и его трудах. — А что насчет твоей матери? — срывается у нее вопрос, подсказанный подсознанием. — Веста, — тут же шикает на неё Уизли, одарив её гневным, почти опаляющим взглядом. На Поттера она даже не посмотрела. Локтем не пихнул, уже хорошо. — Ничего, всё в порядке, — безмятежно обращается Лавгуд к Джинни, повернув голову вбок, а затем переводит взгляд, от которого органам внутри тесно, на Весту. — Её больше нет. Эта фраза сказана так просто. Без горечи, без печали. Просто ответ на вопрос. Её больше нет. И, не дожидаясь реакции, Лавгуд снова ныряет в уже перевернутый обратно выпуск «Придиры». А купе окунулось в некомфортную тишину. Отделенное от всего мира и от всех тех далеких звуков поезда. Но Весте уже всё равно. Веста не здесь, а в своем болоте мыслей. Любое желание как-либо поддевать эту чудаковатую девчонку, сидящую напротив, как-то слишком резко, рывком, исчезло напрочь. Оставив только тщетные попытки понять, что именно заставило её так неожиданно закопать внутри теперь уже кажущиеся неуместными шутки, если ещё пятью минутами ранее ей не хотелось даже просто ехать с Лавгуд в одном купе. *** Впечатления от первой учебной недели были двойственными. С одной стороны, это пятый курс, и уроками загружали по самое горло, перерывы Веста проводила за своей домашней работой и за помощью с уроками Поттеру, ведь по вечерам он отрабатывал наказание у Амбридж, и ни на что времени уже не оставалось. Причем из-за этого они чуть не разругались. Нужно быть рассудительнее и не нарываться на конфликт с кем-то из министерства, а Поттер, услышав это от нее, сорвался, на повышенных тонах заявив, что не собирается молча и трусливо сидеть с клеймом лжеца. Его иголочное состояние понять можно. Жизнь сейчас, мягко говоря, несладкая — все считают ненормальным, и так далее, и тому подобное. Однако срываться на людей, которые едва ли не единственные во всей школе безоговорочно ему верят, — не лучшая затея. Даже непонятно, что удержало Весту от того, чтобы не разругаться с ним в крайность. Просто мысленно успокоилась. Просто хладнокровно порекомендовала ему остудить свой пыл. И это просто как-то сработало. Сохранили мирные отношения и продолжили заниматься уроками, как ни в чем не бывало. Это была одна сторона медали. Другая — куда более положительная. Слизеринцы к ней не докапывались, как и в прошлом году. На уроках, за слизеринским столом, в гостиной — всё было довольно-таки тихо, даже братец не утруждался бросить какую-либо ядовитую фразу. В сторону её новых друзей бросал, и не редко, наслаждался гневной реакцией, практически упивался негативными эмоциями гриффиндорцев, а её существование будто бы игнорировал. Веста? Существует какая-то Веста? Где? Та девочка, ходящая с Золотым Трио? Да бросьте, она не стоит ничьего времени и ничьих нервов. Пустое место. Она не могла припомнить, чтобы он хоть раз хотя бы посмотрел в её сторону. Вроде — это даже хорошо. А вроде и тошно до одури. Как она до такого докатилась? Если посмотреть на них двоих, и не скажешь, что они когда-то были братом и сестрой. Разные фамилии, совершенно разная внешность. Не общаются, не переглядываются, сторонятся друг друга. Просто какие-то странные, далекие незнакомцы. — Я бы на твоем месте поступила также, — признается Веста, когда они с Поттером идут по заполненному учениками коридору на большой перемене. Только сейчас он наконец поведал ей о жестокой сущности наказания Амбридж. И то — только потому что раны уже не затягиваются, а на руке остался след, который прятать практически невозможно. Вроде и раздражает, что он это скрывал, а разве — она бы на его месте растрепала? Вот уж вряд ли. — Серьезно? — не верит он, остановившись в вестибюле. — Гермиона и Рон в один голос твердят, чтобы я пошел и рассказал. — Уверена, она этого и добивается. Не доставляй ей такого удовольствия, как жалобы. Поттер удивленно хмыкнул. Ожидал другой реакции? Амбридж — самая стервозная стерва, которую она только видела в этой школе, не считая Снейпа. Пусть подавится своим ядом. Вероятнее всего, она хочет войны, хочет подавить своим авторитетом всех педагогов. И если Макгонагалл отправится прямиком к ней разбираться насчет Поттера — эта розовая жаба только обрадуется напомнить, где чьё место и какие права она имеет в этом замке. — Дай хоть взглянуть, — предлагает она, кивнув в сторону его криво перебинтованной руки. Он раскручивает уже слегка заляпанный бинт и протягивает левую руку. Веста осторожно, почти невесомо касается её, чтобы приподнять чуть повыше и лучше рассмотреть надпись, протянувшуюся по тыльной стороне ладони под средней костяшкой. Я не должен лгать. Исчерпывающе. Амбридж креативна в мерзости своих поступков. — Сильно болит? — Терпимо, — небрежно бросает он и почти что выдергивает руку из ее пальцев. — Не бери в голову. Опять что-то сказала не так? Нет, серьезно? Ответ на этот вопрос лежит на поверхности. Если быть точнее, проплывает в компании своих подружек, все в сине-бронзовых формах своего факультета. Встретившись взглядом с этим самым «ответом», он расплылся в слегка скомканной улыбке и кивнул в знак приветствия. Чанг одаривает его ответной улыбкой, но, скользнув взглядом по стоящей рядом с ним Весте, слегка мрачнеет и скрывается с подругами где-то в коридорах. — Очаровательно, — язвит Веста с насмешкой. — Челюсть подбери. — Ой, заткнись, — потупив взгляд, отвечает он и забинтовывает обратно руку. Это заткнись — дружеское и уже привычное, поэтому, очевидно, не обидное. Обидно, по непонятным причинам, другое. Стоит распрекрасной Чанг появиться в его поле зрения, он тут же забывает обо всем. Обо всех. Даже друзья, близкие ему люди, как-то растворяются в зоне его значимости, становятся мутным пятном. Она тут переживает из-за его руки, а он глазеет на какую-то девчонку, с которой даже толком не общается. — Ладно, у меня травология, — задумчиво уставившись на раскрытые парадные двери, за которыми виден школьный двор и край теплиц, подытоживает разговор она. — У тебя? — История магии. — Соболезную. Увидимся тогда после урока? Поттер кивает, и они расходятся в разные стороны. Он — вглубь замка, она — наружу, в объятия начавшей уже набирать свой оборот осени. Начало сентября солнечное, приятное, но ветер уже почуял свое время года и принялся носиться с неслабой интенсивностью, щипая кожу легкой прохладой, трепля распущенные волосы и забираясь холодными щупальцами под расстегнутую мантию, что заставляет её застегнуться на все пуговицы. Чуть впереди — группка её одноклассников. Малфой, Нотт, Забини, Паркинсон и Крэбб с Гойлом. Почти полный состав королевской малфоевой свиты. Чтобы не пересекаться раньше времени, она слегка притормаживает. Держит дистанцию, неспешно передвигая ногами по траве, шелестящей из-за уже редких сухих листьев, упавших на землю. До теплиц из-за этого она, очевидно, дошла позже них. В следствие чего — свободными остались лишь парочка мест где-то чуть ли не в самом углу, неподалеку от стеллажа с недружелюбными на вид растениями и червями, копошащимися в каких-то банках. Лучше бы обгоняла, а не притормаживала. Как и предупреждали на первом уроке несколькими днями ранее, сегодня, на первой же неделе, практика. Уход за зубастой геранью. Лучше не придумаешь. Баллов на этом уроке ей заработать не удалось, знание травологии — по крайней мере, на практике, в теории она что-то да знала — никогда не было её сильной стороной. Зато блеснули редкими знаниями Нотт и Паркинсон, хотя Веста отчетливо видела, что герань чуть не откусила Пэнси палец, что почему-то осталось незамеченным от хлопочущей между столами профессора Стебль. Драко же был каким-то отстраненным. Работал молча, лицо непроницаемое, как плотная маска. Его в целом нельзя было назвать особо жизнерадостным в этом году. В коридорах, по обыкновению, приставал к гриффиндорцам и другим ученикам, довольно активно участвовал в деятельности старост, но когда Веста появлялась в его поле зрения, то есть в гостиной или на уроках, сразу непонятно отдалялся даже от однокурсников, плутая где-то в лабиринте неизвестных никому мыслей. И от этого в груди у неё почему-то щемило. Её это не должно беспокоить. Драко вообще больше не должен занимать её мыслей. Ни на секунду. Но занимал, и занимал довольно много пространства, вытесняя иногда этим своим странным отчуждением даже мысли о более близких ей на данный момент людях. А надо бы. Надо бы думать, как помочь Поттеру. Амбридж ей и самой не нравится от слова совсем. Не обучать их магии? Сейчас? Когда они на пороге Второй магической? Сразу вспоминается Марлин, чей образ так явственно проступал перед глазами. Живая, решительная, храбрая. Марлин всегда яро рвалась в бой. Была одним из самых активных, неусидчивых членов Ордена Феникса. Потому что ей было много, что терять. И теперь Веста, дочь Марлин Макиннон, будет попросту сидеть сложа руки? Из-за какой-то министерской жабы? Даже Сириус и Тонкс за лето научили её большему, чем входит в программу за весь пятый курс у Амбридж. А это были просто шуточные дуэли. — Мисс Блэк, будьте аккуратнее с водой, — пожурила неожиданно появившаяся рядом профессор Стебль, заставив вздрогнуть, когда её руки держали лейку, из которой на рыхлую землю лилась вода. — Избыток может им повредить. Веста устало кивнула и раздраженно сдула с лица выпавшую из уже слегка растрепанного хвоста прядь волос. Есть хоть один человек во всем чертовом Хогвартсе, кому действительно нравится копаться в грязи в этих душных теплицах, не считая этой Стебль? Ах да, пуффендуйцам. И Долгопупсу. Мазохисты. Наконец, где-то вдалеке в замке звенит колокол, оповещая об окончании мучений в грязи. Веста стягивает с ладоней перчатки, скидывает с плеч желтый плащ, необходимый, чтобы не заляпать форму, и вешает его на крючок неподалеку от того недружелюбного стеллажа. Её потрясающее место находилось в самом конце длинной теплицы, поэтому и выйти ей предстоит чуть ли не последней, пока не рассосется суетливая толпа, спешащая покинуть это пахнущее удобрениями и цветами место. Веста в нетерпеливом ожидании рассматривала Ядовитую тентакулу, растущую в углу, когда выяснилось, что ей придется здесь задержаться на ещё более долгое время. — Мисс Блэк, мистер Малфой, останьтесь, пожалуйста, — добродушно просит Стебль, швыряя её из мыслей в реальность. Засмотревшись на шевелящиеся щупальца тентакулы, она не сразу заметила, что путь чист, и в теплице кроме неё был лишь Драко, которого от свободы отделял один только шаг до выхода. Замер. Неприязненно оглянулся через плечо на профессора, проигнорировав существование сестры в стеклянных стенах. — Вас не затруднит мне помочь? Ну нет. Нет. Ну пожалуйста. Жизнь над ней откровенно издевается, смеясь прямо в лицо. Хотела уйти побыстрее из теплицы? Получи и распишись. Помогать учителю с Драко. У того отчетливо на лице читается «затруднит», губы искривлены в отвращении, поэтому Стебль продолжает: — Напомню вам, что помощь учителям входят в обязанности старост, — её тон становится строже, но учитывая её вид: кругленькая, низенькая, с торчащими завитками седых волос и в перепачканном в грязи платье, выглядела она не очень-то угрожающе. Драко, возможно, тоже это заметил. Недовольно фыркнул. — Я не староста, — спешит напомнить Веста и удивляется тому, как почему-то дрогнул голос. Почему она так переживает? Аж сердце слегка ускорило свой темп. Это просто Драко. Она целыми днями сидит с ним в одном классе, в одной гостиной, в Большом зале — за одним столом, пусть и в разных углах. Пора уже привыкнуть к лицезрению этой далекой ледяной фигуры, которая когда-то была так близко, лишь руку протянуть. — Знаю, мисс Блэк, но мисс Паркинсон ушла раньше, чем я успела попросить. Драко показательно выглянул из теплиц, равнодушно сообщил: — Она недалеко. Я мог бы её позвать. Не хочет оставаться наедине с Вестой. С чего бы это вдруг? И с чего это вдруг от этой мысли у Весты под ребрами теснится слякотная горечь? — Бросьте свои глупости, мистер Малфой. Это займет пять-десять минут, не более того. Вы быстрее бы закончили, чем сейчас отнекиваетесь. Аргументов у него попросту больше не было, поэтому он с раздражением вздохнул и бросил рюкзак неподалеку от себя, пройдя глубже в теплицы. Профессор дала им задания убрать все пустые горшки в шкаф, навести на столах порядок после практики и перенести три небольших ящика с землей в Теплицу №2, а сама отправилась в свой кабинет. Прекрасно. Даже не согласовываясь вслух, они молча разделили обязанности: Веста взялась за перемещение горшков на их положенное место, Драко же стал по одному переносить довольно-таки тяжелые, пусть и небольшие, ящики. Если бы она не замедлилась тогда, заняла бы нормальное место. Вышла бы раньше, чем Паркинсон. Не страдала бы сейчас этой ерундой. Вечно она не в то время, не в том месте. — Выглядываешь Метку? — ухмыльнувшись, спрашивает Драко, когда Веста, складывая горшки в одну гору, бросила очередной внимательный взгляд на его левое предплечье, закрытое манжетом белоснежной рубашки. Сама себе не признавалась, зачем. Мысль копошилась где-то в закромах подсознания, не выдавая отчетливого, ясного ответа. Его ухмылка была ядовитой, и в глазах насмешка, но это хотя бы был тот Драко. Прежний, раздражающий, живой Драко, который лучше подденет бывшую сводную сестру, в миллионный раз за день, нежели забудет о её существовании. Ответ как-то не нашелся. Не смогла подобрать слов, чтобы ответить. Потому что — что вообще отвечать? Да, рассматриваю. Да, боюсь увидеть черные линии на твоей руке, образующие ужасающую картину, пусть тебе и всего пятнадцать. Подхватив третий, последний ящик, он снова исчезает из теплицы. После этого вернется сюда или уйдет? Поможет ли со столом? Или поспешит избавиться от её общества? Видимо, первое, потому что через пару минут боковым зрением она видит все ту же фигуру в белой рубашке. Старается на него прямо не смотреть, чтобы не показывать свою заинтересованность. И неожиданно. Прямо перед её лицом возникает предплечье. Никакого черепа и змеи на нем нет, лишь синие вены привычно просвечивают сквозь бледную кожу. — Чтобы утолить твое любопытство, — произносит он, стоя с другой стороны узкого стола. Удостоверившись, что Веста рассмотрела, распрямляет обратно рукав и застегивает запонку. — Но впредь я бы посоветовал тебе не совать свой жалкий нос в чужие дела. Она же не заставляла его ей показывать. Сам это сделал. Она ни слова не сказала ему. Конечно, сверлила взглядом его предплечье, но ничего не говорила же. — Мне не было любопытно, — безразлично отвечает Веста, переставляя желтую лейку со стола на комод. Врет отчаянно, скрывает истинные эмоции за шелухой равнодушия. — Я и без того была уверена, что Метки у тебя нет. — Это только пока. Веста благодарна Мерлину и целой вселенной, что стояла в этот момент к нему спиной. Потому что ужас, который мазнул по её лицу мрачной тенью, не получилось бы скрыть никакой маской. Нет, это блеф. Глупые, неразумные надежды Драко — ещё неравно действительности. Так что всё это — пустые слова, нужно просто взять себя в руки. — Мерлин, не смеши, — повернувшись и скривившись в раздражении, бросает она. Чтобы хоть чем-то занять начавшие отчего-то дрожать руки, продолжает уборку. Смахивает со стола мизерные остатки грязи. — Какой из тебя Пожиратель? Это слово даже произносить не хотелось. Всё в ней: каждая частица, каждый атом — противилось осознанию того, что Драко мог бы пополнить ряды тех, у кого руки по локоть в крови, тех, кто рушит жизни с такой же легкостью, как сыграть партию шахмат. Он не такой. Не как эти монстры. Характер не тот. — Ты-то что об этом знаешь? Её передернуло от концентрации презрения, которым сочился этот простой вопрос. — Лишь знаю, что ты, во-первых, маловат ещё для опасных дел взрослых дядь, — принялась объяснять она, суетливо перемещаясь между столом и стеллажами, убирая даже то, что, возможно, убирать было необязательно. Только бы занять чем-то тело, в котором скреблось столько отчаяния, что вот-вот чаша будет переполнена, и оно потечет из неё гноем. Или, скорее уж, слезами. — А во-вторых, ты обычно только говоришь, и говоришь… всё «уважение» твоей свиты лежит на твоих угрозах. Хоть раз ты претворял их в жизнь? Не лучшее качество для будущего Пожирателя. Драко пробирает на усмешку. Он отводит взгляд, задумывается о чем-то, едва заметно покачав головой. — И это говоришь мне ты… вспомнить твою прошлогоднюю тираду? Веста наконец останавливается. Откладывает серую тряпку, которую держала в руке, на стол, и становится прямо перед ним, прожигая его гневным взглядом. До того равнодушия, за которым она пряталась всего пятью минутами ранее — как до Китайской стены. — Это-то тут причем? — Тоже угрозы, — объясняет он, словно это очевидно, словно говорил с пятилетним ребенком. — Совершенно пустые. На твоем месте я бы поубавил дерзости в этом году. Поубавил бы дерзости. Как будто бы она так уж много дерзит. Ему лишь бы показать свой авторитет, лишь бы выпендриваться, лишь бы чувствовать себя в чем-то главным. — Иначе что? — с насмешкой спрашивает она, устало вздохнув. — Иначе… — повторяет он это слово шепотом, будто это поможет обглодать его смысл до кости. Ещё одна издевательская усмешка. — До тебя правда не доходит? Темный лорд восстал. Если раньше о поступках, совершенных его приближенными, говорили мало, то тепе-ерь, — тянет он, подчеркивая очевидность слов, которые произносил. — Теперь, Эс, правда всплывает в узких кругах всё больше. — От этого имени в ребрах мучительно колет, но она не показывает виду, продолжая сверлить его взглядом. Слушая дальше. — А это значит, что всё больше учеников узнают, кто был на его стороне, а кто — нет. Соответственно, узнают, что твой папаша — слабак, который и мухи не обидит. Осознание окутало удушающе, безжалостно. Даже дышать в этих душных теплицах стало ещё противнее, воздух приходилось практически запихивать в легкие кусками. Теперь все её угрозы из прошлого года — просто пшик. Пустой звук. Осталось только отсчитывать до того момента, когда эта сплетня развеется по всем слизеринцам стремительной волной. Только почему ещё не развеялась? Почему её ещё не топчут в унизительной грязи? — Кто-то уже знает? — спрашивает она чуть севшим голосом. Драко это забавляет. Упивается этой растерянностью, этим испугом. Тем, чего и добивался. — Детей приближенных Пожирателей, на твое счастье, не так уж много. А те, кто уже в курсе, не собираются тратить время на какую-то завравшуюся девчонку. Однако это не мешает им, если им вдруг так захочется, или, например, мне лишь намекнуть кому-нибудь вроде Паркинсон или Гринграсс об этой занимательной ситуации. Значит, другие ученики — вряд ли угроза. Если она будет сидеть тихо и ни с кем не пререкаться, а это делала она и без того до безумия редко, всё будет в порядке. Ситуация шаткая, но ещё не все потеряно. Оставался лишь Драко. Он и в прошлом году всё знал, однако теперь картинка казалась другой. В прошлом году они были просто рассорившимися братом и сестрой. Всячески пытался её задеть, унизить, просто чтобы причинить столько же боли, сколько причинила ему она. Теперь вовсе не чувствовалось, что их что-то связывает. Это лето стало глубоким разрывом, пропастью, отбросило их друг от друга на милю. Это лето отчетливо расставило приоритеты, расставило, кто кем кому приходится. — Драко, ты же мой брат. Больше похоже на детский скулеж. Жалкий, отвратный. Что она хотела сказать этой фразой? Напомнить, что они бок о бок жили двенадцать лет? А зачем? Сама же всё разрушила и теперь зачем-то одной никчемной фразой пытается сшить рваные края прорехи между ними. А всё из-за чего? Драко смеется. Как-то задушенно, негромко. Будто смех причиняет ему самому боль. — Так мы заговорили? — вскинув брови, насмехается он. И тут же серьезнеет. Тут же снова его острое лицо покрывается корочкой льда. — Тебя от своего двуличия не тошнит? Сначала кинула меня. Только что прямым текстом сказала, что мне силенок не хватит быть Пожирателем. Но зато сейчас: у-у, Драко, ты же мой бра-ат, — пародирует он её тон, изображая практически хныканье. Её почти трясет. Нервно сглатывая, не сводит глаз с Драко, как загнанная лань уже в безвыходности смотрит на замеченного неподалеку хищника. А он, как назло, делает шаг к ней, и ей бы хотелось попятиться назад, но сзади, как ловушка, — стол. — Ты можешь сколько угодно шастать с этой своей тошнотворно-правильной компашкой, но это не изменит твоей сути, — говорит тихо, вкрадчиво, ударяя этими словами куда-то в живот. А подсознание уже шепчет: это ещё не самое худшее. И правильно, ведь далее он почти рычит в лицо ядовитое: — Ты всё та же скользкая лицемерка. Воздух в её легких закончился, словно его никогда там и не было, оставляя её практически задыхаться, наблюдая за тем, как Драко, закончив свою тираду, подхватывает с пола свой рюкзак и стремительно покидает теплицу. Её бросило в чудовищный жар, и она в отрешенности заключает свое лицо в ладони, будто это поможет унять лихорадку, что бесследно колотилась под кожей. Выскрести закипающую грязь, что текла по венам сейчас вместо чистой крови. Лицемерка. Почему с её губ сорвалась та фраза? Зачем сказала, что он же её брат, будто унизительно давила на жалость? Они друг другу, очевидно, никто, и эта мысль болезненно вбивает колья меж ребер, но её нельзя отрицать. Драко сам её сестрой уже больше не считает. Вычеркнул из своих мыслей, из своей памяти, из своей жизни. Выжег, как очередное лицо на древнем гобелене родословной. *** Выходные прошли в каком-то густом тумане. Уроки, мысли, уроки, мысли. Даже и не разберешь, что хуже. Будет ли хоть секунда отдыха в тишине и спокойствии? Круглыми сутками она вбивала в мозг как можно больше информации, заклинаний, определений, параграфов, лишь бы вытеснить оттуда другие мысли. Как видно — тщетно. Не могла перестать обдумывать сложившуюся ситуацию. Вроде твердо решила для самой себя наплевать на факт того, что в любой момент все может вскрыться — всё-таки чему быть тому не миновать. А вроде всё равно время от времени прислушивалась к разговорам слизеринцев на случай, если промелькнет её фамилия. Пока всё было тихо, и пока, кажется, можно было успокоиться. Если не считать того, что смотреть мельком на брата было подобно проглатыванию колючих шипов. То брошенное «лицемерка» слишком сильно выбило её из колеи, оглушило, отравляя относительно спокойную школьную рутину. Благо видела на выходных она его не часто, большую часть времени занималась с троицей гриффиндорцев в библиотеке или в Большом зале, то есть на нейтральных территориях. Однако после отбоя приходилось расходиться. Гриффиндорцы — в башню, Веста — в сырые подземелья. В этом глобальный минус межфакультетской дружбы. Казалось бы, это уже не отдельная троица, а вполне неплохая себе четверка, но, как бы комфортно ты себя рядом с ними ни чувствовал, к концу дня всё равно придется остаться в унылом одиночестве. В спальню после отбоя она никогда идти не спешила. Среди малознакомых слизеринцев спокойнее, нежели наедине с девочками-однокурсницами в комнате. Поэтому всегда засиживалась допоздна, устроившись где-нибудь в отдалении, за столиком в мрачном углу, освещаемом лишь зеленой тусклой лампой. Вот и сейчас сидела одна за плотной книгой «Нумерология и грамматика», потому что в понедельник будет тест. Казалось бы, только начало учебного года, а уже учеников пичкают проверками знаний, умений и в особенности промыванием мозгов насчет экзаменов, которые будут только в июне. Глаза предательски слипались и ныли, словно в них выгрузили галлон песка. Отяжелевшая усталостью голова так и норовила опуститься на раскрытую книгу. Вскоре даже семикурсники стали расходиться по комнатам, и поэтому было разумно наконец взглянуть на изящные карманные часы, что подарила ей Гермиона полмесяца назад. Теперь ясно, почему здесь, после ухода семикурсников, — ни души. Ночь близилась к двум часам. Ей оставалось ещё отработать заклинания исчезновения по Трансфигурации, но это, видимо, уже завтра, с гриффиндорцами, где-нибудь на переменах. Сейчас бессмысленно. Сейчас нужно собираться. — Пс, — неожиданно. Непонятно откуда. Ещё не все ушли? Веста равнодушно оглянулась, но никого по-прежнему не было. Пустая прохладная гостиная, с пустыми столиками из темного дерева и пустыми кожаными диванами. Продолжила собирать с круглого столика письменные принадлежности. Книгу захлопнула, сверху — чернильница, перо, волшебная палочка. И снова — такой же звук. Да что происходит? Она скользит более внимательным взглядом по гостиной, останавливаясь на каждой мелочи, но не обнаруживает ничего до тех пор, пока очередь не доходит до камина, украшенного искусной резьбой. — Мерлин, — вырывается у неё, когда она подскакивает на месте от неожиданности. Торопливо откладывает собранные вещи обратно на стол и, подбежав к камину, садится коленями на холодный мраморный пол. — Пап, ты что здесь забыл? Голова Сириуса в колыхающемся огне ухмыльнулась. — Вот так и делай дочери приятно, — с наигранной обидчивостью говорит он. Веста на всякий случай ещё раз оглядывается, нет ли свидетелей. По-прежнему ни души. А сердце в грудной клетке колотится бешено. Будто она совершает непростительное преступление.  — У Гарри шрам болел, — объясняет отец. — Он рассказал мне об этом письмом, а я решил поговорить с ним с глазу на глаз. Помню, как тебе обидно было в прошлом году, что с тобой так не виделся, поэтому вот… — подытоживает он, вздохнув. — Но как же неудобно, что вы на разных факультетах. Будь ты на Гриффиндоре… Веста как-то горько усмехается, устраиваясь на заведомо неудобном полу поудобнее. Нелюбовь Сириуса к Слизерину неустанна. Он относится к нему более или менее снисходительно только лишь потому, что на нем училась Андромеда, непохожая на других слизеринцев, и теперь учится дочь. А в школьные годы его от одного лишь вида серебряно-зеленой символики воротило, по его же словам. — Это опасно, — качает Веста головой, задумчиво коснувшись пальцами белого воротника рубашки, выглядывающего из-под темного свитера. — Не знаю, сказал ли тебе Поттер, но наш новый преподаватель, Амбридж, — зло во плоти. Она наблюдает за всей школой, не удивлюсь, если и за каминами тоже. В прошлом году, на самом деле, тоже было опасно. Наверное, даже опаснее, чем сейчас: тогда ему приходилось взбираться в чужие дома в деревне и пользоваться каминами там, пока хозяева домов отсутствовали. Сейчас-то он может пользоваться своим камином, в тишине и спокойствии. Всё куда проще. Но осознала всю опасность прошлогодней ситуации Веста только уже после того, как сорвалась в том году на Поттера. Когда обида застилает глаза, практически не вникаешь в сущность всех проблем, влияющих на мотивы человека. — Я-ясно, — устало протягивает Сириус, разминая шею, что в огне камина выглядело странно: голова будто просто переворачивалась с бока на бок. — Если уж для тебя даже это — риск, то что уж говорить о другом. Я планировал предложить тебе повидаться в Хогсмиде. И хотел попросить тебя уговорить друзей, а то они всё о том же: опасно, опасно… Так. Веста помотала головой, нахмурившись. Пытаясь вникнуть в эти слова. То есть он предложил троице встретиться, потому что ему не сидится дома. Они отказали. И он предлагает ей. Вдобавок — предлагает уговорить троицу. Что-то ей это отдаленно напоминает. И как и в тот далекий момент, похожий на этот лишь какой-то странной крохотной ноткой — ей уже кажется, что она свихнулась, раз выслеживает такие безумные параллели, — злость вспыхивает под кожей, опаляя вены. — То есть ты для этого решил со мной связаться? Только чтобы Поттера подговорить? — Что? — хмурится Сириус. — Не перевирай мои слова. Я подобного не говорил. Напротив… — Неважно, — резко обрывает его она, в раздражении отведя взгляд куда-то наверх. На раскрывшую свою пасть каменную змею, высеченную на стене над камином. — В любом случае: нет. Ни за что. Какой ещё Хогсмид? Тебя и так на вокзале видели, это уже подозрительно. Поттер даже говорил, что Драко отвесил в его сторону какую-то шутку, связанную с собаками или что-то в этом роде. Возможно, Люциус видел Сириуса в собачьем обличье на вокзале. Другой вопрос — откуда он узнал о его анимагической форме? Может, Снейп сказал. Как бы сильно Дамблдор ему ни доверял, он мог растрепать своему старому приятелю что угодно. Удивительно только, что Драко бросил это именно Поттеру, не Весте, хотя это было бы логичнее. Какой смысл поддевать крестника Сириуса, если можно поддеть родную дочь? Сириус смотрел на неё удивленно. Будто не узнавая. — Малышка, не будь такой занудой. — А ты не будь таким подростком. Сама поразилась, сама до ужаса испугалась того, что сорвалось ядом с языка. Это же болезненная тема, опасная зона, старые рубцы. Вообще думает, что говорит? Срываться на близких — не лучшая затея. Уже превращается в Поттера. Сама же и унимала его беспричинный гнев на друзей, а теперь. Сириуса это наверняка задело. Как длинной иглой — под ребра. Что он теперь скажет? Лишь бы не вылилось в ссору. Она себе не простит, если разругается с отцом в первую же неделю разлуки с ним. — Я здесь, только чтобы увидеть тебя, — на удивление спокойно отвечает он, и у Весты от этого ещё больше стыд разгорается под кожей. — Ты воспринимаешь всё слишком в штыки. Что на тебя нашло? «А на тебя?» — хотелось бы спросить в ответ, но она молчит. Прикусывает в задумчивости нижнюю губу, чтобы не ляпнуть ещё что-нибудь, за что будет ещё более стыдно. Веста просто устала. Всего семь дней, а за это время на неё вылилось несколько бессознательных попыток Поттера разругаться с друзьями из-за чертовщины, что происходит в его жизни; на ней гора своей домашней работы и помощь Поттеру с его уроками. И на ней вселенский страх того, что прошлогодняя ложь раскроется. Эти семь дней она ворочается, коптится в какой-то вязкой, тягучей собственной грязи мыслей и копании в себе и окружающих, и каждая чертова мелочь может вывести из себя. Никто в этом не виноват. Но всё равно на душе как-то гадко, хочется вычистить эту слякоть без остатка, а нечем. Не знает, как. И теперь срывается на своего же отца. — Просто устала, — выдыхает она лишь одну сотую этих рассуждений, пряча, уже по обыкновению, всё самое главное глубоко внутри, под скрипучий замок. — Прости меня. И главное — почему бы не рассказать? Почему бы не выговориться, раз наконец встретились, пусть и через камин? Черт её знает. Сама себя не понимала, но выговориться сейчас было бы даже тяжелее, чем промолчать. — Что-то случилось? — обеспокоенность льется отовсюду: от его заботливого тона, от его взгляда, в котором отражаются языки пламени. А от этой нежности, этой обеспокоенности, почему-то, ещё хуже. Лучше бы она сейчас была на Гриммо. Там, с отцом. В этом прогнившем доме, но подальше от проблем, которых за одну неделю и так уже по горло. — Нет, не бери в голову. Просто школа. Домашка, тесты, злобные учителя. Сам понимаешь, лучшие годы моей жизни, — шутит она и даже умудряется натянуть на лицо улыбку, почти искреннюю. Сириус усмехается тоже. — Снейп сильно досаждает? — Несильно, не переживай. Пока ещё не вошел во вкус, — снова пытается она расшатать свое настроение хоть какими-то намеками на шутку, растянув губы в улыбке ещё больше и задумчиво отведя взгляд. И этот взгляд цепляется за фигуру в дверном проеме, отчего улыбка тут же увядает. Веста вздрагивает и тут же испуганно машет рукой отцу, чуть не опалив себе пальцы жаром. Его голова, сразу всё поняв, мгновенно исчезает, оставляя в камине лишь колышущееся пламя, словно никого и не было. — Ты чего не спишь? — непринужденно спрашивает она, поднимаясь на ноги, что слегка затекли от сидения на каменном полу. Слишком непринужденно. Слишком по-доброму. Из-за глобального смятения даже забыла на секунду, что с фигурой, которая расслабленно привалилась плечом к стене и скрестила руки на груди, она — негласные враги. Нужно было съязвить. Натянуть ядовитую маску, и вот это уже было бы реалистичной непринужденностью. Но всё и так уже катится в тартарары. Не остановишь даже жалкой попыткой вести себя реалистично. — Если ты уже успела забыть, я староста, — равнодушно напоминает Драко. — Слежу за порядком. Чтобы никто не сидел допоздна. Не использовал камин не по назначению… — с напускной размытостью уточняет он. С якобы размытостью, но фраза не размыта. Удивительно отчетливо говорит: ты спалилась, сестренка. Представив на мгновение, как он действительно говорит это сестренка, она невольно передергивает плечами. Проклятье. — Как давно ты здесь стоишь? — спрашивает она, чувствуя, как сухо во рту. Мозг работал усиленно. Шестеренки крутились, крутились, а предположений, как выбраться из не самой завидной ситуации, не было ни грамма. За лето, вдали от всего слизеринского и змеиного, почти разучилась лгать. — Достаточно. Это достаточно слишком многозначительное, чтобы не понять, что ей конец. Пора отправлять сову за гробом и писать завещание. Веста обычно не матерится. Не считая магических выражений, связанных с Мерлином и мифических созданий, она не позволяет себе материться, ведь это такое магловское, такое непотребное. Её не так воспитывали. Сейчас так хотелось. Так сильно хотелось, черт возьми. Выдохнуть одно единственное, короткое, но очень емкое… — Ну и чего ты молчишь? — вскинув светлые брови, разрезает Драко затянувшуюся паузу. — Мысленно отсчитываю секунды до того, как скоро ты побежишь жаловаться Амбридж или Снейпу. Лучше бы Снейпу. Дай Мерлин, чтоб он пожаловался Снейпу. Он же вроде на их стороне. Он за хороших. Звучит смешно, но он вроде за хороших. Только вот Сириуса он терпеть не может и только рад будет ему подпортить жизнь. Может быть, Дамблдор не позволит? Пусть тогда лучше Драко вообще никому не говорит. Наивно, но пожалуйста. Боже. Ну почему такая несусветная чертовщина происходит именно с ней? И с Поттером тоже. Разделили все возможные невзгоды и вогрузили себе на подростковые плечи. Как насчет Грейнджер? Уизли? Почему бы не разделить вселенские несчастья и на них тоже, чтобы каждый в четверке нес что-то легкое, почти невесомое, а не двое — почти всю существующую тяжесть? Словно настигла карма. Расплачивались теперь за все грехи. Осталось только понять, в чем они могли так сильно нагрешить. — Я не побегу, — заявляет Драко, заставив брови Весты в непонимании сдвинуться на переносице. — Пока что. А, теперь понятно. Теперь это имеет смысл. Ну разве не сволочь? Шантажировать же теперь будет. Тогда становится ясно, почему это он так легко показался. Мог бы притаиться, прослушать весь разговор «от и до» на случай, если вскроется что-то более занимательное, весомое, и потом незаметно отрапортовать кому-нибудь из учителей. Или, может, сразу отцу, а там и Пожирателям, если им есть хоть какое-то дело до Сириуса Блэка. Нет же. Сразу явил свое присутствие. В этом вся его суть — угрозы. Она об этом уже говорила, думала, анализировала. Вся её жизнь проходит в каких-то вечных рассуждениях. Так и свихнуться можно. Драко явно хочется держать её на крючке. Ему хочется контролировать всё и вся, это по наследству передалось ему от Люциуса, но Веста уже второй год как сорвалась с его крючка. А теперь такая изумительная возможность снова получить над ней власть. С гриффиндорцами у него это не работало. Он знал: гриффиндорцы предпочтут скорее понести все, даже самые жестокие наказания за свои деяния, нежели быть в долгу за молчание у какого-то там Малфоя. А Веста? Веста недостаточно гриффиндорка. Веста не хочет, чтобы он растрепал всё администрации. Тогда начнется самый настоящий допрос. Учителя и министерские вполне могли догадываться о связи беглеца с собственной дочерью, но это лишь догадки, они не имеют никаких оснований её серьезно подозревать. Если бы спросили, куда она делась после побега от приемной семьи, она бы ответила: живет у семьи Тонксов. Они бы это с радостью подтвердили, всё уже обговорено в деталях заранее. Теперь у них в руках, с подачки Драко, будет прямое доказательство общения Блэков. А это уже плохо. Катастрофически плохо. Это уже серьезные допросы. Возможно, даже кого-то из министерства к ней приставят летом, чтобы выяснить, не связывается ли она временами с опасным преступником. И по мелочи — Сириус теперь больше не сможет даже просто пользоваться камином, если Амбридж узнает. Веста переживет, наверное, но если с Поттером что-то случится? У него что не день, так новая катастрофа. То шрам, то ещё что-нибудь. Удивительно, как вообще она может в такой ситуации думать о нем, а не о собственной шкуре. Нет, о своей шкуре она думает тоже, но каким-то невообразимым образом распыляет свои переживания сразу на несколько фронтов. Ещё немного, и такими темпами она точно лишится рассудка. — Что тебе нужно? От её голоса веет ледяной злобой. Серые глаза, казалось, слегка потемнели под натиском всего этого безумства. А Сириус ведь просто хотел увидеть дочь. И она была этому даже рада, когда волна беспричинного раздражения утихла. Рада теперь? Почему у неё всё не может быть просто? Легко? Не настолько проблематично? Вселенная словно наказывает её за каждый её шаг. — Пока — ничего. Но год только начался. Кто знает, в чем может понадобиться твоя помощь. Помощь. Прекрасно. Откровенный шантаж с целью получения выгоды у нас теперь зовется помощью. — Тебе от самого себя не противно? — кривится она в отвращении. — А тебе от себя? — парирует он, растянув губы в ухмылке. Ох, как ей противно. Драко даже представить не может. Бросил невзначай, почти наугад, в ответ, но попал в самую середину мишени. Ведь Веста вместо того, чтобы поставить его на место, принять все последствия с гордо поднятой головой — глотает обиду в унизительном молчании. Мерзость. Всё — мерзость. Ей пятнадцать, а ей уже невыносим весь этот мир со всеми его прелестями в виде всевозможных несправедливостей. — Знаешь, — продолжает он с усмешкой. — Это в какой-то степени даже забавляет. Все твои секреты каким-то чудом всегда летят мне прямо в руки. Мне даже не нужно ничего делать. Ха-ха, очень забавно. Да. Это уже невыносимо. Пытается ее добить или как? Веста фыркает и, проигнорировав его слова, возвращается к брошенному столу, о котором чуть не забыла. Берет стопку своих вещей и, прижав в груди, стремительно идет к коридору спален. Лишь бы миновать этого самовлюбленного придурка без происшествий. Куда уж там. Словно читая мысли — моментально преграждает ей дорогу. Довольный собой. Продолжающий наслаждаться своим нынешним превосходством. — Мы договорились? Мое молчание взамен на выгоду? Выгода. Слово-то какое-то омерзительное. Раньше оно ей таким не казалось. Оказавшись по другую сторону баррикад, взглянув на него под другим, более ярким ракурсом, она бы с радостью вернулась во все те моменты в прошлом, когда сама пыталась шантажировать, и изменила бы все к чертям. А ещё было бы лучше послать сейчас к чертям его. К чертям, к драконам, кентаврам, соплохвостам. Куда угодно на растерзание. Бесит, бесит, бесит. Не удивится, если кожа сейчас воспламенится, ведь под ней всё полыхало жгучей ненавистью. — Договорились, — цедит она сквозь зубы, и он, довольно кивнув, делает шаг в сторону, пропуская сестру в коридор.