Центр внимания

Весь год Веста представляла, каково это: драться с Пожирателями Смерти. Не как в той глупой беготне позапрошлым летом, а действительно драться. Сражаться на смерть. Ей казалось, она готова к этой битве. Она трезво сознавала, на что они способны. Понимала, что они не остановятся ни перед чем, втолковывала своим однокурсникам на занятиях, что нужно быть быстрыми, внимательными, не терять ни секунды, не радоваться раньше времени. Ей казалось, она достаточно сильна. Все эти дуэли с Сириусом и Тонкс, все эти тренировки в Отряде Дамблдора, на которых она была лучшей после Поттера. И только сейчас, только когда они оказались в западне, лицом к лицу ко взрослым убийцам, она осознала, насколько она ничтожна. Против них она — ничто. На что она рассчитывала? Что действительно сможет бороться с теми, кто не остановится ни перед чем? Кто способен идти по трупам, по костям, прогрызать себе дорогу к цели любыми способами, даже если перед ними лишь ребенок? Их было больше. Двенадцать человек против семи. В черных плащах с капюшонами, с жуткими масками, которые она уже видела. Окружили кольцом, куда ни посмотришь — везде по два человека, смыкали ловушку, словно загнали зверя в капкан. Сердце барабанило где-то в глотке, в руки будто ваты напихали, и палочка едва ли держалась в похолодевших пальцах. Единственное, что позволяло ей держаться на ногах — понимание, что здесь она ради Сириуса. Что она должна ему помочь. А когда выяснилось, что его здесь нет вовсе, что это была западня, всё посыпалось. Совершенно всё посыпалось. И паника накрыла с головой, обрушилась целым штормом. Самообладание терялось, уплывало в черноту, всё дальше и дальше. Невыносимо. Смотреть на Люциуса было невыносимо. Когда он наконец перевел взгляд с главного героя сего действа; когда взглянул на неё, бывшую приемную дочь, со своим привычным чудовищным льдом в глазах, она чуть ли не задохнулась ужасом. — Какая долгожданная встреча, — холодно произносит он, обжигая её волной презрения. Её окунает в трясину с воспоминаниями. Ударяют болезненно, звонко. Все эти синяки; ядовитые слова, режущие душу так глубоко; ощущение собственной никчемности. Просто жалкая, беспомощная тринадцатилетка, грязь под его ногами. Казалось бы, сейчас это должно только помочь. Пустить током по телу злость, желание отомстить, яростно броситься в бой. Нет. Это не этот случай. В её случае она стала той же тринадцатилеткой, ни на что не способной, трусливой, дрожащей, как тростинка, влезла в ту же шкуру, переместилась в прошлое. Потому что ей страшно. Ей страшно даже просто перед Люциусом, а помимо него здесь ещё одиннадцать монстров, уже по локоть в крови невинных. Только недавно выбравшиеся из заточения, только учуявшие пьянящий вкус свободы и безнаказанности. Наградить её пощечиной — меньшее, что может случиться в этот день, меньшее, чем она может отделаться, потому что тут уже не игры в подчинение и неподчинение, не попытки воспитать суровыми методами. Тут уже жизнь или смерть. — И долгожданное знакомство, — отвратительно скалясь, с истерическими нотками произносит единственная здесь женщина. — Как поживаешь, племяшка? Долгожданное. Беллатриса Лестрейндж явно не ждала этой встречи, ей глубоко плевать, на всех плевать. Единственное, что она к Весте может чувствовать — липкую, удушливую ненависть, как и к любому предателю крови, мерзкому осквернителю рода. Просто она точно видит страх в глазах племянницы. Упивается им. Поглощает, как самый настоящий дементор. Ещё немного, и Веста попросту лишится чувств, упадет в беспамятство, ведь ей и так уже дурно. Уже на лице холодный пот, и дрожь пронизывает все тело. Она не справится. Она слабая. Она не как все эти гриффиндорцы. Она не как Марлин, она не боец и не герой. Ей не выжить в бою, если он будет. Ей сегодня точно не выжить. Столько неосознанно выхваливалась перед членами Отряда Дамблдора своими умениями, а теперь что? Теперь выглядит жалко, пусть и старается этого не показывать, старается сохранить весь этот тошнотворный страх, кипучий ужас глубоко взаперти. Теперь тошно от самой себя, отвращение к себе сдавливает органы. Внимание снова переключили на Поттера и пророчество, ведь только они имели значение этим днем. Он что-то шепчет. Ей, другим. По команде надо будет начать разрушать стеллажи. Паника пульсирует в глотке, губы сомкнуты, палочка еле держится в руках. Какие тут заклинания? Она трусиха. Самая настоящая трусиха. Не сможет. — Я ждал четырнадцать лет, — совершенно спокойно произносит Поттер, говоря о том, что в его руке находится пророчество, открывающее все волнующие душу тайны. Как он может оставаться таким спокойным? Как? — Я знаю, — почти шепчет Люциус. В его глазах — сладостное предвкушение, он уверен, что почти победил. — Могу ещё подождать. Давайте! Это был сигнал, но поднять палочку и произнести заклинание было бы выше её сил. Словно парализовали. Пяти синих лучей, брошенных в разные стороны другими, и так хватило сполна. Начался хаос. Очередное безумие. Стеллажи взрываются, рушатся, заваливаются в бок, шары с пророчествами падают, повсюду обломки, паника, осколки, черный дым, чей-то крик, заклинание. Ещё один крик, чье-то проклятье, шаги. Они бежали. Бежали в разные стороны, пытаясь спастись от хаоса, который сами и наворотили. Пожиратели — следом. Не отступали ни на шаг. Ноги сами несли в неизвестную сторону, Веста никого не видела, не понимала. Всё смешалось, перед глазами дымка из пророчеств, дыхание сбито, всё летит, рушится, бьет со всех сторон, осколки болезненно царапнули кожу на лице и шее. Бежать, бежать, со всех сил. Подальше отсюда, подальше от проклятий, что безжалостно бросали вслед. Рядом — Джинни, запыхавшаяся, кидает через плечо оглушающим в одного из Пожирателей. Очередной стеллаж повалился вбок, прямо на Весту, и приходится резко рвануть в сторону, спасаясь. Упала, коленями ударившись о каменный стол, тут же поднялась, продолжила лихорадочный бег. В боку колет, палочка в руке уже даже почти не чувствуется, настолько сильно сжимается в ладони, что-то ударило в плечо, но она не видит. Ничего не видит. Перед глазами словно пелена. — Остолбеней! — Левикорпус! — Флиппендо! Заклинания летели со всех сторон, мелькая перед глазами разноцветными вспышками. Не понимала, кто с кем дерется, кто в кого бросает очередным проклятьем. Бежала, просто бежала, огибая падающие стеллажи и разбивающиеся прямо перед ней шары, из которых в воздух взвивались призраки озвученных пророчеств, этот безумный, гробовой шепот, заполняющий пространство. Наконец, перед глазами одна из дверей, похожая на ту, через которую они вошли. Рывком распахивает её, врывается внутрь, тяжело дыша, легкие почти горят от погони. Упирается ладонями в колени, согнувшись, пытаясь восстановить дыхание. И вместе с тем озирается. Это была странная комната. Очень странная комната. Явно не та, через которую они заходили. Для начала, она была просто огромной, даже казалось — необъятной. В воздухе летали разного размера планеты. Глаза едва этому верили, но она действительно видела планеты, прямо как с учебника по Астрономии, только объемные, плавающие посреди полумрака. Освещением служили только усеявшие пространство поблескивающие звезды, такие же крохотные, словно она смотрела с Земли на небо, но летающие рядом, заполняющие пространство и вырисовывающие созвездия. Планеты были разные: где-то большие, размером с целый просторный зал, где-то сильно уменьшенные, размером с голову, где-то размером с человеческий рост. Вдалеке, над потолком, сияет Млечный Путь. И здесь что-то с гравитацией. Волосы, собранные в хвост, уже растрепавшийся, слегка приподнимаются сами, словно она под водой. Этой невесомости недостаточно, чтобы прямо сейчас взметнуться вверх, но она чувствовала, что если сейчас оторвется от пола ногами, обратно уже вряд ли приземлится, поэтому всеми силами старалась сохранять твердость, почти приклеившись ногами к плоскости. — Комната Вселенной, — тяжело дыша, констатирует младший Уизли, ворвавшийся следом. Веста озирается и видит, что в комнату также вбегают его сестрица и Лавгуд. Тут же захлопывают дверь, наваливаются на неё и запирают на целый ряд встроенных замков. — Где Поттер? — первый вопрос, сорвавшийся с пересохших губ. Она не видит Поттера. Их четверо. Где ещё трое? Все живы? — Видимо, разделились, — с отдышкой отвечает Джинни, привалившись спиной к стене. Боже. Боже! Им конец. Они всего лишь дети. Дети. Подростки. Ещё и разделились. У них не получится справиться со взрослыми головорезами. Чем они думали? Погоня было непродолжительной, но уже все паршиво. У Лавгуд разбита губа, у Рона кровоточит висок, у Весты мелкие царапины от осколков на щеке и шее. Все еле дышат из-за бега по полосе препятствий. Тело наверняка усеяно синяками, ведь болит почти всё, но сейчас это было меньшей из проблем. Это она даже не сталкивалась напрямую с Пожирателями. Только лишь с последствиями разрушения Зала пророчеств. И осознание, что за эту погоню она не произнесла ни одного заклинания, сдавило голову своей неправильностью. Они все отбивались. Швыряли заклинаниями, которым она сама их иногда учила, не сдавались Пожирателям, давали отпор, а она лишь бежала. Трусиха. Она никак не сможет помочь в этой битве. Она не герой; просто трусиха. Не справится. Как тогда, на третьем курсе, когда до смерти испугалась Сириуса Блэка, даже палочка в руке ходила ходуном, но она думала, что изменилась. Стала сильнее, храбрее, выносливее. Куда уж там. По запертой двери неожиданно забарабанили, заставив Весту в страхе попятиться; Джинни вздрогнула, и Лавгуд, дернувшись, случайно оторвалась от пола, отчего воздух стал подталкивать её выше, в безгравитационное пространство, но Рон вовремя хватает её за рукав кофты и тянет вниз, заставляя ногами снова коснуться пола. И они вчетвером тут же стремятся дальше, вглубь зала, спрятаться или убежать, пока не поздно. Уже поздно. — Алохомора! — рявкнул грубый голос за дверью, и только что запертые замки стали с громкими щелчками открываться. Не успели пробежать и пяти метров, когда дверь с грохотом распахивается, ударившись о стену и разламываясь на щепки, а следом мгновенно: — Конфринго! Веста рефлекторно выставляет щит, отбивая желтую вспышку в сторону, и это первое, что она вообще сделала за эту битву. Возможно, последнее. Её не хватит ни на что большее. В комнату ворвались две фигуры в темных плащах. Тут же полетели молниями заклинания, с обеих сторон. Веста панически пятилась, то и дело взмахивая рукой, когда в неё летели лучи. Долго она так не продержится. Где выход? Где выход из этой гребаной комнаты кроме той двери за спинами Пожирателей? Комната имела странную форму, не круглую, не прямоугольную, здесь было много выступов, поворотов, словно своеобразный вестибюль замка, наполненный целой Вселенной. Эти трое боролись. Отчаянно боролись, отправляя в противников заклинания, которые те с легкостью отбивали. А Весту душило. Всё душило, даже воздух словно уплотнился, стискивая виски с особой ожесточенностью, на солнечное сплетение что-то будто давило, не давая дышать, скручивая легкие. Паника все разрасталась и разрасталась, пуская под кожу свои искореженные корни. Ничего не выйдет. Их просто убьют. Им не выбраться. Что сделают подростки против толпы убийц? Ноги едва ли держат слабое тело. В неё ещё даже не попало ни единого заклинания. Какая же слабая. Не выдержав, она юркает за один из темных углов, тут же прижимается затылком и спиной к холодной стене глубокого черного цвета. Колени уже подгибаются, и она соскальзывает по стене на мраморный пол, пока там, за углом, кричат заклинания, отбиваются, бьются на смерть. Пока смерть дышит всем лицо, ждет первой жертвы. Кто станет первой жертвой? Всем точно не выжить. Быть может, не выживет никто. А она прячется. Убого прячется и всей душой ненавидит себя за это, но она не может выбраться из этого состояния, ледяная паника впивается в неё своими гнилыми когтями, она словно в болоте, пытается зацепиться хоть за что-то, вылезти, но лишь больше увязает. Потому что она знает, на что способны Пожиратели. Знает, что двое из этих двенадцати — её условная семья, но их ничто не остановит бросить ей в лицо Убивающим, ничего не чувствуя. Напротив — победно, торжествующе скалясь. Ничтожество, — произносит призрак воспоминания в её голове презрительным голосом Люциуса. Сплошное разочарование. Жалкая, слабая девчонка. Прекратите это, боже мой, прекратите… она не выдержит. Почему она вспоминает это сейчас? Почему воспоминания прогрызают черепную коробку именно сейчас? Безжалостно топят её в эмоциях? Когда ей нужна трезвость ума? Ты ничто. Даже ты сама принадлежишь мне. В этом мире нет ничего твоего. И ледяной, ядовитый взгляд, который не соскрести из-под век даже спустя два года. Этот взгляд оставил незримые шрамы, язвы, искорежил душу, проявившись лишь сейчас, слишком не вовремя. Хочешь закончить, как твоя мамочка? Легкие окутывает тугим холодом. Воздух приходится почти запихивать в них, кусками, хоть как-то проталкивать, хоть как-то дышать. Прекратите это. Сжимает ладонями виски, сдавливает голову, словно это поможет. Заткнет все эти воспоминания, все слова, брошенные ей в лицо её же семьей. А на фоне — звуки борьбы, грохот, разбитое стекло, заклинания. Сотни людей полегли… тоже хочешь сдохнуть? Господи, как она не хотела умирать. Не хотела, не хотела, не… — Какого дьявола ты тут расселась? — голос Уизли из ниоткуда. Перед глазами все плывет, плотная пелена мешает видеть, но она пытается. И видит его размытое веснушчатое лицо прямо перед собой, уже все красное, рыжие волосы растрепаны, на скуле царапина, и губа разбита, отчего в уголке скопилась темная жидкость. — Пошли, мы не справляемся. — Нет, я не… я не могу… не смогу… — бормотание срывалось с губ раньше, чем она успевала подумать. Невнятное, жалкое. Связно думать у неё не получалось. Все воспоминания о синяках, пощечинах, гневе, ненависти, неприязни — всё разом кинулось на неё, впиваясь острыми зубами, вгрызаясь в мозг. — Так, Блэк, посмотри на меня. — Он грубо заключает её лицо в свои слегка перепачканные кровью ладони, силой поднимая таким образом голову, чтобы она смотрела ему в глаза. — Ну же, посмотри! — почти рычит он, и ей все же приходится сфокусировать туманный взгляд на нем. — Мы без тебя не справимся. Ты ж одна из нас, нельзя выйти прям посреди игры. — Я не как вы, — говорит она хоть что-то связное, сдавленно, хрипло, голос дрожит. — Я не герой. Мы же просто дети. Мы все равно не… мы не справимся… — её испуганный взгляд вдруг цепляется за темную фигуру в маске за его спиной. Уизли тут же оборачивается и, ни на секунду не задумавшись, кидает в него Левикорпусом, заставив его подняться ввысь, а отсутствие должной гравитации не позволяет тому вернуться на пол так же быстро, как он мог бы это сделать. И темная фигура лишь отдаляется, отдаляется, становясь все меньше и меньше, сливаясь с полумраком. — Я не могу… — Все ты можешь, — встряхивает её за плечи. — Это война! Нельзя просто отсиживаться, ты это понимаешь?! Тут либо сдаешься, либо борешься. Хочешь сдаться? Хочешь подставить нас всех? Мы одна команда, Блэк! Команда… даже в Отряде Дамблдора она не чувствовала себя одним целым со всеми теми учениками. Всегда чувствовала себя лишней, отчужденной, отдельной. Единство и прочее. Это не про нее. Совсем не про нее. Кто-то за углом, за которым происходило сражение, вскрикнул, заставив вздрогнуть, и мурашки поползли по коже. Они нуждаются в ней. Она не может их подставить. Но как она поможет? Она трусливая, жалкая, никчемная… — Ты же можешь задать этим ублюдкам жару, я знаю, сам видел, — продолжает Уизли, уже заметно теряя терпение. — Вот и задай жару. Тут же больше не надо сдерживаться, понимаешь? Твори, что хочешь. Надери им всем зад. Ну же! — и с этими словами пихнул ей в руки её же палочку, которую она выронила, пытаясь отмахнуться от всех тех режущих фраз, что всплывали одна за другой в памяти. Веста сжимает пальцами палочку, до побеления костяшек, почти до боли. А второй рукой касается подвески, что болталась на шее, касается уже знакомого, такого привычного светло-голубого камня. Что бы сказал Сириус, увидев ее в такой жалкой ситуации? Увидев такую трусость? Он же должен гордиться ей. Своей дочерью. Тогда пусть она покажет, за что ей можно гордиться. Ведь они все, эти отчаянные подростки, пришли, чтобы помочь Сириусу, пусть его здесь и не оказалось. Пришли спасти отца Весты, крестного Гарри. Помочь им. Тогда какого черта они должны подставлять свои шеи, пока она отсиживается в страхе? Уизли, проницательно уловив в её взгляде заметные изменения, кивнул. Поднялся на ноги и протянул ей ладонь, помогая подняться следом. Паника всё ещё барабанила в груди, но Веста, тяжело дыша, пыталась унять ужас, скользкими щупальцами пробегающийся по телу. Просто представь, что это тренировка. Просто собрание Отряда Дамблдора. Никакой разницы. Только нельзя допускать ошибок. Слышишь? Тут ошибка может стоить жизни. Ноги были ватными, но она шла, понимая, что теперь уже нельзя отсиживаться, запрещено. А сердце все стучит, стучит, продолжая сомнения разливать по венам, но ей придется с этим справиться. Это война. Панике здесь не место. Они вернулись в строй в тот момент, когда Лавгуд запустила уменьшенной версией Плутона в голову одного из Пожирателей, отчего с него слетела маска, а из носа брызнула кровь. Джинни распласталась на полу, держась за ногу. — Кажется, она сломала лодыжку, — сбито тараторит Лавгуд, когда Уизли подрывается к сестре. Он закидывает её руку себе на плечо, помогая подняться. В эту секунду в них летит очередная красная вспышка, и Веста выставляет щит, как делала это совсем недавно. Только теперь, стиснув зубы до скрежета, отправляет свой ответ: — Силенцио! Противник отбивает резким взмахом руки. — Авада… Убивающим? Прямо с ходу? — Остолбеней! — бросает в него Лавгуд, заставляя оборвать убивающее заклинание, чтобы вовремя выставить Протего. — Вспыхни! — кричит Веста сразу после её заклинания, и на это ответить он не успевает. Сгусток огня ударяет его прямо в грудь, снося с ног на пол, и пламя начинает поглощать его черную мантию, стремительно расползаясь по телу. Он заворочался по полу, крича, пытаясь потушить огонь, но не выходило, огонь словно прилип, не сдавался, беспощадно обжигая кожу. Это дало возможность Рону удобнее перехватить сестру, которая попыталась его оттолкнуть, пробормотав что-то, что справится сама, но он не отпускал, понимая, что нет, она не справится. — Когда я сказал «задать жару», я говорил не буквально, — шипит он, смотря на катающегося по полу Пожирателя. — Думаешь, они бы нас пожалели? — возмущается Веста. Однако тоже испугалась своего порыва. Картина ужасала своей неправильностью. Но это война. Пожиратели бы сами без зазрения совести полоснули по ним огнем, может даже Адским, и только безумно смеялись бы, наблюдая за их мучениями. — Там дверь! — кричит Лавгуд, и все оборачиваются, проследив взглядами за её рукой, которая указывала на выход, до этого скрытый объемными планетами, но те уже слегка переплыли в сторону, открывая им путь. Успевают сделать лишь несколько торопливых шагов. — Аква Эрукто, — знакомый женский голос заставляет вернуть внимание в другую сторону. Из её изогнутой палочки, напоминающей кривой коготь, хлынула вода, которая тушит огонь на Пожирателе, заставляя его наконец утихнуть. Беллатриса скалится, исследуя взглядом Весту. — Любишь играть по-крупному, симпатяжка? Все только оглушающими да оглушающими… — шепчет она, делая расслабленный шаг к ним и заставляя тем самым пятиться. — А ты, племяшка, захотела, чтобы большой нехороший дядя сгорел заживо?.. Вот это нрав… мне нравится, — и её губы растягиваются в кривоватой улыбке, оголяя гнилые зубы. А Весте не нравится. Уизли прав. Сгореть заживо. Пожиратель, уже потушенный, все еще не вставал, а сквозь прорези на его прожженной, дымящейся одежде виднелись отвратительные ожоги. Нельзя им уподобляться. Нельзя. Она же не монстр. Она не как эти монстры. — Петрификус Тоталус! — бросает она, но Беллатриса отбрасывает это заклинание так же просто, словно отмахивается от назойливой мухи. — Импедимента! — Ску-учно, — протягивает Пожирательница, снова отмахнувшись. — Давай же, в тебе, я вижу, такой потенциал… ты не задумывалась переметнуться, м-м? С такой тягой калечить людей… Они все отступали, делая осторожные шаги назад, а она — наступала. Уизли и Лавгуд тоже попробовали атаковать, но она запросто ставила щит, даже не смотря в их сторону. Не сводила черных безумных глаз с Весты, и от этого мурашки по коже бежали, а легкие сводило тугой проволокой ужаса. Что она от нее хочет? Почему прицепилась именно к ней? Они родственницы. И кровные, и формальные. Куда ни посмотри, везде она в её родословной, либо она ей приходится ближайшей тетей по документам, либо двоюродной, по крови. Это делает игру более интересной для нее? Она просто поехавшая. Заклинания продолжали лететь, трое бросали в неё проклятья, всё также отходя назад, Джинни тоже пыталась, но все силы уходили на то, чтобы не слишком висеть на брате, а передвигаться самой. А дверь будто все отдалялась и отдалялась, вместо того чтобы ползти навстречу. Беллатриса успевала с легкостью отбивать заклинания сразу нескольких подростков, иногда бросала свои, большинство из которых были отбиты. Но один луч попал в Рона, заставив его отлететь назад, и Джинни, что держалась на нем, тоже. Они оба столкнулись с полом, несколько раз перекрутившись. Джинни вскрикнула, приземлившись на поврежденную ногу, и чуть было не взлетела в воздух под действием невесомости, но вовремя схватилась за Рона, что был обездвижен. Беллатриса наступала на них, победно скалясь. Одним только отталкивающим сбила с ног двух, остались боеспособными двое. Лишь две девчонки. Для неё это уже — победа. Даже без других Пожирателей, которые непонятно где шлялись, лишь она одна. И все равно способна их победить. Но Веста не собиралась сдаваться. У них нет выбора. — Экспульсо! — Веста, нет! — взвизгнула Джинни, понимая, чем это грозит противнику. Однако Беллатриса с прежней непринужденностью отбивает его прямо в одну из плывущих рядом планет, в небольшого размера Юпитер. Синяя вспышка попадает в центр, заставляя разойтись планету глубокими трещинами, и когда энергия доходит до ядра, Юпитер взрывается, на секунду ослепляя ярким светом и раскидывая в стороны большие желтые куски вместе с сильным потоком энергии, сносящим с ног. Веста вовремя пригнулась, сама вжавшись в пол, потому что знала — если этого не сделает, её унесет вверх с этим потоком. Лавгуд этого сделать не успела — кусок планеты саданул ей по голове, несильно рассекая лоб, и её ноги сами оторвались от пола, заставляя подняться ввысь. Веста, тяжело дыша, подняла руку, чтобы помочь еще недостаточно высоко взлетевшей когтевранке, и та протянула свою, пытаясь хотя бы пальцами зацепиться за руку помощи, но в этот момент прямо между их протянутых рук пролетает красный луч, заставляя Весту снова пригнуться. Пронзительный, безумный смех Лестрейндж разносится по пространству, сковывая страхом мозг. — У-у-у, мы продолжаем играть по-взрослому… Экспульсо? Правда? — забавляется она, блеснув глазами. — Уверена, что не хочешь вернуться в семейку? — она изящно раскидывает руки в стороны, словно приглашая для объятия. Веста использует момент, чтобы выстрелить ей в грудь красным лучом, но тот разбивается о вовремя выставленный щит. — Мы с радостью примем обратно в наши ряды такую кровожадную… — Левикорпус! — бросает Лавгуд прямо из воздуха, продолжая левитировать невысоко над полом. Заклинание, очевидно, тут же отбивается, а Беллатрисе надоедают эти жалкие попытки, и она кидает проклятье следом. Лавгуд выставляет щит, но поток энергии отталкивает её дальше, и у неё не получается бороться с невесомостью, проплыть в воздухе ближе к ним, лишь уплывала дальше, в черноту, как тот Пожиратель, в которого вечность назад Уизли запустил Левикорпусом. Тем временем Веста, поднявшись на ноги, продолжает отчаянно кидать заклинания в тетушку, Джинни сумела встать, хотя приходилось перенести вес на здоровую ногу, отчего она пошатывалась, отправляя проклятья в соперницу. Рон воспрял от действия брошенного в него когда-то заклинания, наконец пришел в себя, присоединился. И даже это не спасало. Это невозможно. Беллатрису не победить. Слишком сильна. Дерется дико, разъяренно, ожесточенно, наслаждаясь процессом, злобно скалясь и смеясь. Всё также безумно смеясь. И ей вдруг приходит подкрепление. — Ну и где вы шастали? — рявкает она, когда в помещении появляются еще две фигуры. Теперь все еще хуже. Мерлин, это невозможно, все становится только хуже и хуже. Три на три — с учетом разницы в возрасте и опыте. Несправедливый бой. Распределение, кто с кем борется, произошло как-то интуитивно, и, по мнению Лестрейндж, неправильно, ведь когда один из Пожирателей замахнулся палочкой на Весту, Беллатриса бесцеремонно его оттолкнула. — Я сама! — пронзительно кричит она. — Хочу взглянуть, что ещё есть в арсенале у этой малышки. Малышки. Слово ударяет звоном, заставляя вспомнить о Сириусе, ради которого они сюда пришли. И которого здесь нет. Что, если она вовсе не выживет? Что, если никогда его больше не увидит? — Инкарцеро! Тугие кнуты бросились из её палочки, но Лестрейндж только взмахнула рукой, и те воспламенились в воздухе, мгновенно превращаясь в жалкий пепел, который из-за невесомости не упал, а наоборот поднялся ввысь. Между ними заметались разноцветные молнии, и Веста больше защищалась, чем била в ответ, потому что попросту не успевала. Проклятья срывались с изогнутой черной палочки Лестрейндж быстрее, чем Веста успевала сделать очередной вздох, чтобы наполнить, казалось, пустующие легкие спасительным воздухом. С ней невозможно сражаться. Она сильнее Весты в тысячи раз. Под этим натиском приходилось пятиться, отходить назад, едва ли чувствуя ногами пол. Рука уже болела до изнеможения, слишком сильно напряжены были мышцы, слишком сильно сжимала палочку, которая уже приклеилась к ладони намертво. Пятилась, пятилась. Даже не чтобы убежать. Отчасти — чтобы увести. Беллатриса — самая главная проблема из присутствующих. Нужно дать другим время помочь Лавгуд спуститься, помочь покинуть это место, дойти наконец до этой гребаной двери. В перерыве между двумя красными лучами, брошенными почти подряд, Веста кидает в Беллатрису оглушающее, и тех двух секунд, необходимых, чтобы отмахнуться, хватает, чтобы панически ринуться за одну из планет. — Играем в прятки? — визгливый возглас Беллатрисы, а следом — истерический смех, отчего страх снова стискивает виски, в которых лихорадочно бьет пульс. — Я не против! Раз, два, три, четыре, пять… я иду искать! Тем временем Веста перебегает к другой планете, снова немного ждет, и прячется за одним из углов, таких, за которым пряталась в самом начале. Неужели в начале она действительно так трусила? Паника может нагрянуть внезапно. И ей всё ещё безумно страшно, но адреналин уже неотвратимо бушевал в крови, пульсируя громким словом: выжить. Нужно выжить. А это крайне трудная задача, учитывая, что прямо сейчас они все словно балансировали над пропастью, из которой веяло беспощадной смертью. Любое неверное действие хоть одного, и четыре подростка превратятся в четыре трупа. Прислоняясь к холодной стене спиной, пытается отдышаться. Легкие уже словно отказывались качать кислород, некогда светлая, а теперь до жути грязная от пыли рубашка неприятно липла к телу, а голова почти что взрывалась. Рвано дыша, она слегка выглядывает из своего убежища: те двое Пожирателей все еще атаковали её друзей, у Рона было рассечено плечо, но они отбивались достаточно стойко, рьяно, не оставляя противников в долгу. Беллатриса, самая поехавшая из присутствующих, расслабленно бродила меж планет, выискивая хищным взглядом свою жертву. Стук её каблуков, эхом разносящийся по помещению поверх звуков борьбы, будто давал отсчет, через сколько секунд Весте конец. Потому что с Беллатрисой не справиться даже некоторым орденовцам. Куда уж ей, пятнадцатилетке? И когда этот хищный, кровожадный взгляд наконец останавливается на Весте, не успевающей вовремя скрыться за углом, внутри что-то обрывается, заставляя судорожно вздохнуть. Лестрейндж, ухмыляясь, замахивается и отправляет в неё зеленую вспышку. Веста еле успевает рвануть в сторону, в свое импровизированное убежище, и убивающее заклятье разбивается о плоскую стену в полуметре от неё. Боже. Боже, боже, боже… Полметра! И не было бы больше Весты. Сердце, учуяв, что всё стало совсем серьезно, всё достигло опасной крайности, било теперь уже болезненно, испуганно, всё сильнее и сильнее вдалбливаясь в ребра. Вынырнув из-за угла, она бросает оглушающее и тут же пригибается, увернувшись от летящего в ответ парализующего. Бежит за Венеру, но та, под действием чьего-то заклинания, отправляется вверх, куда-то в сторону Млечного Пути, открывая Весту по всем фронтам. А взгляд цепляется за Джинни, которая уже не могла стоять, только ползла спиной назад, лихорадочно пытаясь отбиваться от натиска одного из Пожирателей. — Остолбеней! — кричит Веста в ту сторону, и синяя вспышка отталкивает атакующего. В эту же секунду — удар в спину. Кто-то её саму ударяет заклинанием меж лопаток, заставляя столкнуться с твердым полом, выронив палочку и больно ударившись грудной клеткой и скулой о плоскую поверхность. Кислород с этим ударом выбивается из легких, и по ребрам прокатывается волна ноющей боли. Не успевает она ничего осознать, предпринять попытку встать, чей-то ботинок просовывается ей под живот и резким, грубым рывком переворачивает её на спину, лицом наверх. Перед глазами — далекие созвездия. А после — скалящееся лицо Беллатрисы. — Попалась, малышка. Веста всё ещё пытается отдышаться, шарит рукой рядом по полу, в попытке найти палочку. Не выходит. Непонятно, что срабатывает, рефлекс или интуиция, но Веста вовремя выставляет левую руку перед собой, за секунду до того, как подошва её соперницы появляется в опасной близости для жестокого удара по лицу. Из-за этого нога, если быть точнее — острый каблук, попадает не по голове, а по руке, заставив почти заскулить от боли. Веста тут же, перебарывая эту не катастрофическую, но сильную боль, отталкивает каблук, и когда Беллатриса замахивается ногой снова, Веста мигом откатывается в сторону. — Импедимента! — кидает кто-то в Беллатрису заклинанием, и та, повернутая к атакующему боком, не выставляет щит, а обращается в привычный Пожирателям дым, трансгрессируя куда-то в сторону. Этого хватает, чтобы рывком сесть, нащупать наконец палочку и подняться, прижимая ушибленную руку к груди. Не видно, где Беллатриса, видно только, что один из Пожирателей вышел из строя — лежал парализованный, а другой все еще атаковал Рона. Взгляд натыкается на Лавгуд — это она спугнула от Весты Беллатрису. Уже каким-то чудом спустилась. Веста кивает в знак благодарности, а в эту же секунду Рон разражается громким, заливистым смехом. Это ещё что такое? — Веселящие чары, — тяжело дыша, предполагает Лавгуд. Неподалеку материализуется из дыма Беллатриса и кидает в Лавгуд заклинанием, но Веста выставляет перед ней Протего. Квиты. Заклинания снова полетели с молниеносной скоростью, ослепляя яркими вспышками. Это никогда не закончится. Бесполезно. Они не выиграют. Все уже вымотаны. Лавгуд уже еле держится на ногах, один Уизли смеется во всю из-за помутивших рассудок чар, другая Уизли все еще на полу, из последних сил швыряет порчу в целящегося в Рона Пожирателя. Откуда их так много? Почему стоит им устранить одного соперника, появляются ещё, и ещё? Это никогда не закончится. Веста лихорадочно шарит взглядом по комнате, пытаясь понять, что можно сделать. Хоть что-то, хоть какое-то решение. Ну же! Находит. Неужели находит? Неужели сработает? Думать нет времени. Когда Беллатриса снова замахивается палочкой, Веста взмахивает своей и передвигает плавающий в воздухе Марс ближе к Пожирателям. — Инфлэтус! — Планета мгновенно раздувается до огромных размеров. За ней уже даже становится не видно ни Беллатрисы, ни других Пожирателей, слишком велика. — Экспульсо! А после — всё, как в замедленном действии. Обе противоборствующие стороны замерли, наблюдая за тем, как желтая молния ударяет в планету, и та, как и Юпитер ранее, со скрежетом расходится трещинами. А после — мощный поток энергии, отталкивающий всех в разные стороны, сбивая все подряд огромными, тяжелыми кусками планеты. Веста снова сталкивается с полом, но теперь уже спиной, отчего боль на секунду чуть ли не парализует тело. Поверх неё — осколки, пыль. Дышать невозможно. Кашляет, чувствуя, как сдавило легкие. Мощность взрыва заставила взорваться и рядом плавающие, куда более маленькие по размеру планеты. Воцарилось очередное безумие. Грохот, чей-то крик, кто-то продолжил бросать заклинания, вспышки. Рядом пролетела молния, заставляя отскочить в сторону и ползти куда-нибудь в укрытие. Тело словно парализованное, не дает подняться. Вставай же. Если не хочешь помереть здесь после всего, что было, вставай. Ну же! Тело послушалось. Кое-как поднялась на подкашивающиеся ноги, всё тело болит, ноет, Пожирателей не видно, где-то под завалами, один выбрался, но Лавгуд, уже успевшая подняться, саданула по нему оглушающим, после чего подрывается к Джинни и закидывает её руку себе на плечо, становясь опорой. — Уходим, — говорит Веста, хватая Рона, все еще задорно веселящегося, за локоть и оттаскивая к выходу вдалеке. Когда они огибают громадный Сатурн, и до двери остается всего несколько метров, Веста скользит напоследок по комнате взглядом и замирает, заметив отблеск чего-то светло-голубого между далекими развалинами. Левая рука, всё ещё до невозможности ноющая в запястье, моментально хватается за шею, пытаясь нащупать. Не находит. На шее нет подвески. Сорвалась. Подвеска сорвалась с шеи, когда Веста упала. — Акцио топаз! — кричит она, направляя палочкой на подвеску, и камень приподнимается, но ему не дает полететь к хозяйке тяжелый осколок планеты, прочно прижимающий цепочку к полу. Веста делает неосознанный шаг в ту сторону, чтобы забрать подвеску без магии, руками, но Джинни неожиданно выставляет перед ней свободную руку — другой все еще держалась за Лавгуд, как за спасительный круг. — Сдурела? Мы должны идти! — Я должна забрать, — говорит она, даже не смотря на неё, невидящий взгляд прилеплен к блестящему голубизной камню, пытающемуся вырваться из-под тяжести осколка. Это же её. Её подвеска, её камень. Третий год она носит его почти не снимая. Уже как часть тела. Она не может просто оставить его здесь, в развалах магического планетария. Вдалеке, из-под завалов выбирается один из врагов, твердо встает на ноги. — Не ценой жизни! Пошли! Веста не слушает, всё же предпринимает попытку двинуться в сторону уроненного топаза, но в эту же секунду в них летит брошенное тем самым Пожирателем заклинание, принуждая пригнуться. — Не глупи! — кричит Джинни, хватая Весту за запястье. Рон рядом заливается смехом. — Это папин подарок! — Подарит новый! И с этими словами она толкает Весту в сторону двери. Выбора не остается: времени уже нет. Джинни права. Не ценой своей жизни. Не ценой их жизней. Лавгуд распахивает дверь, и они вчетвером вываливаются из комнаты. Здесь светлее, чем в комнате с планетами, и свет сперва беспощадно слепит, заставляя слезиться глаза. Через несколько секунд, проморгавшись, Веста наконец обретает способность различать силуэты. — Поттер! — с облегчением выдыхает она, подрываясь к нему, пока Джинни запирает дверь на замки. — Слава Мерлину, ты живой. Во время битвы не было времени думать, как там другая половина их компании, что с ними, все ли живы. Но сейчас Веста понимала, что за безмолвный червяк грыз её голову сомнениями на протяжении ожесточенной борьбы. Страх, что она может потерять человека, которого только обрела. — Ты жива, — тоже вздыхает он, беря её за руку, словно проверяя прикосновением — точно ли она здесь, рядом, живая. Так дико звучит. С каких пор из их уст вообще теплым облегчением может срываться слово «жив»? Когда они забрели не туда? Веста тем временем, сжав в ответ его руку дрожащими пальцами, рассматривает помещение. Комната усеяна какими-то громадными аквариумами, в которых плавали человеческие мозги со странными лентами, отображающими какие-то картинки. У Долгопупса сломан нос, и он что-то говорил, но невнятно, Грейнджер сидела на полу, подперла её спиной, почти без чувств, бледная, как призрак. Поттер один был почти не покалечен, хотя его кожу усеяли мелкие царапины, и из носа тоже текла кровь, но намного меньше, чем у того же Долгопупса. — Коллопортус, — произносит Поттер, наведя палочку на дверь, и та запирается ещё и с помощью магии поверх всех замков. Пророчество, ещё на удивление целое, зажато локтем. — Где вы были? — В странной комнате с планетами, — мечтательно отвечает Лавгуд. — Там даже можно летать… если оттолкнуться… — Гарри… ты такой смешной… — сквозь смех заявляет Рон, всё ещё уязвленный действием заклинания. Тыкает в Поттера пальцем и заходится еще большим смехом. — А мы видели Уран… уранус… смешно, да? Хах… Поттер переводит вопросительный взгляд на Весту. Она выпустила его руку, чтобы убрать с лица выпавшие из хвоста пряди волос и протереть лицо от налипшей поверх крови грязи. — Веселящие чары, — объясняет она сбито. — А у Джинни нога… вроде сломана, я не знаю. Всё совсем плохо, Поттер. Я серьезно. — Тихо, — мотает он головой. — Ещё не все потеряно. Этот его спокойный, твердый тон заставляет воодушевиться. Отрезвляет, рассеивает ужас, всё продолжающий нещадно клокотать в груди. По крайней мере, теперь их семеро. Уже проще. Если не считать, что половина не боеспособна. — Гарри, смотри, тут мозг… акцио мозг! И, действительно, большой мозг за мутным стеклом поднялся в воздух, плеснув странной зеленой жидкостью на пол, и стремительно полетел в сторону Уизли, а следом вились длинные ленты движущихся изображений, как на колдографиях. — Рон, нет! — кричит Поттер, но поздно. Ленты обвили Рона, сжали чудовищными объятиями, обвили веревками его руки, и Уизли завопил от боли. — Диффиндо! Диффиндо! — Они здесь! Там, за дверью! — пронзительный голос Беллатрисы из комнаты, которую они совсем недавно покинули. Веста обменялась с Поттером взглядом, полным леденящей душу паники. Ещё не все потеряно? Долгопупс подорвался к Грейнджер, помог ей подняться, она практически повисла на нем, видимо оглушенная ранее каким-то заклинанием. Веста тем временем помогла Лавгуд поднять Джинни, и они с обеих сторон подхватили её под руки. Поттер наконец одолел щупальца, но те оставили кровоточащие, гноящиеся рубцы на руках Уизли. Дверь распахнулась, впуская в комнату фигуры в плащах, и все подростки рванули в противоположную сторону, к какой-то ещё одной двери. Но стоило одному шагнуть из комнаты, как он, не нащупав ногами пол, полетел камнем в пропасть, в густую темноту. А за ним, по инерции, и другие — следом. Они летели вниз, рискуя разбиться о каменный пол, но каким-то чудом остановились в паре дюймов от него, замерев. И только после этого коснулись плоской поверхности. Не успели они подняться, как следом уже пробрались в комнату скопы черного дыма, заметались в воздухе, пролетали совсем рядом с подростками, опаляя холодом. Веста не успела сообразить, что происходит, когда кто-то уже грубо потянул её за волосы, собранные в хвост, вынуждая подняться на ноги, хотя они уже еле держали тело. Попыталась вырваться, билась, брыкалась, но, когда кончик палочки угрожающе уперся в шею, тут же замерла, понимая, что ничего уже не сделать. Тяжело дышала, стараясь максимально отстраниться от палочки и рук, что держали её, но не выходило, держащий её был слишком близко. Оставалось только смириться. Стоять смирно, пытаясь разобраться в происходящем. Обвела тревожным взглядом комнату. Они в каком-то круглом зале, посреди — непонятная каменная арка со странным туманом внутри. Всех подростков «разобрали» Пожиратели, наставив на них палочки, и Поттер, с пророчеством в руках, стоял один, посередине. Панически перебегал взглядом от одного схваченного друга к другому, не знал, что делать, как это остановить. Ближе всех к нему — Веста и тот самый Пожиратель, крепко держащий её за волосы. Очевидно, человек, к которому она бы хотела не приближаться никогда вовсе. Человек, от которого почти буквально тошнит, от которого отвращение подкатывает к горлу комом. А его знакомая палочка направлена ей прямо на шею, заставляя мрачные мысли разлиться по извилинам. Всё кончено. Одно лишнее движение — она труп. Снова в руках Люциуса, снова под его властью, снова беззащитна и ничтожна. — Отдай пророчество, — ледяной сзади нее. — Ниоддавай! — невнятно прокричал Долгопупс из-за сломанного носа. Его держала Беллатриса, вцепившись пальцами ему в каштановые волосы. Её изогнутая палочка тоже упиралась ему в шею. — Разбей его к чертям! — выпалила Веста следом, и тут же поплатилась: Люциус сильнее дернул её за волосы, отчего из глаз брызнули жалкие слезы. Кончик палочки плотнее прижался к её шее, прямо к бьющей пульсом артерии. — В твоем положении, крайне невыгодном, тебе следовало бы наконец закрыть свой грязный рот, — прошептал ей приемный отец прямо в ухо, заставляя вздрогнуть. Ударить бы его, да только она снова поплатится за это. В глазах Поттера — самая настоящая борьба. Сомневается. Не хочет отдавать единственный козырь, неизвестное ему самому оружие, но понимает, что нет выбора. Понимает, что его друзей убьют. Их убьют в любом случае. Разве он этого не понимает? Им незачем оставлять свидетелей. Они убьют всех присутствующих, стоит только пророчеству оказаться в руке Люциуса. Хочется прокричать «Не отдавай!», но палочка все также угрожающе надавливает на сонную артерию. Поттер, мазнув напоследок взглядом по беспомощной Весте в руках Люциуса, с сокрушенным видом протягивает шар. Зачем. Нельзя было. Нельзя! Она уже мысленно готовится к неизбежному. Дышит тяжело, чувствуя на своих волосах тяжелую руку Люциуса. Готового в любой момент, получив пророчество, пальнуть по ней Убивающим. Потому что ему плевать на нее. Всегда было плевать на неё. Двенадцать лет она прожила под его крышей, была его кроткой, послушной дочерью, и теперь он без зазрения совести убьет её, как и убьет любого из её друзей, не моргнув глазом. Что скажет Нарцисса? Андромеда говорила, что у неё тоже есть сердце. Как отреагирует Нарцисса, узнав, что Люциус убил её дочь? Что бы ни произошло, она всё ещё оставалась её дочерью, пусть и формальной. Той, кому Нарцисса осторожно заплетала волосы вечерами, той, кому передавала свои знания о родословных, о волшебном мире, той, кого так упорно учила всем правилам, манерам. Нет, Нарцисса не хотела бы её смерти, Веста уверена. Пойдет ли Люциус против своей жены? Или не станет её убивать, но возьмет в плен, оттащит обратно в Малфой-мэнор, запрет там навечно? Лучше уж тогда пусть убьет. И стоило этой мысли вильнуть в голове подобно змее, как неожиданно в воздухе, из ниоткуда, появляются светлые фигуры, трансгрессируют прямо в зал. Тонкс, Люпин, Кингсли, Грюм… Неужели прибыло спасение? Этому даже не верится. Наивно верить, что их могут спасти. — Убрал от неё свои грязные руки, — прозвучало где-то сбоку. Голосом, от которого тут же в груди потеплело, будто развязывая многочисленные тугие узлы, не дающие дышать. Рука Люциуса отпустила её волосы, позволяя ей наконец повернуться и увидеть лицо, которое и так уже всплыло перед глазами. Увидеть отца. Целого, невредимого. Она боялась, что не увидит его больше. И эти мысли были самой жестокой пыткой. Удар. Кулак Сириуса заехал по лицу Люциуса, заставив того откинуть голову назад. На бледное лицо брызнула его же кровь. Чистая кровь, которой он так гордится. Каков тебе вкус этой твоей чистой крови, отец? Ей вдруг захотелось истерически рассмеяться. Теперь, когда она наконец не беспомощна перед ним. Теперь, когда рядом настоящий отец. Которому, кажется, сорвало голову, потому что одного удара ему показалось катастрофически мало. Ударил ещё раз, Люциус уже даже повалился на каменную поверхность пола, Сириус ударил снова, и ещё, и ещё. Вокруг разверзся Ад. Веста еле успела пригнуться, когда прямо над ней просвистели, с разницей в одну секунду, две вспышки, красная и зеленая. Орденовцы стали быстро освобождать из лап Пожирателей членов Отряда Дамблдора, уводить их в безопасное место, прятать за камнями, успевая при этом отвечать на все заклинания, брошенные в их сторону. — Пап, прекрати, — подорвалась к отцу Веста, увернувшись от очередного заклинания. Он продолжал выплескивать на Люциуса всю злобу, ненависть, лютую ярость, которая теснилась в нем уже год и теперь нашла выход в драке. Даже не магической, он делал все своими руками, просто бил, и бил… — Хватит… Отец в очередной раз замахивается, но Веста хватает его обеими ладонями за уже окрасившуюся в алый руку, переводя его внимание на себя. Ушибленная в Комнате Вселенной левая рука ноет, но она старается отмахнуться от боли, как от никчемной мухи. Он переводит на неё взгляд, потемневший от злости, почти безумный. Веста уже видела этот взгляд, эти глаза — в ту ночь, когда зачем-то рассказала обо всем. Не стоило. Ей определенно не стоило это тогда делать. — Сейчас не время, — умоляюще шепчут её пересохшие губы, и он, на удивление, кивает. Пролетает очередное заклинание, и он рывком утаскивает её за каменную глыбу. Прижимает рукой к себе, закрывая на случай, если полетит ещё одно. Отбивает чье-то заклинание, а она прижимается к нему, чувствуя, как остервенело бьется в его грудной клетке сердце, почти в унисон с её собственным. И знакомый запах одеколона накрывает, почти как мягким, домашним одеялом. — Вам нужно выбираться отсюда, — заключив её лицо в ладони, говорит он, смотря ей прямо в глаза. — Мы справимся сами. — Вас меньше, — качает она головой, ощущая тепло от этого отеческого прикосновения, пусть его руки и задевали все ссадины. Словно его руки забирали её боль, а взамен дарили спасение, успокоение. — Вас тоже было меньше, но вы же справлялись, — усмехается он, и она видит в его родных глазах тень гордости. Сириус гордится ей. Гордится своей дочерью, ведь она взяла себя все-таки в руки. А если бы нет? Если бы так и осталась сидеть безвольной, жалкой, трусливой куклой, не способной дать отпор? Её бы уже не было в живых. — Гарри, — окликает он крестника, пригнувшегося от чьего-то очередного проклятья, даже неизвестно, с какой стороны прилетевшего. Тот рванул в их сторону, тоже спрятавшись за глыбой. Прижался спиной к камню. Там, на поле боя, гремели заклинания, крики. Битва шла полным ходом. — Берите остальных и уходите отсюда. — Что? Нет, мы остаемся. Он туда же. Сириус правда полагал, что Веста с Поттером просто возьмут и уйдут? — Вы справились прекрасно. Но позвольте нам закончить. — Блэк! — окликнул Сириуса один из Пожирателей, но обернулись они оба с Вестой. Пришлось вырваться из укрытия, потому что в глыбу полетело заклинание, разбрасывая в стороны каменные осколки. Пожиратели стреляли с разных сторон, орденовцы справлялись, но их действительно было меньше, а из членов Отряда были боеспособны лишь двое: Гарри и Веста, ведь Долгопупс не мог произносить заклинания, пусть и отбивал летящие в него проклятья, у Рона все еще помутнен рассудок, Гермиона оглушена, Джинни не может встать, в Лавгуд тоже попали оглушающим. Один из Пожирателей — знакомое лицо, видела на семейном древе, Рудольфус Лестрейндж — замахнулся палочкой на Долгопупса, но Веста выставила между ними Протего. Бросила вслед в Лестрейнджа оглушающим, но тот вовремя трансгрессировал дымом в сторону. У Долгопупса уже не оставалось сил, и она подорвалась к нему, помогла подняться на ноги. — Остоббедей! — крикнул он, когда в них бросили очередным лучом, но из-за произношения его заклинание не произвело должного эффекта, оказавшись лишь скопом бесполезных искр, и им пришлось рвануть в сторону, уворачиваясь. — Давай ты просто посидишь? — сбито спрашивает она у него, когда он предпринимает попытку вылезти из временного убежища и снова ринуться в бой. — Эдо дичего, я могу сдажаться, — гундосит он, а кровь из носа всё ещё течет, течет вниз по губам, хотя прошло уже много времени, и она могла уже давным-давно остановиться. — Послушай, Долгопупс, твои родители уже гордились бы тобой, — произносит Веста, сама удивляясь, почему именно эти слова сорвались с языка. И видит в его глазах что-то непередаваемое, примесь тоски, сожаления и понимания. — Ты блестяще боролся. Но сейчас, — нервно сглотнула, всё ещё с трудом дыша. — Сейчас помоги орденовцам оттащить Грейнджер и Лавгуд в безопасное место, ты им нужен. Ладно? Долгопупс кивает, и они рывком покидают это укрытие, он — помочь вышедшим из строя, она — в гущу событий. Веста даже не знала, за что браться: везде орденовцы боролись с Пожирателями, Сириус успешно справлялся сразу с двоими, Поттер помогал всем подряд, обезоруживая то одного врага, то другого. И неожиданно её взгляд цепляется за Люциуса, который не сражался ни с кем. Проведя рукой по лицу, отчего на ладони осталась кровь, он сжал челюсть до желваков и, опираясь на трость, похромал куда-то в сторону; пророчество уже было разбито вдребезги. Злость захлестнула с головой. Собирается уйти? После всего? Красный луч срывается с её палочки, но пролетает в паре дюймов от него — промазала. И, заметив это, он обернулся, моментально выхватывая свою палочку из трости. — Ты, — констатирует он со жгучим презрением. Видимо, думал, что это кто-то из орденовцев. — Сбегаете? — Не лезь в то, чего не понимаешь, никчемная ты девчонка. Прямо перед ней — воплощение её страхов, образ, который использовал боггарт, чтобы питаться её ужасом на третьем курсе, но её больше не трясет, жалкая паника не обволакивает тело. Веста больше не боится. Она не позволит ему уйти. Выйти из воды сухим. Она отомстит. Он будет гнить в Азкабане до конца своих дней. Вот, на ком должен быть запечатлен поцелуй дементоров. Вот, кого они с радостью расцелуют. Не слушая его слова, она бросила в него оглушающим. Отбито. Отталкивающим. Снова отбито. Разоруживающим, снова оглушающим, жалящим, отталкивающим, взрывательным — лучи все летели в него без перебоя, но он спокойно отбивал их в сторону взмахом руки. Сволочь. А ярость все бурлила, бурлила в крови. — Правда хочешь со мной драться, Эстери? — надменно спрашивает он, когда она занимает несколько секунд, чтобы отдышаться, втягивая раскаленный от заклятий воздух сквозь стиснутые зубы. — Со мной? С Беллатрисой же дралась. Безуспешно, но дралась. — Кем ты себя возомнила? — Вспыхни! Огненный шар устремляется в него, но он снова отбивает его. — Возомнила себя взрослой? Думаешь, справишься со мной? Все, что было с тобой до этого — ребячество… ты не имеешь ни малейшего представления, что такое настоящая боль. Хватит. Болтать. Он только и умеет, что болтать, угрожать, а когда воплощает угрозы в действие, то его жертвой становится лишь человек, не способный дать отпор, беззащитный перед ним, унизительно беспомощный. Теперь, когда в её руке палочка и она больше не беспомощна… — Остолбе… — Круцио! Даже не успела бросить оглушающим. Заклинание обожгло сильнее любого пламени. Ударило в грудную клетку и тут же болью расползлось по всему телу. Эта боль плавила кости, разрывала легкие, взрывала голову, дробила мозг в труху. Хуже, чем гореть заживо. Даже не поняла, как оказалась на полу. Ноги сами подкосились, а глотку обжег пронзительный, истошный крик, рвущийся из сдавленных легких. И она каталась по полу, хватаясь за грудную клетку, за голову, не чувствуя собственных пальцев, в попытке остановить это, прекратить. Тело не слушалось, такое тяжелое, неповоротливое, отказывалось воспринимать команды мозга. Ничего не воспринимало, кроме этой огненной боли, прогрызающей себе путь от грудной клетки к каждому атому тела. Прекратите это… прекратите… хватит… она умоляла, мысленно умоляла, лишь бы это закончилось. С этой болью невозможно бороться. Она отключает мозг, рассудительность, оставляет лишь тело, пустое тело мучиться, кататься по полу в желании умереть, лишь бы все это прекратилось. Веста сама не поняла, когда и как это все-таки закончилось. Просто по щелчку. Боль вдруг прекратилась, сползлась обратно в место распространения — в грудную клетку и затихла, притаившись. Она лежала, пытаясь отдышаться, грудь вздымалась, пока легкие бешено качали воздух. В глазах — пелена из слез. Кто-то схватил её за руку, рывком поднял на ноги. Часто моргая, она сконцентрировала рассеянный взгляд — Поттер. Поттер помог встать, сунул ей в руки выпавшую палочку. А Люциус боролся теперь с Сириусом, очевидным её спасителем. Что у него сейчас в голове? После увиденного только что? Проигрыш Люциуса был очевиден заранее. От такой ненависти, такой пламенной злости нет спасения. Совсем скоро он не выдержал этого натиска, сперва из его рук вылетела палочка, а затем и он сам столкнулся с дальней стеной, мгновенно отключившись, сполз на холодный пол. По Сириусу было видно, что он бы продолжил, бросил бы заклинание в даже оглушенного, настолько ненавистного человека, но не успевает, потому что приходится вступить в схватку с двумя другими Пожирателями. Поттер присоединяется, но у Весты больше нет сил, она лишь судорожно сжимает палочку, на ватных ногах отходя назад. Круциатус. Она не думала, что хоть раз испытает на себе его силу. И теперь мысленно взмолилась, чтобы никогда больше его не испытать. Из неё словно выскребли все органы, прокрутили через мясорубку и запихнули теперь обратно бессвязное нечто, едва ли позволяющее стоять на ногах. — Браво, Джеймс! — кричит Сириус Поттеру, когда тому удается проворно обезоружить одного из противников. Джеймс?.. Второго оглушает сам Сириус. И в битву вступает Беллатриса, до этого сражавшаяся с Тонкс. Ударила по ним двоим красными лучами, но те вовремя выставили защиту. — Ну же, давай! — откровенно веселится Сириус, сражаясь с кузиной. — Покажи, на что ты способна! И отправляет в неё заклинание, который тут же отлетает в сторону. А следом свистит новый красный луч. Ударяя его прямо в грудь. Улыбка так и застыла на его лице. Тело слегка изогнулось, накренилось назад. И он сделал шаг, неотвратимый шаг назад, после чего туман из арки накрыл его своей легкой дымкой, утягивая за собой, туда, внутрь, в свои ледяные объятия. И вскоре он исчез полностью. Словно никого и не было. Поттер не понимал, что происходит. Не понимал, почему Сириус не появлялся с другой стороны арки. Веста что-то о ней слышала. Что-то об этой злополучной арке. Давно. Настолько давно, что полка в длинных коридорах её памяти успела покрыться толстым слоем пыли. Но сейчас пыль стерли одним махом. И осознание скользило неумолимо, нещадно, окутывало всё тело целиком, будто погружая в купол, в котором не было воздуха. Всё доходило именно из-под этого купола. Голоса, крики. Его крик. Гарри кричал. Так, что сердце расходилось по швам, по сосудам, обращалось в пыль, никчемную кучку. Она не могла кричать. У неё не было на это сил. Ничего внутри не осталось. Всё ещё не могла до конца осознать. Поверить. Вникнуть. Смотрела на арку пустым взглядом. С пустым телом, без души. Душу вытащили наружу и исполосовали всеми непростительными. Нет. Это же не может быть правдой. Он вернется. Сейчас точно вернется. Совсем скоро появится, где-то появится. Она отшатнулась. Почувствовала, что не держат ноги, снова, еще хуже. Нет, нет, нет. Поттер всё кричал. До хрипоты, до оглушения. Кто-то подбежал к ней — хотел держать, если она побежит к арке. Она не бежала. Она не Поттер. У неё не было сил даже на эту боль, на крик, на попытки подобраться к арке и вытащить оттуда за шкирку отца. Она знала, что всё равно не вытащит. Она дрожит до боли в мышцах, стискивает зубы почти до боли в челюсти. И молчит — до невыносимой, острой, режущей боли в грудной клетке. Будто пытку Круциатусом и не останавливали. Это неправда. Её обманывают. Всё это — иллюзия. Такого не может быть. Поттер вырвался из крепкой хватки — бежит куда-то, она не понимает куда. Не понимает, что происходит. Озирается — он бежит за Беллатрисой. Беллатрисой. Она во всём виновата. Эта поехавшая маньячка… она. Виновата. В этом. Ноги несут её в том же направлении. Кто-то хватает за левую руку. С пылающим гневом в потемневших глазах она оборачивается — Люпин держит её за запястье, не пускает. До этого держал Поттера, но теперь, теперь придется держать Весту. Ему самому больно, но он не может позволить наворотить ей ошибок. А что в его понимании ошибки? Что теперь может иметь значение? Иди ты к черту! — хочет крикнуть она, но молчит. Всё ещё молчит. Губы плотно сжаты, дрожат, будто она вот-вот разрыдается, но рыдания не выходили из легких. Смотрела на Люпина, словно не узнавала. Глаза широко раскрыты, словно у куклы, даже не моргает. — Ты ничем не поможешь, — шепчет он, хрипло, надломанно. Она пытается вырвать руку — он держит крепко. Ему самому больно, у него у самого в груди роится боль, но он зачем-то держит. Зачем? Ничего уже не имеет значения. У неё роилось куда больше боли. Роилось, бесконечно скользило, толкалось изнутри, верещало, скреблось. Отпусти меня! — хочет заорать она, но молчит. Всё ещё пытается вырвать руку, упирается в пол ногами, тянет всем телом, прилагая все оставшиеся силы. Ты не понимаешь, не понимаешь, не понимаешь!.. Голова взрывалась безмолвным криком, расходилась трещинами, рассудок мутнел, терялся, уплывал куда-то далеко. Оставляя пустую оболочку бороться в жалкой попытке вырваться. Не понимаешь! Ты меня не понимаешь! Отпустите меня! Отпустите!.. Веста взмахивает палочкой и откидывает его заклинанием. Легким, несильным, он даже не упал, вовремя поймал равновесие, но это заставило его отпустить хватку, схватиться за грудную клетку, потому что каким бы легким заклятье ни было, магия болезненна. В его глазах — укор, непонимание, явственные слова не надо, остановись, останься, почти мольба. Ей плевать. Ей так глубоко плевать сейчас на все. На все, что думают другие. Ей плевать на всех, кто хочет её остановить, кто встанет на пути, она должна. Она не ждёт ни секунды. Разворачивается резко, почти летит к выходу, едва ли чувствуя холодный пол под ногами. — Веста! — кричали ей в след. — Что ты?.. Где Лестрейндж, где… нужно найти. Уничтожить. Изорвать её жалкое тело в клочья. Измучить душу до беспамятства. До помутнения рассудка. Это единственное, что имело значение, придавало сил, уверенности, помогало держаться на ногах. Нужно найти. Где она? Где? — Я убила Сириуса Блэка! — безумный хохот вдалеке. Шум шагов. Её и — Поттера Она близко. Веста укоряется ещё больше, бежит без разбора, на звук шагов, на звук её беспощадного смеха. Одна лишь мысль пульсировала в голове оглушительным звуком. Отомстить. Отомстить! Заставить мучиться. Веста заставит её мучиться. Заставит кататься по полу от уничижительной боли, кричать, пока её же перепонки не взорвутся, пока в легких не останется воздуха. Отомстить. Когда она наконец вбегает в пустующий зал, убийца уже на полу. Смотрит на Поттера. Тот — направляет на неё палочку. Весь бледный, мокрый, дрожит, хватается за голову от боли в шраме. Он уже сбил Беллатрису Круциатусом, её палочка лежит в метре от них. Но он не продолжает. Почему он не продолжает? Это же идеальная возможность. Продолжай пытать её. Ну же! Пытай, пытай, пока она не потеряет голос от собственного визга, не потеряет сознание от агонии. Пытай её! Что ты медлишь?! Пытай! Она заслужила! Почему он медлит? Веста крепко стискивает палочку. Уверенно идёт к Гарри, звук её шагов гулким эхом раздается по всему залу. Беллатриса её замечает. Скалится. Она в западне, но она скалится, потому что думает, что выберется невредимой. Не выберется. Веста сама готова умереть, отправиться в ту арку за отцом, но она не позволит ей выйти из воды сухой. Она заставит её мучиться. Если не Поттер, то она — она как никто другой заслужила — заставит её извиваться от боли жалкой куклой под действием Круциатуса. — Вся семейка в сборе, не так ли? — сладко протягивает Лестрейндж. И скалится, скалится. — Только не хватает папочки… Веста готова наброситься на неё без оружия. Разбить костяшки в кровь об её самодовольное лицо, задушить голыми руками, кожей почувствовать последний стук её сердца. Но Круцио справится с этой работой быстрее. Эффективнее. Она поднимает палочку. Не моргает. Смотрит испепеляюще, с диким, безумным блеском в глазах. Без проблеска чего-то доброго, положительного, сияющего, прежнего. Это уже какая-то другая Веста. Старую разорвало в клочья. — Будешь пытать меня, симпатяжка? Твой дружок уже пробовал. Давай, мне интересно на это поглядеть… — и снова заливается смехом. Откинув голову назад, даже прикрыв впалые глаза. Смеется, смеется так заливисто, громко, с концентрацией безумия и бесстрашия. Она не боится. Она не боится каких-то двух нелепых подростков. Что они ей, одной из самых сильных ведьм, правой руке самого Темного лорда, сделают? Ей, бесстрашной, до отчаяния сумасшедшей, стойкой Беллатрисе Лестрейндж? Она смеется, потому что сама мысль, что ей причинят хоть какой-то вред, смешит до бреда. Круцио, круцио, круцио… — повторяет Веста в голове, уже заранее чувствуя во рту приторно-сладкий привкус произнесенного заклинания. Веста открывает рот, дыша через силу. — Авада Кедавра, — срывается вместо желаемого с губ горячим, сладостным ядом. Зелёный луч полоснул жертву беспощадно и чересчур быстро. Никаких мучений. Не испытала всей боли, что заслуживала. Но какая разница, если она все равно получила то, чего заслуживала в итоге? Смерть, беспощадная, неотвратимая. Эта психопатка заслуживала лишь смерти. Нельзя было рисковать, она могла бы избежать участи, если бы время тратилось на пытки. Здесь каждая секунда на счету. Поттер ошарашенно оборачивается. Не верит, что услышал правильно. Не верит, что это её голосом было произнесено чудовищное заклинание. Эта она, Веста, только что?.. да. Только что. Оба тяжело дышат. Он не сводит взгляда с неё, она — невидящего взгляда с обездвиженного тела на полу. С таким же невидящим взглядом. Точно ли умерла сейчас Беллатриса? Не Веста, нет? Тогда почему в её глазах тоже — ничего живого? Где она, та живая Веста? Она даже не понимала. Ничего толком не понимала, не осознавала, что она только что сделала. До какого хладнокровного отчаяния дошла. И вспять уже не повернуть. Мозг словно прекратил свою работу. Веста могла лишь смотреть на обездвиженное тело, застывший оскал на лице, стеклянные глаза и рассыпавшуюся по полу копну черных путаных волос. — Так, так, так, — холодный, незнакомый Весте голос. Даже не вздрагивает, потому что весь страх куда-то исчез, растворился на крупицы. Больше ничего не боится. — Я полагал, что попытку убить предпримет знаменитый Гарри Поттер, но в итоге… Беллатриса Лестрейндж была убита какой-то девчонкой. Была убита. Такое неправильное слово. Дикое. Чуждое. Нет, она не убивала. Она никого не убивала же. Не убивала? Веста не способна на убийство. Она точно знала — не способна. Это не она. Она ещё ребенок. Гарри замечает источник звука первее, темную высокую фигуру в полумраке, и толкает Весту себе за спину, закрывая собой. А шрам всё болел, болел, болел… он удивлен, как еще стоит на ногах. — Разумеется, я отомщу за свою любимицу, — равнодушно сообщает Волан-де-морт, но почти змеиный шепот сочится благоговением к погибшей, а в змеиных красных глазах мелькает что-то непостижимое. Не боль, нет, но тёмное, жалящее, выворачивающее наизнанку. — Но я разочарован, Гарри Поттер… — имя Поттера из его уст звучит леденящим душу шипением. — Не стану лгать, я наслышан о девчонке. Предательница крови, беглянка… Знаю, кем приходился ей этот Блэк, и мотив мне понятен… но ты, Гарри, в тебе такой потенциал, и ты позволил себе его упустить? Отдать все почести этой девчонке?.. как ты слаб. По-видимому, даже она, — он провел по ней ледяным взглядом, и его нечеловеческий рот скривился в неподдельном отвращении, — сильнее тебя. Какая жалость. — Способность к убийству не равна силе, Том, — говорит неожиданно ещё один голос, появившийся неоткуда. Знакомый голос. Дамблдор. Откуда он возник? Сама не успевает понять, как начинается жестокая дуэль. Дамблдор взмахом руки отталкивает подростков дальше, за колонну, и Поттер прижимает её к себе, ближе, почти вжимая в каменную поверхность этой колонны, потому что заметались опасные проклятья. Осколки, щепки, огромное пламя, заклинания — всё проносилось мимо, а он сжимал её в объятиях, чтобы, на случай, если проклятья доберутся до них, они бы повергли его первым; чтобы он закрыл ее собой. Веста этого не хотела. Хотела оттолкнуть его, взять весь удар на себя. Не из самоотверженности. Из чистого эгоизма. Где-то глубоко в сознании, в темных уголках, она надеялась. Надеялась, что ей отомстят, что на этом все закончится. Сперва — её месть, затем — месть ей. Всё, как и должно быть. Естественный порядок. И всё бы завершилось. Но нет, теперь все эти мучения, эта кровоточащая дыра в груди останутся. Никто не прервет это, не прервет её жизнь, чтобы разом не стало двух Блэков. Это жестоко. Убивать одного и не убить другую. Их нельзя разделять. Высшая степень жестокости. Она была бы даже не прочь, если бы её перед этим пытали, упиваясь этой сладкой местью. Всё равно никакой Круциатус не сравнится с тем, что испытывала она теперь, прокручивая перед безжизненными глазами эту сцену, этот момент, когда на его лице застыла последняя улыбка. А потом все бы просто закончилось. После пыток пришло бы блаженное спасение. Однако теперь, когда Дамблдор здесь, спасает их жалкие жизни, когда Поттер прижимает её к колонне, чтобы уберечь — ей, видимо, придется жить. Зачем-то придется жить.