Голубых кровей

      Вечером тысяча девятьсот девяносто второго года в гостиной сидят шесть человек, но от этого Сигнусу не легче — он всё ещё чувствует себя ужасно одиноким и прячет лицо в дыму, исходящем из его коллекционной трубки. Он пробегается незаинтересованным взглядом по родным стенам и вдруг давится от привычной роскоши, на что — благо — никто не обращает ни малейшего внимания. В один момент от мерцающих ламп и золотых канделябров ему становится тошно. Кажется, одну из ламп привезла им из Греции Кассиопея, но ни у кого не хватило духу её выбросить.       Сигнус останавливается на сгорбившейся тётке и сквозь дымку присматривается к ней повнимательнее. От её былой стати и прямой горделивой осанки не осталось и следа: Кассиопея подпирает подбородок иссохшей ладонью и напряжённо поджимает тонкие губы, явно не будучи довольной темой разговора. Впрочем, Сигнус не слышит, о чём говорят родственники, и не смеет предвкушающе улыбнуться во всю ширину рта. Надоедливая лампа больше не будет уродовать их прекрасный дом.       Рядом с Кассиопеей вальяжно восседает Лукреция и флегматично помешивает остывающий чай. Её подарком на годовщину свадьбы Сигнуса был золотой канделябр, который Друэлла посчитала признаком отсутствия вкуса, но, разумеется, ничего не сказала и с фальшивой благодарностью приняла его. В отличие от остальных женщин Блэк, у Лукреции были прямые волосы, которые она никогда не собирала в причёску. Её волосы были её гордостью, и эта гордость оставалась на её собственной и чужой одежде, мебели и даже на отвратительном золотом канделябре, который своим исчезновением наконец-то избавит их гостиную от дурновкусия.       Сигнус замечает Ирму и Меланию и не может отвести от них восхищённого взгляда. Воистину никто не мог сравниться с ними в красоте, и даже их не менее прекрасные дочери всё же уступали им в грации и изящности. Платиновые локоны Ирмы очаровательно контрастируют рядом с огненно-рыжими прядями Мелании, и Сигнус делает очередную затяжку, пряча такую красоту в облаке дыма. Им обеим несказанно повезло: Блэки ненавидели любой цвет волос, отличный от чёрного, но для девушек из Крэббов и Макмилланов было сделано редкое исключение. Но Сигнус по известной только ему одному причине всё ещё не любит рыжий цвет и почти что счастлив, что это яркое пятно больше не будет никому мозолить глаза. Что насчёт матери — блондинок он тоже не переваривал.       Исключением стала его жена. Друэлла сидит по правую сторону от Сигнуса и с опаской глядит на задумчивового мужа. Сигнус улавливает в её глазах давно назревший вопрос: «Что ты задумал?», поворачивается к ней и ободряюще улыбается, что, однако, не придаёт уверенности её взгляду. Она всё понимает без слов, кладёт руку ему на колено и молча умоляет о чём-то. Сигнус откладывает трубку — ту самую, которую он получил на прошлогодний День Рождения от любимой жены и которая стала одним из немногих не раздражающих его подарков — на журнальный столик и снова улыбается, на этот раз с извинениями. Друэлла прикрывает глаза и отворачивается. Её прелестные светлые пряди больше не будут сиять и ослеплять остальных на фоне черноты волос Блэков.       Неожиданно для всех Сигнус поднимается с кресла и взмахивает палочкой. Разразившееся адское пламя уничтожает и ненавистную лампу, и надоевший канделябр, и трубку, забирая в свои жаркие объятия последних Блэков. Задыхаясь, Сигнус успевает подумать, что это достойный конец для их насквозь прогнившей, ядовитой, умирающей семьи. Мечущиеся родственники сыплют его проклятиями, но не могут сбежать: камины заблокированы, а по периметру особняка давно начерчен антиаппарационный барьер. Чистейшая кровь Магической Британии окрасила — нет, не голубым — красным и без того начищенные до блеска полы.