Голубых кровей

      Родольфус, сколько себя помнил, не жаловал агрессию в любом её проявлении и по возможности старался ограничивать общение с людьми, которых она без малейших усилий хватала в свои загребущие лапы под жесточайший контроль. Спокойствие и безмятежность давно и намертво засели в его голове, а невозмутимость, доставшаяся ему от отца, словно перемешалась с кровью и теперь циркулировала по всему телу, перегоняя чувство умиротворения по венам. Временами Родольфус зачарованно наблюдал за своей матерью, полноправной королевой колких фраз и изящных оскорблений, лишь на самую малость восхищаясь её талантом испортить настроение всем и каждому в округе, и поражался, откуда в ней таилось столько злобы. Гнев и ненависть она умело прятала за обворожительной, отточенной до идеала улыбкой, но от пассивной агрессии ей было не избавиться. Всякий раз, когда мать начинала язвить в чью-то сторону, отчего-то Родольфусу становилось стыдно и мерзко.       У Беллы агрессия была иной природы — она никогда не скрывала своих истинных эмоций и намерений. Ей ничего не стоило закатить скандал на месте, если её что-то не устраивало или если что-то шло не так, как бы ей того хотелось. Белла выплёскивала гнев на поле битвы, не терпела оскорблений в свою сторону и не играла по чужим правилам. Родольфусу часто приходилось наблюдать, как его мать пыталась вывести Беллу из себя, но Белла берегла остроумие до лучших времён и собеседников и не поддавалась на изощрённые уловки: она не вступала в бессмысленную перепалку и ограничивалась коротким, но точным, попадающим в самую цель оскорблением, оставляя ненавистную свекровь в ярости. Всякий раз, когда Белла с искрящейся радостью в глазах побеждала в дуэли и с тенью усмешки на губах выигрывала негласный поединок с его матерью, Родольфус тайно ей восхищался и, быть может, самую малость гордился.       По словам Друэллы, Белла была жуткой недотрогой и с этим срочно нужно было что-то делать, пока не стало слишком поздно. Белла, впрочем, всегда равнодушно пропускала это замечание мимо ушей и не собиралась его оспаривать. Будучи ребёнком, со слезами и истошными криками она постоянно вырывалась из рук родственников, а с тех пор, как научилась ходить, потеряла потребность даже в заботливых объятиях матери. Первый поцелуй сохранился в её памяти уж слишком размытым для такого значимого события пятном, и только одна небольшая деталь оставила чёткий след в этой истории — собственная вытянутая ладонь, упирающаяся Лоренсу Флинту в грудь. За три коротких месяца их летнего романа Белла до последнего держала его на расстоянии и так и не позволила ему обнять себя, о чём, по правде говоря, позже вовсе не жалела. Периодически она смотрела на виснущую на шее Люциуса Нарциссу, иногда — на обжимающихся в тёмном углу коридора Хогвартса Андромеду и Теда и равнодушно пожимала плечами. В конце концов Белла терпеть не могла объятия.       Белла готова была проклясть себя и забрать свои слова обратно, когда впервые оказалась в руках Родольфуса. Его ладони заботливо гладили её по спине и голове, пока она рыдала из-за побега сестры из дома у него на груди, спрятав в волосах заплаканное, раскрасневшееся лицо. Она готова была забрать свои слова обратно, когда он нежно укачивал её после пропажи Тёмного Лорда и шептал на ухо что-то как всегда успокаивающее и вселяющее надежду. Она готова была забрать свои слова обратно, когда спустя пятнадцать долгих лет Азкабана вновь оказалась в кольце его рук и, еле стоя на исхудавших, трясущихся ногах, отчаянно цеплялась за его робу и не хотела отстраняться. Белла готова была проклясть себя, потому что ни за что не признала бы, что любит объятия Родольфуса больше всего на свете.       Они были сотканы из противоречий и не считали себя лицемерами; переплетаясь друг с другом, они создавали удивительную гармонию, идеальную комбинацию подходящих друг другу контрастов. Родольфус не жаловал агрессию в любом её проявлении, Белла терпеть не могла объятия. Но в ночь перед битвой за Хогвартс Белла утонула в его объятиях в самый последний раз, а Родольфус, как можно крепче прижимая её к себе, предвкушал её самый последний всплеск агрессии.