Их мальчик

Чонгук тяжело кряхтит, перетаскивая коробку с книгами с улицы в зал библиотеки. Тяжелые двери противно скрипят, а в нос ударяет несколько запахов сразу: пыли, что покрыла большую часть мебели в этом помещении, шерсти, чьи обладатели сладко зевали на большом ворсистом ковре и потрепанных креслах, и тяжелые, сложно различимые феромоны альф, от которых в носу маленького Гуки засвербило и зачесалось все, заставляя громко чихнуть. — У мальца же нет отторжения запахов? — забеспокоился новый чонгуков наставник, обеспокоенно поглаживая длинную бороду костлявыми пальцами. — Нет. — мотнул головой высокий альф-портной, у которого ранее учился Чон. — Видно от пыли чихает. — Э, ну это да. — усмехнулся старичок, обводя пальцем помещение. — Стар я стал, уборка отныне для меня здесь трудна, а внучки все не желают помогать, как бы я не упрашивал их. Лишь бы в лесу погонять да на охоту сбегать. — Все мы такими были! — рассмеялся портной, уперев руки в бока. — Однако, теперь у тебя есть помощник. Он указал рукой на Чонгука, что сосредоточенно вносил в зал свою большую, собственными руками сшитую, сумку с теми немногочисленными пожитками, которые смог накопить за год проживания у первого мастера. На самом деле, ребенок ничего кроме имени своего и вспомнить не мог, что уж и говорить об имении у него хоть чего-нибудь, какой-нибудь ЕГО вещи. Однако восполнить неизвестные ему восемь лет помог его же наставник, который принял мальца и обучил своему ремеслу, хоть и не полно, но достаточно для того, чтобы в будущем этот мальчишка смог на хлеб себе заработать. Потому и вещи, что имелись у Гука в полноправном владении были им же самим и сделаны: носки, шапка и перчатки из цветных ниток, расшитая бордовыми нитями выходная рубаха и тряпичная мягкая кукла, которую ребенок обнимал перед сном — самые его дорогие вещи. Чонгук улыбнулся вышитому солнышку на своей сумке, подбадривая самого себя, и подошел к мужчинам, которые вели оживленный диалог, совершенно забыв о ребенке рядом. Однако, когда часы громко пробили полдень, альфы поклонились друг другу прощаясь. Бывший наставник взлохматил черные волосы, наказывая слушаться и не баловаться, и покинул библиотеку, спеша на поезд до своей деревушки. — Ну что, малец, давай знакомиться? — спросил мужчина, протягивая ребенку свою костлявую, но теплую руку. С этого и началась жизнь Гука вместе с невероятно мудрым и поистине умным человеком. Каждое утро они встречались на рассвете, занимаясь приготовлениями к завтраку, чтобы после поесть и спуститься вниз — в библиотеку. Чонгук протирал пыльные полки, проветривал помещение, следил и мыл котов, которые по-царски располагались то тут, то там. Иногда, если он заканчивал раньше положенного, Гуки заглядывал в класс, где сидели разных возрастов ребята. В такие моменты он старался и сам представить себя сидящим за длинным деревянным столом, помогая младшему товарищу с чтением учебников или вычитанием чисел, однако, каждый раз его позорно ловили за подглядыванием и добавляли работы. После обеда, когда народ схлынет и разойдется, а работа у опекуна закончится для ребенка, Чонгук заходил в глубь стеллажей с книгами, с полок собирая детские книги, текст которых он может прочесть и понять. Потом он помогает готовить ужин и кормит остатками еды собак. После, если не стемнело, он мог пройтись по городку и развеяться, чтобы немного подышать свежим воздухом. Так и проходили его дни, сменяясь не только погодой, но и выбором литературы. Теперь мальчик с удовольствием читал большие и толстые книги, неловко снимая их с полок и, с разрешения наставника, забирая их в свою маленькую комнатку над крышей. Однажды, когда Чонгук укладывал на место стопку книг, к нему приковылял его опекун и, улыбаясь, протянул мальцу зеленую книжку с цифрами и позвал с собой в класс, где на грифельной доске объяснил любопытному ребенку основы математики, приговаривая, что такому малышу смышленному грех мозги свои не на то тратить. Постепенно, с ходом неумолимого времени, они перешли с математики на сотню других наук, которые затягивали ребенка все сильнее и сильнее, однако, его любимейший наставник скончался, успев одарить своего подопечного тысячами знаний и тремя самыми любимыми книгами, позволив их забрать себе. В день похорон ярко светило солнце. Чонгук листал страницы букваря, который написал его наставник десятки лет назад, самостоятельно нарисовав все иллюстрации для него. Его глаза больше не слезились, только опухли и неприятно жгли, когда мальчик моргал, пальцы скользили по пергаменту, обводя чернила, а губы шевелились, читая неслышно буквы на страницах. Ему было грустно. Ведь, на самом деле, он впервые кого-то теряет. Чонгук не помнил своих близких и родственников, не помнил лица первого наставника и лекаря, который его лечил, однако ему было очень тяжело пережить расставание с вторым опекуном, который мог дать ребенку то самое чувство защищенности, что давали другим детям их родители. И сейчас мальчику было слишком грустно прощаться с стариком, который дал то, что ему не хватало. — Правильно произносить слово с ударением на «а», а не на о. — произнесли за его спиной. Высокий и худой мальчик шмыгнул носом и сел рядом. — Не позорь моего дедушку, давай я покажу тебе. — и незнакомец указал на слово в списке, произнося его по слогам, выделяя ударение в нем. — И кстати, меня Намджуном звать. Наверное, это было тем, что можно было предугадать. Однако, этого совершенно не хотелось предугадывать. И скорее не из-за очевидного страха, что Чонгука не примут остальные дети, а в виду осознания ребенком десяти лет, что заводить друзей — более, чем бессмысленно в его положении на данный момент. Но, как и любому ребенку, Гуку определенно очень хотелось иметь друга, с которым он мог бы поболтать или поиграть, обсудить симпатичных маленьких омежек со сладкими запахами и просто сбегать в лес, пробуя себя в охоте, игнорируя очевидный факт о самом себе — он не сможет убить ни одно животное. Слишком уж мягкий и любвеобильный он для этого. Тем не менее, не обращая внимание на все это, друга иметь хотелось и, к слову, вполне моглось, однако, не мог себе ребенок позволить такую роскошь, прекрасно осознавая, что, рано или поздно, как его обучение закончится, Чонгуку придется уехать из деревни навсегда, чтобы и дальше узнавать новое и обретать больше умений и навыков. И он, десятилетний ребенок, не мог препятствовать этому никак, понимая, что его, совершенно чужого и неизвестно откуда взявшегося ребенка, приютить и растить особо никто не мог или не хотел. Мастера, у которых он учился, были невероятны: умны и добры, относились к волчонку с уважением и некой любовью. Однако же, взять его на попечительство не могли, как бы не упрашивали чонгукого надзирателя, который лишь раз в год приезжал проверить навыки и знания ребенка, строго настрого им отказывал, приказывая отвозить следующему наставнику максимально далеко жившему от деревни нынешнего мастера. И так по кругу, даже прощаться нормально не разрешая. А что мог сделать альфенок в свои десять, одиннадцать и далее лет взрослому оборотню, который выше него в раз десять, сильнее раз в сто и главнее в тысячу? Вот поэтому Чонгуку и оставалось только, склонив голову, дабы спрятать слезы горечи, расставаться с очередным наставником, шепча на ухо слова благодарности. И, хоть и за такую упущенную возможность осесть и обрести дом с семьей Чонгук искренне ненавидел своего дядюшку, он был бесконечно надзирателю благодарен. Ни один из мастеров не был плохим оборотнем, только бесконечно заботливым и умным волком, которому обучать ребенка своему делу было лишь в радость. Ведь Чон точно никогда не сможет стереть из своей память те тридцать часов ада, который он пережил свои одиннадцать лет, оказавшись у тирана, который в первую же ночь полез к молодому альфе в штаны, преследуя попытку сексуального насилия, как после полученного отпора, старался утопить Гука в чане с грязной водой. А картины того, как лицо этого беса болезненно скорчилось, после того, как альфенок облил того кипятком, совершенно случайно, стояло перед глазами Чона следующие три года постоянно, стоило лишь их сомкнуть. Но и наказание тот оборотень получил достаточное, стоило только гукову надзирателю узнать о зверстве над его подопечным. Чонгук точно не скажет, что произошло в тот день, однако с уверенностью может поведать, что получил тиран невероятной боли наказание, потому что крик его мальчик будет помнить всегда. И поэтому только, благодаря незримой защите, альфа не старался сбежать от надзирателя, послушно переходя от мастера к мастеру, пока однажды, не влюбился в аромат старого знакомого из далекого детства уже шестнадцатилетнего парня. И тут его сердце буквально захлестнула волна чего-то неприятного и мерзкого, тонкими струйками стекающего вниз одиночества. Только сейчас он понял, насколько же сильно ему не хватало истинной семьи. Ему, уже совершеннолетнему оборотню, не хватало родных сердцу и душе людей, которым сам он необходим как воздух, которые будут ждать его дома, даря самые теплые объятий и слова. Он желал быть любимым. И смотря на уже повзрослевшего Намджуна с самыми прелестными ямочками на щеках из всех, что видел Гук до этого момента, он чувствовал опустошение. У Намджуна ведь всегда была семья, дедушка заботливый, хоть и далеко живший от него самого, и даже сейчас — милый и маленький муж-омежка с самым чудесным запахом из всех. Намджун был любим и любил сам, а Чонгук так хотел быть им, что и не заметил, как однажды просто последовал тенью за влюбленной парой, прогуливаясь с ними и вслушиваясь в диалог супругов, представляя себя там, любящим и любимым. Потому да, было совершенно очевидно, что ему надоест его жизнь. Правда случится это только тогда, когда он ясно почувствует связь со своими истинными и рискнет. Рискнет пойти против надзирателя и стать счастливым. И как мы с вами знаем, не зря.