Их мальчик

Хосок срывается в лес совершенно опрометчиво: на нем только тонкая кофта, широкие пижамные штаны и забавные мягкие тапочки, которые превращаются в нечто грязное и непонятное через несколько минут побега по тропинкам между деревьев. Но омега только теряет их по дороге, не замечая этого и устремляется дальше от дома, лишь бы не видеть Чонгука. Его сердце бешено колотится в груди, а волнение застилает разум, унимая грусть и злость, что совершенно не помогает Чону в ориентировке посредине огромного живого лабиринта: деревья только путают своим одинаковым видом, тишина угнетает, а глаза наполняются слезами, совершенно отказываясь видеть хоть что-нибудь. И Хосок обессиленно валится на траву. Он бесконечно расстроен и уничтожен внутри, заставляя себя жить только ради детей, но уничтожая себя повторно каждый раз с наслаждением вдыхая запах Чонгука на нем, от которого все внутри порхает сотнями бабочек, даже сердце стучит в несколько раз быстрее. Только разум с сожалением выдает тысячи секунд ужасных воспоминаний, которые хозяин этого запаха ему подарил: то, как напугал, как накинулся, словно волк на овечку, как, упиваясь криками и просьбами остановиться, с наслаждением кусал, потягивая сладкую кровь. То как плакал и просил о прощении, то как Чонгуки умолял простить. У Хосока сердце екает болезненно каждый раз, когда вспоминает убитого Чонгука. Совершенно подавленного Гуки, который когда-то только обнимал крепко-крепко и целовал нежно-нежно. И хочется, тянется все к нему, чтобы простить и коснуться, но каждый раз, каждый раз у Хосока перед глазами яркие рубины глаз злых и блестящие клыки, что вгрызаются в кожу, разрывая ее беспощадно. И руки начинают трястись, и губы дрожать лишь стоит подумать о младшем. Чон не знает, что ему делать, он просто не понимает. Ведь больше Хоби не видит в Гуке своего альфу или друга, только злое чудовище, что грозится напасть на него. И ведь Хосоки знает, знает, что Чонгук ни за что бы не напал на него, что он бесконечно сильно любит омегу и ужасно сожалеет о содеянном, что пьет как ни в себя отвары Чимина, лишь бы не навредить. Но… Но омега боится все рано. Ведь рубины и в кошмарах преследуют, разрывают его на кусочки, поедают, упиваясь кровью и криками. И рвут. Рвут. Рвут. Рвут. Хосок распахивает глаза, видя перед собой кроны деревьев и обеспокоенную мордашку Тэхена, который боязливо касается плеча подушечками пальцев, словно боится причинить вред. — Что ты здесь делаешь в такой час? — шепчет альфа, помогая омеге сесть. Тэхен снимает с себя зеленый свитер и натягивает на Хосока, который немного замер из-за незваного гостя. — Поздно и холодно. И опасно. — Я сбежал из дома. — честно выдает Хоби, прячась полностью в свитере альфы, кутаясь в его запах, чтобы забыть про чонгуковский на своем теле. — Мы с Чонгуком поссорились очень сильно. И я сбежал. — Чонгук? — переспрашивает Тэхен, подсаживаясь ближе. — Кто это? Хосок краснеет и скрывается в свитере, стараясь избежать ответа. Он боится, что Тэ все поймет не так, что примет за шлюху или извращенца и перестанет с омегой общаться. Или еще хуже. Он может изнасиловать такого доступного омегу в этом чертовом лесу, где они сейчас вдвоем. Но это же Тэхен. Он хороший. И Чонгуки тоже хороший. Альфа улыбается и засовывает холодные ладони внутрь убежища Чона, ловя его личико и высовывая наружу, чтобы посмотреть в зеленые глаза, наполненными слезами и страхами. И только жмякает пухлые щечки пальчиками, заставляя омежку невольно растягивать губы в скромной улыбке. — Ну… — шепчет Хосок, сдаваясь. — Это мой альфа. Один из четырех. Самый младший, если быть точнее. — Ого. — выдыхает Ким удивленно. — Как так? Они тебя принуждают? Или… — Нет-нет! — выкрикивает омега, сжимая ладонь Тэ в своих руках. — Мы истинные. Все вместе и друг с другом. Поэтому мы решили попробовать быть вместе, раз нас так связала природа. — Я про многое слыхал, но такое наблюдаю впервые. — признался Тэхен. — И как это? Чувствуешь сразу четверых? — Да, чувствую. Но очень остро я чувствую одного из них. У нас очень крепкая связь, доходит даже до телепатии. И именно с ним я поссорился сегодня. И мне так больно из-за этого. — Расскажешь мне, что произошло? — обеспокоенно спросил альфа, двигаясь еще ближе. — Несколько дней назад я пошел за ягодами, про которые ты мне рассказал. И Чонгук увязался за мной. Он начал спрашивать о моих частых походах в лес, но я врал, что просто гуляю. Потому что Гуки бы рассказал все остальным, а они бы запретили нам с тобой видеться. Но я этого не хотел! Потому что ты мне нравишься очень сильно! Просто у меня был только один друг за всю жизнь, и теперь он мой альфа, который все время занят чем-то, совершенно забывая обо мне. И ты теперь тоже мой друг, с которым мне интересно и весело, а они могли нас разлучить и запереть меня в доме опять. Тэхен придвинулся еще ближе, позволяя себе стирать дорожки слез на щеках омеги. Его длинные пальчики нежно поглаживали кожу, согревая ту своим родным теплом, чтобы Хосок не мерз, чтобы успокоился и доверился. — Поэтому я врал Гуки, хотя всегда ему говорил правду, потому что мы доверяли друг другу. А потом он взбесился и… И он просто… — Хо сорвался на истеричный плач, утыкаясь носом в плечо Кима, который только спокойно поглаживал спину омеги и нашептывал успокаивающие слова на ушко. — Он поставил мне метку. Он просто присвоил меня себе, словно я вещь, а не живое существо. — И ты теперь боишься его? — Боюсь. Очень сильно боюсь. — признался Хосок. — Я не могу вдыхать его запах, осевший на моем теле. Меня тошнит от него, словно то кровь, а не карамель, понимаешь? Но все внутри меня только радо такому обстоятельству. Особенно дети. Они в полном восторге, а я только и вижу перед собой лужи собственной крови и слышу свои же крики. И я не могу, не могу его простить. — Я понимаю. — выдыхает в макушку Хосока альфа. — Я понимаю тебя. И я… Давай ты на некоторое время поживешь от него отдельно? Чон отодвинулся от Тэхена, боязливо взирая на альфу. — Не со мной! — махнул рукой альфа, улыбаясь. — С кем-нибудь из своих… С Юнги, например? Ты отдохнешь от Чонгука, постараешься успокоиться и смириться с меткой на теле, а Юнги присмотрит за тобой. Вы проведете много времени вдвоем. И я буду тебя навещать. Думаю, что Юни разрешит, ведь мы с ним давние знакомые. Он поймет. А потом вернешься к своему Чонгуку с чистой головой, а не заполненным страхом разумом. — Но где мы будем жить? В городе? — Есть одно место. Хочешь я отведу тебя туда сейчас, чтобы ты провел там ночь, пока не рассветет? По темноте одного я тебя домой не поведу, а идти вдвоем не безопасно, сам же сказал, что нам запретят общаться. — Наверное… — неуверенно протянул Хосок. Ему не хотелось идти за Тэхеном в незнакомое место. Ему хотелось домой, но… — Хей, ты можешь доверять мне. — улыбнулся Тэхен, поглаживая ладошку омеги. И Хосок совершенно не понял, почему согласился идти куда-то с Ким Тэхеном, потому что совершенно не доверял ему. Не тогда, когда Ким вторгся в его разум, стараясь внушить чувство безопасности.

***

Сокджин и не помнит, когда они с братом были раздельно и ментально, и физически, ведь он ясно ощущает того рядом с собой и в себе абсолютно всегда, словно тот невидимой тенью стоит за его спиной, готовясь поймать, если тот вдруг упадет. И сейчас, когда они так близки к своей цели, Джин ощущает все в сотни раз острее: прикосновения к тэхеновой коже, его милые маленькие губки на своих щеках, так скуляще просящих быть медленнее, ноги, что вжимают со свей имеющейся силой в свое сладкое и так чудесно принимающее старшего брата тело. Сокджин так прекрасно чувствует это. Они словно одно единое. Они части целого. Что обрели друг друга. — Джин. — хрипит Тэхен, оттопыривая голую задницу вверх. Он лежит на кровати, совершенно истощенный недавним сексом, но глаза его сверлят дыру собственном брате не первую минуту. — Я должен тебе кое-что сказать. Сокджин ерошит волосы, собирая их в маленький небрежный пучок, и накидывает на бледное тело белую рубаху, раздумывая, стоит ли надевать кожаные перчатки на руки сегодня, а слыша слова брата, поворачивается к тому лицом. — Слушаю тебя. — Помнишь омегу Юнги? — начинает из далека младший, переворачиваясь на спину. — Его зовут Хосок, милый. — поправляет Джин, присаживаясь на кровать. — И он не только омега Юнги. — улыбается Ким. — Хочешь его себе, после всего, да? Меня тебе недостаточно? Тэхен хмурится, сбивая с толку Сокджина чуть больше. Старший придвигается к младшему, пока Тэ садится на матрасе и накидывает на плечи плед. — Да, я помню. Просто… — брат вздыхает тяжело, собираясь с духом. — Мы уже некоторое время с ним общаемся. — Я знаю. — кивает Джин, в нетерпении скрещивая руки на груди. — Следуешь плану и сближаешься с Хосоком, чтобы завладеть его разумом и пустить нас к Чонгуку. Говори уже, что хочешь сказать. — Он мне нравится. — быстро выдыхает Тэхен в мертвую тишину комнаты. — Как тот, с кем бы я хотел провести всю свою жизнь. Он мне также сильно нравится, как и ты, как и Юнги. Я думаю, я люблю его. Он ведь такой… Джин замер, смотря в пустоту ничего не выражающим взглядом, пока внутри все взрывалось фейверком, разрывая жизненно важные органы на кусочки. Его брат влюбился. Опять. И ему опять ответят взаимностью. И он бросит. Бросит Джина. Опять. Снова снова снова снова снова снова снова снова — Но он же влюблен в других. — тихо произносит старший, отстраненно. — Он не выберет тебя, зная, что ты убил тех, кого он любит. — Но я ему нравлюсь! И я все объясню ему. Нам же нужен только Чонгук? А он с ним поссорился и считает его монстром. Я просто покажу ему истинное лицо Чонгука, и он сам от него сбежит! — взрывается Тэхен, соскакивая с кровати. — Джин, мы сможем тоже обрести семью и дом, о котором мечтали. Мы будем счастливы с ними. И Хосок тебе понравится. А Юнги? Только подумай, Юнги опять будет с нами. И мы сможем открыто любить друг друга! — Тэхен. — сжал губы Джин. — Хватит тешить себя ложными надеждами. Тебя не примут. Ни тебя, ни меня. — Почему ты так думаешь? Хосок уже принял меня. Я знаю это, я был в его голове. — Он принял тебя, потому что мы разрываем его связь с Чонгуком. Внутри пусто, вот он и пытается чем-то пустоту заполнить. Он типичная омега, которая так жаждет получить внимание альфы. Ты ему интересен как кусок мяса, которым можно вкусно поужинать. А как свою пару он тебя не признает. Никогда. — О чем ты говоришь? Ты ведь не знаешь его! — выкрикнул младший Ким. — А я знаю. И я знаю, что он примет меня! И тебя, если ты перестанешь быть мудаком и покажешь себя настоящего! — А какой я настоящий? — спросил Сокджин, поднимаясь к кровати и становясь напротив брата. — Брат, желающий, чтобы маленькому Тэ-тэ не разбивали его сердечко опять. В третий раз? — Мне не разобьют сердце! Хосок тоже любит меня! — Это он тебе сказал, или ты прочел в его голове? — улыбнулся старший, скидывая с плеч замершего брата плед. — Неужели ты действительно веришь, что это не твои собственные мысли? Он ведь пуст сейчас, словно сосуд, а ты его долгое время собой заполнял. Потому, как думаешь, чьи ты мысли прочитал? Чьи желания познал? Омеги ли? — Я знаю, что я ему нравлюсь. — А любит он Чонгука. — руки Джина плавно скользят по оголенной коже младшего брата, задевая ненароком особо нежные места Тэхена. — Сам подумай, кому он отдал себя и кому отдаст? Чонгуку. Он любит своих альф и плюет на тебя. Ты ведь друг. Не более. Как и с Лили. — Заткнись. — прошипел Ким, отталкивая старшего от себя. — Не произноси ее имя после всего того, что сделал. Тэхен поднял с пола одежду, натягивая ее на ходу, и вышел из домика, устремляясь в глубину леса. — Опять все повторяется. — тихо вздохнул Сокджин, оседая на пол. — И опять мне придется все заканчивать.

***

Юнги варит для младших по чашке какао, собираясь двоих уложить спать, когда ему приходит маленькое сообщение от Чимина, в котором он рассказывает, что они с Намджуном останутся в городе на ночь. Мин кивает в пустоту и тянется за зефирками на верхней полке. После две чашки ароматного и горячего какао он заполняет белыми сладкими облочками, добавляет чуточку сливок и выставляет обе на поднос. Одна Хосоку, другая Чонгуку. Идеальное сочетание на ночь: мягкие и теплые объятия и горячий напиток рядом. Юнги перехватывает покрепче поднос, подтягивая себе ближе деревянный костыль, и, опираясь на его, неуверенной походкой спешит подняться в комнаты младших, решаясь начать с омеги. — Соки, это я, Юнги. Мин осторожно стучит по двери, немного приоткрывая ее. Однако спальня пустует, теряя постепенно запах своего владельца. Мин пожимает плечами, надеясь найти Хосока с Чонгуком, но и его в комнате не находит. Теперь он, не сдерживая улыбки на устах, спешит в библиотеку, дабы напоить примирившихся сладким напитком. Однако и там, среди книг, он не находит своих младших. Юнги оставляет поднос на столике и решает подняться выше, предполагая, что оба могут быть у кроликов Хосока. Второй этаж встречает оборотня тишиной. Мин делает несколько больших шагов, уже собираясь открыть дверь, как из ванной по соседству доносится тяжелый кашель и хрип. Юнги обеспокоенно толкает преграду, врываясь в помещение, и застает там Чонгука, склонившегося над раковиной, с которой медленно стекают бордовые капли крови. — Гуки? — подбегая к младшему, обеспокоенно кричит Мин, касаясь плеча Чона. — Что произошло? Ты как? Может вызвать врача? Чонгук поворачивается к Юнги, оседая на пол и зарывается в свитер старшего, оставляя на ткани кровавые пятна. Он вжимается в Мина, дышит им и старается в себя впитать его запах, но его только отталкивает и рвет собственной кровью на пол. Собственный запах противным комом оседает в горле, перекрывая пути дыхания, заставляет задыхаться и корчиться на холодном полу. — Подожди немного, хорошо? — дрожа шепчет Юнги, стараясь воззвать к Хосоку, но тот только молчит, игнорируя слова старшего о плохом состоянии Гуки. Намджун и Чимин повторяют за омегой, словно наплевав на судьбу их младшенького. Потому Мин аккуратно поднимает Чонгука, неся его в спальню, чтобы уложить на кровать. Телефон пищит в самое ухо, а голос врача недовольным писком комара оседает на подкорке сознания, пока Юнги, заикаясь, называет симптомы, глядя на бледного, сжавшегося Чонгука. Доктор обещает быть через пять минут, а Гука рвет на постель. Рука тянется к старшему, чтобы тот что-то сделал, но Мин только и может обнять, не обращая внимания на жгучую боль в ноге и слезы в глазах, и поглаживать по спине, чувствуя дрожь тела рядом с ним. За что это им все? Доктор появляется на пороге комнаты неожиданно и совершенно разозлено. Он оглядывает спальню и альф на кровати и приказывает Юнги немедленно идти в ванную, чтобы смыть с себя все, в чем его испачкал Чонгук, и принести теплую воду, чтобы отмыть и младшего после. Мин послушно все выполняет, а когда возвращается видит уже спокойно спящего Гука и невероятно уставшего врача рядом. — Я не буду спрашивать о ваших проблемах. — произносит доктор. — Скажу только одно. Решайте их быстрее и без разрыва связи. Ему это дается трудно. — Но мы не разрывали связь. — хмурясь, возражает Юнги. — Однако все признаки перед нами. — пожимает плечами врач. — Не знаю, зачем вам кровная привязка, но он страдает и может умереть из-за ваших ссор. Потому рекомендую вам всем сесть, поговорить и помириться. Пока ваша шалость не убила невинного ребенка. Мин проводил доктора до входной двери и попрощался рассеянно. Слова врача не давали ему покоя, а сотни догадок так и вертелись на языке, желая сорваться с уст. Он и поверить не мог, что за их спинами Чоны провернут кровавую привязку друг к другу, и Хосок, зная о ней, просто решит разорвать их связь, угрожая жизни Чонгука. Просто невероятно! Зато теперь прекрасна понятна их телепатия или ревностное желание Гука полностью обладать омегой. Теперь совершенно ясен его срыв несколько дней назад, который никто из них так объяснить нормально и не смог. Скорее всего Чонгук учуял на Хосоке чей-то запах и взорвался, желая присвоить омегу себе под воздействием привязки. Все понятно становится и ясно. Юнги входит в спальню, ложась рядом со спящим Чонгуком. Маленький и такой невинный Гуки, который страдает слишком много для этой жизни, словно кара Небес за страшное преступление в прошлой жизни. Но ведь он не преступник сейчас, не зол душой и просто семнадцатилетний ребенок, на душу которого выпало так много испытаний. И как Хосок мог предложить или согласиться на кровную привязку? Как мог омега рискнуть маленьким ребенком ради своих корыстных желаниях? Неужели он настолько отчаялся, что решил, будто это нормально? — Зачем ты это сделал, Хосок? — тихо спросил Юнги, совершенно не веря в виновность омеги, но не пытаясь того оправдать.

***

Хосок делает шаг нерешительно, словно это и не его дом вовсе. И выдыхает с облегчением, будто не порог перешагнул, а совершил нечто действительно трудное. Хотя, учитывая, что всю ночь он провел в маленьком домике у озера, в который его отвел Тэхен, раздумывая над тем, что ему делать дальше, игнорируя любые возгласы своих истинных, не слыша их вовсе, можно признать, что перешагнуть порог дома — действительно трудно. — Где ты был? — рявкает Юнги сбоку, и Хоби отскакивает вперед. — Нам нужно поговорить. — мямлит омега, боясь поднять глаза на альфу перед собой. — Да ну? — тянет Мин, подходя ближе к Хосоку. — О чем же? Может быть о том, что ты сделал с Чонгуком? Хосок замирает, поднимая взгляд наполненных шоком и удивлением глаз на старшего. Неужели он узнал, что омега думает над побегом из дома как можно дальше от Чонгука? Или о том, что Хо общается с другим альфой, и Гук из-за этого взбесился? — Ох, я не ожидал от тебя такого. — признается альфа, вжимая в стену Хосока. — Как ты мог согласиться или предложить Чонгуку кровную привязку? Неужели ты настолько боялся не владеть еще одним альфой, что пошел на такое? Чон замер, стараясь обдумать то, что только что сказал старший, однако этого у него сделать совершенно не получалось. Ни о какой кровной привязке он не слышал, тем более ее не совершал. Но тон Юнги, его угрожающе-давящая аура и глаза, наполненные презрением и яростью до краев, совершенно точно пугали Хо. Поэтому Сок попытался оттолкнуть от себя альфу, однако тот только сильнее вжимал маленькое тело под собой в стену, не заботясь о состоянии омеги. Не тогда, когда на его глазах, Чонгука рвало собственной кровью. — Я не делал ничего подобного! Я даже не знаю о таком! — взвизгнул Хосок, стараясь упорнее оттолкнуть от себя Юнги. — Я правда не делал ничего такого! — Ах ну да, Чонгук сам себя к тебе привязал, без твоего согласия, так? — Да не знаю я! — выкрикнул омега. — Юнги, — он вздохнул, — я не знаю ни о какой кровной привязке, правда. — Не ври мне, чертова шлюха. Думаешь, что я не понимаю, что ты это сделал с ним ради своего тупого желания не быть в полном одиночестве? А теперь он умирает из-за твоего же эгоизма! — Я не понимаю, о чем ты! — Показать? Тебе показать? Юнги усмехнулся и, ведомый странной для него агрессией в отношении омеги, которая вспыхнула словно не по его воле, поволок того в ванную, где еще оставались следы ночного происшествия: кровавые лужицы на полу, бордовые разводы на раковине и грязная, в выделениях Чонгука, одежда альф. Туда же он толкнул Хосока, дабы тот искупался в боли Гука, что тот испытал этой ночью. Чтобы прочувствовал все. Хоби упал на грязную одежду, чудом не ударившись головой об угол тумбы. Его глаза наполнились слезами, а в груди росло чувство непонимания происходящего. Чон не мог осознать, за что с ним поступают таким образом, чем он это заслужил. Ведь Юнги никогда не был с ним груб, никогда не обзывал его или старался обидеть, а сейчас стоит и насмехается на ним, словно Хо… вещь? — Приятно? — рассмеялся Юнги, чувствуя внутри разрывающий его на части взрыв. Он не понимал, для чего и почему делает это с… — А Хочешь искупаться? Хосок посмотрел на него, замечая недобрый огонек в глазах, и попытался отползти как можно дальше от взбешенного альфы, но его быстро поймали, окуная в грязные лужи на полу, чтобы после поднять и засунуть в раковину, все еще переполненную водой и кровью Гука. Чтобы показать, насколько омега грязен внутри. Что бы дать понять, что… — Что я творю?! — выкрикнул Юнги, отшатываясь назад и отпуская безвольное тело омеги на пол. Сознание медленно начало проясняться, а перед глазами вырисовывалась полная картина происходящего с задыхающимся Хосоком перед ним, что старался отхаркнуть больше воды из своих легких. — Черт, Хоби, я… Но омега отшатнулся от протянутой к нему руки, стараясь проползти незаметно к выходу из ванной. Он боялся. Он боялся Юнги. Как Чонгука. Как монстра. — Н-не н-надо. — прошептал хрипло Чон, все дальше отползая от альфы, ускользая за пределы комнаты в коридор. Голова Хосока кружилась, а в легких чувствовалась неземная тяжесть от наполняющей их воды, однако страх за себя и своих детей затопил омегу огромной волной, и он поднялся на дрожащие ноги, сбегая неаккуратно вниз по лестнице, пока Юнги только осознавал происходящее. В голове крутилось только одно. Он чуть не убил Хосока. И их детей. Юнги вбегает в лесную чащу, стирая грязные дорожки слез с щек, которые и без неприятных ощущений пеленой затмевают взор, мешая разбирать дорогу, что совершенно на оную не похожа: маленькие ветви, разрывающие обувь альфы уже добрались и до кожи ног, сухие стволы деревьев встают упрямо на пути, а дикие животные грозно шипят на незнакомца, охраняя свои гнезда с потомством. Мин подает на колени, закрывая черными руками глаза, и плачет во всю имеющуюся в нем силу, содрогая маленькое от природы тельце. Он допустил глупую ошибку своих младших, которые слишком заигрались в любовь, пропустил начало их ссоры, не пытался примирить их в середине и чуть не убил своего омегу. Собственными руками альфа держал голову Хосока в кровавом месеве, стараясь утопить того, кто носит его детей. Того, кого он любит. А потом беспечно потерял того в лесу, теряясь и сам здесь, оставляя своего больного младшего в доме совершенно одного. Больного и убитого связью младшего. Он никчемный альфа. — Юнги? — хрустят ветки под чьими-то ногами и рядом оказывается кто-то теплый. — Что произошло? Мин содрагается в внезапном приступе истерике и хватается за горло, стараясь вдохнуть хотя бы самое маленькое количество свежего воздуха, но только вновь проливает на землю под собой горячие капли слез, умывая почву своим отчаяньем. — Юнги! Это я! Прошу, дыши! Сначала носом, а потом ртом. Давай же. — говорит тепло, прижимая к себе. — Давай вместе, смотри на меня. Мин переводит взгляд на мутное лицо и повторяет: вдыхает через нос и выдыхает через рот. Они дышат вдвоем, держась за руки, и в унисон. В лесной чаще, где только дикие и опасные защитники своих семей, готовые напасть любую секунду, Юнги доверился теплу рядом, которое словно высасывало из него все плохие чувства, вселяя что-то очень теплое, будто лучи весеннего солнца, куда-то внутрь. — Спасибо, Тэхен.

***

Хосок выбегает на улицу, стараясь ускориться, слыша позади крики Юнги и просьбы остановиться и выслушать. Но Чон не слушает, бежит быстрее, не обращая внимание на раздирающие его нежную кожу стоп камни и ветки, что то и дело норовят проткнуть ногу. Сердце заходится в бешенном ритме, а слезы предательски стекают по щекам, мешая нормальному обзору. Он не может поверить, что Юнги, подобно Чонгуку, чуть не убил его, пытаясь утопить в кроваво-грязной воде. Что Юни с наслаждением смотрел на страх и жалкие попытки омеги сделать хоть глоток свежего воздуха, омеги, который носит под сердцем его ребенка. Просто в голове не укладывается, что Хосок мог умереть всего десять минут назад, похоронив вместе с собой еще и малышей, абсолютно ни в чем невиноватых, от рук любимого альфы, который словно с цепи сорвался, желая убить и унизить, того, кого, вроде, любил. Перед глазами предстают сотни измученных своими мужьями омег, которые приползали в прямом смысле к ним в дом, желая укрыться от тирана под защитой вожака. Мог ли Хосок представить когда-нибудь, что подобно этим бедным мальчикам будет искать спасение от того, кого любит всем своим сердцем? Определенно нет. Но у тех омег всегда была защита в виде отца Хо: сильного и властного вожака, а у самого Чона этой защиты нет. Он один, совершенно один в этом чертовом лесу. Чонгуки напал на него, Юнги попытался убить, пока Намджун и Чимин просто сбежали куда-то вдвоем, наплевав на проблемы внутри их семьи. И что делать Хосоку сейчас? Возвращаться в дом, где его могут убить или изнасиловать? Или умирать в лесу от холода или голода? Просто сдаться? — Нет! — выкрикнул Хосок, останавливаясь. Он точно не позволит убить себя. Не тогда, когда в нем живут и растут чудесные малыши, от которых пахнет молоком и самыми прекрасными летними воспоминаниями. Хосок всегда старался найти выход из ситуации и сможет сделать это же сейчас. Просто нужно хорошенько подумать. Чон не может вернуться домой в таком состоянии. Одинокий омега — означает только новый брак, а Хосок этого точно не хочет. Но вероятность, что метка оставленная Чонгуком ему поможет тоже есть. Весьма возможно, что альфы просто не захотят иметь дело с меченным и беременным омегой, оставляя того в покое. И сначала эта мысль бьет по Хоби чем-то мягким и обнадеживающим. Он уже думает над тем, как сделает в своей детской спальне комнату для своих детей, как вспоминает, что происходило на протяжении всего его молодого возраста: постоянные домогательства, прикосновения и мерзкие взгляды. Возможно ли, что кто-то из старейшин надавит на отца, вынуждая отдать «бракованного» сына? Или же появится ли резкое желание у родителя выдать Хоби замуж за сына соседней стаи? И если до Намджуна Хосок бы согласился на такой брак (он в принципе согласился на такой брак с Намджуном), то сейчас у него нет никакого желания делать это. Во-первых, какова будет судьба его детей? Согласится ли другой альфа усыновить четырех малышей и воспитывать их как своих родных? И примут ли их другие представители стаи? Во-вторых, у него нет никакого желания ложиться под другого альфу, что сделать придется обязательно ради наследника. Но Хосок не хочет. И он задается предыдущим вопросом вновь: куда ему идти? Оставаться в домике Тэхена можно. Но не долго. Тэхен ведь тоже личность со своими потребностями и жизнью, потому очевидно, что жить с ним и его братом совершенно не является выходом из ситуации, а тем более вешать на них еще и своих детей. Давон. Ну конечно. Как он мог забыть о своей родной сестре? Совсем уже одичал. Да, вешать на старшую Чон заботу о себе и своих детям он не собирается, но ведь она живет в месте, где можно быть свободным гражданином и заниматься тем, чем ты сам хочешь. И это идеально для Хосока и его детей, которые смогут вырасти в нормальном обществе нормальными волчатами. Потому, для начала, Чон попросит маленькой помощи у Тэхена и отправится к сестре, потом поможет той в ее маленьком швейном ателье, а на отложенные деньги, подкопленные им за всю свою жизнь, Хоби и учиться может пойти, и деток обеспечить, и самому на ноги встать. И это же идеально. Ну подумаешь, будет больно после разрыва с теми, кого полюбил слишком сильно. Хосок сильный, и он переживет это ради своих малышей. Чон справится — это самое главное. Потому он ускоряется, подбегая к двери тэхенова убежища и влетает внутрь, улыбаясь, пока понимает, что перед ним не Тэхен. — Ну привет, новая Лили.

***

Джин сжимает кулаки, глядя на убегающего из дома Тэхена, и ему хочется позорно разрыдаться. Он всю свою жизнь отчаянно и самонадеянно любил собственного брата, требуя взамен только взаимность. Но младший каждый чертов раз находил себе кого-нибудь: сначала это была надоедливая недо-вампирша, помешанная на оборотнях, потом Юнги, отчаянно желающий любви не от Кимов, а теперь это чертова беременная омега. Но не Сокджин. Волк пинает стул, откидывая тот в стену, и выбегает на улицу истошно завывая. Сердце то и дело болезненно сжимается, словно собираясь просто выползти из груди, а тело лихорадит. Ему плохо, ведь плохо Тэхену, ведь тот его истинный. И из-за это сильнее выть хочется, но не можется, ибо младший просто запечатывает их связь, отбирая шанс пробраться в свои мысли. Поэтому Джин только падает на землю, смотрю разозлено на небо, что ради шутки связало двух братьев узами истинности, отобрало родителей и подарило ужаснейшую судьбу для двух маленьких детей. — Чертова сука. Однако «чертова сука» ничего не меняет, игнорируя факт наличия при себе столь несчастных судеб, и живет себе спокойно. А Ким только улыбается болезненно и встает с колен. Он должен найти Тэхена и привести его домой, дождаться окончательного разрыва связи и внедрения в разум Хосока, чтобы наконец выполнить миссию и уйти в желанный ими отпуск. Но находит он нечто более интересное.