embrace yourself

Сколопендра – это наборы масок, чёрных, серых, окровавленных сейчас и пушистых, перистых, маскарадных-весёлых раньше. Сколопендра – это маска усталости или зубастая ухмылка на всё лицо – маска. Сколопендра – это маска контролируемого сумасшествия, за которой она скрывает, что нет, ничто не под контролем. Сколопендра – это нарезки сцен насилия из новых фильмов. Пятна крови на стенах (раньше отпечатки ладони на щеках). Заливистый хохот и стремление к цели (тихие всхлипы и желание сжаться в комочек, сбежать-избежать-исчезнуть). Сколопендра делит однажды всю свою жизнь на сейчас и раньше и не оглядывается назад (понимает, что на деле ни черта не изменилось, только маски, дрянные маски окончательно поменяли дизайн). Сколопендра всё ещё не смотрит в не-проклятые венецианские зеркала и занавешивает окна и днём, и ночью (там же тоже стекло, тоже отражения), опять – чтобы не видеть своё неправильное лицо, сбитые молекулы ДНК. Иногда всё равно ловит отблеск, и ей прямо в душу, бывает, вглядывается единственный тусклый глаз поверх алых кривых наростов (ей бы больше пошёл титул Одноглазого Короля, который Широ так гордо носить будет). Сколопендра булькает соленоватым от крови смехом (привкус той уже никогда не уйдёт из горла) и выбрасывает к чёрту своё сознание, своё не-безумие, надоело уже ходить по грани и цепляться за края обрыва, надоело. Сколопендра растерянно смотрит в глаза Акире (как она может, она же убийца, убила, убита), когда та её застаёт за файлами о собственном прошлом и не кричит, даже утешить пытается (не её, Сасаки Хайсе, она не знает, а тот послушно выскальзывает на поверхность и плачется истошно-искренне, признаётся). Сколопендра же набрасывает очередную маску и перебирает в мыслях слова отчёта, гниющими в земле руками написанного. Отчёта Амона Котаро. (Которого она убила). Сколопендра тогда пыталась, старалась, цеплялась за невовремя испаряющиеся остатки разума, но не получилось, промахулась и попала таки точно в цель (в живую цель, когда целью было не убивать, не-убивать, неУБИВать, только ранить) Широ сейчас за спиной вздрагивает, прикрывает глаза, вспоминает об остатках своей былой невинности-совести, шепчет – янехотел мнетакжаль простипростипрости. Сколопендра тихо поправляет – мы не хотели. Широ дёргается, кивает согласно – они воедино тогда срослись, переплелись, сиамские близнецы, и вершили своё кровавое правосудие. Что один сделал, а за что другого винить – теперь не скажешь. Сколопендра тогда обещала одна нести своё бремя безумия, не смогла, не справилась, вцепилась крючьями-окровавленными пальцами в Широ и привязала к себе, отравляя горько-сладким ядом (тот тоже подвёл и отравленными прикосновениями его передал Хайсе в своей погоне за реальностью, не смог сразу принять, что они все фальшивые насквозь, ненастоящие, маска на маске). Свои Сколопендре к лицу приросли давно, не отличить и отрывать только с кожей – а она не хочет, не может. Так что только надевает поверх, одни на другие, снова и снова. Уродские-неправильные, неестественные, сквозь которые никакие люди и даже она сама уже не увидит. Сколопендра приподнимает уголки рта на чужом лице, своим никогда не ставшем, и, извинившись тихо, покидает комнату. Отводит глаза, видя на стене напротив большое зеркало. Отражение успевает усмехнуться, обнажая зубы (с них миражом стекают несуществующие струйки крови), и встряхнуть почти-чужими чёрно-серыми волосами. Сколопендра ненавидит зеркала и искажённые отражения (которые обычно горькую правду показывают, не-своё тело, черты слишком резкие, мальчишеские, неправильные). Сколопендра привыкла слишком к маскараду лжи, к ненастоящим нарисованным улыбкам. Они помогают ей (чувствовать себя пустой).