delirium

Антону, честно, искренне казалось, что Арсений шутит. Что, возможно, как и Антон, считает происходящее сном и всего-то говорит вслух о своих тайных желаниях. Но когда они оба оказываются на большой кровати в одном из московских отелей, Антону становится не смешно. Конечно, по разным причинам, всё же, на самом деле, не до смеха, когда оказываешься со своим преподавателем в запертой комнате, а в голове только целуй-целуй-целуй. Такое, если и приводит к смеху, то к истеричному. — Число от одного до десяти? — Восемь, — говорит Антон, пододвигаясь ближе к Арсению. — Ой, постой, если ты про количество ударов, я хочу все десять, — на лице азартная улыбка, в глазах искорки. У Арсения в голове множество вопросов, которые никогда не покинут череп и от осознания этого факта что-то неприятно зудит в рёбрах. Арсений наклоняется к лицу парня, и Антон собирается поймать его губы своими, но Попов припадает поцелуями к шее. Антон не верит в то, что Арсений действительно его выпорет. Шастуну кажется, что они всего-навсего играют, но Антону бы очень хотелось, чтобы Арсений выполнил обещанное. Антон ещё с их первого раза в туалете бара понял, что Арсений далеко не тот, кто будет причинять боль во время секса. В голове Шастуна Арсений не тот. Арсений ведёт дорожку из поцелуев от угла челюсти к подбородку, медленно расстёгивая антоновскую рубашку. Арсеньевское обещание кажется Антону правдивым только в тот момент, когда Попов достаёт ремень из брючных шлёвок. Шастун от мысли, что его выпорют, улыбается и становится перед Арсением на четвереньки, выпячивая задницу. Арсений нервничает и боится — ему прежде не доводилось подобным заниматься. Антону, вообще-то, тоже, но взгляд у них на сложившуюся ситуацию разный. Арсений осторожничает — Антон с энтузиазмом ждёт начала. Антон начинает привыкать только после третьего шлепка, когда они ощущаются уже не так ярко, как первые два. Шастун даже чувствует, как Арсений проводит по левой половинке ладонью, несильно сжимая, и Антон упирается лбом в сгиб локтя, зажмуриваясь до боли в глазах. Со следующим шлепком — закусывает ребро ладони, лишь бы не сорваться на идиотское «ещё, пожалуйста». Антону очень хочется, чтобы Арсений не прекращал, но в то же время Антон понимает, что совсем не чувствует удовольствия, он чувствует боль, но всё равно хочет попросить добавки. Арсений ничего не может с собой поделать — иначе его наизнанку вывернет — разбавляет шлепки ремнём смазанными поцелуями в тонкие лопатки и выпирающие позвонки. Антон встречает едва ощутимые шлепки раскрасневшейся онемевшей кожей и в какой-то момент ему начинает казаться, что настоящее наказание — арсеньевские поцелуи в лопатки, а не порка. Антон не знает, когда конец, он его и не ждёт, но Арсений вскоре тянет парня за плечо и переворачивает на спину, Шастун для себя решает, что вот оно, то самое окончание. — Почему ты раньше так не делал? — спрашивает Антон. Арсений смотрит на парня вопросительно, Антон несильно улыбается и в наслаждении прикрывает глаза. — Тебе это нравится? — Да-а-а, — довольно тянет Шастун. Попов перебрасывает одну ногу через Антона и усаживается на его бёдрах, упираясь руками по обе стороны от головы парня. — Что с тобой, нахрен, не так? — интересуется Арсений, нависая над лицом Антона. Антон начинает тихо смеяться, запрокидывает голову, словно подставляя шею для поцелуев, но Арсений продолжает смотреть на лицо, дожидаясь ответа, а смех становится громче. Попов грубо хватается за запястья парня, прижимая их к кровати, наклоняется ближе и заглядывает в едва приоткрытые глаза, в уголках которых скопились слезы. Арсений нервно сглатывает, и, честно, не знает, какое из его действий будет правильным, а потому, делает то, что ему по природе ближе. Отпускает одну антоновскую руку, чтобы заботливо большим пальцем убрать слёзы парня с глаз. Арсений отпускает и вторую руку и хватается ладонями за хрупкие плечи, обнимая, и стараясь притянуть ближе. Стоит только Антону понять, что его пытаются заточить в клетке из объятий, тут же вырывается, чуть ли не падая с кровати, и быстро уходит в ванную комнату, запирая дверь.

х

Антон практически собирает себя по кусочкам прежде, чем появиться в университете. С понедельника чуть ли не каждый час твердит себе, что остался всего-то последний год и нужно совсем немного потерпеть, но лишь к пятнице выбирается на улицу, а потом добирается до университета на машине. На парковке застревает больше, чем на пять минут. И всё время тратит на то, чтобы собраться с силами. Смотрит на своё отражение в зеркале заднего вида и понимает, что с таким лицом появиться на парах просто не сможет. Он, сколько себя помнит, выстраивал какой-то образ для всех окружающих людей. Антон — парень без проблем, с отличной успеваемостью и идеальной посещаемостью. Но, вот незадача, маска на лице, видимо, оказалась фарфоровой, раз так легко дала трещину. — Улыбнись, ну же, — умоляет сам себя, а потом нехотя тянет уголки губ вверх, глядя на своё нелепое выражение лица в отражении зеркала. — Боже, блять, как ты жалок. Антон опускает голову вниз и тяжело дышит, потом смотрит на время — восемь пятьдесят четыре, и решает поторопиться с тем, чтобы нацепить маску и не опоздать на пару. Он улыбается вновь, смотрит на своё отражение и чувствует, что вот-вот разрыдается, но отчего-то улыбается сильнее. — Всё хорошо, — произносит он. — У меня всё хорошо. Как и всегда, — продолжает улыбаться Антон и пару раз зачем-то кивает, а потом наконец-то выходит из машины.

х

Антон с Арсением уже виделись на паре сегодня. Попов, кажется, был напряжён, это проглядывалось в неуверенной улыбке. Антон вёл себя как обычно, словно пять дней назад Арсений его не выпорол. Антон вёл себя так, словно они действительно всего лишь студент и преподаватель, которые не трахаются в тайне ото всех. И Арсений, пусть и задавался миллионом вопросов, был благодарен Антону за то, что тот ведёт себя так. Так, словно они друг другу никто. Арсений мысленно щёлкает себя по носу и напоминает, что они, вообще-то, действительно друг другу никто. Антон в обеденный перерыв занимается испанским, уже по привычке. Несмотря на всё то, что происходит с его жизнью в последнее время, бросать изучение языка, на который потрачено много ресурсов — глупо. Арсений, сидящий в паре метрах от Антона, никак не может сосредоточиться на подготовке к паре у менеджеров. — Почему испанский? — вдруг спрашивает Попов, наконец задавая вслух один из миллиона вопросов. Антон какое-то время думает проигнорировать вопрос Арсения, сделать вид, что слишком занят испанскими глаголами, но потом отвечает. — Отец захотел, чтобы я его выучил, — кажется, он упоминает кого-то из своей семьи в стенах университета впервые за несколько лет обучения. — Сколько языков ты вообще знаешь? Антон усмехается и молчит, продолжая заполнять строки в тетради. — Да ладно, давай, похвастайся, — просит Арсений. — Достаточно. Я знаю достаточно языков, — словно в ответ, на отцовское «недостаточно» в голове.

х

— Знаешь, я послушал то, что о тебе рассказывают твои друзья и ощущение такое, словно мы о двух разных людях говорили, — произносит Арсений. Арсений подслушал, что Антон весь из себя до ужаса правильный, всем всегда помогает, никогда не пьет, по клубам не ходит даже за компанию, и всё учится-учится-учится. — Я всё тот же, — пожимает плечами Антон. — Просто ты знаком с тем мной, который отдыхает. — Отдых — это, обычно, когда берёшь перерыв от чего-то, а у тебя больше на саморазрушение походит. — На естественное саморазрушение. Отдыхаю от искусственного, — объясняет Антон. — Ладно, — кивает Попов, ничего не понимая. — Зря я это начал. — Это верно. Только время потеряешь. Антон двигается ближе к Арсению, оттягивает пальцами край футболки и медленно выцеловывает линию ключиц, заставляя Попова прикрыть глаза в наслаждении и облизнуть губы.

х

— Думаю, за какой бы ещё язык взяться, — зачем-то врёт Антон, в ответ на арсеньевское «о чём задумался?» — Французский? — предлагает Арсений и Шастун тихонько смеётся. — Ты уже знаешь его? — Антон кивает. — Немецкий? — интересуется Попов, и парень опять кивает. — Да ну ладно тебе, — выдыхает он. — Какой язык ты не знаешь? — Латынь. — Ой, что, курсов по разговорной латыни не нашлось? — шутит Попов и Антон смеётся, и, кажется, искренне, а не потому что хочет скрыть грусть. — Ну, я знаю одну фразочку, — улыбается Антон. — Cubitum eamus? — Что это значит? — спрашивает Арсений. — Ничего серьёзного, — парень мотает головой, тихонько смеясь. — Это значит «ничего серьезного» или ты решил не переводить? — интересуется Попов, а Антон только улыбается в ответ, чтобы Арсений потерялся в своих догадках. Мужчина недовольно закатывает глаза. Арсений тянется к тумбочке, чтобы взять свой телефон, и посмотреть ответ на свой вопрос в переводчике. — Как это перевёл переводчик? — спрашивает Антон, когда Арсений начинает смеяться. — Послал меня спать. — На самом деле, перевод более весёлый, — улыбается Шастун, выхватывая телефон Арсения. Антон нависает над Поповым, чтобы убрать устройство обратно на тумбочку, а Арсений улыбается, заводя ладонь за спину парня. — Скажешь мне? — интересуется Арсений, а Антон кивает и накрывает его губы своими. Второй раз за один вечер у них впервые и если Антон не придаёт этому никакого значения, только радуется тому, что можно потратить меньше времени на подготовку, Арсений придаёт этому больше значения, чем должен. Решает, что они переходят на какой-то новый уровень своих взаимоотношений, которых, на самом деле, нет. Попов укладывает Антона на лопатки и тот сразу же обхватывает ногами арсеньевские бёдра, словно не давая отстраниться. В Шастуне рождается неестественно сильное желание укусить Арсения, пока тот медленно входит, затаив дыхание и боясь причинить боль. Антон подавляет в себе глупое желание покусаться и всего-то ловит арсеньевскую шею поцелуями, сжимая тонкими пальцами напряжённые плечи. Вместе с судорожными вдохами с губ Антона срываются сладкие стоны и в момент, когда один из них переходит в тихое «быстрее», Арсений, слушаясь, ускоряется, переставая чувствовать собственное тело от накатывающего удовольствия. Арсений находит ладонью член Антона и проводит по нему в такт собственным движениям, размашисто, срывая с губ Антона громкие стоны. Антон притягивает Арсения ближе, хотя сам не знает, куда ещё ближе, но всё равно притягивает. Задыхается в стонах и поцелуях, пока Арсений рваными фрикциями втрахивает его в постель, не желая останавливаться ни на секунду. — Арс, — на выдохе, едва слышным шёпотом срывается с антоновских искусанных и раскрасневшихся губ, и Арсений чувствует, как дрожат чужие бёдра, как Антон дрожит на грани оргазма, и совершает ещё пару резких толчков. Горячая сперма растекается по арсеньевской ладони, а Антон откидывает голову назад, подставляя шею под арсеньевские поцелуи, парень трясётся, практически плачет — настолько сильный оргазм прошибает тело. Арсений медленно выходит, пару раз проводит ладонью по своему члену и пачкает спермой впалый антоновский живот, наклоняется, чтобы расцеловать любезно подставленную для этого шею и устало укладывает голову на плечо парня. Оба тяжело дышат, и Антон в какой-то момент замечает, что в унисон. — Это переводится, как «пойдем возляжем?» — произносит он дрожащим шёпотом. — Вау, как романтично, — саркастично выдыхает Арсений в улыбке, обжигая антоновскую кожу.

х

— Нет, не уходи, — просит Арсений. — Ты постоянно от меня убегаешь. — Убегаю? У нас, вроде, просто секс, так что я получаю то, что хочу, а потом возвращаюсь к своей привычной жизни и делам. — И какие у тебя дела в четыре часа ночи? — Например, спать в своей кровати. — Чем тебе эта не нравится? Она большая. — Да, и на ней ты. Этой ночью Арсений остается один.

х

— Ты чего такой сегодня? — спрашивает Лазарев за обедом, когда Арсений вяло ковыряет вилкой картофельное пюре. — Я не выспался. — Бурная ночь? Неужели нашёл кого-то? — Кого-то, да, определённо нашёл. — И давно это у вас? — Не знаю, нет, не очень, наверное, — размышляет Попов. — Это всё сложно, — выдыхает он. — А ещё это временно. — Ну, всё временное обычно самое постоянное, — усмехается Серёжа. Арсений усмехается тоже, но не весело. — Не в этот раз.

х

— И ты серьёзно что ли? — спрашивает Эд, встречая Антона у выхода из университета. — Чего? — спрашивает Шастун. — Хочешь сказать, что вокруг тебя постоянно крутится столько красивых девушек, а ты — гей? — удивляется парень. — Мне бы, блять, так везло, — усмехается он, пряча руки в карманах куртки. Антона прошибает холод, и, то ли это всё конец октября на нём сказывается, то ли «а ты — гей» Эда. — Чего? — повторяет Антон. — Откуда ты… чего? — Ой, да ладно тебе, я тебя уже лет десять знаю. Шастун на какое-то время зависает, думая, нужно ли задать Эду вопрос или, как в суде — всё отрицать. Боже, балда, в суде нужно молчать. — А об ориентации? — Лет пять точно, — совершенно спокойно произносит Выграновский, словно это всего-то диалог о погоде. Антон вскидывает брови. Он ожидал подобной реакции на свою ориентацию от кого угодно, но совершенно не от Эда. — И ты спокойно к этому относишься? — А есть другие варианты? Бля, Антон, ты мой лучший друг, вообще-то. Если я и буду бурно реагировать, то на то, что ты ничего мне об этом не сказал, а не на то, что тебе нравятся парни. — Я твой лучший друг? — непонимающе спрашивает Антон. — Бля, задашь ещё один тупой вопрос — ударю. Антон кивает. — А что ты тут делаешь вообще? — спрашивает Шастун, и кулак Эда встречается с антоновским плечом. — Мы договаривались в магаз сходить. — Чёрт, точно.